Текст книги "Мой самый второй: шанс изменить всё. Сборник рассказов LitBand"

Глава 4. Любовь

Леська чувствовала, что любовь. Но вслух все равно бы не сказала. Почему… Потому что Леська вообще-то человек серьезный и про всякие глупости, типа любви, говорить не привыкла. Вклад в человечество, всеобщее процветание и счастье, развитие науки и техники, гуманизация общества – это пожалуйста. Про любовь в самом безжизненном, то есть глобально-философском смысле, – тоже…

А вот про самую что ни на есть любовь… В простом и приземленном смысле. Между мужчиной и женщиной… Это так тревожило ее, так тянуло… Что она и сама с собой об этом говорила и думала вполуха-вполслова.

Некоторые песни вдруг взрывали ее всю изнутри. И она начинала плясать какие-то бешеные танцы одна, дома. Или становилось пронзительно-кристально ясно, все-все. Вихрем неслись картины перед ее глазами. Закат, убегающая прямо в него дорога. А внутри – свобода! Потому что любовь.

Она даже немного боялась себя в такие моменты. В ней просыпалось что-то ведьминское. Она чувствовала в себе могучую силу, силу магнетическую. И боялась выпустить ее наружу, не знала, как ею распорядиться… Просто чувствовала и ждала.

Сколько себя помнила, Леська ждала. Она ждала, хотя ненавидела ждать. Может, как раз потому, что ждала в главном. Всю-всю жизнь. Внутри нее были голоса, легкие и воздушные, трепетные и нежные. Но также занудливые и вредные, конечно. Вообще голосов, то есть мыслей, было много. Просто когда речь идет о мыслях, получается, что они все Леськины. Будто бы она сама их создала и озвучила. А вот голоса означают, что идеи, которые они озвучивают, Леське не принадлежат. Просто когда-то очень давно, в самом раннем детстве или, может, совсем недавно, кто-то что-то сказал, а Леська и поверила. И понесся круговорот в Леськиной голове… Ей говорили много. Некоторые вещи говорили много-много раз. Так, как будто это само собой разумеющееся. Потом, правда, Леська могла обнаружить, что все это «само собой разумеющееся» совсем не соответствует действительности. Ее действительности. Но мысль, привычная, как грязь по весне, не исчезала.

Леська все собиралась навести порядок в своей голове, вымести оттуда весь мусор. К сожалению, не получалось. Зато Леська стала ужасно придирчивой в смысле внешнего порядка в себе и доме. Иногда это выливалось в стремление поддерживать порядок на уровне стерильности. И это было утомительно. Вещи раздавались или выкидывались. Со столов и тумбочек убиралось абсолютно все. Вещи, надетые один раз, бросались в стирку… Все это приносило облегчение. Но ненадолго.

Что касается внешнего порядка в себе, то есть во внешности – это было еще сложнее. Леська прилагала кучу усилий, чтобы привести себя в соответствие со своими собственными требованиями. Когда это ей удавалось, самое логичное было бы замереть где-нибудь в людном месте, чтобы ею могли налюбоваться, а она – попозировать всласть. Но Леська была человеком активным. Молча позировать было скучно. Поэтому она неслась по своим адресам, стараясь не растерять доведенную до совершенства упорядоченность образа… Это было нелегко… Особенно если нужно было поесть, особенно в компании. Видимо, назло подсознание Леськи выдавало какой-нибудь кульбит, и вот уже пивная кружка валяется на столе, а все ее содержимое могучим потоком изливается на ее белоснежные брюки. Ну, или капнуть на себя что-нибудь. Или колготки порвать… Это Леське запросто. Леське давно было пора навести порядок в голове, я же говорю. Но все как-то не получалось…

Но, несмотря на все эти нелепые нелепости и занудные занудности в стремлении к чистоте и порядку, Леська на самом деле была совершенно нестерильный человек. Она была взлохмаченной, несущейся на всех парусах неважно куда, лишь бы нестись и чтобы хотелось. Она была румяной, и глаз ее горел. Внутри нее плясали бесенята, смешившие ее каждый раз, когда она о них вспоминала. И оттого все, что думала Леська своими мыслями, а не чужими, было смешным и даже парадоксальным. В нее, когда она была собой, влюблялись сразу, с первого взгляда. И это было самым естественным из всего естественного. И она влюблялась с первого взгляда. Постоянно.

