Текст книги "Внимание! Это ирония, местами переходящая в сарказм"

Константин Костенко
Внимание! Это ирония, местами переходящая в сарказм

(Фантастическая повесть для театра с оптимистическим финалом)

2022 год

День. Кабинет заведующего спецлабораторией.

Входят двое: завлабораторией Юрий Олегович Долгоносик (51 год) и Сергей Андрианович Вихоткин (37 лет), майор разведки.

Долгоносик. Нужно будет внедриться в их среду, Сергей Андрианович, перенять свойства. То есть стать одним из них. Сможете?

Вихоткин. Постараюсь, Юрий Олегович.

Долгоносик. Вы уж постарайтесь. Произошла катастрофа, Сергей Андрианович, всё пошло не так, как мы задумывали, но эксперимент продолжается. Мы продолжаем изучать этих людей, но это взгляд, как говорится, сторонних наблюдателей, а мне требуется, чтобы кто-то мог передавать сведения изнутри. Для этого я и попросил ваше руководство кого-нибудь откомандировать. Вы ведь знаете, мы тесно сотрудничаем с вашей структурой.

Вихоткин. Да, знаю.

Долгоносик. Во все времена, Сергей Андрианович, военные и ученые мужи шли рука об руку. Так двигался прогресс. Мне порекомендовали вас. Сказали, вы один из лучших.

Вихоткин. Надеюсь.

Долгоносик. Вам уже знакома история вопроса?

Вихоткин. В общих чертах.

Долгоносик. Около двух лет назад нашей лаборатории дали задание: вывести особый сорт человека. Начисто лишенного иронии. Почему? – спросите вы. В целях безопасности, Сергей Андрианович, предохранительная мера.

Вихоткин. Знаю.

Долгоносик. Хотелось довести состояние общества, его ценностную и нравственную основу до определенного состояния и всё это надежно законсервировать. Надолго, желательно навсегда. Само собой, всё для блага людей, как же иначе. Так планировали там, наверху. Предполагалось, что выведенный нашей лабораторией тип человека будет в необходимой мере серьезен, безукоризнен, с устойчивыми мировоззренческими установками… Ирония ведь всё способна подтачивать на корню, вы же понимаете.

Вихоткин. Согласен.

Долгоносик. Поэтому и хотелось, сделать такого человека, который бы свято и в течение длительного времени чтил всё, на чем базируется общество. Такие категории, как мораль, государство… Не хотелось бы, чтобы всё со временем было цинично обсмеяно, Сергей Андрианович.

Вихоткин. Понимаю, Юрий Олегович.

Долгоносик. Ведь как это бывает. Сегодня ирония, завтра глумливый смех, шутки… Послезавтра сомнения, придирки… И вот всё рушится и ломается. Где корень всего этого?

Вихоткин. В иронии?

Долгоносик. Совершенно верно. Теперь-то вы понимаете, какой злостный компонент мы должны были удалить из нашего нового человеческого типа?

Вихоткин. Всё понятно, Юрий Олегович. Полностью с вами согласен.

Долгоносик. Но, к сожалению, не так просто делается то, о чем легко говорится. Как удалить из человека иронию? – спрошу я вас.

Вихоткин. Ну, вы же все-таки сделали.

Долгоносик. Извините меня, Сергей Андрианович, но это не аппендикс, не грыжа. Скальпелем так просто не отсечешь.

Вихоткин. Вы, кажется, покопались в мозгах какого-то писателя.

Долгоносик. У вас верные сведения. Я и мои сотрудники пошли следующим путем. Мы подумали: а не найти ли нам для начала экземпляр, над которым природа уже достаточно потрудилась? То есть пойти, как говорится, от готового продукта.

Вихоткин. Разумно.

Долгоносик. И такой человек обнаружился.

Вихоткин. Щекатурский?

Долгоносик. Мне нравится, что вы так хорошо осведомлены.

Вихоткин. Пришлось.

Долгоносик. Совершенно верно. Иван Станиславович Щекатурский, писатель-реалист, убежденный марксист и государственник. Лауреат Сталинской и Ленинской премий и автор нашумевших в свое время книг: «Огнедышащий зверь», это о сталеварах, и эпическая поэма «Ночной звонок в ЦК партии». Читали?

