Текст книги "Преподавание истории в России и политика. Материалы круглого стола"

Сборник статей
Преподавание истории в России и политика. Материалы круглого стола

С.С. Сулакшин, доктор физико-математических наук, доктор политических наук
Вступительное слово ведущего

От имени организаторов «круглого стола» – Центра проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования – хотел бы приветствовать участников и сделать несколько методических замечаний, задать смысловой коридор нашей работе. Тема «круглого стола» «Преподавание истории в России и политика». И мы действительно ощущаем в себе эту мысль и эмоцию. Предполагаем, что она имеет место во многих умах и душах и вызвана достаточно резонансной компанией по обсуждению учебного пособия А.С. Барсенкова и А.И. Вдовина «История России. 1917–2007», вышедшего два года назад, но попавшего в активную фазу общественного обсуждения в наши дни.

Снимая реплику с самого себя, хочется взмахнуть крепкой рукой и сказать: «Ну, мы вам сейчас, оппоненты, поддадим! Общественной палате и другим гонителям светлых учений современности!». Но ничего подобного предлагается сегодня не предпринимать. Мы с вами на научно-экспертной площадке, которая сознательно и очень активно преследует системные, прозрачные, взвешенные основания и в научно-экспертной, и в экспертно-публицистической сфере деятельности, и в той сфере, в которой публицистическая деятельность плавно переходит в политическую и государственную. Из названия Центра вытекает, что его конечной интеллектуальной продукцией являются традиционные профессиональные рекомендации властям, отвечающие на вопрос: «Что делать?» А перед этим соответственно необходимо ответить на вопросы: «О чем речь, что происходит, почему происходит?» Понять причинно-следственные поля и потом сделать свои рекомендации. Совершенно ясно, что никакой рекомендации дать невозможно, если в начале логической цепочки не идентифицируется ценность, только определенность с которой позволяет переходить к проблемной постановке, формулировать задачи, а затем и находить их решения.

Формы выработки и получения такого интеллектуального продукта разные. Одна из них «круглый стол», но хотелось бы призвать к такой смешанной форме, как «круглый стол» с элементами мозгового штурма. Есть два типа «круглых столов». Первый тип – это когда объявляется тема, а потом с замиранием сердца все ожидают великолепных, само-утверждающих речей, которые нужно потом сложить в одну смысловую коробку, что бывает очень трудно. Есть и второй подход, когда создается проблемный смысловой коридор, в котором собравшиеся интеллектуалы решают одну задачу. Не просто изложить свою точку зрения, блеснуть в очередной раз, а внести свой изыскательский вклад в решение задачи, которая решается сообща. Причем, как любая задача, будучи только поставленной, она в этот момент решения еще не имеет. Поэтому наша сегодняшняя работа не запрограммирована на конечный очевидный результат. Мы его получим только в результате предлагаемых двух часов работы.

Центр – это интеллектуальная площадка, которая не впервые подходит к проблеме истории как источника знаний, позволяющего осмысливать жизнь человека, сообщества, человечества, позволяющего отрабатывать научную методологию прогнозирования, проектирования, управления будущим. История – это и предмет изучения, и предмет науки и предмет преподавания. Участники «круглого стола» наверняка имели возможность познакомиться с нашей научно-методологической работой[1]1
  Багдасарян В.Э., Абдуллаев Э.Н., Клычников В.М. и др. Школьный учебник истории и государственная политика. М.: Научный эксперт, 2009. – 376 с.


[Закрыть], в которой анализировалось состояние дел с преподаванием истории, с учебниками истории в России и в странах СНГ. Главная мысль, которая из этой работы была вынесена, подтверждена и доказана и состоит в том, что учебник истории, в отличие, например, от учебника физики или химии, не может быть свободен от политической функции. Он не может быть выведен за рамки инструментария государственной политики. Это очень специфическая особенность. При этом сама тема – политика и знание, политика и преподавание, политика и вуз, политика и учебник – достаточно фундаментальна. Скажем, экономическая наука и практика абсолютно не свободны от первичной метрики добра и зла или точнее критериев, в соответствии с которыми эта политика формулируется. Знания, которые культивируются и воспроизводятся в школе и в вузе, наука, которая поставляет это знание – они тоже совершенно не свободны от практических проекций, связанных с действием института государства, с выработкой государственных политик как управленческих практик, а не только как политических шоу в борьбе за власть или самоутверждение и воспроизводство себя в этой власти. Поэтому, для «круглого стола» предлагается три смысловых направления работы. В их рамках есть целый ряд вопросов, которые сформулированы не для того, чтобы кому-то предписывать их в его намерениях на выступление, а для того, чтобы спровоцировать определенный диапазон обсуждения. Повторю, что эти вызовы не имеют пока окончательного решения. Они-то суть дискуссии и порождают, ее ядро. Диапазон вопросов довольно широк. Он затрагивает вопросы методологии учебного процесса и учебных материалов, вопросы формирования государственной политики и базовые ценностно-философские основания этих категорий, и достаточно актуальные вызовы, с которыми мы сегодня сталкиваемся и от которых, как ни хотелось бы, абстрагироваться невозможно. Существует и вопрос субъектности в поле настоящей дискуссии. Мы стремились пригласить за этот «круглый стол» ярких представителей полярных позиций.

