Текст книги "Укротитель времени"

2

Очутившись в теплом, пропахшем дурманящими запахами помещении, О'Лири заморгал от яркого света фонарей, свисавших на крюках, которые были вбиты в деревянные столбы, поддерживающие просевший потолок.

Гул голосов смолк, и в наступившей тишине все уставились на вошедшего. Лафайет обвел взглядом таверну.

Вдоль одной из стен стоял ряд винных и пивных бочек. Справа от них – огромный камин, над углями которого на вертеле жарились целый поросенок, гусь и полдюжины цыплят. Лафайет потянул носом: запах был просто божественный.

Фактура и целостность происходящего поражали абсолютной достоверностью

– даже в большей степени, чем об этом писал профессор Шиммеркопф. Представшая перед О'Лири картина воздействовала на все органы чувств – осязание, слух, зрение, обоняние. Его вторжение нисколько ее не нарушило. А собственно говоря, почему оно должно было нарушить? Во сне Лафайет часто проникал сквозь стены. Но на этот раз он знал, что это – сон. Какая-то часть его мозга бодрствовала, наблюдая происходящее.

В глубине длинного помещения Лафайет увидел свободное место. Он направился прямо туда, по пути расточая любезные улыбки во все стороны. А те, кому они предназначались, не отрываясь смотрели на Лафайета. Худой человек в залатанном плаще испуганно посторонился, уступая дорогу. Краснощекая толстая женщина, что-то прошептав, начертала в воздухе круг.

Лафайет подошел к столу – сидящие за ним резко отпрянули. Он сел, положив рядом шляпу, и огляделся вокруг, ободряюще улыбаясь своим созданиям.

– Продолжайте, продолжайте, – сказал он в тишине.

– Эй, трактирщик, – обратился Лафайет к замешкавшемуся коротышке с толстой шеей, который топтался за стойкой среди пивных бочонков. – Бутылку самого лучшего из ваших погребов! Пива или вина – безразлично.

Трактирщик что-то буркнул; О'Лири переспросил, приставив ладонь к уху:

– Что? Погромче, я не расслышал.

– Я сказал, что у нас только простое пиво и обычное вино, – пробормотал трактирщик. В его манере говорить было что-то странное… Хотя, напомнил сам себе О'Лири, нельзя ожидать, что все в этом деле с первого раза пойдет как по маслу.

– Ну, ладно. Сойдет, – сказал он, непроизвольно пытаясь подражать манере речи трактирщика.

Трактирщик шумно сглотнул, нагнулся и резким движением вытащил из кучи на полу большую запыленную бутылку. Как заметил О'Лири, пробираясь к столу, эта куча была облеплена плотным слоем грязи.

«Прелестная деталь! – подумал он. – А главное – практично. Если что-то прольется, тут же впитается».

В противоположном конце комнаты послышалось бормотание. Здоровенный как бочка мордоворот медленно поднялся и, расправив на свету могучие плечи, двинулся в сторону Лафайета. О'Лири смотрел на медленно приближающуюся колоритную фигуру: рыжие всклоченные волосы, приплюснутый нос, изуродованное ухо, большие пальцы огромных волосатых кулаков просунуты за веревку, служившую поясом. Лафайет отметил полосатые чулки ниже заплатанных бридж, неуклюжие башмаки с большими железными пряжками и не первой свежести рубашку с открытым воротом и просторными рукавами. На бедре болтался привязанный ремнем зачехленный нож длиною в фут.

Громила подошел к столу, за которым сидел Лафайет, остановился как вкопанный и с высоты своего роста уставился на О'Лири.

– Да че вы, – прорычал он, оглядывая притихшую комнату, – не такой уж он и страшный.

Лафайет мог разглядеть лицо громилы: злобные с красными веками глазки, украшенные шрамами давно не бритые скулы, толстые губы со следами былых драк. О'Лири улыбнулся.

– Великолепно, – сказал он и, обратившись к трактирщику, весело добавил, – ну, давай живей твое вино. Я бы съел сэндвич с цыпленком и ржаным хлебом. Ужасно проголодался, за обедом съел всего лишь парочку сардин.

Лафайет снова приветливо улыбнулся. Сидевшие рядом с ним, сжавшись, со страхом следили за ним.

Рыжий, не меняя позы, все еще стоял перед ним.

