Текст книги "Саммари книги «Травма и исцеление. Последствия насилия от абьюза до политического террора»"

Саммари книги «Травма и исцеление. Последствия насилия от абьюза до политического террора»

Введение

В книге «Травма и исцеление. Последствия насилия от абьюза до политического террора» психиатр Джудит Герман рассказывает о работе с жертвами сексуального и домашнего насилия, а также о посттравматическом синдроме ветеранов войн и пострадавших от политического террора.

Герман много лет работала с пострадавшими от травм разного рода. Многие из них настолько ужасны, что жертва просто не может о них говорить: они становятся невыразимыми. Но тем не менее забыть о них невозможно. Они хранятся в памяти, человек пытается их отрицать, но это не помогает. Подобно призракам, они незримо присутствуют в его жизни, и если не рассказывать о них, они не исчезнут. Только так можно исцелиться и, в случае жертв политического террора, сделать такие истории достоянием гласности, чтобы они не могли повториться.

Пережившие травму постоянно переключаются между подавлением воспоминаний о травме и переживанием ее заново, и это порождает тяжелые изменения сознания, которые Оруэлл называл двоемыслием, что на научном языке звучит как диссоциация.

Этому явлению подвержены не только непосредственные жертвы травмы, но и свидетели травмирующего события. К тому же очень многим трудно подобрать слова для описания своих переживаний. Да и поверят ли ему?

Общество хочет спокойной жизни. Его пугают описания ужасов, оно, даже получив представление о страшных событиях, стремится побыстрее забыть о них. Как на общественном, так и на личном уровне люди переживают отрицание, подавление и диссоциацию (двоемыслие). Они отрезают себя от своего прошлого. Но необходимо это прошлое понять, чтобы исправить то, что происходит сейчас и может произойти в будущем.

Травмированные люди, независимо от характера травмы, похожи друг на друга. У всех травматических симптомов есть общие черты. Способы их восстановления тоже похожи. Герман делится с читателями своими методиками исцеления травм любого рода.

Ключевые идеи книги.

Идея № 1. Психологическая травма проявляется в симптомах перевозбуждения, вторжения и избегания

В момент травмы человек осознает себя бессильным перед превосходящей силой, которая может сделать с ним все, что угодно. Он может пережить это во время природной катастрофы или в результате преступления.

После таких событий он утрачивает чувство контроля над собственной жизнью и сомневается в ее смысле. Принято считать, что такие события все-таки случаются довольно редко. Но Герман уверена, что изнасилование, избиения и другие формы насилия и унижения веками были обыденной жизнью для женщин. Да и боевые психические травмы невозможно назвать чем-то исключительно редким: ХХ век был богат на войны и конфликты, да и XXI стремится не отстать от него. Так что от травмирующих событий самого чудовищного характера не застрахован никто, и случиться они могут в любой момент. Их экстраординарность заключается не в их редкости, а в том, что они производят такое тяжелое воздействие на психику, угрожая жизни, здоровью и грозя смертью. Это вызывает ощущение ужаса и бессилия.

Опасность запускает в теле и мозге комплекс реакций. Сначала возбуждается симпатическая нервная система, вызывая прилив адреналина, приводящий в состояние боевой готовности. Человек полностью сконцентрирован, он так сосредоточен на задаче выжить, что не замечает голода, холода или боли. Таковы нормальные адаптивные реакции, когда человек входит в активный режим «бей или беги».

Но если он не может ни бежать, ни драться, если все действия бесполезны, вся адаптивная система приходит в беспорядок. Реакция есть, но она пропадает впустую, а ее отдельные компоненты действуют еще долго после исчезновения непосредственной опасности.

Это вызывает долговременные и глубокие трансформации в нервной системе, эмоциях, памяти, мышлении. Травмированный человек может испытывать сильные чувства, но забыть о травмирующем событии, или наоборот – все прекрасно помнить о нем, но не испытывать никаких эмоций.

Есть три основные категории посттравматического стрессового расстройства – перевозбуждение, вторжение и избегание. Во время перевозбуждения человек постоянно ожидает какой-то опасности или нападения. Вторжение – это постоянное переживание травматического события. Избегание – это реакция онемения, отказа от сопротивления.

