Электронная библиотека » Константин Калбазов » » онлайн чтение - страница 4


  • Текст добавлен: 2 августа 2014, 15:18


Автор книги: Константин Калбазов


Жанр: Попаданцы, Фантастика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– Тогда слушайте приказ, – вяло отмахиваясь от докучающего ему медикуса, все еще слабым голосом продолжил он. – Усадьбу от посторонних очистить немедленно. Всех за ворота. Оставить только холопов, да в количестве необходимом, не более. Измайлов, то твоя забота.

– Слушаюсь, государь.

– Охрана усадьбы на тебе, Волков.

– Слушаюсь, государь.

– Вязов, ты возьмешь под охрану сам дворец и мою спальню.

– Слушаюсь, государь.

– Немедля обговорить с медикусом, кто потребен для созыва консилиума, и всех доставить без промедления. Банин, займешься ты.

– Слушаюсь, государь.

– Иван, передашь господам тайному совету, что до моего выздоровления управление государством возлагаю на них, как оно и было с началом болезни. И еще на тебе общее командование. В усадьбе собрались персоны именитые, в последнее время привыкшие указывать, как быть, даже мне, раскудрить их в качель. Но вы, господа офицеры, просто помните, кому давали присягу на верность и крест в том целовали. Ничего не бойтесь. Я уж был за гранью, но Господь не попустил. Так что я с вами, поживу еще, не сомневайтесь. Пображничали мы, братцы, покуролесили, пора и честь знать. Пришло время послужить матушке-России. Для того мне поначалу нужно на ноги встать. С хворью мы с медикусами справимся, никуда она, клятая, не денется, а остальное от вас зависит. Ступайте.

Глава 3
Первые шаги

Утро было звонким и чистым. В окна, даже через плотные шторы, коими они были прикрыты, пробивался солнечный свет, отчего глаза слегка побаливали. Все за то, что на дворе нынче ясный и безоблачный день, а с ярко-голубого неба на укрытую снегом землю взирает ласковое солнышко. Тепла от того никакого нет, но зато сердце переполняет радость.

А что до звонкого… Так ведь иначе и не скажешь. Все разноголосые певуньи сейчас подались в теплые края, но зато воробьи чирикают без умолку. Парочка даже забралась на подоконник окна его спальни и гомонит непрестанно. Но это не раздражает, а даже наоборот, греет и дарит покой.

А может, все дело в сне. Какой он видел сон! Просыпаться не хотелось. Ему приснилась Наталия. Она была в цветастом сарафане, просторном и легковесном, с платочком, увязанным по-простому, словно и не царского роду, а крестьянка, веселая и беззаботная. Ох как она его ругала! Называла несносным мальчишкой, удумавшим невесть что, решившим сдаться и искать утешения у нее на груди. А ведь неправильно это, потому как он муж и ему полагается быть сильным, а не прятаться за девичью юбку.

Благодарила какого-то Сергея Ивановича за то, что тот наставил на путь истинный ее братца, неразумного и непутевого. Мол, воротил глупенького с полдороги. Просила присмотреть за Петрушей, ее душой и отрадой, оборонить от бед и напастей.

Видел он и этого Сергея Ивановича. Потешный дядька. Толстый и грузный, куда Андрею Ивановичу Остерману. А лицо… Щеки отвисшие, нос пимпочкой, глазки маленькие. Помнится, английский посланник подарил Петру пару щенков выведенной в их стране породы, бульдогами прозываются, так Сергей Иванович, не в обиду ему будь сказано, ну больно уж на него походит. Смех, да и только.

Но как ни забавно он выглядел, как ни странно был одет – слишком просто, без шитья дорогого, кружева и иных излишеств, отчего-то по-настоящему над ним потешаться не хотелось. Наоборот, возникло желание поговорить с ним, порасспрашивать и даже… обнять, припав к широкой груди, и расплакаться на ней благодарными слезами. С чего бы это, ведь не сделал тот ему ничего доброго. Хотя и не отпускало ощущение, что встречались они. Опять же сестрица сказывала, что тот оказал ему услугу неоценимую. Но отчего так – на ум ничего не приходило, хоть головой об стену бейся.

