Текст книги "Ночь голубой луны"

12

Сидя на своём крыльце, Синдбад, кот месье Бошана, наблюдал за соседской девочкой. Она бегала взад-вперёд, от дома к пруду и обратно, с деревянной миской в руках и отпускала на волю крабов.

Синдбаду не было никакого дела до крабов. Ему вообще не было дела ни до кого на свете, за исключением разве что хозяина, месье Бошана. С ним они прожили бок о бок много лет, так много, что и не сосчитать. Они прекрасно ладили – серый пушистый кот и старый морской волк. Месье Бошан вёл хозяйство, а Синдбад жил-поживал в своё удовольствие: расхаживал по пляжу, задирал Верта, шипел на нахальных чаек, которые так и норовили усесться Верту на спину. Синдбад уходил с отливом и возвращался с приливом, зная, что дома его вкусно накормят, погладят по спинке и почешут за ухом.

Но в последнее время месье Бошан почти всё время спал. Он спал так много, что это тревожило кота. Слишком долгий и крепкий сон – что-то здесь не так. Глядя на девочку, что бегала взад-вперёд с миской и крабами, Синдбад раздумывал: а не зайти ли ему в дом и не разбудить ли месье Бошана? Кот взглянул на солнце, на длинные утренние тени. Нет. Пожалуй, ещё рано. Пусть хозяин немного поспит.

Кот выгнул спину, встряхнулся и улёгся на ступеньках веранды. Горячие солнечные лучи, словно жаркие струйки, впитывались в его меховую шубку. Возле веранды стоял горшок с землёй, а в нём – ночной цереус. Его тяжёлые бутоны уже готовы были распуститься. Кот зевнул и принялся вылизывать переднюю лапку, потом сонно моргнул, растянулся на солнышке и чутко задремал. Надо было как следует выспаться, чтобы после обеда поиграть в салочки-догонялочки с соседским псом.

Вот это жизнь. Милое дело.

13

Верёвка, бекон – цоп! В миску!

Верёвка, бекон – цоп! В миску!

Берегиня снова и снова повторяла операцию по спасению крабов, и с каждым разом у неё получалось всё быстрее и быстрее. И с каждым разом – плюх! плюх! – всё больше и больше становилась лужа, что растекалась на скользком полу. Ещё три раза возвращалась Берегиня к баку, чтобы выудить очередных двух крабов, пересадить их в деревянную миску Синь и отнести к пруду – на волю.

В промежутках она успевала подбежать к плите и помешать душистое варево в кастрюльке, которое становилось всё гуще и гуще. Его пряный аромат заполнил весь дом. Берегиня на мгновение застыла у плиты, закрыла глаза, сделала глубокий вдох и опустила ложку.

Операция по спасению крабов подходила к концу. Берегиня расправила плечи и потянулась.

– Осталось совсем чуть-чуть, Верт, – сказала она.

«Гав!» – откликнулся он.

Выпустив последних двух крабов в мелкую воду пруда, Берегиня немного постояла на берегу. Чувство огромного облегчения накатило на неё, словно волна. Она заглянула в опустевшую миску. На дне её виднелся сиротливый кусочек бекона. Берегиня отколупала его ногтем, выбросила в траву и потёрла руки одну о другую. Пальцы её были жирными и скользкими, как и края деревянной миски. Надо непременно вымыть её до того, как вернётся Синь.

Вначале она решила сполоснуть миску в пруду, но тут же ей пришла в голову мысль: «А что, если я упущу её?»

Нет, так не годится. К тому же ей совсем не хотелось опускать руки в воду, ведь теперь там сидели целых десять сердитых крабов. Рисковать тем, что кто-то из них схватит тебя клешнями за палец? Нет уж, дудки!

Берегиня заторопилась обратно. Проходя мимо дома месье Бошана, она заметила Синдбада, который мирно дремал на веранде. «Деревянная миска могла бы стать отличной лодкой для кота… – подумала она. Потом она обернулась, взглянула на пруд и закончила свою мысль: – …и для маленькой девочки тоже».