Вихоткин. Не довелось.

Долгоносик. Мне, откровенно говоря, тоже. В полном объеме, имеется в виду. Исключительно в научных целях пролистал страниц тридцать. Ужасная революционная тягомотина, между нами говоря.

Вихоткин. Бывает.

Долгоносик. Но это было только на руку. Как нам стало известно, Иван Станиславович всегда был настолько серьезен, что это, пожалуй, доходило до аномалии. Мы узнали, что ни разу не было замечено, чтобы он смеялся или шутил. То есть, как вы понимаете, ирония в мозгах этого мастера реализма даже не ночевала.

Вихоткин. Интересный случай.

Долгоносик. Нашли его, уговорили пожить у нас при лаборатории. Это уже был довольно почтенного возраста дедуля.

Вихоткин. Девяносто семь лет, кажется.

Долгоносик. Да, и всё было совершенно так, как нам описали: ни юмора, ни иронии. Мало того, с годами это усилилось и обострилось. Его серьезность перетекла в злобную желчь и перманентную сварливость. Ох, и пришлось же нам с ним повозиться!

Вихоткин. Представляю.

Долгоносик. Обследовали мы его в течение года. Пытались доискаться: с чем же связано отсутствие у него иронии. С особенностями обмена веществ, со строением мозговых долей? Сложно было понять. А потом, когда он совершенно неожиданно для нас почил в бозе, мы решились, казалось бы, на самое примитивное: выцедили из его шишковидной железы немного экстракта. Надеялись обнаружить там что-то вроде «гена серьезности».

Вихоткин. Я знаю, у вас вышло.

Долгоносик. Совершенно верно, Сергей Андрианович. Мы были поражены.

Долгоносик демонстрирует колбу с заспиртованным мозгом.

Вот он, кстати, можете взглянуть.

Вихоткин. Мозг писателя?

Долгоносик. Вот здесь, глядите: надрез. Удален эпифиз. Эта штуковина была пущена в дело. И, как оказалось, нужный нам ген, или лучше сказать «вещество», имело место быть. Мы открыли его. Правда, здесь, в стенах лаборатории, исключительно между собой мы иногда называли его «геном тупости». Но это, как говорится, к делу не относится. О побочных эффектах чуть позже. Итак, наш лауреат литературных премий, как мы полагали, прожил свою жизнь не зря. Его книги о сталеварах и тэ дэ на данный момент порядком забыты, но «ген серьезности», который мы получили, должен был послужить высоким целям. Так мы думали. К несчастью, все обернулось совсем по-другому.

Вихоткин. Да, печально.

Долгоносик. Как это и должно быть в исследовательской работе, первоначально мы испробовали «ген серьезности» на крысах. Крыса, надо вам сказать, тоже обладает некоторой долей иронии. Игривое, остроумное существо.

Вихоткин. Не сомневаюсь.

Долгоносик. После введения в их организм частички Ивана Станиславовича наши питомцы стали, как говорится, более степенны: прекратилась возня в клетках, баловство… Крысы стали вдумчивы и серьезны. Мы решили, что пора переходить к опытам на людях. К тому времени уже было подготовлено синтетическое вещество, по своим характеристикам сходное с тем, что нам удалось выцедить из мозгов Щекатурского. Был найден доброволец. Он был предупрежден о последствиях, был подписан договор о неразглашении. Это был один из наших лаборантов.

Вихоткин. Знаю.

Долгоносик. Мы за ним тщательно наблюдали. Вскоре он также прекратил шутить, улыбаться… В бровях появилась – знаете, такая – внушительная насупленность. Мы уже праздновали победу. Но всё вдруг переменилось.

Вихоткин. Насколько знаю, ваш подопытный по ошибке вколол этот ген заключенным ИТК, расположенной по соседству.

