Текст книги "Две жизни. Часть I"

Капитан – такой прозорливец в отношении Жанны – что он видел в князе особенного? И чему в нем не могу подобрать названия? Что я тоже сознаю и чувствую в нем особенного? Что такое живет в князе и так выделяет его среди нас?

Я вспомнил князя на пароходе, рядом с бушующей женой; его лицо, поникшую голову и отчаяние в глазах. Потом – его слабость и муку неопределенности.

Его самоотвержение в первые дни болезни жены, наш первый визит в его дом. И князь – сейчас. Того человека нет; есть другой, новый; но в обоих есть какой-то общий остов, но какой – я не знал.

Мои размышления были прерваны внезапным смехом Жанны. И так он прозвучал неестественно, точно бритвой резанул.

– Доктор И., я никогда не видела вас таким и даже не знала, что вы можете быть столь торжественным, – сказала она, как бы вызывая И. на ссору.

– Не знаю, торжественным или еще каким-нибудь кажусь я вам; но знаю, что все силы моей мысли и вся любовь моего сердца сопровождают ваших детей в их далекий путь, желая им мира и счастья, которых они не нашли здесь, – ответил И.

Жанна сразу притихла. Несомненно, – ласковый, печальный, такой добрый и нежный, – голос И. пробрался до самых недр сердца Жанны, которое – я знал – было добрым.

– У меня к вам, Жанна, вопрос, – все так же ласково продолжал И. – Завтра мы с Левушкой уезжаем. За этот кусочек прожитой вместе с нами жизни вы и мне, и ему говорили не раз, что многим нам обязаны. Считаете ли вы меня вправе задать вам вопрос, который продиктован лишь мыслью о вашем счастье? Или, по крайней мере, желанием оградить вас от самого большого из несчастий, в которое вы можете втолкнуть себя сами.

– Спрашивайте, – ответила очень тихо Жанна. – Я не знаю, каким будет ваш вопрос, но, во всяком случае, отвечу правдиво.

– Вы обещали Леониду выйти за него замуж и отправить до свадьбы детей?

Стон вырвался из груди Анны. Она с ужасом посмотрела на Ананду, но тот не ответил на ее взгляд, как делал это всегда, а сидел, глядя вдаль, точно решая какую-то задачу и прислушиваясь к чему-то.

Жанна совершенно смешалась, вспыхнула, побледнела, теребя раздраженно платок, снова вспыхнула, наконец издала какой-то нервный смешок и сказала:

– Он так меня упрашивал хранить тайну, так уверял, что нам надо обвенчаться по какому-то особому ритуалу, и сам все выболтал вам же, а вас боялся пуще сатаны. Вот и доверяй.

– Вы не ответили на мой вопрос, Жанна.

– Ну что тут отвечать, если вы все знаете? Он пристает ко мне с первых же дней знакомства. Сначала просто приставал, а когда я его отшила, стал говорить о браке и о том, что Браццано покровительствует нам в этом.

– И вы обещали – что именно?

– Я обещала отослать детей и выйти за него. На днях должна была быть свадьба, да все те, кто должен нас венчать, не приезжают, и Леонид рвет и мечет.

– Вы любите его, Жанна? Если пожертвовали детьми, значит, любите? – спрашивал И.

– Нет, просто я не в силах жить одна. Я должна иметь мужа подле, это невыносимо быть окруженной одними женщинами. Я хочу весело жить. Без мужчин я жить не могу, – угрюмо отвечала Жанна.

– Неужели вы не видите, что этот человек трус? Что он бесчестен? Что он хотел жениться на вас по приказанию Браццано? Что, наконец, он просто хотел иметь в вас рабочую силу? Жить вашим трудом и превратить вас в рабу?

Жанна потерла себе лоб, стала заикаться, старалась что-то сказать, что-то вспомнить, и только все снова терла лоб, ничего не отвечая. И. повернулся к Анне.

– Вот еще одно дело ваших рук. Вам суждены благие порывы любви к дальним.