Солнце спряталось за облака. Берегиня представила себе, как маленькая Синь сидит в большой деревянной миске, которую её мама пустила кружиться по кухонному полу. Миска кружится, кружится, кружится… Кружится, кружится голова… Лёгкая тошнота подступила к горлу.

Скорее! Надо вернуть миску на место. Она ещё раз оглянулась, чтобы бросить последний взгляд на пруд и окончательно убедиться в том, что крабы засели там, что они не собираются выходить на берег и преследовать её – мало ли что взбредёт в голову крабам!

Но поверхность пруда была тихой и гладкой, она нежно серебрилась под утренним солнцем. По мелководью прыгали солнечные зайчики и лукаво подмигивали ей.

На один миг она с упоением ощутила себя настоящим героем! Хотя бы в глазах крабьего населения, обитающего в мелком пруду.

И тут вдруг раздалось до боли знакомое: хр-р-рст, хр-р-р-рст-хр-р-рст! Это был хруст ракушек под колёсами автомобиля, а затем послышался шум двигателя – звуки, которые ни с чем не перепутать.

– О боже! – прошептала Берегиня.

«Гав! – залаял Верт. – Гав!!!»

– Бежим! – крикнула ему Берегиня.

Крепко-накрепко прижав к груди миску, она бросилась к дому.

Скорей, скорей, скорей!

Вверх по ступенькам.

Скорей, скорей, скорей!

Звук автомобильного двигателя и хруст ракушек всё приближались. Засунув миску под мышку, Берегиня рванула дверь на себя.

На плите вовсю кипел соус ру.

На стене тикали часы.

За спиной со стуком захлопнулась дверь.

Всё было в порядке, не считая лужи.

Едва Берегиня переступила порог, как – вж-ж-ж-ик! – тут же поскользнулась на мокром полу и едва не упала. Она вовремя ухватилась за край стола и удержалась на ногах. Но миска – большая деревянная миска, в которую мама сажала маленькую Синь и кружила-кружила-кружила её по полу, миска, которую Синь привезла с собой из Айовы, миска, благодаря которой удалось спасти крабов, – эта самая миска выскользнула у Берегини из-под мышки и, сделав в воздухе сальто, с размаху шлёпнулась на керамическую плитку кухонного пола и – КР-Р-Р-Р-Р-РАХ-Х-Х-Х!!! – раскололась с оглушительным треском, словно разорвался артиллерийский снаряд. И в этот самый момент, в ту самую секунду, когда миска коснулась пола, на пороге появилась Синь. Берегиню вдруг обдало удушливым жаром, что шёл из вытяжки над плитой.

Верт стремглав выскочил из кухни и юркнул под кровать Берегини.

Синь словно изваяние застыла в дверном проёме. Её волосы походили на белое пламя, горевшее в солнечных лучах. И Берегиня услышала одновременно и шипение убежавшего ру, который лился прямо на конфорку, и стук ударившейся о пол банки с острым мексиканским томатным соусом, которая выпала из рук Синь, и её страшный крик: «БЕРЕГИНЯ!!!» – услышав который Верт жалобно взвизгнул и спрятал голову между лап.

Берегиня знала, что он сделал именно так, даже не глядя на Верта. Он всегда прятал голову между лап, если Синь принималась кричать.

Выход был только один: немедленно покинуть поле боя.

Берегиня так и сделала. Вслед за Вертом она выскочила из кухни, вбежала в свою комнату и захлопнула дверь.

14

Сердце Синь неистово билось, словно кузнечный молот. Что здесь произошло? Гумбо сгорел, под ногами лужи, а её любимая миска, память о маме, валяется на полу, расколотая надвое.

Как же Берегиня умудрилась устроить в кухне полный разгром за такое короткое время? Тридцать минут. Полчаса. Это совсем недолго. Но, как оказалось, достаточно для того, чтобы сжечь гумбо и разбить заветную деревянную миску.

