Текст книги "Часовой"

Конрад Фиалковский
Часовой

Я обнаружил Его спустя три часа после того, как покинул базу, отправившись на селеноходе осматривать автоматические гравиметрические станции. Они были разбросаны по вытянутому эллипсу, внутри которого расположилась база, и кто-нибудь из нашей группы осматривал их раз в месяц. Собственно, на этот раз должен был ехать Краб, но он ждал видеофонной связи с Землей, и поехал я.

Обслуживание станций было делом нехитрым, и в сущности с этим вполне мог справиться автомат. Подъезжаешь к контейнеру, вынимаешь из него небольшой блестящий кристалл мнемотрона, содержащий недельную запись, закладываешь новый, внешне ничем не отличающийся от использованного, закрываешь контейнер и бегло осматриваешь агрегаты. Вот и все. Главное – не перепутать мнемотроны и не сделать записи на каком-нибудь кристалле вторично, как это однажды случилось с тем же Крабом. Он привез на базу чистый кристалл, и мы в поисках повреждения разобрали всю станцию до последнего винтика, прежде чем догадались проверить запись на оставшемся мнемотроне.

Конечно, если бы замену мнемотронов производил автомат, он не допустил бы такой ошибки, и это был аргумент в пользу автоматизации.

– Нет, – сказал главный космик базы, выслушав нас, – не согласен. Автомат сделает свое дело, но случись что-нибудь непредвиденное, ему не найти выхода из положения.

«А что, собственно, может случиться?» – подумал я.

Главный космик, словно угадав мой вопрос, добавил:

– Правда, как правило, ничего непредвиденного не случается, но всегда существует известная вероятность, что произойдет нечто необычное, не так ли?

– Ничтожно малая, – сказал Краб.

– Ты прав, но, между нами говоря, вы, кажется, не очень-то перегружены работой. И так почти все делают автоматы.

На это нечего было возразить. И мы с Крабом ездили попеременно; иногда ездил еще кто-нибудь, у кого не было другой работы. В конечном итоге оказалось, что космик был в определенном смысле прав, потому что автомат никогда бы не обнаружил Его. Ведь автомат отправился бы по обычному маршруту, несмотря на то что третья станция была разбита; он не поехал бы другой дорогой только потому, что какой-то метеорит уничтожил станцию. Он поехал бы туда и выполнил заложенный в его сознание приказ: «УЙДИ, ЕСЛИ ЕСТЬ РАДИОАКТИВНОСТЬ» (во все лунные автоматы заложен такой приказ, потому что здесь нет защитного слоя атмосферы и повреждение реактора метеоритом случается довольно часто).

Потом он бы снова сел в селеноход и поехал к следующей станции. И все это повторялось бы при каждом объезде; иначе повел бы себя самообучающийся автомат высшего класса. Но кто станет использовать такие автоматы для контроля станций?

Я же, зная, что третья станция разбита, выбрал другой путь.

В конце концов специальных дорог на Луне нет, а лунная поверхность всюду одинаково пригодна для езды.

Поэтому я решил ехать со второй станции прямо на четвертую. Таким образом я пересекал эллипс почти параллельно его малой оси. Это большая экономия времени и главное – новый маршрут. Ведь вообще на Земле говорят неправду, будто Луна исследована лучше, чем, например, Гималаи. Может быть, действительно, ее карты более подробны. Но одно дело составить карту с высоты нескольких десятков километров, а другое – пройти дорогой, на которой еще никогда не отпечатывался след космонавта. В этом есть что-то от «пути в неведомое», хотя стоит только взглянуть на карту – и точно узнаешь, куда ты придешь.

Прежде чем добраться до второй станции, я взглянул на карту и выяснил, что достаточно свернуть по долине влево, потом проехать по дну кратера средней величины, перебраться через один из перевалов и уже в нескольких километрах за ним тянется обычная трасса, ведущая к четвертой станции.