Хотел было поговорить. Растормошить. Но дядька лишь улыбнулся и отошел в сторону. Только и сказал, что еще наговорятся, а вот сестрица не всякий раз в гости захаживает. А потом исчез, истаял, оставив его и Наталию наедине. Ох и наговорились они. От души. Ну совсем как в былые времена, когда она по ночам прибегала к нему и они, укрывшись одним одеялом, чтобы никто не застал, болтали до самого утра.

Вот какое это было радостное и светлое утро. А еще он вдруг ощутил, что жар отступил. И пустулы, язвы оспенные, не так зудят. Не иначе как в ту ночь миновал кризис, и он сейчас пошел на поправку. Хм… Это еще что за словечко такое в голове возникло? И что оно значит? Так то и значит, что излом в болезни случился. Это, наверное, ему учителя сказывали, да он позабыл, а вот теперь вспомнил.

А ночка та веселая выдалась. Ор такой стоял, что мама не горюй. Какими только карами преображенцев ни стращали. Казнью лютой грозились. Требовали, чтобы немедля допустили до государя. Остерман, лиса, громче всех орал, не верил, думал, Долгоруковы его опять обвести вокруг пальца хотят. Ведь было уж, когда болезнь от него да от других скрыли. А тут всем Иван распоряжается. А кто он есть? Долгоруков и есть, сын Алексея Григорьевича, пуще иных в этом деле измазавшегося и стремящегося стать тестем государя.

Пришлось внести коррективы (о, еще одно слово мудреное!) в первоначальные распоряжения, так как даже словам медикуса не поверили. Остерман и митрополит прямо кричали о намерении Долгоруковых осуществить подмену. Мол, не вышло с поддельным тестаментом, так они вон что удумали. Ведь императора соборовали и смерть зафиксировали. Про тестамент Петр сразу на ус намотал, что с того, что безусый пока.

Велел впустить господ из тайного совета, хоть и худо ему было несказанно. Нельзя было иначе. Как видно, в подмену поверили сразу и все. Даже Долгоруковы, считая это делом рук Ивана. Поначалу-то они вопили ничуть не слабее противников. Но как только сориентировались, тут же начали противиться желанию взглянуть на императора. Мол, вьюноша с того света вынулся, а его опять хотят в могилу свести.

Вот только при виде больного, со страдальчески горькой ухмылкой, но живого императора Долгоруковы опешили ничуть не меньше остальных. Окинул он их тогда внимательным взглядом, а потом глянул на Ивана. Тот все понял и, уже не церемонясь, при поддержке гвардейцев попросту выставил всех вон, не считаясь ни с возрастом, ни с положением, ни с родством. Лихо так выставил, в одночасье.

Ваня, Ваня, что же ты за человек такой? Разузнал Петр о тестаменте. Все доподлинно выяснил. Да тут и трудов особых не было. Просто поинтересовался у Василия, которого теперь, как талисман, как крест нательный, собирался при себе держать неотступно. Вляпался-таки друг и фаворит. Подпись Петра на документе подделал, да еще и выкрикнуть успел, мол, вот завещание императора, прочащее на российский престол невесту государеву Катерину, сестру самого Ивана, выходит. А теперь любой приказ с полуслова, с полувзгляда выполнить готов.

Оно вроде и понятно все. Тем более документ Василий сумел раздобыть и передать государю. Да только рубить сплеча Петр не спешил. Тут нужно все обмозговать, остыть, выздороветь, чтобы голова светлая, а не в дурмане, и только потом решать, как быть. Жизнь, она по-разному может диктовать.

Вот взять хотя бы Меншикова Александра Даниловича. Ведь на что человек преданный деду был, а и то умыслил извести дитя императора от полюбовницы, дочери молдавского господаря. О безопасности своей беспокоился. Заговор учинил. Узнал бы дед, и не сносить шельме головы. Но против самого государя даже в мыслях никогда не держал. Живот был готов в любой момент положить.