При симптоме перевозбуждения нервная система травмированного человека постоянно готова к опасности. Это возбуждение на физиологическом уровне постоянно сопровождает пострадавшего. Он плохо спит, вздрагивает от малейшего шороха, почти на все реагирует с раздражением. Он страдает ночными кошмарами и психосоматическими нарушениями, становится раздражительным и агрессивным. Так проявляется реакция «бей или беги», которая осталась нереализованной в момент травмы.

При вторжении, или интрузии, люди долго переживают травмирующее событие снова и снова. Они не могут жить обычной жизнью – травма то и дело напоминает о себе, будто время остановилось именно на этом моменте. Воспоминания всплывают в любой момент, как флешбэки в фильме, и снятся по ночам как повторяющиеся кошмары. Даже в самой безопасной среде травмированные не чувствуют себя спокойно: травма то и дело напоминает о себе. У таких воспоминаний нет вербального контекста и нарратива, они приходят в виде нестираемых образов и ощущений.

Это не обычные воспоминания, а именно образы. И травматические сны тоже отличаются от обычных сновидений. Они с точностью воспроизводят травмирующее событие, и такие сны часто повторяются, спящий ощущает их как реальность.

Иногда травмирующее событие воспроизводится в виде действий, повторяющих его. Так, маленькие дети, которые подверглись сексуальному насилию, не могут о нем говорить, но воспроизводят в игре. Так делал ребенок, которого изнасиловал бэбиситтер, который еще и заставил его сняться в порнографическом фильме. Такие игры мрачные и монотонные, они отличаются от обычных, свободных и легких детских игр.

Во время травмирующего события психика человека может впасть в избегание – он будто застывает, наблюдая за происходящим со стороны, в состоянии, напоминающем гипнотический транс. Так бывает, если в момент нападения или катастрофы он был совершенно бессилен что-либо сделать. Его сознание регистрирует события, но их реальный смысл теряется, искажается, реакция притупляется. Человек цепенеет в ожидании смерти, и это помогает ему справиться с нестерпимой болью.

Такая травматическая диссоциация напоминает действие морфина, когда восприятие боли и реакция на боль прекращаются. Люди, пережившие травму и лишенные способности к избеганию, притупляют свою боль алкоголем или наркотиками. Когда опасность уже позади, это состояние остается с травмированным, удерживая травмирующий опыт в стороне от сознания, чтобы можно было жить дальше. Такое психическое онемение свойственно людям, пережившим катастрофы и войны, когда они буквально вычеркивают из памяти то, что не в силах вспоминать.

Казалось бы, в блокированных болезненных воспоминаниях нет ничего плохого. Но они затрагивают не только сознание, но и действия человека, ограничивая его жизнь. Все свои силы он тратит на стремление контролировать свой страх, не дать ему вырваться наружу. Так, изнасилованные женщины не хотят выглядеть привлекательными, боятся ходить куда-то в одиночестве или в темноте, сидят дома и не хотят никакого общения. Причем они не отдают себе отчета, почему так себя ведут.

Идея № 2. Травмирующие события разрушительным образом влияют на отношения

Травмы тяжело воздействуют на самовосприятие. Мы воспринимаем себя через отношения с другими людьми, а травма разрушает прежний опыт и прежнюю систему ценностей. Привычный безопасный мир рухнул, и непонятно, как жить во враждебном новом, можно ли в нем кому-то доверять.

Ребенок еще в отношениях с матерью ощущает, что окружающий мир безопасен, и доверчиво общается с ним и во взрослой жизни. Мать и другие люди, которые заботятся о ребенке, дарят ему любовь и заботу, и это формирует его систему отношений с другими людьми. Так рождается базовое доверие – ощущение, что все в жизни идет как надо и мир устроен справедливо.

В моменты самых страшных переживаний люди зовут маму или взывают к Богу, но никто не может откликнуться на этот призыв. И тогда базовое доверие рушится. Человек ощущает себя покинутым, абсолютно одиноким, он разуверился в божественной заботе и защите. Это порождает чувство отчуждения, одиночества перед лицом опасности. Его связи с другими людьми начинают рваться, любовные, семейные и социальные отношения распадаются.

