Текст книги "Волк равнин. Повелители стрел"

Тэмучжин побледнел, но лицо его оставалось бесстрастным. Он услышал злобу в голосе хана олхунутов и решил, что больше не покажет перед ним свою слабость. Сансар молчал. Возможно, ожидал, что Тэмучжин заплачет или станет кричать. Но не дождался и заговорил сам:

– Олхунуты разделяют твое горе. Я обшарю все равнины в поисках тех людей, что осмелились напасть на хана. Они будут жестоко наказаны.

Суетливость в речах Сансара выдавала его неискренность. Он едва скрывал свое удовольствие. Тэмучжин позволил себе коротко кивнуть, хотя мысли неслись вихрем. Ему хотелось заорать, схватить этого старого змия и вытрясти из него всю правду.

Сансара раздражало молчание Тэмучжина. Хан посмотрел на неподвижно сидевшего по правую руку от него Басана.

– Ты еще не прожил и года среди нашего народа, мальчик. Сейчас опасное время, когда вслух произносятся такие страшные слова, которым лучше никогда не слетать с уст. Но все же будет вернее, если ты воротишься домой и оплачешь отца как подобает.

Тэмучжин стиснул зубы. Он больше не мог молчать.

– Значит, он при смерти? – спросил он.

Сансар раздраженно вздохнул, собираясь что-то сказать, но Тэмучжин отвернулся от него и обратился к воину отца:

– Отвечай, когда я спрашиваю, Басан!

Воин поднял голову и выдержал взгляд Тэмучжина. Напряжение возрастало. Мальчик рисковал жизнью обоих, грубо нарушив обычай в юрте чужого хана. Взгляд Басана говорил, как опасно положение, в которое поставил их Тэмучжин, но Басан тоже был Волком.

– Он тяжело ранен, – ровным голосом ответил Басан. – Есугэй могуч, потому-то и добрался до улуса живым, но… уже три дня прошло. Что сейчас, не знаю.

– Уже почти рассвело, – произнес Тэмучжин. Он устремил взгляд на хана олхунутов и снова склонил голову. – Будет так, как ты сказал, господин. Я должен вернуться и возглавить свой народ.

При этих словах Сансар застыл, сверкнув глазами.

– Отправляйся с моим благословением, Тэмучжин. И помни: здесь ты оставляешь только союзников.

– Понимаю, – отозвался Тэмучжин. – Я чту олхунутов. С твоего позволения, пойду проверю коня. Мне предстоит долгий путь.

Хан встал и по обычаю обнял Тэмучжина, и это вдруг вызвало страх у мальчика.

– Да направят духи верной дорогой твои стопы, – напутствовал его Сансар.

Отвесив поклон в последний раз, Тэмучжин покинул юрту. Басан последовал за ним.

Когда они вышли, хан олхунутов повернулся к своему первому воину, сжав кулаки так, что хрустнули пальцы.

– Все должно было быть сделано чисто! – рявкнул он. – А вместо этого кости разлетелись, и мы не знаем, как они упали! – Он схватил бурдюк арака с крючка и струйкой пустил жгучую жидкость себе в горло, сердито отер рот. – Я должен был знать, что татары не могут убить человека, не устроив суматохи! Я же отдал его им! Как они могли выпустить его живым? Если бы он просто исчез, не было бы никакого намека на наше участие в деле! Но если он выживет, то задумается, откуда татары узнали, где его искать. До зимы прольется кровь! Ну, скажите, что мне теперь делать?

Лица людей вокруг него не выражали ничего, кроме страха. Сансар глумливо хмыкнул:

– Идите и успокойте племя. Тут нет врагов, разве что те, кого мы сами пригласили. Молитесь, чтобы хан Волков уже умер!

Шагая мимо юрт, Тэмучжин старался успокоиться. То, что ему рассказали, было неправдой. Его отец – прирожденный воин, и на мечах его одолеть не могли даже двое Волков. Он хотел расспросить Басана, но опасался, что их подслушают. Пока отцовский воин молчал, все можно было считать ложью или ошибкой. Тэмучжин подумал о матери и братьях и резко остановился, так что Басан налетел на него. Если известия не лживы, то он еще не готов бросить вызов Бектеру.

– Где твой конь? – спросил Тэмучжин отцовского воина.