Синь сняла соус ру с конфорки и погасила газ. Не заглядывая вовнутрь, она поняла: ру превратился в сплошную чёрную массу. От кастрюли шёл ужасный горелый запах. Синь поплотнее прикрыла крышку. Наклонившись, она подобрала с пола расколотую миску. Черепки были вымазаны чем-то жирным. Синь понюхала их – они пахли беконом.

Почему беконом? Она сложила черепки на стол и в недоумении уставилась на них. Бекон…

Зачем Берегине понадобился бекон? Странно… И тут она вспомнила про огромный алюминиевый бак. Синь заглянула в него. Там была вода. Только вода – и ни одного краба. Так вот оно что! Значит, Берегиня отпустила крабов на волю с помощью бекона и деревянной миски.

Синь бессильно опустилась в кресло. Её неподвижный взгляд упёрся в закрытую дверь Берегининой комнаты. В кухне стоял густой запах пригоревшего ру.

Берегиня, Берегиня… Что это на неё нашло?

Сердце у Синь заколотилось так быстро, что она начала задыхаться.

Что же она наделала? Как она могла оставить Берегиню одну дома? Маленькую девочку, которой едва исполнилось десять, которая до сих пор верит в эльфов, фей и ангелов и что её мать – русалка. Синь не разубеждала её. К чему? Для ребёнка это нормально – верить в чудеса.

«Но при чём тут крабы? Какая связь между крабами и чудесами?» – недоумевала Синь. С плиты донеслось тихое шипение. Капля пригоревшего ру медленно сползла по стенке кастрюли и упала на горячую конфорку. Казалось, сожжённый соус тоже удивлялся странному поведению Берегини.

15

Тёмной-тёмной ночью, сидя в лодке, Берегиня легонько дотронулась до кармана джинсов. Сквозь ткань кончики пальцев чувствовали контуры резной деревянной статуэтки Йемайи.

Месье Бошан называл её «владычицей, великой матерью морей».

Йемайя – великая матерь.

Повелительница морского народа.

Владычица китов и морских змеев.

Царица ручьёв и рек, затонов и озёр, морей и океанов.

Из всех обитателей моря Берегиня больше всего любила Йемайю – царицу морских глубин.

Йемайя.

Если она примет твой дар, то твоё желание обязательно сбудется.

16

У Берегини всегда было много разных желаний. Она загадывала их, когда видела падающие звёзды, или радугу, или молоденький месяц. Она загадывала всякую всячину: чтобы Синь купила ей банку пепси-колы, или пакетик солёного миндаля, или туфельки на каблучке с кожаными ремешками. Но это всё была такая ерунда. То ли дело теперь. Теперь у неё есть настоящее, очень важное желание, огромное, можно даже сказать, гигантское.

Это был ужасный день. Всё началось с этих ужасных крабов. Потом все на свете были ужасно сердиты на неё. Ужас стучал в ставни, шуршал занавесками, прятался по углам, выступал на лбу мелкими капельками пота, делал кожу холодной, влажной и липкой.

Наступил вечер. Берегиня сидела в своей комнате – тише воды ниже травы. На ужин ей досталась тарелка с кусочками сыра и ломтиками помидоров. Это было, конечно, совсем не то, что наваристый, ароматный гумбо, но Берегиня была не в том положении, чтобы жаловаться.

Ужас кружил по комнате холодным вихрем. Хотя за окном стоял жаркий летний день, ноги у Берегини были ледяные, словно фруктовое мороженое. Она подошла к шкафу, выдвинула верхний ящик, чтобы достать пару носков, и вдруг увидела талисман.

Мамин талисман!

Талисман ей, трёхлетней, дала на прощание мама, перед тем как уплыть далеко-далеко. Было это целых семь лет назад. Целых семь лет Берегиня хранила его в шкафу, в верхнем ящике, под стопкой носков. Семь лет.