Вот и Ванька, может, все больше из опасений. Хотя плаха по нему плачет. Это же додуматься надо – воспользоваться тем, что почерки их схожи, и подпись императора подделать. И за куда меньшее головы лишались. Было дело, забавы ради Петр и сам поощрял такие проказы. Несколько указов так и прошли за подписью Долгорукова, а не Петра. Теперь-то он понимает, что забава дурная была, но сделанного не воротишь.

Ванька, паршивец, заигрался. А ну как все же руку правую отрубит? Нет, второпях решать не стоит. Без верных людей не удержаться, а у него таких и нету. Деду оно куда как проще было, с его потешными. Почитай все сподвижники вышли из преображенцев да из семеновцев. А у него такого задела нет. Даже товарищей по детским играм не имеет.

А может, оставить все как есть? Пусть идет как идет. Женится на Катьке, как и обещал. Ну возьмут Долгоруковы силу. Зато ему покойно будет. Прислушался к себе и понял, что от одной только мысли о том яриться начинает, да так, что чаще задышал. Нет, не смирится он с тем, чтобы им вертели как хотят. Он император! Он! И другому не быть!

Дверь отворилась, и в спальню вошел Василий с подносом. Медикус сказывал, что больному надлежит хорошо питаться, чтобы иметь силы для борьбы с недугом. Да только аппетита у него все эти дни не было. Понимал, что надо, потому и через силу запихивал в себя. Но тут вдруг почувствовал, что от запаха исходящей паром каши рот наполнился слюной, как будто там родник какой забил. Да резво так, аж руки от нетерпения затряслись.

Василий с блаженной улыбкой смотрел, как государь уминает кашу, запивая горячим сбитнем. Он стоял в шаге от кровати, на глаза не лез, но Петр все равно заметил, как тот мелко крестится и одними губами шепчет благодарственную молитву. Иное дело, что виду не подал. Пусть их интригуют и притворяются, народ его любит, и любовь эта дорогого стоит. Она стоит того, чтобы жизнь свою положить на службу простому люду.

Потом была уже привычная и опостылевшая процедура протирания. Несмотря ни на какие старания, рубцы обещали остаться знатные. Так ему и надо. Господь поставил его о народе заботиться, а он предался греху и забавам, про долг свой позабыв. Портреты прикажет писать без прикрас, каждый рубец обозначат, чтобы потомкам наука, не след забывать о тех, кому служить обязан по воле Божьей.

– Государь Петр Алексеевич, там до вас князь Долгоруков Алексей Григорьевич просится, – когда с медицинскими процедурами было покончено, доложил Василий.

– Что, медикус, дозволяешь посетителей принимать? – Петр вопросительно взглянул на протиравшего спиртом руки немца. – Ты не волнуйся, коли нельзя, так прямо и сказывай. Воля твоя, как моя, исполнена будет, и никто поперек слова не скажет.

– Фаше феличестфо, болеснь отступила. Потому беды большой не будет, коли фы станете принимать посетителей, но прошу фас, не утомляйтесь сильно. Фы фсе еще слабы.

– Не буду. Обещаю. Вот только одного до себя и допущу. Слышь, Василий, коли кто еще захочет, так на завтра назначай.

– Слушаюсь, государь-батюшка.

Долгоруков ждать себя не заставил. Явился тотчас, едва ему соизволение передали. Влетел как оглашенный, с выражением такого неземного счастья на лице, что не иначе как благодать Божья снизошла на него. А вид-то слащавый и приторный. Лизоблюд, раскудрить твою в качель. От таких чаще всего удара в спину жди. Если не сами, так к другим перекинутся вмиг, про долг и честь позабыв. Нет им веры, никогда не было и не будет.

Но этот как раз из тех, что за своей слащавостью звериный оскал прячут. Так что с ним вдвое аккуратнее нужно. Наверняка испугался и пришел страховкой обзавестись, а то опять государь засобирается осиротить своих подданных – и как тогда ему быть? Однажды Господь не попустил, а ну как вдругорядь не повезет? Опять же малец норов изволил показывать, даже сына родного против отца настроил. Всех от себя удалил, да не абы как, а силу применив открыто. Режутся у волчонка зубки, эдак и до беды недалеко.

– Свет мой государь Петр Алексеевич! Как здоровье твое драгоценное?