– Присаживайтесь, – пригласил его Лафайет, – как насчет сэндвича?

– Ну, я вам говорю – он просто голубой, – зычным голосом подытожил амбал свои наблюдения.

Лафайет аж цокнул от восторга и покачал головой. Ну, это уже пошел просто психоанализ. Этот придурок – олицетворение подсознательного символа мужественности – высказал то, что до сих пор подавлялось где-то в глубине его эго, или сверх-я. Скорее всего, это подсознательное и вызывало всякого рода неврозы. И вот теперь, вытащив это наружу, можно встретиться с ним лицом к липу, убедиться в его нелепости и после этого – похоронить навсегда.

– Ну, давай, садись, – настойчиво повторил Лафайет. – И объясни мне, что ты этим хотел сказать.

– Да ты спятил, – проскрежетал громила, оглядываясь вокруг в поисках одобрения. – Слушайте сюда, – он носит короткие носки.

– Ц-ц-ц… – Лафайет с упреком поглядел на рыжего. – Делай, что тебе говорят, – а не то я превращу тебя в толстую бабу.

– Че?

Брови рыжего детины сердито поползли вверх по низкому лбу, словно гусеницы. Рот его раскрылся, обнажая ряд обломанных зубов.

Хозяин обеспокоенно покосился в сторону рыжего, поставил на стол запыленную бутылку и положил рядом жареного цыпленка – прямо на стол, без тарелки.

– С вас доллар пятьдесят, – пробурчал он.

Лафайет похлопал себя по карману и вытащил знакомый бумажник, с некоторым запозданием вспомнив, что в нем всего один доллар. Гм-м, а почему бы вместо этого одного-единственного не сделать штук пятьдесят? Он представил себе впечатляющий банкнот – хрустящий, зеленый, вселяющий уверенность. А почему, собственно, один банкнот?

Почему не представить сразу пачку? И, может, даже кинуть туда несколько сотенных для круглого счета. В принципе он мог бы представить любую сумму. О'Лири даже прищурился, чтобы сосредоточиться…

Вдруг послышался какой-то почти беззвучный хлопок – как будто лопнул большой мыльный пузырь. Лафайет нахмурился. Странное явление – хотя, может быть, для галлюцинации оно и нормальное. О'Лири открыл бумажник, как будто проделывал это тысячу раз, и обнаружил там пачку хрустящих банкнотов. Величественным жестом вытащил одну бумажку: пятьдесят долларов – как и должно было быть. Но вот написание…

Водяные знаки на поверхности банкнота выглядели как-то незаконченно – были едва видны. Первая буква была похожа на «О» с маленькой «х» наверху, за ней следовала перевернутая буква «U», потом какая-то загогулина и несколько точек…

Постепенно странность исчезла. Казалось, буквы приобрели резкость, как будто попали в фокус видоискателя. Теперь О'Лири видел, что слова стали совершенно четкими. Но вот первая буква… Это была по-прежнему буква «О» с маленькой «х» наверху. Лафайет задумался. Такой буквы, вроде, вообще не существует. Хотя должна быть – ведь он же ее видит.

И тут его осенило – он даже улыбнулся. Механизм его воображения, будучи всегда последовательным, изобрел иностранный язык и соответствующий ему, тоже иностранный, алфавит. Естественно, поскольку он изобрел его сам, то может прочитать написанное с помощью воображения. Вероятно, это же относилось и к разговорному языку. Если бы он смог сейчас проснуться и послушать свою речь, то она, скорее всего, показалась бы ему сплошной тарабарщиной. Это как стихи, которые приходят во сне. Их быстренько запишешь, а утром посмотришь – сплошной бред. Но слова на банкноте были достаточно ясны – надпись под знакомым изображением Гранта гласила: «Королевские сокровища Артезии». Правда, Лафайет с некоторым удивлением обнаружил крошечный парик и кружевной воротник. В конце концов, это просто игра в деньги.

Но что это значило? Он улыбнулся про себя. А какая разница? Он же не сможет прихватить все это с собой, когда проснется. Лафайет протянул бумажку трактирщику, который стоял рядом, разинув рот. Почесав затылок, тот пробурчал:

– У меня нет сдачи, ваша светлость.

Как только человек заговорил, О'Лири внимательно прислушался: да, это был странный язык, напоминавший чем-то бруклинское наречие.