– Привязан с северной стороны улуса, – ответил Басан. – Прости, что принес дурные вести.

– Пойдем со мной. Я должен еще кое-что сделать, а потом отправимся в путь. Повинуйся.

Он не стал оглядываться и смотреть, послушался ли приказа Басан. Возможно, именно поэтому тот кивнул и последовал за юным сыном Есугэя.

Тэмучжин шел мимо олхунутских жилищ, и люди расступались, пропуская их. При виде Басана они тревожились, но никаких мер для защиты не предпринимали – знали, что сейчас он их не тронет. Тэмучжин ухмыльнулся, представляя, как однажды устроит набег на эти самые юрты. К тому времени, когда они достигли окраины улуса, уже совсем рассвело. Тэмучжин заметил скособоченную фигуру Шолоя, стоявшего у дверей с дровяным топором в руке. Мальчик уверенно приблизился к старику, не обращая внимания на его оружие, и спросил:

– Бортэ здесь?

Увидев перемену в поведении подростка, несомненно объяснявшуюся присутствием мрачного воина, Шолой прищурился и упрямо вздернул подбородок:

– Еще не время, парень. Я думал, она с тобой. Твой брат сделал то же самое с девушкой, которую ему выбрали.

Тэмучжин от неожиданности остановился:

– Что?

– Он взял девушку до срока, как козел козу. Он что, не рассказывал? Если ты сделал то же самое, я руки тебе поотрубаю, парень, и на воина твоего отца мне наплевать. Я вот этими руками посильнее людей убивал. А топора на вас обоих хватит.

Тэмучжин услышал шелест стали – Басан обнажил меч. Но Тэмучжин властным прикосновением остановил его.

– Я не посягал на ее чистоту. Бортэ не дала мне убить Коке. Вот и все.

– Я велел ей не покидать юрты, парень, – нахмурился Шолой. – А она не послушала.

Тэмучжин подошел вплотную к старику:

– Сегодня ночью я узнал больше, чем хотел. И что бы там ни было, я не мой брат. Вернусь за твоей дочерью, когда к ней придет кровь. Возьму ее в жены. А до тех пор ты больше не поднимешь на нее руку. Если Бортэ получит от тебя хоть один синяк, ты станешь мне врагом, старик. А тебе не хочется такого врага. Дай только повод – и олхунутам достанется.

Шолой с кислой миной на лице слушал его, жуя беззубым ртом. Тэмучжин терпеливо ждал, пока тот обдумает эти слова.

– Совладать с ней сможет только сильный мужчина.

– Запомни, что я сказал, – повторил Тэмучжин.

Шолой кивнул, глядя вслед двум удаляющимся Волкам. Завидев обнаженный меч в руках Басана, олхунутские ребятишки разбегались. Шолой взвалил топор на плечо и, хмыкнув, подтянул штаны.

– Девчонка, знаю, ты прячешься рядом, – проговорил он, обращаясь куда-то в пустоту. Ответа не было, но тишина напряженно зазвенела, и он ухмыльнулся, обнажив черные десны. – Похоже, ты нашла себе хорошего мужа, если он, конечно, останется в живых. При нынешнем положении я бы на него не поставил.

В той стороне, где заходило солнце, Волки увидели Тэмучжина с Басаном и подняли тревогу. Запели сигнальные рога. Дюжина воинов вскочили на коней и помчались навстречу двум всадникам, в совершенстве держа строй – копейное острие из закаленных бойцов, способных отбить любой набег. Тэмучжин поневоле сравнил их молниеносную реакцию с паникой в олхунутском улусе и улыбнулся. Вот как надо защищать стада и женщин. Он заставил коня перейти на шаг: только дурак может рисковать жизнью и мчаться к дому во весь опор, так как и своего могут не узнать сразу. Глупо погибать из-за того, что тебя приняли за врага.

Бросив взгляд на Басана, Тэмучжин заметил, что на его лице сквозь усталость проглядывает какая-то напряженность. Мальчик всю дорогу торопил воина, чтобы успеть добраться до дому за два дня. Ехали, не останавливаясь на ночевку, питались кислым молоком и водой. За это время они не успели сдружиться. И как только добрались до родных краев, Тэмучжин почувствовал, что Басан отдаляется от него. Воин разговаривал с неохотой, и его поведение тревожило мальчика сильнее, чем он осмеливался себе признаться. Ему вдруг пришло в голову, что скачущие им навстречу воины могут оказаться его недругами. Но что он мог сказать, да и сделать? Разве что выпрямиться в седле, как поступил бы в этих обстоятельствах отец, подъехать поближе, а там будь что будет.