Долгоносик. Да, всем без исключения вместе с сотрудниками охраны. Нужно было срочно вакцинировать всех от дифтерии. Их врач на ту пору уволился, обратились к нам. Естественно, ни о чем не подозревая, мы отправили нашего бывшего подопытного. Кто мог подумать, что всё так обернется. Ведь, казалось бы, положительный, серьезный человек.

Вихоткин. Думаете, он сделал это по ошибке?

Долгоносик. Всё было проверено, Сергей Андрианович. Ваши люди были здесь, вели с ним долгие беседы. Пришли к выводу, что он просто спутал емкости. Перед ним на столе были ампулы с вакциной от дифтерии и точно такие же с геном серьезности. Он перепутал их. По причине чрезвычайной глупости. Поймите, мы ведь не думали, что последствия дадут о себе знать гораздо позже. Нам следовало бы умерить восторги и слегка повременить, понаблюдать еще какое-то время… Но кто знал, Сергей Андрианович, кто знал.

Вихоткин. Мда.

Долгоносик. Ведь, как оказалось, вместе с иронией исчезает не только способность к осмеянию и глумлению. Вместе с этим подвергаются атрофии и разрушению многие важные качества человеческого ума: критическое и аналитическое мышление, способность трезво и адекватно оценивать себя и окружающую обстановку, катастрофические нарушения памяти… Откуда нам было знать, что, приобретая предельную серьезность, люди безнадежно тупеют. Это, конечно же, была катастрофа. Всё, что было в Иване Станиславовиче Щекатурском, при извлечении наружу усилилось во стократ. Ладно бы мы загубили одного нашего лаборанта. Он мог бы стать мучеником от науки, святым. Но ведь по его милости – да и по нашей тоже, откровенно говоря – геном тупости было поражено без малого шестьдесят три тысячи взрослых, трудоспособных мужчин всех профессий и с самым различным культурным уровнем. Вы ведь понимаете, в тюрьмах содержится не только классический контингент.

Вихоткин. Само собой.

Долгоносик. Что теперь говорить, Сергей Андрианович, дело было сделано. Нужно было как-то устранять результаты.

Вихоткин. Резервация?

Долгоносик. Да, исправительное учреждение пришлось срочно очистить, а всех наших инфицированных, соблюдая условие строжайшей секретности, эвакуировать в спешном порядке. Родственникам были разосланы официальные уведомления.

Вихоткин. О том, что все они отравились.

Долгоносик. Пришлось наспех выдумать массовое отравление со смертельным исходом и неизвестным патогенезом. Приплели угрозу эпидемии… Вместе с вашим руководством мы пришли к выводу, что резервация неизбежна. Раз уж так вышло, что ж… Задача науки продолжать наблюдать за этими людьми. Надеюсь, мы узнаем о них еще много нового.

Вихоткин. Они на территории бывшего ядерного полигона?

Долгоносик. Да, Сергей Андрианович, территория засекречена, вдали от населенных пунктов. Туда вам и предстоит отправиться.

Вихоткин. Приказ есть приказ.

Долгоносик. Заметьте еще одну важную деталь. Эти люди, среди которых вам в скором времени предстоит поселиться, в очень большой степени склонны к внушению. Как я уже говорил, критическое мышление и ориентация в окружающей среде страдает, поэтому им можно внушать всё, что угодно. Но существует одна особенность.

Вихоткин. Тот, кто внушает, должен быть в их глазах авторитетен.

Долгоносик. Совершенно верно. Их не трудно водить за нос в мелочах, это доступно любому. Но если вы решили врать по-крупному… Хотя и это, надо сознаться, не представляет особого труда. Ведь по большей части они обращают внимание не на самого внушающего, а, так сказать, на атрибутику, символы власти и компетенции. Врачебный халат, военный мундир, служебное удостоверение… Лицо в телевизоре… Достаточно всем этим обладать, и вот уже люди, лишенные иронии, готовы смотреть вам в рот и глотать, будем так говорить, любую вашу ахинею. Сейчас, погодите, сами во всем убедитесь.

Выглянув за дверь, Долгоносик зовет:

Товарищ Баранов, войдите, пожалуйста.

Входит человек без иронии.