– Сдачи не надо, – великодушно сказал Лафайет, – вина не жалей; да, и еще – принеси-ка парочку стаканов и вилку с ножом, если можно.

Трактирщик поспешно удалился. Рыжий стоял не двигаясь, мрачно уставившись на О'Лири.

– Ты там сядь, – обратился снова к нему Лафайет, указав место напротив.

– Мне из-за тебя ничего не видно.

Громила посмотрел вокруг и, заметив, что находится в центре внимания, выпятил грудь.

– Рыжий Бык не настолько пьян, чтобы подчиниться какому-то разряженному франту, – заявил он.

– Делай, что тебе говорят, – предупредил О'Лири, сдувая пыль с неровной зеленой бутылки, которую ему принес трактирщик, – или я пришлепну тебя так, что ты уже не возникнешь передо мной.

Рыжий заморгал и в замешательстве скривил губы. Сзади подошел хозяин с двумя стеклянными кружками. Бросив взгляд на рыжего, он быстро вытащил пробку из бутылки, плеснул вина в кружку на один-два дюйма и подал ее Лафайету. Тот взял, понюхал: пахло уксусом. Пригубил – слабое и кислое пойло. О'Лири отодвинул кружку.

– Неужели нет ничего получше? – Он вдруг замолчал. А если просто взять и представить, забавы ради, что там найдется бутылка редкого марочного вина – ну, скажем, Шато-Лафит-Ротшильд-29 – прямо в этой куче, внизу – под грязными бутылками… Он зажмурил глаза, представляя себе цвет стекла, этикетку, напрягая все свои силы, чтобы она там оказалась.

Глаза Лафайета резко раскрылись от неожиданно возникшего мерцания в потоке чего-то неизвестного, что можно было бы принять за течение времени. Странное слабое мерцание в течение нескольких секунд. Это случалось и раньше, когда он пополнял содержимое своего бумажника, и еще раньше – там, на улице. Каждый раз, когда он хотел внести изменения в происходящее, возникало такое колебание света. Нет сомнения, что это маленький дефект в его технике. Впрочем, беспокоиться пока не о чем.

– Лучше у нас нет, ваша светлость, – ответил трактирщик.

– Посмотри под бутылками, – посоветовал О'Лири. – Нет ли там такой большой, – он начертил в воздухе контур бутылки с бургундским.

– Нет у нас таких.

– Хм-м, да ты посмотри сначала, – Лафайет откинулся назад и, улыбаясь, обвел взглядом окружающих.

Какое же у него все-таки изобретательное подсознание! Самые разные лица вокруг – вытянутые, округлые, старики, молодые женщины – толстые, худые, видавшие виды, благородные. А мужчины – с бородами, гладко выбритые, блондины, брюнеты, лысые.

Подошел трактирщик и, держа бутылку в вытянутой руке, ошалело ее разглядывал. Потом поставил на стол и, отступив немного, спросил:

– Вы это имели в виду?

О'Лири самодовольно кивнул. Трактирщик вытащил пробку. На этот раз из бутылки шел тонкий изысканный запах. Лафайет попробовал вино: аромат был густой, богатый – настоящая симфония летнего солнца и темных погребов. Он с удовлетворением вздохнул. Вино, конечно, может быть, и придумано, но запах был абсолютно настоящим. Рыжий, наблюдавший происходящее с открытым ртом, слегка подался вперед и потянул ноздрями. Он даже высунул толстый язык. Лафайет наполнил наполовину вторую кружку.

– Садись и выпей, Рыжий, – сказал он.

Здоровяк нерешительно взял кружку, еще раз понюхал и залпом опрокинул содержимое. Улыбка изумления осветила грубые черты. Перекинув ногу через скамейку, он сел и протянул кружку Лафайету.

– Жидкость что надо! Я бы еще глотнул этого! – Он с вызовом посмотрел вокруг.

Лафайет снова наполнил обе кружки. Сидевший рядом старик с индюшечьей шеей придвинулся ближе, внимательно разглядывая бутылку.

– Гарсон! – крикнул Лафайет. – Стаканы на стол!

Стаканы были тут же поданы. Он наполнил один из них и передал его старику. Тот сначала осторожно пригубил, замер в изумлении, а потом залпом выпил все. Обнажив беззубые десны, старик улыбнулся.

– Эх, – прокудахтал он, – такого вина мы не видели с тех пор, как умер старый король.

