Текст книги "Женщины Абсолюта"

О «преемнице» Пелагии

В то время в Саровском лесу в уединении жила еще одна юродивая – Параскева Ивановна, называемая в народе «Паша-дура». Много раз между блаженными состоялись «разговоры», смысл которых простому смертному был совершенно непонятен. Время от времени Паша покидала место своего уединения в лесу и приходила к Пелагии. Однажды Пелагия, как показалось Анне, велела Паше пока не приходить в Дивеево, поскольку «время еще не пришло». За 6 лет до кончины Пелагии Паша появилась снова, держа в руках куклу. Часто после этого ее видели с разными куклами. Кто-то считает, что она носила их с собой неспроста; они словно олицетворяли собой сестер общины:

«Нянчится она, бывало, с ними, ухаживает за ними, называя их детьми. И стала Паша по нескольку недель, а потом уж и по нескольку месяцев проживать у нас в обители, где день, где ночь. За год до кончины Пелагии Ивановны почти весь год прожила у нас. А как скончалась Пелагия Ивановна, то осталась даже и совсем в нашей обители».

Блаженная Паша Саровская (1795–1915 гг.)

Говорят, Пелагия «посвятила» Пашу в «тайны их общего предназначения» – вероятно, речь идет о способах исцеления больных, предвидении, яснознании, невидимом духовном руководстве монахинями и, возможно, более «продвинутых» методах «безумия», способствующих уничтожению эго. Так или иначе после ухода Пелагии стало совершенно очевидно, что место «духовного стража» и «старицы» заняла в обители Паша – ничто в монастыре не предпринималось без ее совета. Паша, которую сестры общины называли «наша матушка», прожила 120 лет. Она умерла в 1915 году, за два года до революции – события, о котором она предупреждала царя Николая II в 1903 году, во время его посещения святой обители.

К сожалению, в 1927 году коммунисты закрыли Саровский и Дивеевский монастыри, разгромили церкви, безжалостно разрушили келью и места захоронения Пелагии и Паши. Но монастырь в Дивеево был отстроен верующими заново и сейчас является действующим. Несмотря на более чем полувековое надругательство над святынями, люди, открытые для присутствия Духа Святого, могут по-прежнему ощущать духовное влияние этих двух удивительных блаженных – Пелагии и Паши.

Пусть память об этих двух женщинах живет в веках, и пусть нуждающиеся приходят к ним с просьбой о заступничестве, потому что Бог явно готов проявить особую милость через этих двух «глупых слуг» Божьих.

То, что Пелагия до сих пор присматривает за своими чадами, не кажется таким уж невероятным. Святой Серафим обещал делать то же самое. На его могильном камне выгравировано: «Когда я умру, приходите ко мне на могилу, и чем чаще, тем лучше. Что бы ни было у вас на душе, что бы с вами ни случилось, придите ко мне как к живому, преклоните колено и отдайте все ваши горести моей могиле. Расскажите мне все, и я услышу вас, и всякая печаль покинет вас. Как с живым со мной говорили, так и тогда говорите, потому как я живой и никогда не умру».

Хазрат Бабаджан

Хазрат Бабаджан (≈1800–1931)

«Я Тот, кто создал все! Я источник всего творения». Услышав эти восторженные декларации, разъяренная толпа фанатичных белуджийских солдат похоронила пожилую женщину заживо. Через десять с лишним лет некоторым из этих солдат довелось оказаться в Пуне. Каково же было их изумление, когда в Хазрат Бабаджан, дававшей благословение группе почитателей, они узнали ту же старушку! Осознав свою ужасную ошибку, солдаты подошли к Бабаджан и попросили у нее прощения, в почтении припав головами к ее стопам.

Природа Бабаджан была царственной. Ее злило, если кто-то называл ее «мать». Она яростно сопротивлялась: «Не называй меня „мать“, дурак. Я не женщина, я мужчина!»

После достижения высочайшего для человека духовного состояния – состояния кутба [27]27
  Кутб (араб.) – букв. «духовный полюс». В суфийских тарикатах высшая степень святости в иерархии святых (авлия). Олицетворял собой некоего посредника между людьми и Аллахом. Он отождествлялся с «совершенным человеком».


[Закрыть], или совершенного, пракрити [28]28
  Пракрити (санскр.) – изначальная природа, основная субстанция, из которой развивается мир.