Постойте пока тут, в сторонке. И еще, Сергей Андрианович, чтобы вы понимали… Это связано со склонностью к внушению. Наши инфицированные… Вот, кстати, один из них.

Вихоткин. Я понял.

Долгоносик. Их нужно постоянно чем-то занимать, внушать что-нибудь грандиозное: большие планы, великие цели… Иначе эта их патологическая серьезность… Это делает их невероятно деятельными. Если пустить всё на самотек, боюсь, они разнесут этот мир к чертям собачьим. Разберут его со своими серьезными физиономиями на мелкие куски и не смогут собрать обратно из-за свойственной им недалекости. Взгляните, пожалуйста, на товарища Баранова. Вы ведь понимаете, что люди такого сорта…

Вихоткин. Да, да.

Долгоносик. Мутанты, Сергей Андрианович, психологические мутанты. И потом, чтобы вы знали: умерщвление иронии в человеке, помимо прочего, несет с собой невероятную агрессию. Любое неосторожное слово со стороны может спровоцировать мгновенную вспышку ярости. Вы ведь понимаете, каково это: беседовать с тупицами в шутливом тоне. Сам не знаешь, как и каким боком повернется в их мутном сознании любое сказанное вами слово.

Вихоткин. Ваша правда.

Долгоносик. Так вот, чтобы всего этого избежать, чтобы они в своей резервации не перегрызли друг другу глотки, а также для избегания других негативных последствий, мы вынуждены им постоянно что-нибудь внушать. Нагружать, так сказать, задачами и идеями. Само собой, всё это крупно, в масштабе. Их фантазия способна воспринимать только грандиозные, эпохальные предметы.

Вихоткин. Гигантомания?

Долгоносик. Да, что-то вроде. Причем, чем эти цели глупее и недостижимее, тем лучше. Бесконечный бег, так сказать, на месте по запутанной траектории. Мы пускаем, Сергей Андрианович, их дурную и отнюдь не созидательную энергию в кривое, безопасное русло. Для их же пользы, разумеется. Одним словом, скоро вы там окажетесь. Сами всё увидите.

Вихоткин. По-моему, у них там сейчас какая-то фабрика.

Долгоносик. Да, на это брошены все силы. Черт с ними, чем бы дитя ни тешилось, вы же понимаете.

Вихоткин. Конечно, Юрий Олегович.

Долгоносик. А сейчас небольшая демонстрация. Вы должны увидеть потенциал. Товарищ Баранов, подойдите, пожалуйста. Как думаете, где мы сейчас находимся?

Баранов, повертев головой, неуверенно отвечает:

Баранов. Дом, квартира? Кабинет врача?

Долгоносик. Дом? Нет, скорее фюзеляж. Мы в салоне самолета, товарищ Баранов.

Баранов. Куда летим?

Долгоносик. К земле, товарищ Баранов. Стремительно падаем, вот-вот произойдет катастрофа. Срочно открывайте иллюминатор и зовите на помощь.

Баранов, распахнув оконную створку, кричит:

Баранов. Помогите!

Долгоносик. Кто услышит вас на высоте пять тысяч километров? Вы об этом подумали?

Баранов. Но вы же сами сказали…

Долгоносик. Что я вам говорил, Сергей Андрианович. Хорошо, товарищ Баранов, прыгайте.

Баранов. Куда?

Долгоносик. Вниз. Спасайтесь.

Баранов взбирается на подоконник.

Баранов. Да, но… Высоко.

Долгоносик сморкается в платок, передает его Баранову.

Долгоносик. Возьмите. Ваш парашют.

Баранов. Спасибо. А как же вы?

Долгоносик. Парашют только один, на всех не хватит. Прыгайте, товарищ Баранов, вы ценный экземпляр. Мы должны в первую очередь позаботиться о вашем спасении.

Баранов. Прощайте.

Долгоносик. Всего доброго.

Расправив платок над головой, Баранов прыгает в окно.

Вихоткин. Второй этаж?

Долгоносик. Да, он удачно приземлился. Целехонек. Видите, Сергей Андрианович? Вот к чему мы пришли в нашем стремлении всё улучшить.