Первый раз ей признался в любви мальчик Ваня. Это было ранней весной в туалете детского сада. Странно, но туалет был общим. Видимо, считалось, что советские дети до семи лет сохраняют младенческую наивность и не замечают некоторой разницы в устройстве девочек и мальчиков. Что бы ни считалось, но на детской площадке детки давно и с удовольствием играли в доктора. В самом что ни на есть эротическом смысле… Так что туалет был выбран как место для признаний неслучайно. Во-первых, уединенность, такая недостижимая в «группе», во-вторых, очевидная противоположность в смысле пола.

Так вот. Мальчик Ваня подошел к Леське и сказал: «Я тебя люблю». Это было неожиданно и очень приятно. Но как-то непонятно. «И что я должна теперь сделать в ответ?» – недоумевала Леська. Поскольку ничего она не придумала, это признание так и осталось висящим в весеннем воздухе детскосадовского туалета.

Потом Леська услышит эти слова не раз. А реакция ее будет всегда одной и той же. Как в самый первый раз. Приятно и непонятно… «Что я теперь должна с этим делать?..»

Глава 5. Школа

Когда Леське исполнилось семь лет, ее семья: мама, папа, брат и она – переехала в новый девятиэтажный дом. Папе на работе дали квартиру. Все, конечно, было непросто. Квартиру давно обещали и долго не давали. Либо предлагали не то. Но Леська обо всех этих перипетиях не знала. Просто в какой-то момент они всей семьей взяли и переехали. Прямо к сентябрю первого класса Леськи.

Она помнила, как рабочие вчетвером или даже впятером поднимали по лестнице на пятый этаж ее пианино. В доме был только один лифт, пассажирский. А пианино было большим и очень тяжелым. Рабочие долго и с явным трудом его поднимали. А потом занесли в комнату Леськи и брата. Поставили они его как-то странно, полубоком. Леська увидела это и сказала приехавшей из Мичуринска проводить внучку в школу бабушке Юле: «Как криво!» Бабушка согласилась: да, мол, кривовато. А потом Леська отчетливо услышала кухонный разговор бабушки с папой: «Ты представляешь, рабочие такую тяжесть несли на пятый этаж, а ей не нравится, как поставили! Фу, гадость!»

Для Леськи это был удар. И самое обидное, что непонятно, что теперь делать. Сказанного не воротишь. Но, во-первых, она не хотела обидеть рабочих, которые все равно уже ушли и ее слов не слышали. Во-вторых, она констатировала то, что видела. Ну а в-третьих, она никак не могла ожидать такого от бабушки Юли. Ведь та сама с ней согласилась! Да и вообще, бабушка Юля была отличной бабушкой. Она не заставляла доедать, высиживая часами за столом. «Не хочешь – не ешь, нам больше достанется!» – с улыбкой говорила бабушка им с братом. Она возила их с собой на работу, в библиотеку. Раньше она была заведующей, а теперь подрабатывала в своей же библиотеке уборщицей. Там можно было выбирать любые книжки! И читать их сразу или брать с собой. А еще бабушка Юля была необыкновенным рассказчиком. Когда она начинала какую-нибудь свою историю, обязательно смешную, все слушатели замирали, открыв рот. Заканчивалась любая ее история под гомерический хохот публики. В общем, бабушка Юля была молодец. А тут такое! В ее, Леськин, адрес. Леська сильно расстроилась и, так и не поняв, в чем провинилась, стала более придирчивой к своим словам.

Кстати, как раз этот случай открыл Леське странное распределение звука в новой квартире. Кухня, самое удаленное от их с братом комнаты место, идеально прослушивалась как раз с Леськиной кровати. А наоборот – нет. И вообще, вся остальная квартира была защищена в смысле подслушиваний. Каждая комната была сама по себе, там вполне можно было вести любые беседы без лишних ушей. А вот кухня… Да. Это было странно и интересно. Например, когда они с братом учились в старших классах, Леська, которую запихали спать, услышала «мужской разговор» одноклассников брата. Она узнала много нового об отношениях мужчины и женщины и много новых слов…

Но тогда, в пианинов день, ее голова была занята совсем другим. Она идет в школу! Целых два года, с тех пор, как туда отправился брат, она об этом мечтала. И вот уже совсем скоро. С садом покончено! Она будет ходить в школу и возвращаться домой к обеду. Она будет октябренком! А потом станет пионером! Леську все это сильно вдохновляло.