Семь – счастливое число.

– Вот это да! – Берегиня плюхнулась на пол, приподняла покрывало, свисавшее с кровати, и ткнула талисман прямо в нос Верту: – Смотри-ка!

Пёс осторожно дотронулся до талисмана и тут же отпрянул. Талисман был ледяным. Ещё холоднее, чем ноги Берегини.

– Семь лет, понимаешь? – объяснила она Верту. – Счастливое число.

Её мысли вдруг помчались вперёд, обгоняя друг друга. Талисман… его дала ей мама. Мама-русалка.

Русалки приносят счастье.

Если кто-то и сможет вытащить её из омута беды, из этой каши, которую она сама заварила, то это мама-русалка.

Ну конечно!

В этот час, когда угасал день и наступал вечер, в ужасном одиночестве Берегиня вдруг сделала колоссальное открытие.

Она действительно слышала крабов. Вне всякого сомнения. Что бы ни думала об этом здравомыслящая Синь, крабы говорили с ней.

Но раз Берегиня слышала крабов, это значит, что она может слышать и понимать язык прочих морских обитателей, в том числе и русалок. А раз она может слышать русалок, вполне вероятно, что и русалки могут услышать её.

Ну конечно!

И может быть, ей удастся отыскать одну-единственную русалку, которая поможет склеить её вдребезги разбитый мир.

Единственного взрослого, который поможет.

Маму.

Так у Берегини возник план. План, который предстояло тщательно обдумать.

Прекрасный план!

17

Прекрасный план Берегини заключался в следующем:

А. Дождаться, когда Синь крепко уснёт.

Б. Незаметно выскользнуть из дома вместе с Вертом.

В. Забраться в «Стрелку».

Г. Дождаться прилива.

Д. Когда начнётся прилив, отвязать шлюпку.

Е. Прежде чем отвязывать верёвку, убедиться, что прилив скоро начнёт спадать, – не то шлюпку утащит в другую сторону, к солёному болоту.

Ё. Отвязать шлюпку и грести к каналу.

Ж. Пройти через канал (это будет трудно, потому что он очень узкий).

З. Добраться до косы.

И. Отыскать Мэгги-Мэри и…

К. …рассказать ей всё, что случилось в этот ужасный день, – всё-всё-всё.

Л. А потом спросить у неё, что же теперь делать.

М. Дождаться нового прилива.

Н. Вернуться по каналу обратно к пруду.

О. Привязать «Стрелку» к причалу.

П. Незаметно пробраться домой.

Р. Ни в коем случае не разбудить Синь.

С. Утром встать пораньше, чтобы Синь ничего не заподозрила.

Т – Я. Делать так, как скажет Мэгги-Мэри, и всё уладится!

Берегиня улыбнулась Верту. Не каждая девочка смогла бы придумать такой прекрасный план. Всем известно, что у косы любят плескаться русалки. Кроме того, именно там Берегиня в последний раз видела свою маму. Возле Устричной косы, или скалы де Вака.

Мэгги-Мэри знает всех обитателей Устричного посёлка. И уж конечно, знает, как всё уладить, как сделать так, чтобы Синь, Доуги и месье Бошан снова стали счастливы и чтобы они всегда были вместе.

Между прочим, если Берегиня возьмёт «Стрелку», то этим она не нарушит обещание, которое она давным-давно дала Синь. В ту самую ночь, когда Мэгги-Мэри уплыла далеко-далеко (Берегине тогда было всего-навсего три года), Синь взяла с неё слово – торжественное обещание, что Берегиня никогда-никогда не уплывёт от неё по морским волнам.

Если Берегиня сядет в шлюпку, она не нарушит слово. Она не поплывёт ни кролем, ни брассом, ни баттерфляем. Она станет грести. Насчёт гребли на байдарках, шлюпках и каноэ она не давала Синь никаких обещаний.

Замечательно! Прекрасно! Чудесно!