– Благодарствую, Алексей Григорьевич, теперь много лучше. А как впредь стану во всем слушать медикуса, так и вовсе вскорости на ноги поднимусь.

– То дело хорошее. А то лебедушка наша, невеста твоя, вся сердечком изболелась, на тень бестелесную похожа, вся измаялась, денно и нощно поклоны земные бьет, у Господа нашего здоровья для тебя вымаливает.

– Передай, что со мной все в порядке. Скоро здоров буду.

– Так, может, я призову ее, Петр Алексеевич? Она туточки, в карете за воротами. На двор гвардейцы не пустили, – нарочито подпустив в голос обиду, закончил он.

– Пустое, Алексей Григорьевич, – сделав вид, что не обратил внимания на факт недопущения на двор княжьей кареты, начал отнекиваться Петр. – Хворь из меня вся еще не вышла, не приведи господь, приболеет Катерина, так потом ввек себе не прощу. Вот поправлюсь, тогда и повидаемся. И ты держись подальше от хворого, твоя жизнь для государства Российского еще ой как понадобится.

– Да я за-ради тебя, Петр Алексеевич, хоть в огонь, хоть в воду.

– Верю. Оттого и прошу беречься. Мне без моей правой руки несподручно будет, так что даже кашлянуть не моги. То повеление мое. Слышишь ли?

– Слышу, государь. Как ты велишь, теперь пуще прежнего беречься буду.

– Спасибо за понимание и поддержку, Алексей Григорьевич. С делами государственными без меня справляетесь ли?

– С Божьей помощью и с твоего благословения, Петр Алексеевич.

– Стало быть, все хорошо?

– Это с какой стороны посмотреть, государь. Как с одной, так вроде все слава богу. А как с другой… Ты выздоравливай, Петр Алексеевич, – словно спохватившись, что сболтнул лишнего, оборвал себя на полуслове князь.

Вот же шельма. Чувствует, что в ту ночь переусердствовал, затеяв венчание с хворым и страдающим от болезни императором. Долгоруковы тогда на семейном совете постановили обвенчать находящегося при смерти Петра и Екатерину Долгорукову, ссылаясь на то, что церковь такие браки не запрещает. В усадьбе на тот момент посторонних не было, Иван привел две роты преображенцев, которые денно и нощно охраняли дворец. Вот и решили окрутить. Не вышло. Петр из упрямства и обиды согласия своего перед священником не дал, а там и спасительное забытье. А потом Остерман прорвался-таки в усадьбу. Одним словом, завертелось, и ничего у них не срослось.

После уж вдруг воскресший государь, все еще будучи на смертном одре, волю свою явил, да так, что все диву давались. Словно подменили мальчонку. Словно и не Петр это. Но в том, что тут нет никакой подмены, никто не усомнился. Мудрено такое устроить. Как видно, заглянув за край, государь сильно изменился, а может, благодать Божья на него снизошла. То не смертным ведать.

Как бы то ни было, а перемена была столь разительна, что Долгоруков, вдохновитель и голова последних событий, не мог не испугаться. Вопрошая себя, он всякий раз приходил к одному выводу – живой Петр Долгоруковым не нужен, ибо опасен. А Ванька, бездарь безмозглая, будто не понимает ничего.

Разъяснить бы ему, оболтусу, да хоронится он от отца и дядьев, чтобы, не приведи господь, ни на что не сподвигли. Даже на заседания верховного тайного совета не ездит. Дурак! Позабыл в своем порыве о том, что сам же тестамент подделал, да еще и при свидетелях им потрясал. Хорошо хоть дядька его, Василий Владимирович, удержал голову неразумную и не дал настоять на той бумаге. Кстати, судьба ее неведома. Пропал документ. И это страшило пуще всего.

Но раз уж так-то сложилось, то нужно бы дожать свадебку-то. Только теперь нахрапом не получится. Теперь тоньше нужно. Петр опасен, но его все еще можно обвести. А там, как только Катька понесет, можно и вопрос решать. Все едино кто будет – мальчик ли, девочка. То уж не важно, главное, что кровиночка. Даже если помрет дитя во младенчестве, что с того, законная императрица Екатерина Вторая, просим любить и жаловать. Баба на престоле, эка невидаль, было уж и снова повторится. А Катька его воле подвластна, да и не станет она роду своему вредить.