Когда воины оказались на расстоянии оклика, Басан поднял правую руку, показывая, что у него нет оружия. Тэмучжин узнал Илака и тут же отметил, что остальные повинуются именно первому воину отца. Илак резким голосом отдал приказ остановиться. Что-то в его уверенности чуть не вызвало у Тэмучжина унизительных слез. Он не мог плакать перед всеми, но глаза его заблестели.

Словно утешая Тэмучжина, Илак положил руку на поводья Белоногого. Воины окружили их, и все двинулись к улусу. Белоногий пошел вместе со всеми, хотя Тэмучжин не направлял его. Казалось бы, мелочь, но мальчику захотелось вырвать поводья из рук Илака. Худо будет, если его привезут в племя как маленького мальчика, но решительность, похоже, покинула Тэмучжина.

– Твой отец жив, – произнес Илак. – Рана его отравлена, и он уже много дней мечется в бреду.

– Значит, он пришел в себя? – с надеждой спросил Тэмучжин.

– Порой он начинает кричать и сражаться с врагами, видимыми ему одному, – ответил Илак. – Он сильный человек, но не принимает пищи, и плоть его тает, словно воск. Готовься. Я не верю, что он проживет долго.

Тэмучжин совсем упал духом и опустил голову. Илак отвел взгляд, чтобы не смущать мальчика в минуту слабости. Но тот вдруг в ярости вырвал повод из рук Илака:

– Кто это сделал? Есугэй назвал их?

– Пока нет. Твоя мать спрашивает его каждый раз, когда он приходит в себя. Но Есугэй не узнает ее.

Илак еле слышно вздохнул, и Тэмучжин увидел в его глазах огромную усталость. Волки оглушены и напуганы тем, что Есугэй в бреду и близок к смерти. Сейчас они наверняка ищут себе сильного предводителя.

– А что мой старший брат Бектер? – спросил Тэмучжин.

Угадав, по всей видимости, ход его мыслей, Илак нахмурился:

– Бектер поехал вместе с другими воинами обшаривать равнины. – Затем, помявшись, словно решал для себя, стоит ли доверяться мальчишке, сказал – Не следует слишком сильно надеяться, что мы сразу найдем убийц твоего отца. Те, что остались в живых после сражения с Есугэем, уже успели разбежаться. Ведь это случилось несколько дней назад. Они не станут ждать, пока мы их отыщем.

Лицо Илака застыло, словно маска, но Тэмучжин угадал в нем скрытый гнев. Похоже, этому человеку не нравилось, что поиски возглавил Бектер. Но найти убийц все равно нужно было, а старший сын Есугэя, как очевидный претендент на место вождя, этим и занимался. Однако Илак не хотел, чтобы новые союзы верности образовывались вне его влияния. Тэмучжин подумал, что хорошо понимает отцовского воина, как бы тот ни старался скрыть свои мысли и чувства. Надо быть дураком, чтобы в такие дни не думать о том, кто займет место Есугэя. Тэмучжина уж точно сочтут слишком молодым, а Бектер был на пороге зрелости. С помощью Илака любой из них мог бы править Волками, но выбор очевиден, а потому и страшен. Тэмучжин выдавил улыбку и посмотрел в лицо человеку, представлявшему бо`льшую угрозу, чем любой олхунут.

– Ты любил моего отца не меньше, чем я, Илак. Как думаешь, кого он хотел бы оставить после себя? Захотел бы он, чтобы ты встал на его место?

Илак подобрался, словно его ударили, и устремил кровожадный взгляд на подростка. Тэмучжин не дрогнул. В этот момент ему было все равно, убьет его воин или нет. Чем бы ни грозило будущее, он понимал, что может выдержать этот взгляд без страха.

– Я всю жизнь был верен Есугэю, – произнес Илак, – но время твоего отца ушло. Наши враги, как только вести разнесутся по степи, будут ждать, когда мы ослабеем. Зимой нагрянут татары, чтобы угнать наши стада. А может, нападут олхунуты или кераиты, чтобы посмотреть, в силах ли мы защитить свое добро.