Круглолицая женщина в накрахмаленном головном уборе с оторванным углом так взглянула на старика, что тот сразу же замолк, и протянула оловянную кружку. Лафайет налил.

– Выпьем все, – пригласил он.

Глиняные кружки, бутылки с отбитым верхом, медные кружки – все сгрудилось вокруг Лафайета. Он разливал вино, при этом не забывая себя, и то и дело прикладывался к кружке. Это превзошло все ожидания.

– Давайте споем, – предложил О'Лири.

Веселые голоса стали выводить «Старого Мак-Дональда». Слова несколько отличались от тех, к которым он привык, но Лафайет быстро приладился, добавив к общему нестройному хору свой мягкий баритон.

Кто-то тронул его сзади за шею. Пышущая здоровьем девица в кружевной блузке, плотно облегающей полногрудую фигуру, слегка покусывала его ухо. Ее крестьянская юбка уже скользила по коленям О'Лири. В нос ударил исходящий от нее запах, – потянуло козлом. Лафайет фыркнул и повернулся, чтобы получше ее разглядеть. Это была довольно миловидная особа с красными щечками и кокетливо вздернутым носиком, волосами цвета спелой пшеницы и пухлыми губками, но, похоже, никто ей ни разу не говорил о существовании мыла. Это можно поправить. Лафайет сосредоточился, пытаясь вспомнить запах духов, которые он нюхал однажды в магазине прямо перед закрытием. Тогда, в спешке, он нечаянно разбил флакончик…

О'Лири опять почувствовал знакомый щелчок. Осторожно принюхался. Ничего. Еще – и он ощутил легкий аромат мыла «Айвори», третий раз – и теперь уже в ноздри проник запах «Шанели N22». Лафайет улыбнулся девушке. Та ответила ему тем же, явно не заметив ничего необычного.

Стаканов становилось все больше. Лафайет заставил себя переключить внимание с мягких зовущих губ на вино и стал снова его разливать, время от времени прерываясь, чтобы сделать глоток самому. Подлил девушке, потом Рыжему в его кружку размером с пол-литра, потом еще и еще…

Старик, сидевший рядом с рыжим громилой, настороженно смотрел на бутылку в руках О'Лири. Потом сказал что-то костлявой старухе, сидящей рядом с ним. Появилось еще неясное ощущение тревоги. О'Лири ловил все больше и больше нахмуренных взоров, обращенных на него.

Пение стало затихать, и, наконец, воцарилась полная тишина. Пьяное веселье смолкло. Все стали осенять себя крестным знамением или чертили в воздухе круги.

– В чем дело? – добродушно спросил Лафайет, приглашающим жестом опуская бутылку на стол.

Все вскочили. Те, что сидели поближе, быстро попятились назад. Гул усиливался, но в нем уже не было того веселого оживления, которое царило минуту назад, – это был испуганный ропот.

Лафайет пожал плечами и налил себе полный стакан. Он уже было опустил бутылку на стол, как вдруг его осенило. О'Лири взвесил ее на руке: бутылка была такая же тяжелая, как в самом начале. Лафайет налил до краев кружку Рыжего Быка. Здоровяк икнул, нарисовал перед собой толстым, как польская сосиска, пальцем нечто похожее на круг, поднял стакан и выпил. Лафайет наклонил бутылку и внимательно посмотрел внутрь: темная поверхность густой красной жидкости поблескивала всего в дюйме от верха. «Неудивительно, что они так переполошились», – с досадой подумал он. Да, оплошал. Из одной литровой бутылки умудрился добыть несколько галлонов вина.

– Ах… это… знаете, – начал он, – это был просто фокус типа…

– Чародей! – крикнул кто-то.

– Колдун! – поддержал его другой.

Все дружно ринулись к дверям.

– Постойте! – крикнул, вставая, О'Лири.

Вслед за этим началась настоящая паника. Таверна опустела в считанные секунды – остался один Рыжий Бык. Громила был весь в поту, но, как с удовлетворением заметил Лафайет, позиций своих не сдавал.

Облизнув губы, он прокашлялся.

– Черт с ними, с сопляками, – прорычал он, – слюнтяи.

– Прошу прощения за бутылку, – извиняющимся тоном сказал О'Лири. – Промашка с моей стороны.