Тридцать первого августа Леську отпустили гулять. Всех домашних лихорадило. Переезд, новый дом, сборы детей в школу… Поэтому Леську отправили гулять с облегчением. Леська пошла за дом, на новую площадку. Собственно, весь их район был новый, военный городок еще отстраивался. Леська на улице познакомилась с какими-то девочками и мальчиками. Они отлично играли, лазали по лабиринту, бегали… Потом какая-то новая знакомая предложила Леське пойти к ней домой поиграть в кукол. Леська, естественно, согласилась. Они играли до прихода девочкиной мамы. Та спросила у Леськи: «А твоя мама знает, что ты пошла к нам?» Узнав, что нет, девочкина мама отправила Леську домой. Довольная и счастливая столь плодотворно проведенным временем, Леська прибежала к себе. А там!..

А там… В общем, на бедную Леську обрушился такой шквал всего самого неприятного, что Леська даже пожалела, что вернулась. Хотя, конечно, она должна была пожалеть, что вернулась так поздно… Пропала, никого не предупредив… Ну, и так далее. Чувство собственной вины заедало Леську. Мама тогда ругалась отчаянно.

Странно, что именно в главе про школу всплыла «ругательная» тема. И странно, и совсем не странно. Само здание школы, унылые коридоры, хмурые лица уборщиц, гардеробщиц, визгливые голоса поварих, недовольные – учителей… Все это рождало в Леське чувство виноватости. Презумпция виновности, непонятно перед кем, непонятно за что, но виновна, факт.

В школе Леська заковалась окончательно. Спрятала себя, какая она есть, подальше от чужих глаз и четвертных сценок. А миру представила объемную модель Леськи под названием «отличница и первая во всем». Она писала сочинения в стихах, которые зачитывались перед классом под бурные аплодисменты. Только придя в школу, в первом классе, сразу всех обогнала по скорости чтения. С самого начала училась на одни пятерки. В неучебной школьной жизни она была, кем только можно было быть: командиром звездочки, плавно перетекшей в председателя совета отряда, капитаном команды КВН, членом совета дружины, трижды принимала в пионеры на Красной площади. Она выиграла первый и единственный школьный конкурс «Поле чудес» с настоящими призами.

И на фоне всего этого общественного признания и общей передовитости Леська страдала от неуверенности в себе. Ее дружба с девочками не клеилась. С мальчиками же все обстояло прекрасно. Но вдруг, после обидного выпада какого-то дворового хулигана, Леська застеснялась, что водится только с мальчиками. Совсем небольшой кусочек суши под ногами закачался на волнах сомнений и стеснительностей… Она не отказалась совсем от дружбы с мальчишками, но что-то внутри нее сломалось. Какой-то барометр благополучия и уверенности. Леська, натужно кряхтя, натянула на себя маску и тут, в самой любимой обстановке и с самыми безопасными людьми – мальчишками… Увы.

Леська помнила, что изначально хотела быть мальчиком. Ей казалось, что мальчикам, то есть мужчинам достались все самые интересные профессии. Космонавт, милиционер, военный, директор… А еще Леська тянулась за старшим братом. Не специально, но с удовольствием носила его клетчатые рубашки и джинсы, находилась в компании его друзей, чувствуя себя не своей. Девчонка, что тут поделаешь…

Леська очень долго стеснялась своей женской сути. И чем больше она в ней прорастала, тем сложней с ней было Леське. Привыкшей и коня, и избу, и все что хочешь делать наравне, а чаще – лучше, быстрей, звонче, храбрей мальчишек. Один мальчик влюбился в ее боевой характер и даже рассказал об этом своим друзьям. А те – рассказали Леське. Правда, к тому времени этот мальчик по имени Андрей уже перешел в другую школу. Леська ужасно внутри себя гордилась, что вот такой мальчик, в которого были влюблены все девочки класса, выбрал именно ее. Он ей тоже нравился, но она привыкла дружить.