– Чудеснейше! – радостно шепнула Берегиня Верту, который всё ещё отсиживался под кроватью.

Чтобы довести дело до конца, она решила записать все пункты плана от «А» до «Я» на листочке из блокнота. Поставив последнюю точку, она принялась складывать листок, чтобы сунуть его в карман джинсов, но потом решила, что вначале нужно выучить его наизусть – на всякий случай. Джинсы могут намокнуть, и что, спрашивается, станет с чернилами? Их смоет водой, буквы расплывутся, и каково будет, если, например, выполнив пункт «Е», она начисто забудет, что было сказано в пункте «Ж»? Или если она перепутает пункты «Б» и «П»? Нет, так дело не пойдёт.

За несколько часов ей удалось затвердить план наизусть по пунктам от «А» до «Я». Для вящей уверенности она выучила его и в обратном порядке. На всякий случай.

18

Прошло несколько часов, и вот теперь она здесь, в шлюпке, а листок из блокнота у неё в заднем кармане джинсов. План начал претворяться в жизнь. Вот и отлично. Пункты «А», «Б» и «В» осуществились без труда. Примерно час назад Берегиня и Верт на цыпочках, тихо-тихо прошли по коридору мимо комнаты Синь, никак не потревожив её сон. Верт тоже шёл на цыпочках – он даже умудрился не цокать своими когтями по полу. Прикрыв за собой входную дверь, они бок о бок, лёгкими шагами пересекли лужайку, осторожно ступили на деревянный причал и бесшумно спустились в шлюпку так же неслышно и легко, как комар садится на обнажённое плечо.

«Стрелка» – шлюпка Доуги. У Берегини не было разрешения её брать.

– Не бойся, – успокоила она Верта. – Мы сто раз успеем вернуться назад до того, как он проснётся.

Она знала, что Доуги был ранней пташкой. Он поднимался ни свет ни заря, чтобы отпереть «Автобус» для первых сёрфингистов, которые, придя на пляж, хотели взять напрокат доски или купить упаковку воска. Сёрфингисты тоже встают ни свет ни заря. Берегиня это отлично знала.

Если ей удастся выполнить план, Доуги никогда не узнает, что она брала его шлюпку.

Кстати, о плане: хорошо, что ей пришла в голову мысль затвердить его наизусть, – ведь в кромешной ночной тьме она не смогла бы разобрать, что там написано на листочке. Вот так-то. Бог надоумил, сказала бы Синь.

Берегиня взглянула на восток.

– Ну, и где же луна? – спросила она вслух, обращаясь к звёздному небу.

«Гав!» – отозвался Верт.

Преданный пёс был готов для неё на всё. Если бы он мог, то достал бы луну с неба. Просто выгрыз бы её зубами, принёс бы своей хозяйке и положил на колени.

Сидя в шлюпке, Берегиня вдруг услышала шум поднимающихся волн. Он доносился с той стороны песчаных дюн. Неумолчный, ровный гул шёл из темноты. Странно, почему она стала различать его только сейчас? Ведь волны постоянно бьются о песчаный берег.

И где, будь она неладна, эта пропащая луна? Внезапно лёгкий ветерок растрепал ей волосы, играючи погладил по щеке и полетел дальше, унося с собой чей-то тихий шёпот:

«Береги-и-и-иня! Береги-и-и-ис-с-сь…»

Девочка схватилась обеими руками за борт шлюпки.

– Слышал? – шепнула она псу.

Верт сидел, насторожив уши и вглядываясь в темноту. Снова повеял игривый ветерок, лёгкий, как листок бумаги.

Это звучало её имя, которое семь лет назад дала ей мама, перед тем как уплыть далеко-далеко. С тех самых пор Берегиня никогда не слыхала о Мэгги-Мэри ни слова. И вот тихий шёпот:

«Береги-и-и-иня! Береги-и-и-и…»

Лёгкий бриз стих так же внезапно, как и налетел, оставив только шёпот. Только её имя.