Слово предоставляется профессору Вардану Эрнестовичу Багдасаряну.

Вводный доклад
В.Э. Багдасарян, доктор исторических наук
Раскол восприятия национальной истории в России

История и власть: новая идеологическая инверсия

Предлагаю начать обсуждение заявленной темы с двух цитат политических государственных лидеров России, сделанных с интервалом в три года. Первая цитата из выступления

В.В. Путина: «Что же касается каких-то проблемных страниц нашей истории – да, они были. Как они были в истории любого государства. И у нас их было меньше, чем у некоторых других. И у нас они не были такими ужасными, как у некоторых других. Да, у нас были страшные страницы. Но и в других странах пострашнее еще было. Во всяком случае, мы не применяли ядерного оружия в отношении гражданского населения, мы не поливали химикатами тысячи километров и не сбрасывали на маленькую страну в семь раз больше бомб, чем за всю Великую Отечественную войну, как это было во Вьетнаме, допустим. У нас не было других черных страниц как нацизм, например, и нельзя позволить, чтобы нам навязывали чувство вины».

И вот цитаты из выступлений нового политического лидера страны. Это уже принципиально иная интерпретация национальной истории. «В России, – говорит президент, – на протяжении веков господствовал культ государства и мнимой мудрости административного аппарата, а отдельный человек с его правами и свободами, личными интересами и проблемами воспринимался в лучшем случае как средство, а в худшем – как помеха для укрепления государственного могущества. Поэтому принятие в 1993 г. основного закона, провозгласившего высшей ценностью человека его жизнь, его права и собственность, стало беспрецедентным событием в истории российской нации». И далее: «Вместо прошлой построим настоящую Россию, современную, устремленную в будущее молодую нацию, которая займет достойные позиции в мировом разделении труда».

Произошла, очевидно, некоторая инверсия восприятия на уровне руководства государства национального прошлого. И разобраться в этой инверсии и ее последствиях мы попытаемся далее.

История всегда идеологична

Национальная идея есть представление о прошлом, настоявшем и будущем. В этом смысле идеология не может обойтись без истории, представления о прошлом. Эти представления даже находят свое отражение в конституциях различных стран мира. Взгляд на историю возведен на уровень основного закона. Так, Конституция Словакии апеллирует к наследию Кирилла и Мефодия, «завету Великой Моравии». В Конституции Хорватии содержится развернутый перечень всех исторических форм хорватской государственности, есть в ней и понятие «Отечественной войны», подразумевающее национальный конфликт на пост-югославском пространстве. Исторические проекции содержатся и в Конституции Турции. Довольно подробно для правового документа представлена историческая канва построения социализма в Конституции Китая. Тот же подход был реализован в Советской Конституции. История, таким образом, выводится на уровень основного закона.

Определенные исторические пробросы содержатся и в современной Конституции Российской Федерации. В частности, обращает на себя внимание следующая конституционная выдержка: «возрождая суверенную государственность России». Такая фраза подразумевает, что до принятия новой конституции прежняя советская модель государственности была несуверенной, и отрицается тем самым факт исторической преемственности РФ по отношению к СССР. Фраза, несмотря на свою кажущуюся тривиальность, оказывается при ее анализе смысловым образом довольно нагружена.

Вместе с тем предпринятый анализ различных учебников истории показывает, что и без идеологии не может существовать история. В данном случае в качестве примера целесообразно сослаться на концепцию развития системы национального образования в Японии. Задачи исторического образования определяются в ней установкой «ковать патриотизм, объединять в одно целое народ и императора с его политикой, чтобы учащиеся знали какие этапы развития прошла страна, чтобы они понимали какое это преимущество быть японцем».