Стиснув поводья так, что костяшки пальцев побелели, первый воин отвернулся от Тэмучжина, не в силах вынести взгляд светло-желтых глаз.

– Ты знаешь, чего бы он хотел, Илак. И знаешь, что должен делать.

– Нет. Этого я не знаю, мальчик. Зато мне известно, о чем ты думаешь. И скажу тебе: ты слишком молод, чтобы стать во главе племени.

Комок горечи и гордыни застрял в горле Тэмучжина.

– Значит, Бектер. Не предавай нашего отца, Илак. Всю жизнь он относился к тебе как к брату. Почти его, оказав помощь его сыну.

К изумлению Тэмучжина, Илак вдруг ударил коня пятками и помчался вперед с красным от ярости лицом. Тэмучжин не осмеливался смотреть на людей вокруг. Он не хотел видеть их, так как понимал, что мир его рушится. Он не видел ни тревожных взглядов, которыми они обменивались, ни их печали.

В улусе Волков было тихо. Тэмучжин спешился у отцовской юрты и глубоко вздохнул. Ему показалось, что он отсутствовал много лет. Последний раз, когда он стоял на этом самом месте, отец был полон жизни и сил, был опорой семьи, ее защитником. Невыносимо было думать, что прошлое уже не вернется.

Онемевший от горя, Тэмучжин медлил у порога, не решаясь войти, и глядел на жилища других семей. По узорам на дверях юрт он мог назвать имена всех, кто жил там, – мужчин, женщин, детей. Это был его народ, и он знал свое место среди этих людей. Неуверенность стала для него новым чувством, словно в груди возникла дыра. Ему пришлось собрать все свое мужество, чтобы войти в юрту. Он еще долго не решился бы, если б с закатом солнца не стали подходить люди. Их сочувствующие взгляды были нестерпимы, поэтому Тэмучжин, скривившись, нырнул под низкую притолоку и закрыл дверь.

Над дымовым отверстием еще не опустили на ночь войлочную заслонку, но в юрте было жарко и стояла такая вонь, что он едва не задохнулся. Мать обернулась, бледная, истощенная, и все стены, которые Тэмучжин возвел вокруг себя, в один миг рухнули, и он бросился в ее объятия. Оэлун молча обнимала сына, а он вдруг увидел иссохшую плоть отца, и слезы против его воли потоком хлынули из глаз.

Тело Есугэя тряслось, словно лошадь от укусов слепней. Повязки на животе заскорузли. По коже отца, словно червяки, сползали на покрывало гной и сукровица. Волосы были расчесаны и намаслены, но казались редкими и седыми. Ребра резко выпирали. Лицо осунулось и ввалилось – посмертная маска человека, которого он помнил.

– Поговори с ним, Тэмучжин, – попросила Оэлун.

Мальчик поднял голову, чтобы ответить, но увидел, что глаза матери красны, как и его, и промолчал.

– Он все звал тебя, а я не знала, успеешь ли ты вернуться, – добавила Оэлун.

Кивнув и вытерев нос рукавом, Тэмучжин посмотрел на человека, который, как он думал, будет жить вечно. Лихорадка сглодала мышцы с его костей, и сейчас трудно было поверить, что это тот самый могучий воин, который так уверенно въезжал в улус олхунутов. Мальчик долго глядел на отца, не в силах заговорить. Оэлун намочила тряпку в бадье с водой, вложила сыну в руку и направила его пальцы к лицу отца. Вместе они вытерли Есугэю глаза и губы. Тэмучжин часто дышал, стараясь побороть отвращение. Смрад гниющей плоти был ужасен, но мать не показывала отвращения, и он старался быть сильным ради нее.

Есугэй шевельнулся, почувствовав прикосновение, и открыл глаза.

– Муж мой, это Тэмучжин. Он вернулся целым и невредимым, – ласково проговорила Оэлун.

Глаза отца ничего не выражали, и Тэмучжин снова начал плакать.

– Я не хочу, чтобы ты умирал, – сказал он отцу, задыхаясь от рыданий. – Я не знаю, что делать.