Когда разрываются связи с другими, это наносит ущерб собственному «я». Вскрываются детские и подростковые травмы, человек вспоминает все свои проблемы и комплексы, которые уже давно изжиты. Они в основном касаются идентичности, близости, инициативы и тому подобного.

Если у ребенка ответственные и заботливые родители, он чувствует, что его ценят и уважают, и он сам учится уважать себя. Постепенно он развивает самостоятельность и автономию, учится выражать свою точку зрения, контролировать себя. Травма разрушает его автономию: с его телом производят насильственные действия, он больше ему не хозяин, он утратил контроль над ним и над собственной личностью.

Утрату контроля над телом часто описывают жертвы сексуального насилия и участники войн. Никто не спрашивает жертву, нравится ли ей то, что с ней делают, ее мнение никого не волнует. Насильники и убийцы презирают ее достоинство и ее личность. Одно из последствий травмы – человек теряет способность быть собой в отношениях с другими.

Травмированный стыдится себя и сомневается в себе. Это реакция на собственную беспомощность, потерю достоинства перед агрессором, физическое бессилие, когда он не может оказать сопротивление. Пережившие травму сомневаются и в других, и в себе.

Солдаты во время боевых действий погружаются в так называемый туман войны. Ясности больше нет, старые правила не работают, теперь непонятно, что правильно, а что нет, кто прав, а кто виноват. Все покрыто туманом, и хаос, и порядок, и любовь и ненависть, они становятся неотличимы друг от друга.

Ребенок учится ответственности за себя, когда начинает проявлять инициативу, осваивает новые навыки. Если у него проблемы с инициативой и компетентностью, он начинает испытывать чувство вины и неполноценности. Травма не дает возможности проявить инициативу, человеку недостает сил, чтобы предотвратить ее. Это приводит к мучительным мыслям о собственной неполноценности, чувству вины. Парадоксальным образом не насильник, а именно жертва насилия ощущает себя виновной.

Острое чувство вины испытывают свидетели мучений или смерти других людей. Они корят себя, что не смогли предотвратить катастрофу, не рискнули собой ради спасения других. Если человек был активным участником насильственных и бесчеловечных действий, совершенных по приказу командования, это тоже приводит к травме психики и разрыву связей, особенно если он приходит к выводу, что его действия невозможно оправдать.

Большую роль в восстановлении после травмы играет поддержка окружающих. Самоощущение травмированных людей можно восстановить так же, как изначально, при помощи контакта с доброжелательными и заботливыми близкими людьми.

Идея № 3. Длительная повторяющаяся травма возникает в условиях несвободы

Единственный травмирующий инцидент может случиться где угодно и с кем угодно. От него никто не застрахован, но в то же время человек впоследствии примет меры, чтобы такого больше не случалось. Когда жертва может убежать, она будет лучше заботиться о своей безопасности и постепенно придет в себя. Но если человек заперт в тюрьме или другом месте, где он несвободен, его воля парализована, а возможности ограничены почти до нуля. Его жизнь полностью контролируется другими: в лагерях, местах с подневольным трудом, сектах, публичных домах, а иногда и в собственных семьях. Глава семьи, как правило, мужчина, может терроризировать жену и детей, а они, будучи полностью от него зависимы, теряют свою свободу.

Это создает особые отношения принудительного контроля. Абьюзер полностью распоряжается жизнью жертвы, ее психика ломается, подстраиваясь под его волю. Никто не может распознать абьюзера, сами они никогда не откровенничают с психологами добровольно. Внешне он выглядит и ведет себя совершенно нормально, так что людям со стороны и в голову не придет, на что он способен внутри собственной семьи или в кругу людей, которые ему по тем или иным причинам подчиняются. Ханна Арендт упоминала о том, что большинство психиатров сочло вполне нормальным нацистского преступника Адольфа Эйхмана.

Тайный абьюзер с манией величия или паранойей очень тщательно следит за тем, чтобы не быть разоблаченным. Он всегда в ладах с властями и соблюдает социальные нормы. У него почти нет неприятностей с законом. Он знает, как преподнести свое тираническое поведение таким образом, чтобы к нему отнеслись снисходительно или даже одобрительно.