– Чего же ты замолчал, Алексей Григорьевич? Сказывай все, раз начал, – решил подбодрить князя Петр.

Все одно вопроса этого не избежать. Мало того, нужно обозначить свою позицию уже сейчас, чтобы время вынужденного бездействия не обернулось против него.

– Да стоит ли, Петр Алексеевич?

– Говори.

– Послы иностранные опасения высказывают. Опять же торговлишка с иноземцами хиреть начала. Союзники на сторону посматривают, боятся, что не сможет Россия им стать крепкой опорой в делах государственных.

– И ты говоришь – все слава богу?

– Так беда еще не приключилась, но настроения смутные.

– Отчего напасть такая?

– Все обеспокоены делами на престоле российском.

– Чего тут беспокоиться? Болезнь на убыль пошла, император на престоле. Иль не доводят до всех, как здоровье мое?

– Как не доводить. Всенепременно. Но случившееся с тобой сильно всех взволновало. Вон какую силу твое государство взяло, вся Европа затаив дыхание смотрит в нашу строну и волнуется оттого, что тут смутные времена могут наступить. А все из-за болезни твоей тяжкой. А ну как беда случится, а наследника законного нет. Всяк на себя одеяло потянет. Тут такое может начаться…

– И как всех успокоить? Тестаментом озаботиться да объявить на весь свет, чтобы покой в умы внести?

При упоминании злосчастного документа князь все же дал слабину и самую малость переменился в лице. Но как ни краток был этот миг, Петр все же заметил перемену.

– На мой взгляд, это может быть опасным, государь. А вот коли подле тебя появится вторая половинка, да дите народится, тут уж не только Европа, но и народец наш российский в покой придет.

– Стало быть, опять сватаешь. Вот что ты за человек, Алексей Григорьевич? Ведь обручился я с Катериной, слово императора дал, а ты все торопишься. Иль моему слову веры уж нет? Так ведь кабы не хворь, со мной приключившаяся, то я уж был бы женатым, а там, глядишь, ты бы уж о внуке подумывал.

О том, что эта невеста была уже второй и однажды Петр от слова своего отступился, лучше не поминать. Хотя об этом никто и не забудет. Но с другой-то стороны, дело и впрямь к свадьбе шло, не без давления тайного совета, в частности Долгоруковых и Голицыных, представлявших там большинство, но шло.

– Твоя правда. Да ведь не только о кровинушке своей думаю, сердечком о тебе изболевшейся, но и о России-матушке. Потому как, кроме того что отец, я еще и муж государственный, и долг служения для меня превыше всего.

– За то и ценю тебя, Алексей Григорьевич. Оттого и полагаюсь на тебя, как на батюшку, коего и не помню вовсе. Что же касаемо свадьбы, не беспокойся, все будет по уговору и в назначенный день.

– Так в какой день-то, Петр Алексеевич? – растерянно проговорил Долгоруков, явно ничего не понимая.

– Как и условились. Девятнадцатого января. Я, как на ноги встану, перво-наперво хочу поехать по святым местам, поклониться и Господа нашего возблагодарить за чудесное исцеление, потому как только волею Его и жив. А там и делами государственными займусь. До той же поры все мои помыслы только к Господу нашему направлены будут.

– То ты верно решил, Петр Алексеевич.

– Прости, Алексей Григорьевич, устал я.

– Уже ухожу.

– Да, медикус говорит, что через пару дней хвори во мне не останется. Хоть и слаб я еще, но не передашь ли Катерине Алексеевне, чтобы навестила меня послезавтра?

– Обязательно передам, Петр Алексеевич.

Вот и славно. Не сказать, что опасения Долгорукова удалось развеять полностью, но, с другой стороны, он сдуру столько наворотить успел, что тут никак невозможно сыграть так, чтобы он вовсе успокоился. Но уж год Петр отыграет по-любому, а вот как оно дальше будет, то время покажет. Может, и придется жениться на Катьке, а может, все по-иному разрешится. Тут удержаться бы, не скатиться под кручу.