Я сменил мнемотрон, проехал по небольшой террасе, на которой стояла станция, и оказался на дне котловины. Пришлось включить фары селенохода: тут, в котловине, царил абсолютный космический мрак. Вероятно, когда-то, много веков назад, во время вулканических процессов, терраса опустилась одновременно с дном котловины и теперь лежала на несколько десятков метров ниже своего прежнего уровня. Однако сейчас ничто не свидетельствовало об этой древней катастрофе. Дно было ровным, камней мало, да и то лишь большие, как будто их смели огромной метлой к подножью горы. Я не без удовольствия подумал, что мой проезд тут запланировали, по-видимому, уже в эпоху горообразования. Даже пыль смахнули, так что я ехал по твердой поверхности довольно быстро.

Большие камни были видны издалека. Освещаемые яркими фарами селенохода, они отбрасывали длинные тени.

Неожиданно я увидел Его.

В первый момент я подумал, что это валун, имеющий форму куба, но тут в центре прямоугольника загорелся небольшой зеленый круг. Одновременно загудел детектор – меня нащупал чей-то радиолокатор; мой приемник, автоматически настраивающийся на принимаемую частоту, что-то коротко прощелкал. Потом я не раз пытался вспомнить, о чем подумал тогда, и должен признать, что вряд ли это было что-то конструктивное, во всяком случае я не «рассмотрел вопроса аналитически», как рекомендуют делать в неожиданных и непредвиденных обстоятельствах учебники по космике. Просто я инстинктивно почувствовал, что эта прямоугольная глыба – автомат, и выскочил из селенохода, чтобы рассмотреть его поближе.

Я пробежал шагов пять, когда меня ослепила голубая вспышка, и, несмотря на теплоизоляцию скафандра, я ощутил волну жара. Упав среди валунов у склона котловины, я оглянулся. Мой селеноход, вернее, куски покореженного железа, оставшиеся от него, еще светились. Остывая, они из красных становились вишневыми, все более темными, и наконец стали совсем черными, как окружающие камни и скаты котловины. Я потерял их из виду.

Погруженный во тьму, я вообще не видел ничего. Только вверху горели ослепительно яркие края котловины, такие яркие, что в их свете гасли звезды.

Лишь теперь, уже лежа за камнями, я почувствовал страх. Мне хотелось вскочить и бежать, бежать как можно скорее на базу, сообщить им о нападении, о вторжении.

А в том, что это было вторжение, я не сомневался ни на минуту. Ведь ни один земной автомат никогда не нападает.

НИКОГДА!!! Это первый и основной закон их псевдопсихики.

А может быть, когда я вернусь, то уже не найду базы, не будет ничего, только огромный кратер, заполненный стекловидной, остывающей массой. А над этим кратером будут стоять «кубы», неподвижные, с горящими зелеными кругами посредине.

Я хотел бежать, но откуда-то из подсознания всплыл первый совет Мопса. Так мы называли нашего профессора, который во время сессии на экзамене по космике неизменно спрашивал первокурсников, что бы они сделали, если бы во время полета в их кабине вдруг появился пришелец из космоса, имеющий форму золотистого светящегося шара. Обычно неопытный первокурсник, еще не поднаторевший в таких вопросах, предлагал самые невероятные решения, основной смысл которых сводился к тому, что «надо выбросить из ракеты непрошеного гостя или выброситься самому». Тогда Мопс снисходительно улыбался:

– А тебе не кажется, что лучше всего было бы сначала подумать?

И вот теперь, когда я лежал между валунами на дне лунной котловины, мне вспомнился совет Мопса. А когда человек начинает думать, страх исчезает, вернее, прячется в подсознание, и тогда уже можно рассуждать. Итак, что, собственно, произошло? Селеноход приблизился к «кубу».

С этого все и началось. Тогда «куб» начал действовать.

Зажег зеленый кружок, осветил машину радаром и уничтожил ее. Да, но ведь прежде чем выпустить свой лучевой заряд, за несколько секунд до этого – я успел открыть люк и пробежать несколько метров – «куб» произнес какую-то фразу. Зачем?