Вихоткин. Простите, один вопрос.

Долгоносик. Я слушаю вас.

Вихоткин. Это заразно?

Долгоносик. Нисколько. Во всяком случае, воздушно-капельным путем и через прикосновение этого не передать. Но от переливаний крови и разного рода инъекций я бы на вашем месте, будучи там, все же воздержался.

Вихоткин. Ясно, спасибо. Этого уже не исправить?

Долгоносик. Чего?

Вихоткин. Этих людей. Они такими и останутся?

Долгоносик. Боюсь, что да. Процесс необратим. Мы, конечно, работаем над этим, но, боюсь, это не даст результатов. Всё испробовано, Сергей Андрианович. Трагедия, тупик… Увы.

Вихоткин. Ясно.

Долгоносик. Простите, еще раз вынужден напомнить… Вы ведь в скором времени будете на задании… Понимаете, нам хотелось бы, чтобы вы стали неотличимы от тамошних обитателей. То есть нужно органично влиться в среду. Знаете, как ученый-натуралист тщательно маскируется веточками и накрывает себя звериными шкурами. Всё для того, чтобы оказаться в самом центре стаи и наблюдать за повадками исследуемого вида.

Вихоткин. Я понимаю, Юрий Олегович.

Долгоносик. Простите, вы не чужды иронии?

Вихоткин. То есть имеется ли она у меня?

Долгоносик. Да.

Вихоткин. Не без этого.

Долгоносик. Ай-ай-ай! Как же это вы? Храните в себе такую потенциально опасную вещь.

Вихоткин. Это для внутреннего пользования.

Долгоносик. Не беспокойтесь, шучу.

Вихоткин. Я тоже.

Долгоносик. Но вернемся, как говорится, к нашим Барановым. Иронию, Сергей Андрианович, придется припрятать. На какое-то время, мой дорогой, придется превратить себя в дурака. Вы уже видели нашего подопечного. Можете представить, как это примерно выглядит.

Вихоткин. Да, я уловил суть.

Долгоносик. Еще не поздно отказаться, Сергей Андрианович, я пойму.

Вихоткин. Не сомневаюсь, Юрий Олегович. Но надо мной командование и приказ. Можете не волноваться, всё сделаю, как надо.

Долгоносик. Хорошо, договорились. А теперь оставляю вас одного, и, пожалуйста, еще раз внимательно всё изучите. (Долгоносик кладет перед Вихоткиным папки с документами.) Здесь вся история вопроса: характеристика инфицированных, повадки, особенности… Думаю, это понадобится.

Вихоткин. Спасибо.

Долгоносик. Это план так называемого города.

Вихоткин. Они считают, что живут в городе?

Долгоносик. Ну, конечно. Никто из них до сих пор не догадывается, что они подверглись инфекции и что это никакой не город, а безжизненная степь, застроенная временной бутафорией. Здесь же, как видите, прилегающие территории. Это фабрика, о которой вы упомянули.

Вихоткин. Юрий Олегович, простите, но почему «товарищ»?

Долгоносик. Что? А, вы про нашего парашютиста. Им так привычнее, Сергей Андрианович. Генетика, шишковидная железа.

Вихоткин. Понял, спасибо.

Долгоносик. Одним словом, читайте, вникайте. Не буду мешать.

Август. Ночь. Бывший ядерный полигон, степь

Под крик сверчка к ограде из колючей проволоки приближаются Семен и Валентин (обоим по 25). Походная одежда, рюкзаки, в руках зажженные фонари.

Валентин. Я не знаю, кто они и почему их здесь поселили. Это же ядерный полигон.

Семен. Но он закрытый, правильно?

Валентин. Ну, конечно. Давно не работает, всё заброшено. Сам наткнулся случайно на это место. Просто это как бы мой личный бзик, ты же знаешь: ядерные полигоны, города типа Чернобыля…

Семен. Валя, это комплекс сталкера.

Валентин. Он самый.

Семен. Говоришь, они здесь все сумасшедшие?

Валентин. Определенно. Дурдом на выезде. Я заметил, им можно впаривать любой бред. Главное, чтобы был убедительный взгляд и твердый голос. Ты должен вести себя естественно, ни за что не показывай волнения.

Семен. Хорошо, постараюсь.

Валентин. Я сам буду всё говорить, лучше молчи.

Семен. И что ты им скажешь?

Валентин. Что-нибудь. Будем импровизировать. Ну что, идем? Все еще сомневаешься?

Семен. Думаю.

Валентин. О чем?

Семен. Нужно было поехать в Доминикану. Ольга ведь предлагала.

Валентин. Ну конечно, офигенный интерес: поехать туда, куда едет каждый третий!

Семен. Но у меня отпуск. Я год ждал.

Валентин. Сема, поверь, то, что здесь, ты больше нигде не увидишь. Эксклюзивная вещь.

Семен. Посмотреть на каких-то сумасшедших?

Валентин. Они не просто сумасшедшие. Это уникальное явление, говорю тебе. Идем, не сомневайся. Мы что, зря топали почти половину суток?

Семен. Постой, а как же радиационный фон?

Валентин. Всё в норме, не паникуй.

Семен. Ну да. А потом приедешь домой и окажется, что рак крови и перец не работает.

Валентин. У меня в прошлый раз был дозиметр. Я проверял, всё в норме. Ну, может быть, кое-где немного фонит. Самую капельку. Но мы туда не пойдем, обещаю. (Оттягивает ногой проволоку.) Прошу.

Семен пробирается за ограду. Оба оказываются на территории резервации.

Видишь? Легко и просто.

Семен. Теперь куда?

Валентин. Там город.

Семен. Ты говорил, там дома из фанеры.

Валентин. Фанера и картон. И тряпки развешаны. Типа ширмы.

Семен. Они не мерзнут?

Валентин. Если только зимой. Идем, только тихо. Фонарь лучше вырубить.

Город людей без иронии

Посреди площади вкопан столб с телефонным аппаратом и сигнальной лампой. Появляются Валентин и Семен.

Семен (спотыкнувшись, чертыхается). Черт! Темнотища! Ни одного фонаря! Что за город?!

Валентин. Я же говорил: впечатления! (Щелкает на камеру мобильного телефона местные виды.) Не теряй времени, фоткай всё подряд. Ольге покажешь.

Семен. Ты что, она меня убьет! Она думает, мы с тобой где-нибудь в палатках, у озера…

Валентин. Экотуризм?

Семен. Что еще я должен был сказать, чтобы она пустила меня к тебе? А это что за фигня? Ангар?

Валентин включает фонарь. Луч света выхватывает из темноты вывеску над входом в огромную постройку: «Фабрика „Кинокомедия”».

Семен. Фабрика кинокомедий? Здесь что, делают комедии? Съемочный павильон? Валентин, я ни черта не понимаю.

Валентин. Что ты хочешь понять?

Семен. Они же психи. Какие, в задницу, комедии?

Валентин. Посмотри, из чего у этого павильона стены.

Семен. Действительно, фанера.

Валентин. А также картонные коробки, мешковина… Сема, это имитация. Здесь всё такое. Думаю, это местный вид сумасшествия.

Семен. То есть они считают, что снимают комедии?

Валентин. Каждый сходит с ума по-своему.

Семен. Но люди не могут сходить с ума в одном направлении. У каждого должен быть свой индивидуальный гон.

Валентин. Говорю тебе: уникумы. Идем. В это время суток они обычно тусуются в одном месте.

Семен. Что за место?

Валентин. Не знаю. Ночной клуб, кабаре… Короче, место сборища психов.

Пройдя переулками, Семен с Валентином оказываются перед кособокой постройкой. За входом, прикрытым тряпкой, слышна музыка.

Валентин. Вот оно, это заведение. Здесь они сидят. Музыку слышишь?

Семен наводит луч фонаря на вывеску: «Клуб “Чарли Чаплин”».

Семен. Капец! Они тут что, помешались на теме смеха?

Валентин. По ним не скажешь.

Семен. В смысле?

Валентин, сфотографировав фасад, приближается к входному проему.

Валентин. Зайдем?