Хотя состояние его значительно улучшилось, беседа с Долгоруковым измотала сильно. Вероятно, сказалось напряжение. Тут ведь как, Долгоруковым и попускать никак нельзя, но и подозрений вызвать не моги. Крыса, загнанная в угол, вполне может напасть на кота. Род этот старинный и влиятельный, в том числе и его, Петра, стараниями, сегодня большую силу взял. Решат, что Петр им предпочтительнее мертвый, так удавят и не поморщатся.

Что с того, что на подворье две роты преображенцев, это еще не вся армия и даже не вся гвардия. Бросят клич, мол, царя-батюшку в заточении держат аспиды проклятущие, и пойдут гвардейцы против своих же братьев, уверенные в том, что долг свой исполняют. А там в сумятице… Слабому да хворому и малости хватит…

Но и слишком много воли Долгоруковым тоже давать нельзя. Хотя… Кто там сейчас против них? Остерман и Головкин. Двое из восьми. Нет. Трое. Ванька вроде как искренне принял сторону Петра. Но и к этим двоим не пристал. Однако против остальных они объединятся. Итак, трое. Да и тут не все однозначно. Помнится, Дмитрий Михайлович Голицын состоял в переписке с опальным светлейшим князем Меншиковым, ныне покойным. Известие о его смерти пришло как раз перед болезнью. Долгоруковы же непритворно ненавидели Александра Даниловича…

Нет. Не потянуть ему такого дела. Ни опыта, ни возможности. А вот у Остермана и то и другое в наличии имеется. Нужно будет с ним обязательно встретиться. Он, конечно, тоже себе на уме, но, с другой стороны, понимает – он может быть первым лицом при императоре. А вот Долгоруковы, старинный княжеский род, могут повернуть и измыслить все по-иному…

– Петр Алексеевич, лекарства пора принимать.

Появившийся в спальне Василий сбил с мысли. Но Петр был даже благодарен за это. Голова шла кругом от той каши, что сейчас в ней закипала. Куда ни кинь – всюду клин, словно и не на престоле он, а во вражеском стане находится. Как же оно раньше-то было? А так и было. Просто за постоянными охотами да забавами ничего не видел, а теперь будто пелена спала. А толку-то?

Медикус, зар-раза! Да что же у тебя все настойки такие противные на вкус?! Словно дерьма туда намешали. Однако, несмотря на отвращение, Петр выпил все, стоически перенося неприятные ощущения. А потом пришел сон. Медикус говорит, что это для больного сейчас первейшее лекарство. Может, так, а может, и нет, да только сон для юного императора был единственным спасением от тяжких дум.

Ему опять приснилась сестрица Наталия. Снова они были веселы и беспечны. Говорили много, обо всем и ни о чем. Петру и не нужен был ее совет, только бы слышать ее голос да звонкий смех. Такой звонкий, что вешние ручьи позавидуют.

Опять видел этого загадочного Сергея Ивановича. Сестрица, глядя на него, потупилась и горько вздохнула. Было видно, что он хотел заговорить, но потом только тепло улыбнулся, махнул рукой и истаял. Наверное, опять решил не мешать встрече двух родных сердец. Виноватым он себя чувствует, что ли? А в чем вина-то, коли Петр его раньше и не знал вовсе?


В указанный день, как и обещался, Петр допустил к себе Екатерину Долгорукову. Сделал это, только чтобы сдержать свое слово, и тем не менее встретил ее тепло. Тому виной Василий, ставший личным денщиком императора, для чего был занесен в списки Преображенского полка, сверх штата, с положенным жалованьем. По его словам, девушка чуть ли не дни напролет проводила в церкви, вымаливая государю выздоровление. Причем делала это по велению сердца, а не по воле родителя. Этим своим поведением она заслужила любовь и одобрение черни, неизменно провожавшей ее возок крестными знамениями.

Ну и как не быть к ней ласковым? Ясное дело, она стояла в подвенечном платье перед постелью умирающего Петра и умоляла его жениться на ней, а потом на пару с Ванькой просила подписать тот самый злосчастный тестамент. Да только тогда она под дудку отцовскую да дядьев плясала, а вот в церковь своей волей пошла. Может, и винилась перед Господом за содеянное.