Это было по меньшей мере неясно. Может быть, он спрашивал о чем-то? Но о чем он мог спрашивать на незнакомом языке? Что хотел узнать от меня, водителя уничтоженного минуту спустя селенохода?

На это я ответить не мог, но теперь по крайней мере уже совершенно успокоился. Надо отсюда выбираться, сообщить обо всем на базу, а если база уничтожена – на Землю. Да, это была четко сформулированная задача.

А что произойдет, если я встану и побегу? Вероятнее всего, «куб» осветит меня радаром, спросит или не спросит о чем-то, а потом уничтожит. Нет, рисковать нельзя. Я мог позвать на помощь. Конечно, не по радио. На Луне радиоволны идут по прямой и, стало быть, не достигнут базы; ведь у котловины отвесные стены. Передатчик слишком слаб, чтобы его могли услышать на автоматических спутниках, вращающихся вокруг Луны. Остается ракетница. Выпущу ракету. С базы ее никто не заметит. База расположена далеко за лунным горизонтом… Разве что кто-нибудь случайно… но на это нельзя рассчитывать… Значит… Ну и идиот же я, как это я сразу не додумался! У меня же есть «радарные патроны». Обычно их запускают вверх и они взрываются, рассеивая в пустоте мельчайшие кристаллики… Радарные лучи отражаются от тучи таких кристалликов, и на экранах приемников возникает маленькое пятнышко. Дежурный, сидящий у приемника, докладывает:

– В секторе… объект неизестного происхождения.

Ну, а проверяя неизвестный объект, найдут меня.

На этот раз, однако, достаточно выпустить патрон здесь, чтобы… «куб» ослеп. Ведь совершенно ясно, что он нацеливает свой излучатель на движущийся объект, пользуясь радиолокационными замерами.

Вынув ракетницу и вставив вытянутый из специальной сумки «радарный патрон», я вдруг заметил, что в котловине становится все светлее. Я подумал, что, может быть, это какая-нибудь ракета освещает скалы огнем выхлопных газов, и поднял голову. Увы, это была Земля, краем диска выглянувшая из-за окружающих котловину скал.

Я направил ракетницу прямо на скалы, туда, где стоял «куб». Взрыв, как и все на Луне, был бесшумным. Со скал сорвалось белое облако. Оно мгновенно заполнило долину и поднялось на сотни метров вверх, словно мощное извержение лунного гейзера.

Я вскочил и побежал назад. Вначале туча была настолько плотной, что я бежал как в тумане. Спотыкался о камни или просто налетал на отвесные склоны котловины. Так было до поворота. Миновав его, я увидел просвечивающий сквозь белую пелену диск Земли. Прошло не больше двух минут, и туман уже успел поредеть, быстро оседая в безвоздушном пространстве. Дальше было уже хорошо видно, так что я мог бежать свободно. Это был быстрый лунный бег, и каждый мой шаг равнялся десятиметровому прыжку. Во всяком случае, обратный путь я проделал быстрее, чем на селеноходе, и уже через несколько минут вызывал со второй станции базу.

Я ждал ее сигнала, и в то же время боялся, что не услышу его. Но он пришел, как всегда чистый, ясный, без помех.

– Практикант Роб вызывает главного космика базы. Срочно! – сказал я в микрофон.

Дежурный автомат подтвердил прием, и теперь я ждал.

– Главный космик слушает…– спустя минуту услышал я в динамике.

– Докладывает практикант Роб. Я обнаружил уничтожающий автомат…

– О чем ты говоришь?

– Этот автомат уничтожил мой селеноход… и меня тоже… почти что…

Там, по другую сторону, главный космик минуту молчал, потом коротко спросил:

– Откуда ты говоришь?

– Со второй станции.

– Ты себя чувствуешь хорошо?

– Да… он не успел в меня попасть.

– Я спрашиваю, ты вообще хорошо себя чувствуешь?

Это меня задело. Что он там еще выдумывает.

– Как нельзя лучше, – сказал я. – Докладываю официально; пусть дежурный автомат запишет это.