19

Побережье Техаса похоже по форме на полукружье, на огромную радугу, прильнувшую к солёным водам Мексиканского залива, в которых водятся морские окуни, электрические угри, пятнистые форели, плоские камбалы, медузы-малышки и гигантские медузы-корнероты. Здесь между Галвестоном и Корпус-Кристи вдоль заросших солёных болот тянется узкая полоска песчаного пляжа. Её связывает с большой землёй одна-единственная дорога, сплошь усеянная ракушечной скорлупой, которая ведёт в городок Тейтер, что в десяти милях отсюда.

Но задолго до того как появился Тейтер, может быть, пятьдесят тысяч лет назад, а может, и сто тысяч, а может быть, и целый миллион лет тому назад, здесь, в сотне ярдов от берега, появилась колония устриц. Это было замечательное место для маленькой устричной семьи: тёплые воды, ровное дно, ласковый прибой. Слух об этом славном местечке быстро разнёсся среди устриц, маленькая колония стала расти и превратилась в большую. А устрицы прибывали и прибывали, к старым ракушкам добавлялись молодые, колония становилась всё толще, и выше, и шире. Волны натащили сюда песка и гальки, которые спекались с ракушечной скорлупой, и так образовалась длинная узкая отмель, выступавшая над поверхностью воды. Век шёл за веком, а волны тащили и тащили сюда песок, гальку, ракушки, которые всё новыми слоями ложились поверх устричной колонии. Устрицы в конце концов ушли и создали колонию на новом месте. Но старые ракушки остались. Они спеклись с песком и галькой, образовав устойчивую, плотную структуру, которую в геологии и океанографии называют «бар» или «коса», хотя больше всего это напоминает большую подводную скалу, чем гору рыхлого песка.

Она была там, в ста ярдах от берега, слегка выступая из-под воды. Теперь она называлась скала де Вака в честь испанского конкистадора по имени Альвар Нуньес Кабеса де Вака, который, приплыв сюда в 1528 году из Испании, наткнулся на эту косу, так что в днище корабля образовалась огромная дыра. Корабль стал тонуть, но де Вака вместе со своими людьми, с курами и козами сумел добраться до берега, где его встретили местные жители – люди племени каранкава. Это было почти пятьсот лет тому назад.

Но не каранкава назвали скалу в честь Кабесы де Вака. В конце концов, его корабль стал далеко не первым, получившим пробоину на этом месте. Для каранкава скала оказалась примечательна тем, что здесь было место, где собирались стаи шипохвостых скатов.

И сегодня ночью скаты снова собрались у скалы, как это бывало всегда во время летних полнолуний в течение многих тысяч лет.

Сколько здесь было скатов? Сотня? Тысяча? А может, и больше? Скаты ждали, когда появится луна и её серебристый луч укажет им путь сквозь узкий канал, через Ключ, прямо в самую середину пруда. Его плотное, илистое дно идеально подходило для их целей. Там, меж тонких лезвий травы спартины, что густо растёт на дне, они откладывают яйца. А потом снова устремляются вслед за серебристым лучом в глубокие тёмно-бирюзовые воды залива. Это ритуал, который луна и скаты повторяют на протяжении тысячи, а может, и миллиона лет.

Скаты откладывают яйца в специальных капсулах-оболочках, в мешочках, которые называются «русалочий кошелёк».

Многие считают, что корабль Кабесы де Вака врезался в скалу из-за прелестной русалки, хотя это и не отмечено в вахтенном журнале. Что ж, вполне возможно, учитывая, что история записана в бумагах мореплавателя, которые хранятся в музее Испании целых пятьсот лет – с тех самых пор, как де Вака покинул берега Техаса и вернулся к себе на родину.

На скале Берегиня в последний раз видела свою маму, которая уплывала далеко-далеко при свете миллионов звёзд. Она исчезла так же, как Кабеса де Вака, как племя каранкава.