А еще у нее преподавал историю учитель с правильной для историка и мыслителя фамилией Чаадаев. Он рассказывал, что является потомком того самого Чаадаева и что у него в гараже стоит лошадь. На переменах он уходил в свою маленькую комнатку, закрывал дверь и курил, пока из-под двери не начинал просачиваться синими клубами дым. В общем, он был странный мужчина. Но у него была харизма и загадка, и он нравился Леське. А она нравилась ему. Только не гадко-сомнительно, а в некоем предвкушении-ожидании, какой она станет, когда вырастет… Он видел в ней то, что и сама Леська в себе не видела, – красоту, породу, женственность…

Кроме того, у нее были сложносочиненные отношения с сыном маминой подруги. Сережа был на шесть лет ее старше, но выказывал к ней явную симпатию с самого Леськиного щенячьего возраста, лет с пяти. Всякие переглядки, особые слова, комплименты, вся эта странная и непонятная история продолжалась до ее шестого класса. Если бы Леська хоть немножко умела быть девочкой тогда, может быть, у них случился бы роман под названием «первая любовь». Прямо как в чудесном фильме «Вам и не снилось»… Но Леська не умела.

Еще ей нравились мальчики из их общей компании. Сложно сказать, в какой очередности. По кругу. Дима Петушков, Сашка Ирисов, Пашка Окунько, Коля Спиридонов. Он – особенно. Когда Леська закончила восьмой класс, они с этими ребятами и еще девчонками пошли в парк аттракционов. Погода была прекрасная. Солнечная, ясная, теплая. Они сами пошли далеко от дома в этот парк, сами выбирали, где кататься. А особенно – с кем кататься… Коля Спиридонов катал Леську. И другие ребята тоже. Она просто купалась во внимании. Эх, да чего там – в любви! Вот это удивительное чувство – быть в эпицентре любовного вихря – Леська испытала впервые… Настолько сильно она испытает его, только когда станет в два раза старше, перенесется из четырнадцати в двадцать восемь. И вот тогда, на тридцатилетии брата, сидя с его школьными друзьями на веранде родительского дома и бренча-попевая старые полузабытые песни, Леська почувствует себя растворенной в могучем потоке любви вот этих самых людей. Уже таких взрослых, таких серьезных… И поймет, что не зря она училась играть на гитаре, не зря подбирала и пела им песни, ведь на этих школьных, а потом и студенческих вечерах-попойках-посиделках росли и расцветали их души…

Между этими двумя вехами, конечно, множество эпизодов. Школьный выпускной брата, и ее кружат танец за танцем один за другим ребята… Горячая испанская ночь, бушует Фиеста, пригород андалузского города Малаги, а она держит на себе всю дискотеку, и все взгляды обращены к ней… Доминикана, и двое влюбленных мужчин борются за ее, Леськино, внимание… Другая дискотека, в зимней Москве, она танцует, сливаясь с ритмом, и ее тело ей послушно, а все окружающие, замерев, смотрят на нее… Солидный, тонкий и образованный мужчина робеет рядом с ней и показывает что-то в своем компьютере… Ее будущий муж смотрит на нее впервые в жизни, и в его глазах отражается любовь.

Глава 6. Музыкальная школа

Леська сидела тихонько на задней парте кабинета сольфеджио, а на коленях ее лежала раскрытая книга Соловьева про приключения Ходжи Насреддина. Ей было хорошо. За окном бушевала весна, пели птицы, а здесь было тихо и торжественно. В солнечных лучах вились струйки пыли, мягко звучал голос Любови Васильевны, со всех сторон Леськи сидели ее друзья или просто приятные ей люди… Она и здесь была лучшей, так что тихонько подхалтуривала, время от времени читая свою любимую книгу. Леська прекрасно училась в музыкальной школе. Она ее очень любила. Без мазохизма или, наоборот, самолюбования. Она просто любила музыкальную школу именно такой, какая она была. Любила своих учителей, особенно учительницу по специальности, добрую и в то же время интеллигентно-строгую Валентину Леонидовну, и обладающую поистине фейским обаянием Любовь Васильевну, преподававшую хор и сольфеджио. Музыкальная школа отвечала Леське взаимностью. Ее любили, ценили, она вела концерты и даже иногда исполняла на них произведения своего собственного сочинения.