Хан Волков резко глотнул воздуха, ребра поднялись, натянув кожу. Тэмучжин склонился и взял его за руку. Кожа была сухой и обжигающе горячей, но он не отнял руки. Затем увидел, что губы отца зашевелились, и наклонил голову, чтобы услышать его.

– Я дома, отец, – произнес Тэмучжин.

Есугэй сильно, до боли, сжал руку сына. И когда тот попытался разомкнуть пальцы больного, на мгновение их глаза встретились, и мальчику показалось, что во взгляде отца промелькнуло сознание.

– Татары, – прошептал Есугэй.

Казалось, он последним усилием воли вытолкнул слова из глотки. В груди у него страшно заклокотало. Тэмучжин ждал другого вздоха, а когда его не последовало, то вдруг понял, что рука, которую он держит, обмякла. Он еще сильнее сжал ее в приступе отчаяния, в страстном желании услышать еще один вздох.

– Не оставляй нас, – взмолился он, хотя и понимал, что мольбы никто не услышит.

Оэлун сдавленно всхлипнула, а Тэмучжин не мог оторвать взгляда от осунувшегося лица человека, которого обожал всю жизнь. Говорил ли он когда-нибудь отцу, что любит его? Он не помнил. Его охватил ужас, что отец отойдет к духам, не зная, как много значил для своих сыновей.

– Все, что есть во мне, – от тебя, – прошептал он. – Я твой сын и ничего больше. Ты слышишь меня?

– Он ждал тебя, Тэмучжин. Теперь он ушел, – сказала Оэлун, положив руку на плечо сына.

Ему не хватало мужества посмотреть на нее.

– Как ты думаешь, знал ли он, как сильно я его люблю? – спросил он.

Она улыбнулась сквозь слезы и стала вдруг красивой, как в юности.

– Знал. Он тобой гордился так, что порой казалось, что сердце у него вот-вот лопнет. Он всегда смотрел на тебя, когда ты ездил верхом, или дрался с братьями, или спорил с ними. Я видела любовь в его улыбке. Он не хотел баловать тебя. Отец-небо даровал ему сыновей, которых он желал, а ты был его гордостью, особой радостью. Он знал.

Для Тэмучжина эти слова стали слишком большим счастьем, и он, не стыдясь, заплакал.

– Мы должны сообщить племени, что он умер, – проговорила Оэлун.

– А потом что? – откликнулся Тэмучжин, вытирая слезы. – Илак не поддержит меня как вождя Волков. Будет ли ханом Бектер?

Мальчик искал в лице матери утешение, но видел только усталость и скорбь, которая опять затуманила ее глаза.

– Я не знаю, что будет, Тэмучжин. Проживи твой отец еще несколько лет, это не имело бы значения. Смерть всегда приходит не вовремя, но сейчас особенно…

Она расплакалась, и Тэмучжин привлек мать к себе и обнял. Он даже представить себе не мог, что будет утешать ее, но это произошло само собой и каким-то образом укрепило его против всего, что могло бы с ними случиться. Он считал юность своей слабостью, но рядом с духом отца понимал, что придется найти в себе мужество, чтобы предстать перед племенем. Он обвел юрту взглядом:

– А где орел, которого я ему добыл?

– У меня не было сил за ним присматривать, – сказала Оэлун. – Илак отдал его другой семье.

Тэмучжин едва справился с закипевшей внутри ненавистью к человеку, которому отец доверял во всем. Мальчик отшатнулся от матери, и Оэлун встала и посмотрела на тело Есугэя. Не стесняясь Тэмучжина, она склонилась к мужу и ласково поцеловала его в раскрытые губы. Дрожащими пальцами закрыла ему глаза и набросила покрывало на его рану. Воздух загустел от жара и запаха смерти, но этот запах уже не беспокоил Тэмучжина. Он глубоко вздохнул, вобрав в себя воздух, которым дышал отец, и поднялся на ноги. Плеснул в лицо воды из ведра и вытер его чистым куском полотна.

– Я выйду и скажу им, – бросил он.

Мать кивнула, все еще глядя куда-то в далекое прошлое. Тэмучжин вышел в холодную ночь.