Посмотрим теперь характер ценностного содержания учебной исторической литературы за рубежом. Достаточно обратиться к учебникам истории в США. Реализуемая в них модель – это героическая версия развития американской нации. Факты, которые могли бы бросить тень на историю США, в ней тривиально отсутствуют. В американских учебниках нельзя прочитать:

– что отцы-основатели США почти все были рабовладельцами;

– что Авраам Линкольн, несмотря на позиционирование в качестве борца с рабовладельческим строем, заявлял о расовом превосходстве белого человека над черным;

– что Франклин Рузвельт в значительной степени спровоцировали Перл Харбор;

– что американские банкиры финансировали национал-социалистов;

– что проживающие на Тихоокеанском побережье США японцы подверглись во время Второй мировой войны массовой депортации.

Бывают, конечно, экспериментальные учебники, но это прецедентные случаи, не представляющие общей трафаретной схемы изложения американской истории.

Либеральная модернизация истории и национальное сопротивление

Идеологичными были всегда и учебники по истории России. Идеологичными – мы выдвигаем такой тезис – они остаются и теперь. Другое дело, какая это идеология? Что она собой представляет, можно понять по приводимому перечню названий разделов в ряде современных российских учебников истории:

– «Поиски обретения свободы»;

– «Крестьянство на Голгофе»;

– «Партийный диктат и культура»;

– «Партия – ядро тоталитарной системы»;

– «Промышленная модернизация в тоталитарном исполнении»;

– «Крах плановой экономики»;

– «Мировая революция и мировая война»;

– «Советско-германский сговор»;

– «Советская тюрьма народов».

Список можно продолжить. Идеологический компонент здесь обнаруживается со всей очевидностью. Это идеология либерализма.

Но в чем принципиальное отличие идеологических ориентиров российских учебников истории от американских или от японских? Везде в тех странах, которые мы анализировали, учебная историческая литература направлена на сакрализацию прошлого, на ее героизацию, акцентировку на светлых страницах, великих свершениях. То, что преподносится в учебниках у нас – это демонизация истории. Если называть вещи своими именами, это оплевывание собственного национального прошлого.

Но удивительно, что народ навязываемой либеральной версии истории не принял. Сложилось две антагонизменные модели национальной рефлексии прошлого – официально-учебная и народная.

Рассмотрим для иллюстрации сложившейся ситуации результаты резонансного телепроекта «Имя России» (рис. 1). Долгое время в рейтинге национальных героев лидировал, как известно, И. Сталин. И даже в итоговом деформированном виде в список 12 первых мест вошли и Сталин, и Ленин, и Иван Грозный – фигуры, традиционно дезавуируемые в либеральной историографии. Проект стал своеобразным индикатором нового национального раскола.

Рис. 1. Результаты голосования по проекту «Имя России»

Опрос Фонда общественного мнения 2005 г. по отношению общества к И.В. Сталину показал, что большая часть опрошенных относилась к данному историческому персонажу положительно (рис. 2). Сейчас эта тенденция народного восприятия, несмотря на продолжающуюся антисталинскую кампанию, только усилилась.

Такой же диссонанс фиксируется по отношению к Л.И. Брежневу и брежневскому периоду отечественной истории. Какие ассоциации вызывают они в современном российском социуме? Первые места в ассоциативном ряду – хорошая жизнь, достаток, работа, позитивные эмоции, порядок, стабильность, спокойствие (рис. 3). Народ опять-таки иначе воспринимает эпоху Брежнева, чем трактует ее современная учебная литература.

Рис. 2. Опрос ФОМ: Какую роль, на ваш взгляд, сыграл И.В. Сталин в истории России – положительную или отрицательную?

(в % от числа опрошенных)

Рис. 3. Опрос ФОМ: Какие чувства, мысли, ассоциации возникают у Вас, когда Вы слышите имя Леонид Брежнев?

(в % от числа опрошенных)

Широкий общественный резонанс вызывает проводимая на 5-м канале передача «Суд времени», построенная как столкновение двух обозначенных позиций. Фигуранты полемики – Л. Млечин и С. Кургинян. Несмотря на то, что либеральный концепт номинировал в значительной части учебников, здесь видно, что отношение народа совсем другое. Иначе как провал либеральной идеологии в России результаты народного голосования по оценке прошлого невозможно классифицировать. Народ навязываемой версии изложения истории не принял (рис. 4).

Рис. 4. Голосование телезрителей на программе «Суд времени

И какова реакция номинированных «демократов» на результаты народного волеизъявления? Реакции ИНСОР достаточно хорошо известны. Народ наш, оказывается, не приспособлен к либеральной модернизации, не готов к ней ментально. Реакция Н. Сванидзе на «Суде времени» – сходная. Народ психологически болен, а его историческая рефлексия, соответственно, есть отражение этого нездоровья.