Леське нравилась особая атмосфера, царившая в музыкальной школе, кабинеты с высокими потолками и окнами. Гулкие коридоры, кабинеты с инструментами. Даже название здания, где была музыкальная школа, напоминало о чем-то возвышенном – Дом офицеров…

Закончила Леська музыкальную школу, конечно, на одни пятерки. И однажды даже выиграла конкурс этюдов. Но это было скорее случайностью, чем закономерностью. Потому что Леська боялась спортивной соревновательности. Она не любила конкурсы, слишком сильно волновалась и делала какие-нибудь глупые ляпы в давно доведенных до автоматизма пьесах. В какой-то момент концерта или конкурса у нее обязательно появлялась подлая мысль, что вот-де все ее слушают, все на нее смотрят, и сразу за этим внутри нее все холодело, замирало, предпочитая пересидеть опасный момент. Леська совершала глупую ошибку… После которой все снова начинало работать в полную силу, разум и руки опять начинали ее слушаться, и она благополучно доигрывала до конца. Так что победа в конкурсе была случайностью, а не закономерностью. Просто в этот день она ужасно торопилась на день рождения своей одноклассницы и мечтала лишь о том, чтобы быстрей отбарабанить и убежать. А потом уж Леська узнала от учительницы, что была лучшей среди всех, даже уже зарекомендовавших себя музыкальных «спортсменов». И ее фамилия висела некоторое время на стенде музыкальной школы с припиской – «первое место»… Все-таки Леське нравилось быть первой. Факт.

В музыкальной школе у Леськи были замечательные друзья. Им было вместе интересно, они все время что-то выдумывали. На выпускной вообще разыграли для учителей целый спектакль по мотивам сказки «Красная Шапочка», пародию на модные в те времена бразильские сериалы. Разговаривали они исключительно глупыми междометиями, типа «бум-кара-бырцшвак!», а один парень, исполнявший роль переводчика, говорил по-русски длинные смешные фразы. Они придумали себе наряды в духе бразильских героев. Леська играла бабушку. Она нацепила дурацкие очки на кончик носа, чего-то там изобразила на голове, а под широкое платье, взаправду взятое у бабушки, подвязала подушку. Весь этот вид дополнялся особого вида прихрамыванием и Леськиным темпераментом. Зрители хохотали.

Что касается сольфеджио, тут волноваться не о чем, Леська была молодец. У нее обнаружился замечательный слух, она с легкостью писала музыкальные диктанты. Музыкальный диктант – это когда учитель играет мелодию, а ученики должны ее записать нотами, соблюдая тональность, длительность, ритмику и все остальное. Причем никто ведь не говорит: «Начинайте с ноты «ля». Сами должны догадаться. Для многих музыкальные диктанты были совершенно непосильной задачей. А Леське удавались – и потому нравились. Кроме того, она была дисциплинированной в смысле домашних заданий.

Но вообще больше всего она любила другие задания – творческие. Когда, например, им на музлитературе включали какое-нибудь произведение. И нужно было рассказать о тех образах, картинках, которые возникали. Догадаться, как называется произведение или чему посвящено. Леське это очень нравилось. Более того, когда она сама играла, она всегда придумывала ту историю, которую играла. Иногда им давали задание придумать музыку или стихи к какой-нибудь картине. Леська однажды выбрала для описания картину Карла Брюллова «Последний день Помпеи». Картина и та реальная история, которая случилась много столетий назад, так потрясли Леську, что у нее родилось большое стихотворение, наполненное ее эмоциями. Написала она его на бегу, по пути в музыкальную школу, она вечно куда-то опаздывала. Но получилось от души. Вообще, удивительно, но именно этот момент, когда Леська бежала в музыкальную школу, на ходу соединяя слова и фразы… Момент, когда в голове у нее рождались образы далекого прекрасного города Помпеи уже на краю своего исчезновения… Именно этот момент запомнился Леське ярко, во всех деталях. Вместе с ясным вечерним небом, подсвеченным еще желтыми полосками заката…

А Помпеи, этот древний город, стал для Леськи символом Божьей воли, иногда сокрушающей, но все равно поразительной. Она и мечтать не смела о том, чтобы побывать на раскопках Помпей. Но все-таки мечтала. И почему-то эти мечты для нее были мечтами вовсе не про прикосновение к древности. Или про счастье ныне живущего в сравнении с погибшими тогда. Эти мечты, так же, как и все приключения Ходжи Насреддина, как и все-все в музыкальной школе, включая странные комнатные растения, похожие на карликовые деревья, с короткими жесткими ветками и темно-зелеными сочными листиками… Все-все это было для нее про любовь.

Но тогда, когда Леська сидела на задней парте в кабинете сольфеджио, а на коленях у нее раскинулась жаркая томящаяся Бухара, ей еще было далеко до выпускного. Она успевала выхватить только пару строк. Но и это было очень приятно и волнующе. Любовь Васильевна ничего не замечала.