В теории, в мечтах ваша любовь к брату-человеку. В деле же, простом, мелком деле текущего дня, вы не сумели стать основным звеном духовного единения с окружающими.

Ананда вам приказал давно забрать все подарки Браццано у матери и брата и сжечь их. Вы сочли это мелочью – и не выполнили. Ананда передал вам приказ сэра Уоми встать между Жанной и братом с первых же их встреч – вы увидели в этом насилие над волей двух взрослых людей и дали возможность Браццано создать себе канал зла из чистой души этой женщины.

За эту жертву зла, павшую благодаря вашему непослушанию, за тех изменивших свой жизненный путь детей, которые едут к сэру Уоми, – вы ответственны не только перед Анандой, но и перед сэром Уоми, к счастью Ананды. При его беспредельной доброте он еще раз понес бы ваше бремя; а вы, неблагодарная, слепая, еще раз поскользнулись бы глубже прежнего.

Так недавно вы рыдали здесь и говорили себе и другим, что это хорошо, что ваше ослушание случилось здесь, а не там, куда вам предстояло ехать. А пришел новый случай выказать героизм послушания – и снова вышла на сцену жизни Анна-обывательница, а не Анна «благодать».

Сколько же актов человеческой драмы – вашей жизни на Земле, вы думаете так прожить? Или ждете, пока подойдет пятый акт и занавес упадет?

Тишина в комнате была так велика, что я слышал, как потирала лоб Жанна.

И. подошел к бедняжке, все так же бессознательно потиравшей свой лоб. Ананда тоже встал с кресла и сел рядом с Жанной, взяв ее ручки в свои.

– Вы слышите меня, Жанна? – спросил И.

– Конечно, доктор И., конечно, слышу, – раздался прежний звонкий голосок.

– Вы никогда не допустите к себе Леонида, которого так сейчас боитесь. Вам его бояться нечего, – говорила, кладя обе свои руки на голову Жанны. – Вы его любите? – снова спросил И.

– Что вы, доктор И.; он отвратителен; но ведь он брат Анны, мне не хотелось огорчать ее с самого начала. А потом, я сама не понимаю, как могло все это так далеко зайти.

– Ничего теперь не бойтесь. Никогда не ходите к Строгановым в дом и не встречайтесь с Еленой Дмитриевной. Не принимайте от нее не только подарков, но даже материй для шляп и не работайте для нее. Пусть Анна сама делает матери все, что найдет нужным.

Возьмите этот крест, носите его всегда на себе; и не забывайте о пологе.

И в минуты величайшей слабости и горя обтирайте им лицо, подержите его у лба. Всей силой вашей веры мысленно скажите одно слово: «Али». Вы мгновенно будете получать успокоение и находить силу жить в чести и чистоте. Прощайте, Жанна. Увидимся мы очень не скоро и, к сожалению, все, что я могу для вас сделать, – дать вам этот крест. Он навсегда защитит вас от всех Браццано и Леонидов. Вы их не бойтесь, как вообще ничего не бойтесь до тех пор, пока этот крест на вас. Я его даю вам как частицу своей силы и защиты.

И. надел на Жанну крест из топазов на цепочке, точь-в-точь такой же, какую надел на меня сэр Уоми. И вновь повернулся к Анне.

– Теперь вы видели, как куются цепи зла, неосторожно сотканные неведением, гордостью и непослушанием. Если бы в простой душе Жанны не было достаточной доброты, чтобы простить вам, Анна, безумие гипноза, в который погрузил ее Браццано, погрузил из-за нарушенного вами – так неожиданно для всех нас – обета добровольного повиновения, то какого дикого врага на сотни лет имели бы вы в ее лице сейчас! Тогда и через семь лет вы не могли бы к нам приблизиться! Теперь, еще раз, вам дается зов Жизни. И снова подвигом любви и доброты Ананды. Остерегайтесь же умствовать там, где нужна простота мудрости.