С улицы доносились голоса – похоже, там собралась большая толпа. Беспокоило то, что из общего гула то и дело вырывалось и было четко слышно одно слово – «колдун».

– Да что тут такого? Просто немного волшебства, – сказал Рыжий. – А знаешь, что они думают насчет тебя? Ну, что ты… вроде призрак, что можешь наслать на них, значит, порчу или еще хлеще – разверзнешь землю и утащишь их в преисподнюю. Или…

– Ну хватит, – прервал его Лафайет, заметив, что, пока Рыжий перечислял возможные злосчастья, которые свалятся на головы тех, кто якшается с нечистой силой, страх начал брать над ним верх.

– Все, что я сделал, это налил несколько стаканов вина. Неужели этого достаточно, чтобы считать меня колдуном?

Рыжий Бык хитро улыбнулся, внимательно разглядывая одежду О'Лири.

– Не надо меня разыгрывать, сэр, – прохрипел он, – я всегда узнаю колдуна, даже когда он появляется передо мной в обличье бандита с большой дороги.

О'Лири улыбнулся:

– Неужели ты действительно веришь в колдунов?

Рыжий Бык энергично закивал головой. И тут Лафайет уловил, что от него пахнет «Шанелью N22». Да, точно, с духами он немного перестарался.

– По ночам, когда луна похожа на корабль-призрак, – уверенно заговорил Рыжий, – вы все и появляетесь.

– Чепуха, – резко сказал Лафайет. – Меня зовут Лафайет О'Лири.

– Слушай, у меня есть одна задумка. Ты и я, мы вместе, могли бы делать большие дела, – Рыжий гнул свое. – Ты – со своими потрясными фокусами, которые у тебя так здорово выходят, особенно если добавишь еще что-нибудь

– вроде полетов по небу и все такое, а я – со своей смекалкой. Я могу подыскать пару кабаков, где можно вусмерть напоить публику, – продолжал он громогласно. – Пока ты будешь работать, я буду выделывать разные коленца, чтобы эти городские гвардейцы не сводили с меня глаз. Их в наше время понатыкано, как блох в дешевой ночлежке. Да, если хочешь знать, страна не лучше полицейского участка. Не то что в старые добрые времена, когда я малолеткой шмонал по карманам. Короче, ты делаешь дело, передаешь мне добычу, и, пока эти ищейки гонятся за тобой, я…

– Слушай, Рыжий, ты несешь вздор, – прервал его О'Лири. – Преступление

– последнее дело. Я уверен, что в душе ты честный мужик. Почему бы тебе не устроиться на работу – куда-нибудь на станцию обслуживания, ну, может быть…

Рыжий Бык угрожающе нахмурил лоб.

– Ты хочешь сказать, что я похож на этих промасленных мартышек?

Лафайет внимательно посмотрел на грубые черты своего собеседника сквозь легкую дымку, которая, казалось, уже почти рассеялась.

– Нет, – сказал он и на секунду задумался. – Мне кажется, что ты больше похож на разжиревшую обезьяну. – О'Лири просиял и поднял стакан. – Неплохая шутка, а – согласен? Я спрашиваю, ты согласен?

Рыжий Бык зарычал:

– По-хорошему говорю тебе – ты эти свои шутки брось, а то я не посмотрю

– дух ты там или не дух…

– Ну-ну! – Лафайет погрозил ему пальцем. – Только, пожалуйста, не надо меня пугать.

Рыжий вскочил на ноги, его слегка пошатывало.

– Я могу одним ударом разбить пополам дубовую доску, – заявил он, показывая свой кулачище, похожий на разбойничий кистень.

– Сядь, Рыжий, – приказал О'Лири. – Я хочу поговорить с тобой. Поскольку ты – плод моего воображения, то ты мог бы мне многое рассказать о моей психике. Меня, например, очень интересует, какую роль играла детская ревность…

– Да я могу одной рукой согнуть в крендель железный лом, – продолжал Рыжий. – Я могу…

– Слушай, ты, Рыжий, если не сядешь, я буду вынужден принять меры, – предупредил Лафайет. – Ты лучше скажи мне, какое бывает чувство, когда вдруг неожиданно начинаешь существовать – просто потому, что я породил тебя своим воображением.

– Я могу оторвать голову крокодилу, – самозабвенно продолжал Рыжий. – Я могу оторвать заднюю ногу слону.