– Ладно, ладно, – ответил космик. – Нечего обижаться… Мы сейчас прилетим и посмотрим, что там у тебя стряслось…

Не прошло и десяти минут, как они прилетели – главный космик. Краб и Утен-нейроник. Кроме того, они прихватили двух андроидов.

Во время моего рассказа Краб с удивлением смотрел на меня, Утен недоверчиво улыбался, а лицо космика не выражало ничего, как и «лица» андроидов.

– А где твой селеноход? – спросил Утен.

– Остался в глубине котловины.

– Пойдем к нему…

– Он стоит в пределах действия «куба». Туда нельзя подойти…

– Посмотрим сами, – предложил Утен. – Идем? – повернулся он к космику.

– Не будем рисковать. Что там – сказать трудно, но во всяком случае не будем рисковать. Пойдут андроиды, а мы будем наблюдать за ними из ракеты.

Утен пожал плечами и ничего не ответил, но было видно, что он не верит ни в какие «кубы». Он считал себя знатоком Луны и не мог представить себе, чтобы какой-то практикант обнаружил здесь нечто такое, что ему, Утену, не было бы известно. Мы сели в ракету и взлетели вверх, а андроиды двинулись дальше.

– Здесь, – сказал я. – Сбросим осветитель.

– Андроиды еще не подошли. Сбросим, когда они будут близко, – сказал космик.

Мы висели над котловиной.

– Они пришли, – сказал Утен, глядя на экран радара, – о… – протянул он, так как на экране вдруг появился посторонний сигнал.

– Осветитель? – приказал космик.

Краб нажал на рычаг, и белый огонь полетел на дно котловины. Он не пролетел еще и половины пути, когда внизу что-то сверкнуло и голубая молния, более яркая, чем осветитель, вырвала из тьмы и четко очертила каждый камень, каждый излом скалистых стен. Но вот радарный сигнал погас – один из андроидов был уничтожен. Перестали существовать и его радарные глаза. Второй андроид, теперь ясно видимый в лучах осветителя, пытался отступить, но не успел. Вторая вспышка – и, мгновенно-раскалившись, как и первый, он превратился в груду обгоревшего лома.

– А ведь ты, Утен, даже не раскалился бы, – сказал Краб.

Утен, не отрывая глаз от экрана, тихо произнес:

– Да, это, пожалуй, нападение.

Тем временем космик связался через базу с Землей.

Потом докладывал о ходе событий кому-то из земного Института космики. Я слышал короткие фразы, однако не очень-то понимал, о чем он говорил. Голова отяжелела, и меня немного поташнивало. Помню еще, что когда космик кончил разговор с Землей, Утен спросил:

– Почему ты не сказал о вторжении?

– Потому что вторжений не совершают с помощью единственного автомата в необитаемой лунной котловины

– Тогда что же это?

Космик усмехнулся.

– Если б я знал, не пришлось бы вызывать специалистов.

Я хотел сказать, что тоже думал о вторжении, но у меня закружилась голова, и я оперся спиной о пульт управления.

– Что с тобой? – спросил Краб, поддерживая меня

– Ничего. Просто кружится голова…

Следующим моим воспоминанием был белый халат нашего врача с базы.

У меня оказалась лучевая болезнь. По-видимому, стоял слишком близко к энергетическому потоку уничтожившему селеноход, и получил солидную дозу радиации. Правда, большую ее часть задержал скафандр, но и того, что прошло через мое тело, было достаточно, чтобы уложить меня в постель. Солем, врач нашей базы, обрадованный, что наконец-то заполучил пациента, навещал меня по восемь раз на дню, и лишь ему я обязан тем, что меня с первой же ракетой не отправили на Землю. Oн приносил мне и последние новости.

– Знаешь, Роб, они вылетели два часа назад, чтобы привезти этот «куб» на базу, – прибежал он ко мне возбужденный.

– Что, хотят разрушить базу?

– Нет. Конечно, нет. Они взялись за него каким-то хитрым способом. Гасят его волны… или что-то в таком роде.

– Это не всегда удается…

– Не беспокойся. Они подготовились как следует.