Женщины подняли плач, обращаясь к Отцу-небу, – плач о великом человеке, который навсегда покинул степи. Собрались и сыновья Есугэя, чтобы почтить память отца. Когда придет рассвет, они завернут тело в белую ткань, отнесут на высокий холм и оставят нагую мертвую плоть ястребам и стервятникам, которые милы духам. Руки, что учили их натягивать лук, родное лицо – все сорвут с костей птицы, а Отец-небо будет смотреть на это. Есугэй больше не будет привязан к земле, как они.

А теперь была ночь. Воины собирались группами, переходили от юрты к юрте, беседуя с семьями. Тэмучжин не принимал в этом участия, но хотел, чтобы Бектер был с ними, видел небесное погребение и вспомнил вместе с племенем великие деяния покойного. Тэмучжин не любил брата, но знал, как будет ему больно и обидно, что не услышит рассказов о жизни и подвигах Есугэя.

Никто не спал в эту ночь. Когда взошла луна, в центре улуса разложили большой костер, приготовили бурдюки черного арака, чтобы согреться на холоде. Старый сказитель Чагатай ждал, пока все соберутся. Только разведчики и часовые оставались на холмах. Все остальные мужчины, женщины и дети сгрудились у костра, чтобы, не скрывая слез, оплакать Есугэя и воздать ему почести. Все они знали, что пролитые над ханом слезы однажды вольются в реку, что утолит жажду скота и всех племен. Нет стыда в том, чтобы оплакивать хана, который провел их невредимыми сквозь суровые зимы и сделал Волков сильным племенем.

Поначалу Тэмучжин сидел один, хотя к нему подходили многие, касались его плеча и говорили несколько почтительных слов. Тэмуге, с красным от плача лицом, пришел вместе с Хачиуном и сел рядом с братом, без слов разделяя общее горе. Появился Хасар, бледный и печальный, чтобы послушать Чагатая, и обнял брата. Последней пришла Оэлун, неся на груди спящую Тэмулун. Она обняла одного за другим сыновей, а затем отсутствующим взглядом уставилась на огонь.

Когда собралось все племя, Чагатай прочистил горло и плюнул в ревущее за его спиной пламя.

– Я знал этого Волка с детства, когда он был еще мальчиком, а сыновья его и дочь были только в грезах Отца-неба. Есугэй не всегда был великим воином, главой нашего племени. Помню, как подростком он прокрался в юрту моего отца и стащил завернутые в тряпку соты. Тряпку он закопал, но его собака – у него тогда был желтый с черными подпалинами пес – ее откопала и принесла ему как раз в тот момент, когда он смотрел моему отцу в глаза и говорил, что вообще не знал, что у нас есть мед. Потом он несколько дней сидеть не мог! – Чагатай подождал, пока воины перестанут улыбаться. – Ему минуло двенадцать, когда он возглавил набеги на татар, уводя их лошадей и овец. Когда Илак захотел взять себе жену, именно Есугэй угнал лошадей, которых тот смог отдать отцу невесты. В одну ночь он пригнал трех гнедых кобыл и десяток коров. На его клинке сверкала кровь двоих мужей. Мало было тех, кто мог сравниться с Есугэем во владении мечом или луком. Он был бичом татар, а когда стал ханом, они научились бояться его и тех, кто рядом с ним.

Чагатай сделал большой глоток арака, облизал губы.

– Когда его отец был погребен под Небом, Есугэй собрал всех воинов и повел их в долгий и трудный поход. В день они получали лишь несколько пригоршней еды и немного воды, чтобы только глотку смочить. Все, кто пошел с ним, вернулись с огнем в груди и верностью Есугэю в сердце. Он подарил им гордость, и Волки окрепли и разжирели на баранине и молоке.

Тэмучжин слушал, как старик перечисляет победы отца. Память Чагатая до сих пор была тверда, он помнил все: и что говорили тогда люди, и сколько недругов пало от меча и стрел Есугэя. Может, число погибших от рук Волка и было преувеличено, мальчик не знал этого. Но старшие воины кивали и улыбались своим воспоминаниям, попутно не забывая опустошать бурдюки с араком. Чагатай расписывал в красках былые битвы, а мужчины сопровождали его повествование одобрительными восклицаниями.

– Тогда-то старый Йеке и потерял три пальца, – продолжал Чагатай. – Есугэй нашел их в снегу и привез ему. Йеке сказал, что надо бросить их собакам. А Есугэй предложил привязать их к палке, чтобы спину чесать.