Рыжего несло все дальше и дальше. Лафайет сосредоточился. Голос Рыжего становился все более высоким – от баса перешел в баритон, затем в тенор, а там и в высокий контральто.

– Да я справлюсь сразу с десятью, даже со связанными за спиной руками,

– последние слова Рыжего были сплошным визгом.

Лафайет предпринял последнюю попытку унять его и в результате услышал:

– Когда меня выведут из себя, я просто зверею! Иногда я становлюсь просто безумным, я могу сразиться с нечистой силой!

Он осекся, на мясистом лице появилось изумление.

– С нечистой силой?! – взвизгнул он.

– А теперь, Рыжий, давай, пей вино и послушай меня, – строго сказал Лафайет. – Ты – вход в мой внутренний мир. Я хочу сказать, что ты как дверь, приоткрыв которую я смогу заглянуть в преисподнюю моего подсознания. А впрочем, черт с ним! – Он поднял свою кружку.

Дверь распахнулась. Показался высокий человек с длинными локонами. Он был великолепен в своем наряде: широкополая шляпа с перьями, жакет в малиново-голубую полоску, широкий пояс, широкие штаны поверх закатанных сапог. Человек выхватил изящную шпагу и направился к единственному занятому столу. За ним появился другой – не менее пышно разряженный и тоже при шпаге, а там и третий, четвертый. Они окружили стол, держа шпаги наготове.

– Салют, ребята! – приветствовал их Лафайет, поднимая свою тяжелую кружку. – Дернете по глоточку, а?

– Именем короля, – прорычал первый денди, – вы арестованы! Вы сами пойдете, или нам применить силу?

Его свирепые черные усы свисали по обе стороны лица, как рога молодого буйвола.

О'Лири заметил, что острие одной из шпаг красовалось дюймах в шести от его горла. Посмотрев по сторонам, он увидел, что еще две шпаги нацелены ему в сердце. Наискосок от него, оторопело разинув рот, стоял Рыжий.

– Эй, ты! – заорал усатый офицер, глядя на Рыжего. – Ты что?

– Я, начальник, – забормотал мордоворот, – да я что… я просто сижу тут… ну, выпил, вот жду ужина.

Полицейский удивленно заморгал, а потом грубо захохотал:

– Этот бродяга как две капли воды похож на Рыжего Быка.

– Пшел вон! – приказал другой.

Рыжий с готовностью сорвался с места и неровной походкой заковылял к двери. Когда дверь открылась, Лафайет успел заметить, что люди с улицы с любопытством заглядывают внутрь. Толпа по-прежнему гудела.

– Ну все, пошли, – скомандовал офицер, стоящий слева от него.

О'Лири небрежно улыбнулся, сосредоточив все внимание на шпагах.

«Салями, – подумал он, – превратить шпаги в салями. Сезам!»

В бок кольнуло острие. Лафайет вскочил. Блестящий стальной клинок упирался ему в ребра, прямо над почками.

– Салями! – приказал О'Лири, теперь уже вслух. – Да превращайтесь же в салями, черт вас побери!

Клинок, упрямо оставаясь стальным, кольнул сильнее.

– И ни звука больше, а то и до тюремной камеры не дойдешь!

– Эй, осторожней! – закричал Лафайет. – Вы же продырявите меня!

– Слушай, парень. Тебе что, надо глотку порвать, чтобы ты понял, что арестован? Мы мушкетеры городской гвардии, ясно? Наша задача – сажать в каталажку нарушителей спокойствия.

– Вы хотите сказать, за бутылку вина? – начал О'Лири. – Я сейчас объясню…

– Ну, это ты объяснишь палачу, – огрызнулся гвардеец с тремя нашивками.

– Ну, давай, парень, вставай!

Лафайет встал.

– Но это же смешно, – начал он.

Кто-то сильно схватил его за руку и потянул к двери. Он вырвался, взял со стола свою шляпу и надел ее, глубоко надвинув на глаза.

«Не стоит нервничать», – напомнил себе О'Лири.

Гамбит с салями не удался, но это произошло потому, что ему просто не хватило времени как следует сосредоточиться и настроить свои психические энергии. Кроме того, он уже заметил, что вносить какие-либо изменения на виду у всех очень сложно. Да и захмелел он немного от вина. Но как только появится свободная минутка, он тут же приструнит этих молодцов.