В первую очередь он стремится поработить жертву, контролируя каждый ее шаг. Ему недостаточно только покорности, нужно еще и одобрение, поддержка жертвы, от которой он требует доказательств не только послушания, но и одобрения и любви. В идеале жертва должна добровольно отдать себя в его руки, испытывая при этом радость.

Все тирании и деспотии стремятся к полному контролю над своими жертвами. Тоталитарные общества требуют от несогласных полного покаяния и одобрения своих действий. Рабы должны быть благодарны рабовладельцам. Сектанты должны быть готовы к жертвоприношениям по приказу лидера. Домашние тираны ждут от домочадцев полного послушания и верности, разрыва отношений со всеми, кроме них.

Чтобы установить контроль над другим человеком, нужно систематически, повторяющимся образом наносить ему психологические травмы, чтобы лишить жертву власти над своей жизнью, оборвать ее связи с другими людьми. Она должна осознавать свою беспомощность. Агрессор нечасто избивает жертву: это используется как крайнее средство. Насилие носит психологический характер. Жертве угрожают: ее убьют, а если она вздумает сбежать, убьют ее родных или друзей.

Ее держат в страхе, и постепенно она проникается мыслью, что ее мучитель обладает полной властью над ней, что цель ее жизни – заслужить его одобрение, проявляя полную покорность. Она благодарна уже за то, что ей позволили жить. Если он грозит ей смертью, но в последний момент оставляет в живых, она начинает относиться к нему как к спасителю.

Когда преступник получает полный телесный контроль над жертвой, он закрепляет послушание маленькими поблажками в виде доброго слова, еды, купания и так далее. Он может подсадить ее на наркотики или приучить к алкоголю. Это еще больше ослабляет ее, больше, чем побои и страх смерти. Политзаключенные знают это и стараются всеми силами сохранить свое чувство автономии. Они не повинуются мелким требованиям и не принимают вознаграждения. Иногда они выбирают голодовку в качестве высшей формы сопротивления.

Редкие вознаграждения часто используют домашние агрессоры, чтобы крепче привязать к себе жертву. Если после очередной вспышки насилия она пытается спастись, он начинает умолять ее вернуться. Он со слезами просит прощения, обещает исправиться, говорит, что просто безумно боится ее потерять и потому склонен к вспышкам ревности и ярости.

Для полного господства важно отсечь все связи с другими людьми. Абьюзеры стремятся прекратить все контакты жертвы, чтобы она не могла получить ни утешения, ни совета, ни помощи. Они требуют от жертвы доказательств любви в виде ритуальных действий, например разрыва с родителями, сожжения писем и фотографий, напоминающих о прежних отношениях жертвы.

В отношениях с мужчиной-абьюзером женщине на первых порах кажется, что ее безумно любят, и потому проявляют повышенный интерес к ее прошлому и настоящему. Постепенно мужчина начинает вести себя все более властно и грубо, но она прощает это, потому что уже успела к нему привязаться. У нее развивается эмоциональная зависимость от него. А он требует все больше и больше уступок, всякий раз повторяя, что именно это спасет их отношения и поставит точку в домашнем насилии. Ничего подобного, конечно, не происходит, цикл повторяется снова и снова.

Даже избавившись от агрессора, жертва редко может построить новые отношения такой эмоциональной силы и предпочитает оставаться в одиночестве. Она привыкла к подчинению, наказаниям, к тому, что весь мир вращается вокруг агрессора, и бессознательно стремится построить отношения зависимости, даже когда агрессор остался в прошлом.

При длительной повторяющейся травме жертвы страдают от посттравматического стрессового расстройства, разрушающего личность. Им кажется, что их «я» необратимо изменилось или исчезло вовсе. При этом они испытывают необъяснимые соматические симптомы. Их главная черта – это избегание или сужение опыта. Если долгое время единственной задачей было выживание, то избегание проявляется повсюду: в отношениях, деятельности, чувствах, мыслях и воспоминаниях. В период выживания избегание является формой адаптации к страшным условиям. Но когда человек оказывается в нормальной обстановке, у него может начаться атрофия психических способностей, которые постоянно подавлялись ради выживания.

Дети, пережившие повторяющуюся травму, повзрослев, становятся виктимизированными или причиняют себе вред – в них глубоко укоренилась ненависть к себе. Это проявляется в самоповреждении и попытках самоубийства, однако такие дети довольно редко сами становятся абьюзерами. Если это все же случается, то в основном с мужчинами.