[Закрыть] стала ей подвластной. Таким образом, эта женщина, известная как Хазрат Бабаджан, стала Совершенным Мужчиной.

При рождении Хазрат Бабаджан нарекли Гулрух. Девочка родилась в знатной мусульманской семье в Белуджистане в северной Индии между 1790 и 1800 годами. Гулрух означает «как роза» или «со щеками как розы». Она была прекрасна не только внешне – ее дух был также подобен розе, аромат и красота которой никогда не исчезают. Эта утонченная красота сохранялась у нее на протяжении всей жизни, и где бы она ни оказывалась, уже став Бабаджан, людей неизменно тянуло к ней словно магнитом.

Гулрух воспитывали как богатую благородную принцессу, не жалея никаких денег на образование и привитие навыков, соответствующих ее высокому положению. Девочка была яркой и умной. Еще в детстве она выучила наизусть весь Коран, став известной в юном возрасте как Хафиз-и-Коран. Она также бегло говорила на нескольких языках, включая арабский, персидский, пушту, урду и даже английский.

Имея с детства тягу к духовной жизни, Гулрух проводила большую часть времени в одиночестве, повторяя выученные из Корана молитвы или сидя в молчаливой медитации. Друзей, пришедших к ней домой в надежде весело провести время, ждало разочарование: их компании девочка предпочитала уединение.

С годами склонность Гулрух к духовным занятиям становилась все более и более явной, и все больше времени она проводила наедине с собой. Ее физическая красота также стала очевидной. Смотреть на нее было настолько приятно, что люди не раз говорили о том, как повезет ее будущему мужу. Когда Гулрух достигла брачного возраста, родители подняли вопрос о замужестве, но неожиданно получили серьезный отпор: девушка не собиралась выходить замуж. Оставаться одинокой для патанской принцессы, да еще такой красавицы, было делом немыслимым. Тогда родители попытались заставить ее вступить в брак. Они не знали, что она уже сделала свой выбор. Ее Возлюбленным был сам Бог. Девушка была влюблена в Того, кто похитил ее сердце много-много лет назад. Ни один принц, ни один красавец не мог занять Его место. Сердце Гулрух было опьянено божественным экстазом, и в слезах она молила лишь об одном – стать единой со своим Возлюбленным.

Побег из Белуджистана

Шли месяцы, ее родители становились все более настойчивыми и уже строили планы по поводу того, как выдадут свою дочь замуж за выбранного ими принца в назначенный день. До сведения Гулрух было доведено, что выбора у нее нет, поскольку все приготовления к свадьбе уже закончены. И хотя Гулрух любила своих родителей, согласиться с их решением она не могла. Ее страстное желание найти своего истинного Возлюбленного было настолько нестерпимым, что, несмотря ни на какие препятствия, она убежала из дома, чтобы уже никогда более не быть найденной своими родителями.

Гулрух отправилась на северо-восток: сначала в Пешавар, а затем в Равалпинди. Для молодой восемнадцатилетней девушки убежать из дома и путешествовать в одиночку по горным районам Индии было чем-то неслыханным. Но Возлюбленный наблюдал за ней, и потому на неровных горных дорогах она не оказалась ни узнанной кем-либо, ни пойманной. Во время путешествия девушка носила традиционную для мусульманских женщин чадру, но как долго мог ее Возлюбленный позволять чадре закрывать ее? Возлюбленный начал необходимые приготовления для того, чтобы снять чадру двойственности и трансформировать Гулрух в Вечного Единого.

Сердце Гулрух горело огнем божественной любви, страдающим от нестерпимой боли разделенности с Богом. Ее состояние жгучей тоски по Возлюбленному было настолько всеохватным, что сделало ее нечувствительной к голоду, жажде и нехватке сна. Юная принцесса стала бездомной в этом мире. Днями и ночами она бродила по улицам Равалпинди, сходя с ума в поисках своего Возлюбленного. Кто знает, сколько жизней, прожитых в суровом аскетизме и покаянии, взращивался в ней этот духовный огонь? Говорят, в прошлом воплощении она была знаменитой Рабией Ал-Адавийи из Басры в Ираке – женщиной-святой, не имевшей себе равных по красоте и милости. Гулрух было предназначено обрести нечто более великое, чем святость. Людям, встречавшим ее на улицах и переулках, казалось, что они видят сумасшедшую бродяжку, но ей было все равно. Ее единственным желанием было узреть лик Возлюбленного, крича Ему в своем сердце: «Приди встреть меня, Любимый! Приди скорее, или я умру!»