Хасар хихикнул. Сыновья Есугэя впитывали каждое слово Чагатая. Это была история их племени, история мужчин и женщин, благодаря которым они стали такими, какие они есть.

Отхлебнув в очередной раз из бурдюка, Чагатай заговорил громче и значительней:

– Он оставил после себя сильных сыновей. Он хотел, чтобы Волков возглавил Бектер или Тэмучжин. Слышал я разные толки среди семей. Слышал споры и обещания. Но в сыновьях Есугэя течет кровь ханов, и если в племени Волков есть честь и память о прошлом, они не опозорят своего хана и в смерти его. Он смотрит на нас.

Все погрузились в молчание. Тэмучжин слышал шепот среди воинов: они обсуждали сказанное Чагатаем, соглашаясь и споря друг с другом. Сидя в ночи на освещенной костром поляне, мальчик чувствовал на себе сотни взглядов. Он начал было подниматься, но тут вдалеке послышались рога часовых. Они так печально и резко раскатились по холмам, что воины в мгновение ока опомнились от пьяного забытья и вскочили. На свет вышел Илак и злобно поглядел на Чагатая. Чары вдруг развеялись. Тэмучжин увидел, как на самом деле слаб и немощен Чагатай. Ветер трепал его седые волосы, но старик бесстрашно смотрел Илаку в глаза. Воин резко кивнул, словно что-то для себя решил. Ему подвели коня, он взлетел в седло и, не оглянувшись, умчался во мрак.

Рога перестали гудеть, когда часовые выяснили, что это возвращается разведывательный отряд во главе с Бектером. Они спешились у костра. Волки привезли оружие и доспехи, не знакомые Тэмучжину. В свете костра он увидел гниющие головы, привязанные к седлу Бектера за волосы. Тэмучжин вздрогнул всем телом, когда глянул на раззявленные в немом крике мертвые рты. Плоть почернела, в ней уже ползали черви. Мальчик догадался, что видит головы убийц своего отца.

Только его мать и он сам слышали последние слова Есугэя, когда хан назвал убийц, но об этом никому не сказали. Ужасно было слышать, как воины снова и снова произносят это слово – татары. Они показывали всем луки и заляпанные кровью халаты, а люди собирались вокруг них с любопытством и страхом, трогали гниющие лица мертвецов.

Бектер вышел на озаренную костром поляну, словно уже было решено, кто станет главой племени. Тэмучжин с горечью подумал об этом, но после всего, что произошло за последние дни, ощутил какое-то дикое удовольствие. Пусть его старший брат ведет племя!

Поначалу разговоры были шумными, слышались потрясенные возгласы, когда воины описывали то, что нашли. Пять трупов остались гнить в том месте, где была устроена засада на хана Волков. И теперь взгляды соплеменников, устремленные на его сыновей, были полны восторга и благоговения. Но все вдруг замолчали, когда подъехал Илак. Он легко спешился и встал перед братьями. Мальчики смотрели на него и ждали, когда он заговорит. Наверное, это была их роковая ошибка, так как в этот миг все поняли: Илак – могучий воин, а сыновья Есугэя по сравнению с ним – просто юнцы. Да так оно в действительности и было.

– Твой отец ушел, Бектер, – сказал Илак. – Он уходил тяжело, но все уже кончилось.

Бектер исподлобья смотрел на первого воина отца, понимая, что это вызов и что сейчас ему грозит великая опасность. Он поднял голову и заговорил. В эти минуты он еще имел возможность заявить о своих правах.

– Для меня будет большой честью возглавить Волков в этой войне, – сказал Бектер ясно и громко.

Некоторые воины откликнулись на это заявление с радостью и приветствовали Бектера, но Илак медленно покачал головой. Его уверенность вызвала страх в тех немногих, кто открыто поддержал сына Есугэя. Снова воцарилось молчание, и Тэмучжин затаил дыхание.

– Ханом буду я, – заявил Илак. – Это решено.

Бектер схватился за меч, и глаза Илака радостно засверкали. Тэмучжин вцепился в руку брата, Хачиун тоже схватил его.

– Он тебя убьет, – шепнул Тэмучжин.

– Или я убью это дерьмо клятвопреступное! – крикнул в ответ Бектер.