Пережившие насилие в детстве страдают от особенно тяжелых комплексных психических расстройств, и это часто приводит к ошибочному диагнозу их состояния. О пережитом они предпочитают молчать, но процесс восстановления невозможен без признания травмы.

Идея № 4. Для психического восстановления после травмы в первую очередь нужно восстановить связь с другими людьми

Психологическая травма связана с потерей власти над собственной жизнью и разрывом связей. Значит, для восстановления нужно создать новые связи, вернуть себе контроль. Без новых отношений, в изоляции, восстановление невозможно. Только начав общаться с другими людьми, можно восстановить утраченные психологические навыки: доверие, автономию, инициативность, компетентность, самоидентификацию и прочие. Начать следует с психотерапевтических отношений.

На начальном этапе это сложный и тяжелый процесс и для пациента, и для врача. Пациент и врач будто встречаются в присутствии третьего человека, бывшего мучителя, и это накладывает отпечаток на весь процесс лечения. Пациенты или видят во враче спасителя и страшно разочаровываются, когда им не становится легче, или нового хозяина их жизни, демонстрируя покорность и желание угодить. Травмированным кажется, что их жизнь зависит от спасителя, и малейшая неудача приравнивается к преступной небрежности. Так, один вьетнамский ветеран, получивший ранение в бою, возненавидел санитара, который не стал заниматься им в первую очередь, а уделял внимание другим пострадавшим. Долгое время раненый строил планы мести: ему казалось, что он чуть не погиб именно из-за нерасторопного санитара. У больных комплексной психической травмой возникают похожие чувства к своему психиатру, если он, как им кажется, действует недостаточно быстро.

Травмированный пациент испытывает острейшую потребность доверять своему психотерапевту и в то же время не может ему доверять по причине своего трагического опыта. Поэтому его переполняют подозрения и сомнения в своем враче.

Недоверие к психиатрам испытывают жертвы изнасилований, заложники, жертвы жестокого обращения, пережившие холокост и другие формы геноцида. Им кажется, что их неспособны внимательно выслушать и понять. Если травма была хронической, динамика доминирования и подчинения переносится на отношения с психотерапевтом, как и вообще на все отношения.

Бывает, что врач поддается пациенту и не ведет свою линию лечения, а просто идет у него на поводу. Так, одна из пациенток убедила своего психотерапевта, что должна изгнать из себя гнев, чтобы установить доверительные отношения. Она осыпала женщину-врача оскорблениями сеанс за сеансом, а в итоге не вылечилась, а совершенно разочаровалась в своем докторе, считая ее некомпетентной и бесхарактерной. Для успешного исцеления больного врач должен сохранять эмоциональную дистанцию.

В первую очередь терапевт должен поставить верный диагноз, узнать как можно больше о психологической травме и ее последствиях. Это непростая задача, поскольку травматическое расстройство многолико, а пациенты не склонны к откровенности и доверию.

Обычно у пациентов с острой травмой диагноз устанавливается быстро. Врач может дать пациенту и его близким подробную информацию о посттравматических реакциях и их лечении. Больной будет готов к симптомам онемения и перевозбуждения и станет принимать их более спокойно, понимая, что это характерные проявления расстройства. Его близкие и он сам не будут считать разлад в отношениях как повод для развода или расставания и станут более терпимыми друг к другу.

Если травма была длительной и повторяющейся, ее проявления часто маскируются под хроническую бессонницу, тревожность, депрессию, не поддающуюся обычным методам, или проблемы в отношениях. Если психотерапевт заподозрит долговременную травму, нужно не стесняться задавать наводящие вопросы, например, не живет ли человек в страхе перед чьей-то жестокостью сейчас, или, может, он испытывал такой страх в прошлом.

Если предположения врача подтверждаются ответами пациента, нужно рассказать ему, что с ним происходит. Больным часто становится легче, когда они осознают причины своего состояния. Они понимают, что могут восстановиться, как другие, которые тоже пережили подобный тяжелый опыт.

Принятие помощи от терапевта и совместная работа с ним – это первый шаг к восстановлению связей с другими людьми и доверия к ним.