Кутб Маула Шах

Прошли годы, но тоска Гулрух по божественному не становилась меньше. Безрассудство превратилось в опьяненность, сделавшую поток ее слез еще более обильным. В этот период, когда сердце Гулрух почти надорвалось от слез, она встретила индусского садгуру, чье имя осталось за завесой времени и чьей судьбой было направлять молодую женщину в духовной практике самым совершенным образом. Под руководством этого учителя она в течение полутора лет жила на горе в дикой местности (ныне это район Пакистана), придерживаясь суровой аскезы.

После этого она покинула регион и отправилась пешком в Индию, в Пенджаб. После почти двадцати лет аскезы ничто уже не напоминало прежнюю принцессу, кроме щек, которые по-прежнему алели как розы. Когда Гулрух было тридцать семь лет, был момент, когда она полностью была готова растаться с жизнью. Не осталось ни малейшей ниточки, которая бы самскарой привязывала ее к этому миру, ничто больше не удерживало ее здесь на Земле.

Странствия ее продолжались долгие годы. И вот однажды в Мултане (Пакистан) она встретила мусульманского кутба, известного как Маула Шах, благодаря милости которого афганская принцесса исчезла навсегда, позволив Возлюбленному соединиться с ее душой. Гулрух пережила полную духовную смерть: она стала Богореализованной, и не осталось ничего, кроме Бога. Пелена иллюзии этого мира спала с ее глаз. Пребывающая в бесконечном блаженстве душа кричала: «Есть только Я! Нет никого, кроме Меня. Я есть Бог».

Мекка и Медина

В своем Богореализованном состоянии Гулрух, которой было уже почти сорок лет, снова отправилась из Индии в северные области, в Равалпинди, к своему первому учителю индусу. Учитель назвал ее «брахми-бхут»[29]29
  Согласно веданте – существо, обретшее сознание Бога, но не осознающее мир и себя.


[Закрыть], поскольку она находилась на стадии экстатического единения и, казалось, совсем не замечала мира. Главная ее цель была достигнута, но сознание духовного наставника, который мог бы вести других к этой цели, пока не было сформировано. В ее абсолютном блаженстве существовал лишь Он один. Она не осознавала, что в тени, отбрасываемой светом Его Божественности, скрывается целый мир.

По прошествии нескольких лет с помощью своего индусского учителя Гулрух вновь обрела сознание мира, множественности и превратилась в совершенного Учителя. Наряду с божественным осознанием Безграничного Океана Реальности, она начала видеть каждую каплю как каплю, множественность в Единстве.

Она оставила Равалпинди и предприняла несколько долгих путешествий через страны Ближнего Востока – Сирию, Ливан, Ирак и т. д. Говорят, переодевшись мужчиной, она ходила в Мекку через Афганистан, Иран, Турцию и затем назад в Аравию. В Каабе в Мекке она пять раз в день совершала традиционные мусульманские молитвы, всегда сидя на одном и том же месте. А в Мекке она часто собирала пищу для бедных и лично кормила заболевших паломников. Также она проводила много времени, собирая корм для брошенного крупного рогатого скота.

Из Мекки Гулрух отправилась к могиле Пророка Мухаммада в Медину, где снова занялась тем же: читала молитвы и заботилась о паломниках. Оставив Аравию, она по суше дошла до Багдада, а из Ирака затем вернулась в Пенджаб. В Индии она поехала в сторону юга, в Насик, и оставалась некоторое время в Панчвати – в районе, который, как считают индусы, был освящен Господом Рамой. Из Насика Гулрух отправилась дальше, в Бомбей, где оставалась в течение нескольких месяцев. После того как ее духовная миссия там была закончена, она вернулась в Пенджаб и провела несколько лет, бродя по северной Индии.

Гулрух убита

Находясь в это время в состоянии великого духовного экстаза, она в присутствии группы мусульманских солдат в Равалпинди заявила о Себе как о Творце: «Я Тот, Кто создал все! Я источник всего творения». Это вопиющее заявление превратило белуджийских солдат в разъяренных фанатиков. Солдаты понятия не имели о том, что та, которая, по их мнению, совершила святотатство, действительно осознавала Себя Богом. Одни набросились на нее и удерживали силой, пока другие копали яму для того, чтобы похоронить ее заживо.

Эти служивые были весьма горды собой, поскольку считали слова бродячей сумашедшей оскорблением святого ислама. Они полагали, что, убив кафира (неверного, или еретика), совершили благое дело и обеспечили себе награду на небесах – ведь они выступили защитниками священной истины ислама! Сделав свое дело, они оставили ее могилу и ушли, упиваясь собственным злодейством. Однако оставленная умирать в безвестной могиле Гулрух не погибла. Неизвестно, как она пережила это испытание, но примерно в 1900 году она оказалась уже в Бомбее, находящемся более тысячи миль южнее, где стала жить на тротуаре улицы под названием Чуна Бхатти, неподалеку от Сиона.

Спустя годы, когда эти же солдаты увидели Бабаджан живой в Пуне, их самоуверенность и незрелые представления были полностью разрушены. Их охватило раскаяние за совершенный ими ужасный поступок, и они припали к ее ногам, моля о прощении. Некоторые из этих солдат стали ее последователями и служили ей телохранителями. Слава о Гулрух распространялась все больше и больше, многие верующие мусульмане принимали ее как кутба, стали добавлять к ее имени «хазрат», что означает «ваше высочество», и почитали как человека, ставшего единым с Богом – Бабаджан.

Путешествие в Аравию

Бабаджан снова была замечена в Бомбее примерно в 1901 году. Особенно часто ее видели в районе под названием Пидхони. Иногда она встречалась со святыми Мауляна Сахибом из Бандры и Абдулом Рехманом из Донгри. Было восхитительно видеть, какой счастливой становилась она в компании тех, кого она ласково называла своими детьми. Эти двое святых стали частью ее круга учеников, а позже она даровала Богореализацию им обоим. Абдул Рехман стал кутбом благодаря ее милости.

В апреле 1903 года Хазрат Бабаджан отправилась из Бомбея на корабле S.S Hyderi в свое второе паломничество в Мекку. На борту судна она открыто общалась с другими пассажирами, декламировала двустишия персидских поэтов Хафиза и Руми и простыми словами рассказывала о глубоких тайнах Абсолюта. Старая женщина, уже давно перешагнувшая столетний рубеж, завладела вниманием всех, включая экипаж, с которым она говорила на безупречном английском.

Во время этого вояжа произошел необычный случай. Начался ливень, и поднялась страшная буря. Все были в ужасе, и люди в страхе, что корабль вскоре пойдет ко дну, запаниковали. На палубе появилась Бабаджан. Не обращая внимания на опасность, неожиданно громким голосом она прокричала одному из пассажиров по имени Нума Панхавала: «Оберни платок вокруг шеи так, чтобы получилась сумка, и подойди к каждому из пассажиров, включая детей и европейцев. Собери с каждого по одной пайсе. Пусть они молятся Богу: „Господи, убереги наш корабль от этого шторма. Прибыв в Медину, мы накормим бедных во имя Твоего возлюбленного Пророка“». Нума тут же собрал со всех присутствующих по одной пайсе. И все начали с жаром повторять то, что велела Бабаджан. Постепенно шторм утих, и они чудесным образом избегли, казалось бы, неминуемой погибели.

По прибытии в Мекку слух о чудесном спасении распространился, и собралось огромное количество людей, желавших получить личное благословение Бабаджан. В Каабе Бабаджан играла роль обычного паломника, пять раз в день читала молитвы в храме, а спустя несколько дней отправилась на север – в Медину. Там она во имя Мухаммада, Пророка всемилостивого Бога, раздала зерно беднякам.

Аджмер и Пуна

Где-то в 1904 году Бабаджан вернулась в Бомбей и вскоре направилась дальше на север Индии, в Аджмер, чтобы поклониться могиле суфийского кутба и-Иршада Муинуддина Чишти, ставшего родоначальником ислама в Индии. Из Аджмера она вернулась в Бомбей, а через небольшой промежуток времени отправилась на восток – в Пуну.

Поначалу в Пуне у Бабаджан не было никакого определенного места жительства. Она бродила среди военных бараков или скиталась по городу, была частой гостьей самых грязных трущоб. И хотя одежда ее была изорванной и грязной, ее сияющее лицо и зрелая красота привлекали к ней множество людей. Когда-то она была принцессой, а сейчас ее истинное величие стало безоговорочным – оно стало величием царицы.

Некоторое время спустя Бабаджан уже невозможно было застать в одиночестве – она постоянно была окружена толпой людей. У нее практически не было физических потребностей, ела она редко, однако очень любила чай. Когда ее последователи приносили ей одну чашку чая за другой, она тут же возвращала их в качестве прасада. Если кому-либо случалось принести цветы, она ругала человека за напрасную трату денег и говорила: «Почему ты не потратил свои деньги с умом? Можно было купить что-нибудь вроде конфет или чая, чтобы всем можно было этим пользоваться. Какой прок от этих цветов?»

Если взгляд Бабаджан случайно останавливался на проходившем мимо человеке, тот замирал на месте, уставившись в ее завораживающее лицо. Владельцы ресторанов и поставщики фруктов с удовольствием приглашали ее зайти к себе и предлагали все, что ей нравится. Если вдруг Бабаджан соглашалась, они считали, что им очень повезло – на них снизошла Божественная милость.

Когда Бабаджан ходила в район военных частей в Пуне, она часто посещала дом мусульманского часовщика по имени Шейх Имам. Мать Шейха, глядя на ее поношенное тряпье, предлагала ей искупаться и одеть новую одежду, но Бабаджан всегда отказывалась. Однажды, однако, она согласилась, и мать Шейха с большим трудом, терпением и нежностью вымыла ее старое тело и одела его в чистую новую одежду и белье, специально для него сшитое. Это была последняя ванна, принятая Бабаджан в своей жизни, но, несмотря на это, тело ее всегда оставалось благоуханным. Не имея постоянного места жительства, Бабаджан ночью спала где-нибудь на улице. Одно время она оставалась рядом с мусульманским храмом Вакадия Багх, а затем пошла сидеть к другому храму, Панч Пир в Дигхи. Возле этого храма было множество колоний муравьев. Эти муравьи в огромном количестве ползали по Бабаджан, кусая ее и оставляя большие рубцы на теле; она же при этом оставалась невозмутимой, словно ничего не происходило.

Чар Бавди

Однажды человек по имени Касам В. Рафай пришел в Дигхи. От вида покрытой муравьями Бабаджан из глаз его потекли слезы. С разрешения старой женщины Касам попытался снять муравьев, но у него ничего не вышло. Каким-то образом ему удалось уговорить Бабаджан пойти с ним к нему домой, где он с большим трудом, одного за другим, удалил с нее сотни крошечных насекомых. Во время этой болезненной процедуры Бабаджан не выказала ни малейшего признака дискомфорта.

После того как Бабаджан сменила в Пуне несколько мест, она поселилась под деревом ним, рядом с Бухари Шахской мечетью в Раста Петхе. Вокруг Бабаджан начали собираться еще бо́льшие толпы, и пространство рядом с ней становилось все более ограниченным. Ее преданные последователи просили ее изменить место, но она строго отвечала: «Здесь есть один демон, и пока я от него не избавлюсь, не сдвинусь ни на дюйм».

Напротив выбранного ей места находилось большое дерево баньян, и когда муниципалитет срубил дерево, чтобы расширить дорогу, Бабаджан неожиданно решила покинуть свое прибежище. В течение двух недель ее можно было заметить неподалеку от заброшенной гробницы в районе Сваргейт, откуда она направилась в район под названием Чар Бавди (что значит «четыре колодца») по дороге Малколм Танк, где облюбовала себе новое дерево ним. На этом месте она оставалась много лет – до тех самых пор, пока тело не оставило свою земную оболочку.

Когда Бабаджан впервые приехала в Чар Бавди, там была только грязная дорога и несметное количество москитов, которые, случалось в то время, были переносчиками чумы. В течение дня в Чар Бавди было тихо и пустынно, а ночью дорога оживала: это место было облюбованно ворами и самыми опасными городскими преступниками. Бабаджан продолжала сидеть под нимом как скала абсолютной Божественности в клубившейся вокруг нее пыли прискорбного невежества. Несколько месяцев она прожила безо всякой защиты, открытая всем ветрам и стихиям. И лишь позже неохотно позволила почитателям построить над ней навес из дерюжных мешков. Так она и оставалась под ним в любую погоду, позволяя пришедшим к ней насладиться вином ее постоянного Присутствия.