Прилетело десятка полтора спецов с Земли. Я тебе говорю – на базе толчея, как в космопорте. Приехали какие то репортеры из видеотронии. Они очень хотели повидать тебя, но я послал их ко всем космическим чертям,

– Значит, я так тяжело болен?

– Ничего подобного. Если б ты был действительно плох, тебя сразу же отправили бы на Землю. Ты не должен так думать – это страшно удлиняет срок выздоровления.

– В сущности, я прекрасно чувствую себя…

– Вот видишь. Я тоже все время утверждал, что с тобой ничего особенного не случилось, наперекор какому-то медицинскому светилу с Земли, которое проводило тут со мной телеконсилиум.

– Ты гениально сделал, Солем, задержав меня здесь. В каком-нибудь санатории на Земле я узнавал бы обо всем только из телегазет и не мог бы присутствовать на сегодняшнем исследовании «куба». Я бы не простил себе этого до самой смерти.

При последних словах Солем беспокойно зашевелился.

– Но, знаешь, я, пожалуй, еще не смогу пустить тебя к нему.

– Неужели со мной так уж плохо? – притворно испугался я.

– Нет, но…

– Солем, не пугай меня напрасно. Ты же сам сказал…

– Впрочем ты и сам прекрасно знаешь, что я туда пойду, так что не о чем и говорить.

«Куб» привезли через полчаса. Мы все стояли в центральном зале базы, когда вошли сначала специалисты в тяжелых противолучевых скафандрах, а за ними – автоматы, несущие «куб». Разумеется, это был не куб, а огромный прямоугольный параллелепипед с торчащими щупальцами антенн. Автоматы осторожно поставили его на пол и расступились, пропуская людей. Колоссальная металлическая глыба стояла неподвижно, лишенная лучевых метателей, предварительно убранных автоматами.

Пришедшие снимали скафандры и опять принимали обычный человеческий облик. Впереди, примерно в двух шагах от меня, стоял человек, которого я уже где-то видел.

Он сбросил скафандр, пригладил растрепавшуюся рыжую бороду и поднял руку, чтобы успокоить собравшихся.

– Прежде всего я хочу вам сообщить, – зычно произнес он, – что это автомат земного происхождения. Тем самым отпадает «сенсационная» гипотеза… вторжения, – он взглянул на репортеров видеотронии, большинство которых было занято передачей сообщений на Землю. Ну, конечно, я не ошибся, это был Торборан, известный историк нейроники.

– …Автомат, – продолжал он, – был создан очень, очень давно, во время первых экспедиций на Луну. Кроме того, могу вас заверить, это не серийный автомат, а уникальный экземпляр, сконструированный для специальных целей… Даже в те времена уничтожение всего, что движется по поверхности Луны, не входило в круг повседневных обязанностей автоматов. А теперь твое слово, профессор Воэ, – обратился он к маленькому, невзрачному человечку, который как раз в этот момент вылезал из чересчур большого для него скафандра.

– Уважаемый коллега уже представил меня. Могу добавить, что я лингвист, профессор мертвых языков раннеатомной эры… Вы, конечно, знаете из истории, что до того, как триста лет назад на всей Земле был введен единый нормальный язык, народы говорили на различных языках, которые и сейчас еще можно услышать в старых песнях, – Воэ на минуту замолчал, а так как он вообще говорил тихо, то его трудно было понять. – Чтобы не мучить вас больше, скажу, что слово, которое передавал автомат, было требованием пароля на одном из этих языков. Автомат минуту ожидал ответа, а затем, если его не было, излучал поток энергии…

– …довольно мощный для того времени, – вставил кто-то.

– …поток энергии, уничтожавший того, кто не знал пароля, – и профессор Воэ окончательно замолчал.