– Жанна, – снова обратился И. к маленькой хозяйке, – вот единственный верный, бескорыстный и заботливый друг, которого вам дает сейчас жизнь на долгие годы, – подводя к ней князя, продолжал И. – Слушайтесь его; советуйтесь с ним. Сходите к княгине и постарайтесь вашим добрым сердцем и веселым смехом украсить ее скучную жизнь.

Не безумствуйте, думая о детях. Вы сами еще невоспитанное дитя. Хава будет вам писать. У сэра Уоми, – сами понимаете, – им не может быть плохо.

– Чем могу я выразить вам мою благодарность, доктор И.? Я выполню все, что вы сказали, все, поверьте. На меня вдруг находит что-то такое жестокое и злое, что я сама этому поражаюсь, но справиться с собой не могу. Я буду – как главную святыню – хранить ваш крест и призывать святого «Али», о котором вы сказали, хотя и не знаю такого во французской церкви, – заливаясь слезами, говорила Жанна.

Князь сел подле нее, мы же незаметно вышли. Анна направилась вслед за нами, но Ананда остановил ее, сказав, что она должна быть сейчас подле Жанны, куда ей надо временно и, может быть, надолго переселиться.

Он назначил ей час свидания на завтра, и я понял, что это будет уже после нашего отъезда и что сейчас я в последний раз вижу обеих женщин.

Мог ли я, в первые свои константинопольские дни, думать, что мы в горе оставим Анну, божественно совершенную, какой она представлялась мне тогда?

Ананда велел ей напомнить князю, что в семь вечера мы будем ждать его к обеду.

Молча возвращались мы домой. Оба моих друга сияли мощью, спокойствием и твердостью, которые казались мне даже нечеловеческими.

Я же был не только вконец расстроен, но чувствовал себя так, будто меня всего вывернули наизнанку. Я никак не мог оставаться спокойным в изменчивом калейдоскопе дня. Всякая неожиданность меня потрясала.

Добравшись до дома, я лег на диван и, казалось, не мог двинуть ни одним членом, – так я был разбит множеством мелькавших мыслей и чувств. То я ехал с детьми Жанны; то ужасался, как бедная Анна неосторожно сотканным ею злом стала причиной путаницы в человеческих жизнях; то не мог себе представить безграничного горя Жанны, когда она осознает разлуку с детьми; то старался угадать линию поведения князя…

– Выпей-ка, дружок, – ласково сказал Ананда. – Сейчас ты ясно видишь, как в людях бродят страсти. Потом будешь видеть, как они ими закрепощены. А дальше поймешь путь милосердия, путь помощи людям в раскрепощении и освобождении от страстей.

Приди в себя и постарайся бодро и бесстрашно завершить свою константинопольскую жизнь. Как закончишь свое «сегодня», – так точно и начнешь свое «завтра».

Я выпил какие-то горьковатые капли, как будто задремал и вскоре почувствовал гибкость во всем теле и бодрость, точно целую ночь проспал.

Мы успели переодеться и были совершенно готовы, когда нас пришли звать к обеду. Я не знал, когда мы едем; но понял – по убранству стола и вечернему туалету хозяина, – что он дает нам прощальный обед.

За столом особых разговоров не велось. И только в прощальном тосте князя прозвучала нотка такой скорби от разлуки с нами, такого горя, что наша встреча – встреча его сияющего счастья, как он неоднократно выразился, – частично кончается сегодня, что у меня защекотало в горле. В ответном тосте И. сказал ему:

– Встречи – не цветы. Они не вянут, не гибнут, бесследно превращаясь в тлен. Встречи учат. И даже если разлука кажется невыносимой, если смерть уносит друга, сына, отца или дочь, – даже тогда сердце растет и ширится его творчество.

Если же знаешь, что друг идет где-то рядом и ты его не можешь ощутить только потому, что дух твой короток, – надо шире раскрыть мысль и сердце; и воспринять людей не только как близких тебе лично, но как спутников на пути к истине. И тогда все встречи будут благословенными.

Дух мещанина, которому кажется, что он ищет Истину, – вечно склонен к унынию. Он, точно собачий хвостик, как его ни распрямляй, все норовит скрутиться. Дух же человека, воистину ищущего героики чувств и мыслей, похож на стальную рельсу, которую ничто согнуть не может.