Вспоминается невольно риторика выступлений Н.И. Бухарина. Русский народ – «коллективный Обломов» – не годится для коммунизма. Для достижения коммунистического идеала нужен ментально другой народ. Соответственно, его обскурантистское христианское сознание следует поломать. Наиболее точная характеристика этой большевистской атаки на «Святую Русь» выражается понятием «русофобия». И вот сегодня предпринимается очередная попытка прививки народу ценностей космополитизма.

Симптоматично недавнее выступление Д.А. Медведева на форуме в Ярославле. Сказано было следующее: «Все те ценности, которых мы придерживаемся, должны иметь правовую рамку. Придание этим ценностям практической силы закона, который направляет развитие всех общественных отношений, т. е. задает главный ориентир общественного развития». Ценностям, а речь шла о стандартах демократии, намереваются придать – это слова президента – практическую силу закона! Что это, как не заявление о том, что либеральный концепт устанавливается, теперь уже открыто, в качестве официальной идеологии и даже идеологии законодательно номинируемой.

Почему объектом либеральной обструкции стал учебник А.И. Вдовина и А.С. Барсенкова

Проведенная реконструкция идеологического контекста подводит непосредственно к вопросу об учебнике Вдовина и Барсенкова. Почему в качестве объекта либеральной атаки был выбран именно он? Чтобы ответить на этот вопрос нами был проведен эксперимент. Для анализа мы взяли 6 различных учебников по истории России XX в. Рассчитанные средние показатели частотности употребления разных терминов делились на общее количество содержащихся в учебнике страниц. Та же операция осуществлялась по отношению к учебнику Вдовина и Барсенкова. Его специфичность, выпадение из общего ряда в ценностном отношении есть очевидный, математически рассчитываемый факт. В учебнике Вдовина и Барсенкова оказалась в 2,3 раза больше среднего уровня частотность употребления слова «Родина», в 2,5 раза – «Отечество», в 10 раз – «держава», в 10 раз – «патриотизм». Обнаруживается, таким образом, существенный диссонанс прецедентной книги двух профессоров МГУ и по отношению к общей генерации либеральных учебников. И становится понятным, почему именно она была выбрана в качестве жертвы либеральной обструкции (рис. 5).

Рис. 5. Частота употребления терминов, связанных с темой патриотизма, коэффициент частотности (количество упоминаний к страницам учебника)

Что же ставится в вину авторам? Прежде всего, речь идет об акцентировке национальной проблематики. Частотный анализ показывает, что национальные идентификаторы присутствуют в учебнике Вдовина и Барсенкова значительно чаще, чем в прочей исторической учебной литературе. Русские, евреи, чеченцы, ингуши – практически по всем этнонимам частотность употребления кратно выше (рис. 6). Но что с того? Концептуальное осмысление истории может быть различно. Кто выступает основным субъектом исторического процесса? Государство, великие персоналии, классы, элитаристские группы, этносы? Универсального подхода нет. Вдовиным и Барсенковым была взята концепция, где основным субъектом истории выступают этносы. Такой подход имеет, по меньшей мере, право на существование.

Рис. 6. Национальные идентификаторы в учебниках истории, коэффициент частотности (количество упоминаний к страницам учебника)

По частотности употребления религиозно-конфессиональных идентификаторов учебник Вдовина и Барсенкова также заметно отличается от остальной учебной литературы (рис. 7). Фактор религиозной идентичности во вдовинской версии истории более значим, нежели, к примеру, социально-групповой. Почему это неприемлемо?

Рис. 7. Религиозные идентификаторы в учебниках истории, коэффициент частотности (число упоминаний к страницам учебника)

Жупел этнических конфликтов

В истории России, как и любой другой страны, имеется ряд острых вопросов, связанных с межэтническими взаимоотношениями. Должны ли они получить отражение на страницах учебников? Одна позиция состоит в их стыдливом замалчивании либо одностороннем освещении. В современном российском случае односторонность, как правило, состоит в изобличении «великорусского черносотенного шовинизма», но то, что он являлся зачастую ответной реакцией на проявление национализма малых народов остается за условными рамками допустимости учебных курсов. Иное дело учебник Вдовина и Барсенкова. Негласное табу на рассмотрение исторических фактов этнических конфликтов его авторами не принимается. И действительно, многое в нашем прошлом, лежащее в плоскости истории этноса, должно быть, по меньшей мере, объяснено. О том, что проблема такого рода существует, обнаруживается хотя бы по данным представительства национальных меньшинств в высшей политической элите государства. Эмпирической основой проводимого расчета послужили материалы анкетирования членов ЦК правящей партии. Анкетные данные в СССР включали, как известно, графу о национальной принадлежности («пятый пункт»). Именно эта самоидентификация представителей ЦК по партийным анкетам и послужила основанием для расчета удельного веса различных национальностей в советской политической элите[2]2
  Центральный Комитет КПСС. М., 2005; Абрамов А. У Кремлевской стены. М., 1987; Герои Октября: Биографии активных участников подготовки и проведения Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде. Л., 1967: В 2 т.; Герои Октября. Книга об участниках Великой Октябрьской социалистической революции в Москве. М., 1967; Депутаты Верховного Совета СССР. М., 1958, 1962, 1966, 1970, 1974, 1979, 1984; Ивкин В.И. Государственная власть СССР. Высшие органы власти и управления и их руководители 1923–1991: Историко-биографический справочник. М., 1999; Минаков С.Т. Советская военная элита 20-х годов. Орел, 2000; Народные депутаты СССР. М., 1990; Чернев А.Д. 229 кремлевских вождей. Политбюро, Оргбюро, Секретариат ЦК. Компартии в лицах и цифрах. М., 1996.


[Закрыть]. Никакой конспирологии. Что мы в итоге проводимой графической проекции обнаруживаем? В точках кризиса государственности обнаруживается тенденция максимизации представительства национальных меньшинств в высшей политической элите (рис. 8). Данный факт нужно каким-то образом объяснить. И очевидно, что учащиеся-историки Московского государственного университета и других вузов страны, имея в виду и те горячие точки, которые возникают на этнической почве, должны знать данный феномен и уметь его интерпретировать.

История как инструмент нациостроительства

Если мы обратимся к исторической учебной литературе республик «ближнего зарубежья», то увидим, что фактически все они акцентированы на проблеме нациостроительства.

Рис. 8. Представительство национальных меньшинств в высшей политической элите

Вопрос взаимоотношения этносов для них ключевой. И это вполне понятно, имея в виду решаемые соответствующими государствами задачи формирования национальной идентичности. Как и в России, на украинском телевидении был реализован проект определения народом героя нации – «Великие украинцы». Показательно, какие фигуры вошли в перечень 12 первых мест. Здесь есть и Степан Бандера, и Вячеслав Черновол, и Иван Мазепа, и Роман Шухевич. Этническая тема, судя по номинированным персонажам, оказывается для современных украинцев весьма значимой. Почему же она не должна быть представлена в российских учебниках?

В подтверждение существования определенного вектора исторического дискурса в странах «ближнего зарубежья» приведу цитаты из разных учебников. Литовский учебник: «Литовцы каждого русского считали непорядочным человеком»[3]3
  Lietuvos istorija / Red. A. Sapoka. Vilnius: Mokslas, 1989.


[Закрыть]. Азербайджанский учебник: «Очень скоро грузины почувствовали плоды «помощи» русских. В 1770 г. русские начали бесчинствовать в Грузии и грабить население»[4]4
  Йени тарих. 9 синиф. Бакы, 2001. С. 205.


[Закрыть]. Узбекский учебник: «Местное население Туркестана, – описывается отношение русских колонизаторов к местному населению, – стоит на низшей ступени своего умственного развития. Они еще не созрели, слишком невежественны, чтобы понять и оценить свои права при избрании администрации государств. Они не могут пользоваться правами, предоставленными им законами общества, это право действует им лишь во вред. Исходя из такой шовинистической точки зрения, русские колонизаторы относились к народам Туркестана как к низшему классу и пытались держать их в постоянном повиновении, выбрав путь политического, экономического и военно-административного произвола»[5]5
  Рахимов Ж. История Узбекистана (Вторая половина XIX века – начало XX века): Учебник для 9 класса общеобразовательной школы. Ташкент, 2001. С. 164.


[Закрыть]. И далее, выдвигается проект турецкой альтернативы: «Время разбросало народы от Восточного Туркестана до Сибири и Волги, от Туркестана до Балкан, от Балкан до Малой Азии. Китай и Россия издавна не желали политического, экономического и военного объединения, вносили раздор между этими народами, превратили Восточный и Западный Туркестан в свою добычу. Наши братья в Турции сумели сохранить свою независимость. После завоевания Туркестана царской Россией были приняты все меры, чтобы создать трещины в вековом родстве народов. Уничтожение родства Туркестана и Турции стало одним из главных направлений государственной политики. Как царская Россия ни старалась, она не смогла добиться полного уничтожения этой кровной связи»[6]6
  Там же. С. 244.


[Закрыть]. Идеологический концепт, судя по приведенным фрагментам, очевиден.

Возникает вопрос: а что же Россия? Почему при общности решения посредством исторической учебной литературы нацио-строительских задач тема национальных взаимоотношений и национальной идентификации не должна быть представлена в учебниках российской истории?