– Теперь становится ясным назначение автомата, – снова загремел Торборан. – Он выполнял определенную логическую задачу, разделяя все движущиеся в пределах его действия системы на две подгруппы: первую, элементы которой сообщали пароль, и вторую, элементы которой этого не делали, то есть, по-видимому, пароля не знали. Элементы этой второй подгруппы подлежали уничтожению, и тут начиналась другая, исполнительная функция автомата. Это мы узнали после предварительных исследований. Вывод напрашивается сам собой. Автомат выполнял роль стража. Он просто был ЧАСОВЫМ. Но ведь часовой, если рассуждать логично, должен что-то охранять. Это что-то должно было представлять большую ценность, раз люди пошли на создание столь сложного для той эпохи механизма. И это оставалось для нас загадкой, потому что автомат ничего не охранял! И тут мы должны выразить глубокую благодарность профессору Воэ…

– Но, профессор Торборан, об этом догадался бы любой. Просто мне удалось раньше…

– Не скромничайте, дорогой лингвист. Мне бы это никогда в голову не пришло. Автоматы тех лет были настолько примитивны, что подобное решение показалось бы мне неприемлемым… Но выяснилось, что профессор Воэ был прав. Речь шла о том, чтобы отыскать пароль.

Для современных автоматов это не так уж сложно. Они просто просмотрели примитивную память часового и обнаружили искомое слово… Потом мы передали это слово в качестве ответа на его вызов (этот вызов он повторял беспрерывно, а потом направлял на нас излучатели, которых он был лишен). Так вот, когда мы передали это слово, он ответил каким-то сигналом, и вдруг в глубине котловины что-то сверкнуло. Мы думали, что это новые излучатели и… выслали туда андроидов, но это был обыкновенный взрыв, открывший вход в скальную пещеру. А там, как всегда в таинственных пещерах, мы нашли… сокровище…– Торборан громко рассмеялся, – довольно забавное сокровище… с нашей точки зрения. Представьте себе, – он понизил голос, – десятки стальных баллонов, наполненных кислородом.

– И это все? – разочарованно спросил какой-то молодой светловолосый журналист.

Торборан посерьезнел.

– А ты, молодой человек, думал, что мы найдем золото или драгоценности, спрятанные первыми космонавтами?

– Нет, но…

– Но ты удивился бы меньше, будь это золото. Так как в конце концов, что такое кислород? У тебя его сколько угодно. Ты можешь дышать им под атмосферным или искусственно повышенным давлением, можешь превращать в озон или сжигать в пламени. Потому что есть регенераторы… кроме того, его можно привезти с Земли в любом количестве… Но, видишь ли, пятьсот лет назад, когда был создан часовой, космонавты умирали на Луне, если кончался кислород… Чаще всего умирали именно из-за этого. А тут, подумай, такой склад и десятки баллонов. Разве это не сокровище?

– Кислород, понимаю. Но, в таком случае, зачем часовой? – снова спросил тот же блондин.

– Да, ты этого не понимаешь. Нам вообще трудно это понять. Они прятали кислород друг от друга…

– Как? Одни космонавты от других?

– Да.

– И они не дали бы его другим, даже если бы те умирали?

– Ну, нет. Речь идет обо всем складе. Он принадлежал одной группе людей, и только они могли им распоряжаться.

Они знали пароль…

– А другие?

– Другие не знали.

– И часовой должен был их уничтожить?

– Да. Если бы им вздумалось забрать этот склад.

– Нет, часовой никогда никого не уничтожил. Только селеноход Роба. Заряд лучевой энергии был у него ограничен. Нам удалось высчитать, сколько ее было вначале..

– Значит, те, другие, его не нашли, не напали на след. Ведь след, однажды оттиснутый в лунной пыли, сохраняется веками…

– Там не было пыли. Только голые скалы. А может они никогда и не искали этого склада…

– А те, что построили часового?

Торборан пожал плечами.

– В этом районе высаживались разные экспедиции. Некоторые не вернулись… Видимо, одна из них спрятала запас кислорода и поставила часового…

– Странные это были времена и странные люди, – сказал блондин.

– Может быть, и странные, – теперь Торборан говорил тихо, – но благодаря им мы сейчас находимся на Луне… и не только на Луне…

Он взглянул на опрокинутый, теперь уже безвредный параллелепипед, взял свой скафандр и вышел из зала.