Проводив девушку, Петр затребовал к себе Остермана. То особого подозрения не вызовет. Всем ведомо, что император души не чает в своем наставнике, хотя и не часто его слушает. Однако на этот раз, без посторонних ушей, все было по-иному.

– Андрей Иванович, как думаешь, долго ли мне осталось?

– О чем ты, Петр Алексеевич? Медикус утверждает, что болезнь отступила окончательно. Еще несколько дней, и ты будешь абсолютно здоров.

– Не о том я. Хворь, волею Господа, покидает мое тело, но, боюсь, теперь приходит пора воздаяния за мою глупость младую. Увлекся я охотой и праздностью, не слушал тебя, а тем временем Долгоруковы все под себя подмяли. Любезничаю с Алексеем Григорьевичем, а ведь чуть не за главного врага его почитаю.

– Но он сказывает по-иному. Мол, и в чести, и обручение с Екатериной ты подтвердил. Говорит, что свадьба через год.

– А что мне остается? Как вспомню, сколь много его стараниями глупостей наделал, так боязно становится. Ведь сам же ему влияние немалое в руки дал.

– В том ничего страшного нет, государь. Ты и сам говоришь, то только по младости лет. А кто молодым не ошибался? Но Господь в мудрости своей тебя не оставит, в то верю всем сердцем.

– Андрей Иванович, как только встану на ноги, я отправлюсь по святым местам, возблагодарить Господа нашего за чудесное исцеление. Знаю, болен ты, ногами маешься нещадно, но прошу тебя превозмочь болезнь. Всю полноту власти касаемо внутреннего управления и внешних дел, за небольшими исключениями, я оставлю на тайный совет, а кто там во главе, тебе объяснять не надо. Остаетесь только ты и Головкин против своры. Но есть еще и Голицын Дмитрий Михайлович. Он, в отличие от своего брата, еще не полностью к Долгоруковым перекинулся, тому подтверждением и его переписка с покойным Александром Даниловичем. И то, что Долгоруковы мне о том поведали, ему доподлинно известно. Иван Долгоруков, мнится мне, в тайном совете человек лишний и вредный, потому как, хотя и верен мне, делами не хочет заниматься никоим образом. Да и насколько его хватит против родни – непонятно. Его я оставлю при себе, а вот на его место прочу Ягужинского. Птенец гнезда деда моего, ловок и умен, а главное, будет тебе в совете поддержкой и опорой.

– Я понял, Петр Алексеевич.

– Вот и ладно. Сколько меня не будет, то мне пока неведомо, но, думаю, долго. Не поддавайся, Андрей Иванович. Гони от себя хворь и хандру. Коли отступишься, один я останусь. Ни Головкина, ни Голицыных мне к себе не перетянуть, малоопытен я в делах этих.

– Выдюжу, Петр Алексеевич, не сомневайся.

– Кстати, до меня слушок дошел, что у Катерины Долгоруковой до меня ухажер был. Какой-то иноземец. Поговаривают, она, пока меня не встретила, даже бежать с ним хотела. Ты, часом, ничего о том не слышал?

– Прости, Петр Алексеевич, но, признаться, я и понятия не имею, о чем идет речь.

Молодец немец-перец-колбаса. Если и в курсе про Катькины дела, а это, скорее всего, так и есть, то держится вполне пристойно. А если и впрямь ничего не ведает, то, никаких сомнений, он того иноземца найдет и по новой воспалит сердце влюбленного. Можно ли так с девушкой, которая за здравие твое денно и нощно молится? А почему бы и нет? Как еще отблагодарить за такое? Помолиться в ответ? А не лучше ли сделать счастливой в браке с любимым? Да, пожалуй, это будет правильно. По-божески.

– Ну не знаешь и не знаешь. Ты прости меня, Андрей Иванович, устал я что-то.

Устал? Да не сказать, что так уж и сильно. Болезнь отступила, здоровый сон, обильное питание, настойки эти, чтоб им вместе с медикусом… Все это вполне благотворно сказывалось на его самочувствии, а потому отдых побоку. Дел невпроворот. Бежать нужно из Москвы. Бежать как можно быстрее, пока опять не взяли в оборот.