Встреча с вами, князь, показала мне, как легко, просто, радостно, не нащупывая, куда ступить, – вы перешли от слабости к привычной вам теперь твердости, от твердости переходите к силе и от силы перейдете к красоте. И вся задача дня в том только и состоит, чтобы трудное сделать привычным, привычное – легким и легкое – прекрасным в работе дня. Встреча с вами будет всегда памятна мне, как переход в одно мгновение – в иное, героическое мироощущение. Мы выпили за здоровье князя и перешли в комнату И. Здесь князь рассказал, что после нашего ухода Жанна была тиха. Но отчаянию Анны не было предела. В ней шла не борьба, но кипела мука ясно понятого неверного своего поведения, в чем она впервые отдала себе полный отчет.

Князю удалось привести ее в чувство только упреком, что она думает лишь об одной себе и не жалеет ни Жанну, ни отца, который скоро за ней придет и увидит, в каком она состоянии. Анна постаралась овладеть собой, и когда пришел отец, встретила его с улыбкой.

Заявление Анны, что ночевать домой она не придет, не только не вызвало протеста, но старик был даже этому рад, поскольку его жена и младший сын ссорились сегодня весь день, отравляя жизнь себе и всем домашним. Ананда, выслушав князя, сказал:

– Наша к вам просьба, князь, двойная. Не только не оставьте Жанну своими заботами, но и Анне будьте помощью. Я пробуду здесь долго и вылечу вашу жену. Но Анна и Жанна нуждаются в костылях, как хромые, и останутся такими долго, несмотря на то, что их я тоже буду лечить каждый день. Легче пробудить в закрытом сознании цельную верность, чем помочь окрепнуть однажды пошатнувшейся верности зрячего человека.

Вот этот труд, труд доброты, труд неусыпной заботливости в залечивании их ран, я и хочу просить вас взять на себя. Если вы можете принять это бремя легко – я буду усиленно готовить вас к этой задаче.

– Легко? – воскликнул князь. – Вы даете мне радость! Даете в руки счастье и смысл жизни, которых я до сих пор не знал, и еще спрашиваете, сделаю ли я это легко? Есть иной вопрос: я готов умереть, чтобы выполнить предлагаемое вами. Но… – сумею ли? Я ведь более нежели невежда. Одного желания мало.

– Мне нужно только ваше желание. Все остальное – придет. Любовь-доброта, любовь-милосердие и любовь-неосуждение должны встретиться в одном сердце, чтобы мог начаться творческий путь по жизни.

Хотите ли вы идти со мной по пути помощи и милосердия, князь? Можете ли дать мне два обета: с верностью – цельной, непоколебимой – следовать за мной. И выполнять все мои указания, понятные или вовсе непонятные вам, – точно и беспрекословно повинуясь? – спросил Ананда.

– И это все, что вы требуете за счастье следовать за вами? – в изумлении воскликнул князь.

– Вы видели по Анне, Генри, Ибрагиму, наконец, по самому старику Строганову, как трудны эти два условия, князь. Подумайте до завтра, – ответил ему Ананда.

– Я вас даже не понимаю, – покачивая головой, сказал князь. – Почему я должен раздумывать до завтра? Можно сомневаться, годен ли я вообще для мудрости? Годен ли – такой, ничем не одаренный человек, для дел высокой любви, требующей столько такта, ума, внимания? Но в чести моей, – при вашем даре читать в сердцах людей, – мне кажется, сомневаться нельзя.

Ананда подал князю руку и сказал:

– Если завтра, в этот же час, вы подтвердите мне свое желание, я начну готовить вас к новой жизни – к знанию и развитию ваших дремлющих сил.

На этом мы расстались с князем.

И только тут я узнал, что через два часа отойдет наш поезд, увозя нас с И. в неведомые мне края, к неизвестным мне людям, к иной жизни, к надеждам на встречу с Флорентийцем и братом Николаем.

Конец первой части