Спотыкаясь, Лафайет шагнул через дверь на чистый ночной воздух. Увидел испуганные лица, глазевшие на него, грозящие кулаки. Полетели овощи – что-то ударило по плечу.

– А ну, освободить дорогу! – прокричал самый высокий мушкетер. – Именем короля – дайте дорогу!

Он и двое других прокладывали путь со шпагами наголо к паровому автомобилю, который уже ждал их.

– Глянь, парень! – кивнул в сторону толпы один из мушкетеров. – Говоря твоим языком, мы, полицейские, не пользуемся тут особым уважением.

Он едва успел увернуться от просвистевшего рядом спелого помидора.

– Я их не виню. Его величество в последнее время сильно закрутил гайки. Все должны ходить как по струнке, чуть в сторону – все, нарушил закон.

– Похоже на тоталитарный режим, – прокомментировал О'Лири – Почему же вы не бунтуете?

– Шутишь? У короля Горубла есть армия, которая… – он осекся. – Не стоит об этом.

Полицейский с любопытством взглянул на О'Лири и придвинулся поближе.

– Слушай, это просто утка, да? – не разжимая губ спросил он. – Ну, насчет того, что ты колдун?

Лафайет внимательно посмотрел на собеседника:

– Неужели ты, такой умный парень, веришь в колдовство?

– Нет, но знаешь, тебя арестовали по девятьсот второй статье – обвинение в черной магии. Конечно, это стандартное обвинение для задержания подозрительных лиц на двадцать четыре часа. Но я хочу сказать, была бы лягушка, а лужа найдется.

– Слушай, а ты сам хоть раз видел кого-нибудь, кто совершает чудеса? – спросил Лафайет.

– Нет, но вот племянник тети моей жены утверждает, что он знал одного.

– Я не волшебник, – повторил Лафайет. – Хотя можно сказать, что да, но вы не поймете.

– Послушай, ты мне вот что скажи: знаешь, моя жена последнее время как-то опустилась – растолстела, волосы сальные, никакой косметики – ну ты знаешь, как это бывает – быт заел. А женаты всего лишь год. Может, дашь мне что-нибудь такое, ну, чтобы подсыпать ей в мартини, подогреть ее немного, вернуть привлекательность? Ты, наверно, знаешь, что я имею в виду… – Он подмигнул и мимоходом отпихнул чрезмерно любопытного зеваку с дороги.

– Это же глупо, – начал было Лафайет, но потом остановился. – А собственно, почему бы и нет. Прекрасная возможность попрактиковаться.

Он прищурился и нарисовал себе одну популярную кинозвезду, имя которой не мог вспомнить. Представил, что она замужем за этим полицейским, что она спешит по улице, привлеченная шумом толпы…

Возникло мерцание. О'Лири почувствовал удовлетворение и расслабился. Прекрасно, теперь он снова сможет овладеть ситуацией…

– Рой! – раздался над шумом толпы девичий голос.

– Эй, Рой!

Полицейский рядом с О'Лири стал озираться по сторонам. Прелестная девушка с огромными темными глазами и мягкими каштановыми волосами пробиралась сквозь толпу.

– Гертруда, это ты? – слабым голосом спросил полицейский. Его лицо вытянулось от удивления, перемешанного с восторгом.

– О-о, Рой! Я так беспокоилась!

Девушка кинулась к полицейскому, чуть не сбив его с ног. Упала шпага. Лафайет поднял ее и вернул владельцу.

– Я слышала, было какое-то опасное задержание, и ты в нем принимал участие. А я знаю, какой ты смелый. Я так боялась!

– Ну, будет, Гертруда. Со мной все в порядке. И вообще, все прекрасно.

– Так это была ложная тревога? Ой, слава богу, а то я переволновалась!

– Ложная тревога? Хм… Да, собственно…

Мушкетер повернулся, моргая, к Лафайету. Тяжело сглотнул.

– Вот те на! – пробормотал он. – Этот парень – ценный кадр!

Он отодвинул девушку в сторону:

– Прости, детка!

Приложив руку ко рту, он крикнул:

– Эй, Сарж!

Появился большой мушкетер.

– Ну?

– Этот парень… – полицейский ткнул в сторону О'Лири, – ценный экземпляр! Я хочу сказать, что люди говорят правду – он волшебник!

– Ты что, совсем с ума спятил, Коротышка? Давай, забирай своего арестованного и пошли!

– Но посмотри на Гертруду! – сказал тот, указывая на девушку.

Верзила взглянул и разинул рот. Он снял шляпу и отвесил замысловатый поклон.

– Святой Моисей! Гертруда! – воскликнул он. – Ты как-то изменилась. У тебя новая прическа или еще что?

– Новая прическа? – повторил коротышка. – Она сбросила фунтов пятьдесят, и все стало на свои места. Сделала завивку и вспомнила, как надо улыбаться. И все это сделал он! – полицейский показал на О'Лири.

– О, пустяки, – скромно сказал Лафайет. – А сейчас, если вы, ребята, не возражаете…

Вдруг послышался резкий скрежещущий звук стали. Обнажились четыре острых клинка, взяв О'Лири в кольцо. Сержант смахнул свободной рукой пот со лба.

– Предупреждаю вас, сэр, ничего не предпринимайте! Не успеете начать свою абракадабру, как я воткну вам в живот все двенадцать дюймов стали!

Лафайет фыркнул.

– Все это становится просто глупо, – сказал он.

Единственная неприятность с этими снами – как только доходишь до самого интересного, обязательно что-нибудь случится. Придется сейчас проснуться, а завтра я снова попробую.

О'Лири сосредоточился.

«Ну, сейчас-то я уже овладел этим искусством, – с удовлетворением подумал Лафайет. – Надо просто представить себе картину, которую ты хочешь нарисовать в своем воображении…»

Кто-то резко дернул его за рукав. Черт – мешают. Трудно сосредоточиться. Пансион миссис Макглинт, старые фамильные обои, домашние уютные запахи, скрипучие полы… Он открыл глаза и увидел перед собой разъяренные лица. Лафайет снова зажмурился, пытаясь удержать ускользающую картину своей комнаты и представить ее более зримо. «Проснись! – скомандовал он себе. – Это просто страшный сон…»

Теперь все звуки вокруг стали стихать, он уже почти видел заляпанные стены, свою отгороженную занавеской кровать, стол с ящиками из-под апельсинов…

Кто-то снова дернул его за рукав. Он споткнулся, еле устоял на ногах. Лафайет открыл глаза. Прямо у самого уха послышался крик. Гул толпы стал усиливаться, доходя до прежнего уровня. Дыхание Лафайета образовало облачко перед лицом, как на морозе. Мушкетеры уставились на него, широко открыв рты.

– Ты видишь, Сарж, – с придыханием спросил Коротышка. – Как будто он закурил!

Все попятились. Полицейский с тремя нашивками стоял как вкопанный, тяжело сглатывая.

– Слушай, парень! – сказал он в отчаянии. – Я тебя прошу, пойдем спокойно, а? Я хочу сказать, что, если ты собираешься исчезнуть, то сделай это хотя бы при свидетелях. Ты понимаешь, что я имею в виду? А то, если я в своем рапорте все это опишу, да еще и арестованного не будет, отставка мне гарантирована, а я уже отслужил двадцать один год.

О'Лири убедился, что у него ничего не получается: он просто застрял в этом проклятом сне – по крайней мере до тех пор, пока не получит минутку тишины и спокойствия.

– Конечно, сержант, – сказал О'Лири, приняв гордую осанку, – я буду рад составить вам компанию. Она может быть весьма приятной, если вы не возражаете.

– Конечно, ведь пока он ведет себя мирно, ребята. А теперь, будьте добры, пройдемте сюда. – Сержант указал в направлении, где их ждал автомобиль.

О'Лири подошел к машине, подождал, пока один из мушкетеров не открыл заднюю дверцу, и сел на деревянную скамейку.

– Все ясно, – сказал он, – заводи.

Когда полицейские торопливо закрыли дверцу, О'Лири увидел четыре настороженных лица, в которых произошли какие-то странные изменения…

Большой сержант стал гладко выбритым, а громадные усы сержанта безболезненно перекочевали на лицо Коротышки и красовались над его верхней губой.

О'Лири улыбнулся и расслабился. Действительно, нет такой срочной необходимости возвращаться в реальность. Почему бы не побыть тут подольше, посмотреть, что еще выкинет его подсознание? А выйти из сна он всегда сможет и позже. О'Лири уперся ногой в противоположную скамейку и приготовился к поездке.