Сцепившись друг с другом, братья не заметили, как Илак выхватил меч и рукоятью, словно молотом, ударил Бектера и сбил его на землю. Тот упал, увлекая за собой Тэмучжина, а Хачиун с голыми руками бросился на воина отца, пытаясь защитить братьев, не дать их убить. Оэлун закричала, словно это ее ударил меч, и крик Оэлун остановил Илака. Одним резким движением он стряхнул с себя Хачиуна. Злобно посмотрел на всех них и сунул меч в ножны.

– В знак почтения к вашему отцу сегодня я не пролью крови, – сказал он с пылающим от ярости лицом, затем поднял голову, чтобы все услышали его зычный голос. – Волки откочевывают! Я не останусь там, где землю запятнала кровь моего хана. Собирайте стада и табуны. В полдень мы отправляемся на юг.

Он шагнул к Оэлун и ее сыновьям:

– Вы не кочуете. Не хочу, чтобы мне в спину целились ваши ножи. Останетесь здесь и отнесете тело вашего отца на холмы.

Оэлун качнулась, лицо ее побледнело и осунулось.

– Ты оставляешь нас умирать?

– Выживете или подохнете – вы уже не Волки. Все кончено, – пожал плечами Илак.

Но тут поднялся Чагатай, схватил Илака за руку. Воин выхватил меч, но сверкание клинка у лица не испугало старика.

– Злое дело! – гневно произнес Чагатай. – Ты позоришь память великого человека, не отомстив еще его убийцам. Как же упокоится его дух? Ты не можешь бросить этих детей одних на равнинах! Это все равно что самому убить их!

– Отойди, старик. Хан должен принимать тяжелые решения. Крови детей и женщин я не пролью, но если они умрут, мои руки будут чисты.

Лицо Чагатая потемнело от гнева, он набросился на Илака, стал колотить по его доспехам. Ногти старика расцарапали шею воина, и страшный ответ последовал незамедлительно. Илак вонзил меч Чагатаю в грудь и опрокинул его на спину. Из открытого рта Чагатая хлынула кровь. Оэлун упала на колени, плача и раскачиваясь из стороны в сторону, а ее сыновья стояли рядом, оцепенев от ужаса. Кто-то крикнул: «Убийство!» – и воины племени встали между Илаком и семьей Есугэя, держа руки на рукоятях мечей. Илак встряхнулся и плюнул на Чагатая, чья кровь уходила в сухую землю.

– Не надо было встревать, старый дурак, – бросил он, вложив меч в ножны, и твердым шагом ушел прочь.

Воины помогли Оэлун встать, а женщины подхватили ее и отвели в юрту. Они отворачивались от плачущих детей, прятали глаза, и для Тэмучжина это было худшее из всего того, что могло случиться этой ночью. Племя оставляло их, а значит, семье Есугэя конец.

Вместо юрт Волков на плотно утоптанной земле оставались лишь черные круги, усыпанные осколками костей, горшков и обрывками старой кожи. Стоя вместе с матерью и сестрой, сыновья Есугэя смотрели на все происходящее со стороны, словно чужаки. Илак был безжалостен. Оэлун вместе с остальными пришлось удерживать Бектера, когда новый хан Волков велел забрать их юрты и все, что в них было. Некоторые женщины стали кричать, укоряя его за такую жестокость, но остальные молчали. Хан просто не обращал на них внимания. Слово хана – закон.

Тэмучжин, не веря своим глазам, качал головой, глядя, как грузят добро на телеги и сгоняют палками скот. Он заметил, что у расхаживающего по улусу Илака на бедре висит меч Есугэя. Бектер в бессильном бешенстве стиснул зубы, увидев знакомый клинок. Проходя мимо них, Илак ухмыльнулся, наслаждаясь их беспомощной яростью. Сколько же лет он скрывал свою сущность, думал Тэмучжин. Еще тогда, когда Есугэй отдал первому воину красную птицу, мальчик почувствовал это, но не поверил, что Илак может так жестоко предать их. Тэмучжин печально покачал головой, услышав писк орлят, чьи крылья заматывали тканью на время перекочевки. Он не мог поверить, что все это происходит не во сне. Мертвое тело Чагатая стояло перед глазами, напоминая о событиях прошлой ночи. Старого сказителя бросили там, где он упал, и это казалось мальчикам не меньшим преступлением, чем все остальное.