– Василий, а где Иван? Что-то я его уж дня три как не дозовусь, – едва только денщик появился в спальне, поинтересовался Петр.

– Так известно где. Бражничает да куражится. Сказывают, опять к Никите Юрьевичу Трубецкому наведывался со товарищи. Пока ты плох был, Петр Алексеевич, так вроде попритих Иван-то, а как полегчало тебе, так снова за старое принялся.

В груди что-то екнуло. Что-то знакомое и радостное. Эх, сейчас бы покуражиться, заздравный кубок поднять, девку какую приласкать, выкурить трубку доброго табаку – на охоту. Вот именно так, все и сразу. Но радостное возбуждение как появилось, так и опало, блеск в глазах сменился задумчивостью.

Ох, Ванька, Ванька, ума в тебе ни на грош. То ли дурости полна головушка, то ли не знаешь, к какому берегу пристать, и от родни хоронишься, и сюда носу не кажешь. Все же верно решил, нечего тебе делать в тайном совете. Оно, может, императору лично и предан, да только одной преданности мало. Нужно еще и делами заниматься, а ему за увеселениями да бражничаньем некогда голову поднять и осмотреться. Может, гнать его? Нет. Нельзя. Не на кого опереться. И потом, хотя бы одного Долгорукова потребно при себе держать, все родне лишняя надежда, что не все так худо.

Странно, и откуда мысли-то такие? Петр постарался присмотреться к себе самому и хоть что-нибудь понять. Раньше все было ясно и понятно, люди делились на тех, кто с ним в забавах, и тех, кто хотел его от тех забав оторвать. К последним относились Остерман и Долгоруковы, и веяло от них скукой несусветной. Особняком была только Лиза.

Сейчас же он отчего-то людей стал перебирать, как плоды, выискивая те, что паршой побиты или с гнильцой. И таких, у кого не было изъяна, он больше не видел. У каждого что-то да было. И потом, смотрит на человека и оценивает его всячески, присматривается, словно понять хочет – а будет ли от того польза?

– Вот, значит, как, – задумчиво произнес Петр, глядя на своего денщика. – Василий, а сыщи-ка ты мне обоих. И Ивана, и Никиту.

Не сказать, что распоряжение Петра не удивило Василия. Тот даже как-то подозрительно взглянул на императора. Видать, знает, что и сам Петр бывал в увеселительных наездах в дом генерал-майора и кавалергарда Трубецкого. Ну да пусть думает как хочет. Главное, чтобы дело свое знал и исполнял незамедлительно. Он, конечно, Василию благодарен за то, что тот оказался рядом в ту ночь, но держать при себе за прошлые заслуги никого не станет. Потому как для службы потребны не только преданные и любящие, но еще и расторопные.

Появилась одна мысль. Оно, конечно, может выйти и так, что Петр ошибся. Ну конечно, ошибся. Баба трусливая и безвольная. Ванька жены его открыто домогается, при товарищах, чуть в окошко хозяина дома не выбрасывает, а тот разве только носом не шмыгает. Ой ли? А все ли так, как мнится? Трубецкой, он не глуп. То, что робел и не мог дать отлуп Ваньке, так тут ясно все. Мало кто может воспротивиться любимцу императора, обласканному и пользующемуся доверием, оттого и своевольничающего безудержно. Эвон Бутурлин, науськанный Лизкой, встал ему в пику, и где он нынче? А в опале. Переведен по службе в украинскую армию…

Вот же диво дивное. То трое суток сыскать не могли, а тут и заскучать за думами не успел, как Ванька предстал пред ясны очи императора. Ну как предстал, ожидает, шельма, когда призовут. Петр призадумался над этим обстоятельством. Нет, не призывал он Ивана. Так, время от времени поинтересуется, мол, где он, без огонька, без надобности. А как потребовался, так сразу сыскали. Молодец Василий, видать, не ошибся в нем. Не сам ведь бегал, государь в любой момент призвать может, но сумел все толково организовать. Богата на таланты русская земля, ох богата.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 3.5 Оценок: 13

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации