Текст книги "О богословствовании мирян"

К. Н. Леонтьевъ
О богословствованіи мірянъ[1]1
  Настоящій «отрывокъ» безъ заглавія и конца найдевъ нами въ бумагахъ К. Леонтьева. Это черновой набросокъ одной изъ неоконченныхъ главъ «Записокъ Отшельника», печатавшихся въ Гражданинѣ 1868 г. съ подзаголовкомъ «Влад. Соловьевъ противъ Данилевскаго». Въ числѣ другихъ онъ войдетъ въ VII-й томъ печатающагося собранія сочиненій К. Леонтьева.
  Прот. I. Фудель


[Закрыть]

Многіе изъ тѣхъ новыхъ объясненій и оттѣнковъ, которые внесли въ Православное Богословіе Хомяковъ и Самаринъ, остаются еще и не отвергнутыми и не принятыми Церковью нашею.

Не вдаваясь здѣсь въ спеціальныя и серьезныя разсужденія по этому вопросу, я скажу только кратко мое личное мнѣніе объ этихъ двухъ мірскихъ или свѣтскихъ богословахъ нашихъ. При всей моей готовности подчинятъся въ дѣлахъ религіозныхъ мнѣніямъ православнаго духовенства, я не могу никакъ согласиться съ тѣми изъ духовныхъ пастырей нашихъ, которые хотятъ у вѣрующихъ мірянъ отнять право богословствовать.

Нѣкоторые изъ нихъ прямо говорятъ, что о высшихъ духовныхъ вопросахъ не должны разсуждать люди, не имѣющіе духовнаго сана. Такого мнѣнія былъ, между прочимъ, и покойный отецъ Климентъ Зедергольмъ, (котораго біографію, какъ извѣстно, я издалъ). У меня есть написанная его рукою замѣтка въ этомъ духѣ по поводу сочиненій А. С. Хомякова. Мнѣніе же Зедергольма важно въ этомъ случаѣ не столько потому, что онъ былъ сперва магистръ филологъ. Московскаго Университета, а потомъ чрезвычайно начитанный въ св. отеческихъ книгахъ монахъ, сколько потому, что личный складъ его ума и характера склонялъ его къ крайней богобоязненности въ дѣлахъ вѣры и онъ не позволялъ себѣ ни на волосъ отклоняться отъ того, что слышалъ отъ оптинскихъ старцевъ. Не знаю, читали ли Хомякова нынѣ въ Бозѣ почившіе великіе Оптинскіе учители: Макарій, Моисей и Антоній. Богословскія сочиненія въ то время изданы не были, но эти старцы могли, быть можетъ, имѣть доволыю ясное понятіе о духѣ и взглядахъ Хомякова, черезъ посредство Ивана Васильевича Кирѣевскаго, который жилъ въ своемъ имѣніи недалеко отъ Оптиной и былъ очень близокъ со всѣми этими духовными дѣятелями. Очень можетъ быть, и даже всего вѣроятнѣе, что Климентъ слышалъ отъ нихь подобное мнѣніе, отрицающее право мірянъ на богословствованіе. Я говорю, всего вѣроятнѣе потому, что едва ли бы благоговѣвшій такъ безусловно передъ духовниками Оптинскими Климентъ рѣшился бы самъ отъ себя такъ рѣшительно говорить объ этомъ.

Благоговѣю и я передъ памятью и передъ мнѣніями этихъ великихъ духовныхъ отцевъ, но все-таки не такъ безусловно какъ благоговѣлъ Климентъ; (быть можетъ потому, что я не монахъ и клятвы отречѣнія, подобно ему, не давалъ). Но во всякомъ случаѣ я позволяю себѣ раздѣлить мысленно нравственно-аскетическій авторитетъ ихъ отъ отвлеченно-богословскаго и отъ церковно-историческаго. Когда коснется до послѣднихъ двухъ отраслей Боговѣденія я считаю себя въ правѣ принимать въ расчетъ взгляды и такихъ современныхь образованныхъ священниковъ, какъ напр. о. Иванцовъ-Платоновъ, и такихъ мірянъ, какъ покойные Хомяковъ и Самаринъ или какъ нынѣ здравствующіе г.г. Филипповъ и Влад. Соловьевъ. И если мой умъ и сердце чѣмъ-нибудь отдѣльнымъ, больше удовлетворяются или въ статьяхъ от. Иванцова-Платонова и «Православнаго Обозрѣнія» (позднѣйшихъ годовъ) или во взглядахъ Хомякова, Самарина, Т. И. Филиппова и. Вл. С. Соловьева, если они (т. е. умъ и сердце мое), удовлетворяются этимъ болѣе, чѣмъ взглядами Оптинскихъ отцовъ на этотъ самый предметъ, то я, даже и при полнѣйшей готовности подчинить мою личную жизнь волѣ избраннаго духовнаго старца, умъ мой оставлю свободнымъ и свободномыслящимъ въ предѣлахъ извѣстнаго и мнѣ и друтмъ общеправославнаго догмата и преданія. Я понимаю это дѣло такъ: человѣкъ, признавшій надъ своимъ личнымъ поведеніемъ власть духовника или старца долженъ и не писать и не читать даже о томъ, что этотъ старецъ нашелъ для него лично не полезнымъ, или душвередительнымъ; но сами по себѣ эти, ему запрещенные взгляды, мнѣнія, книги и т. д. могутъ сохранять въ глазахъ его свое общее достоинство, удовлетворяющее его уму. «Не теперь, такъ позднѣе это будетъ принято Церковью можетъ думать про себя и этотъ невависимый мыслью человѣкъ, свободно подчинившій свою волю личной святости другого человѣка, котораго онъ счелъ этого достойнымъ. Вотъ въ этомъ-то смыслѣ, если бы сами отцы Леонидъ и Макарій, родоначальники Оптинскаго старчества, или лишь имъ близкій и недавно только скончавшійся истинно великій духовникъ и подвижникъ Аѳонскій Іеронимъ, если бы они всѣ сказали мнѣ то, что говорилъ Климентъ, то есть, что міряне, люди, не имѣющіе духовнаго сана, не должны писать о высшемъ богословіи и вообще о важнѣйшихъ церковныхъ вопросахъ, то я отвѣтилъ бы имъ: – Извольте, я самъ не буду писать объ этомъ, да я къ тому же и не богословъ и вообще не очень ученъ. Потери отъ моего молчанія никому большой не будеть. Не подчиняя вамъ своей грѣшной мірской воли, я побоюсь приложить кь старымъ грѣхамъ моимъ еще новый грѣхъ никому ненужной моей умственной гордости; но относительно другихъ мирянъ скажу вотъ что: чѣмъ же я виноватъ, что г. Филипповъ, напримѣръ (мірянинъ) одинъ во всей Россіи 70-хъ годовъ возвысилъ свой голосъ печатно противъ болгарскихъ неканоническихъ притязаній и осмѣлился одинъ стать на сторону греческаго духовенства? Теперь всѣ болѣе или менѣе съ нимъ согласны. Или еще: никакое послушаніе личной подчиненной воли не можетъ мой умъ убѣдить въ томъ, что г. Соловьевъ не правъ, когда говоритъ, что и Православная Церковь «развивалась» въ эпоху Вселенскихъ Соборовъ и что она можетъ должна даже (если у нея это уже не отнято свыше) снова развиваться и слѣдователыю жить. Единственную внѣшнюю уступку, которую я могу сдѣлать, это называть «развитіе» «раскрытіемь», какъ выражаются по этому случаю болѣе или менѣе «оффиціально» противники г. Соловьева. Выраженіе это менѣе вѣрно, точно и ясно, чѣмъ «развитіе», но будемъ такъ говорить, ибо сущность дѣла отъ этого не измѣнится. И цвѣтокъ, «развивающагося» растенія раскрывается. И младенецъ, скрытый въ утробѣ, развившись, обнаруживается «разверзаетъ ложесна», на Божій свѣтъ.

Ограничивать всю жизнь Церкви однимъ охраненіемъ того, что уже извѣстно, понятно, общепринято и ясно, было бы или равнодушіемъ или упорствомъ не по разуму; это значнло бы обрекать Церковь пожалуй что и на полное безсиліе.

Положимъ, что намъ оказано: «подъ конецъ» останется мало «избранныхъ», но такъ какъ намъ сказано тоже, что вѣрнаго срока этому концу мы знать не будемъ до самой послѣдней минутьг, то зачѣмъ же намъ прежде времени опускать руки и лишать свою Церковь всѣхъ тѣхъ обновляющихъ реформъ, которыми она обладала въ ея лучшія времена, отъ сошествія Св. Духа до великой побѣды иконопочитанія надъ иконоборчествомъ и т. д. и т. д.

Міряне (прибавилъ бы я, все возражая почтительно великимъ и удаленнымъ отъ міра охранителямъ) міряне, напротивъ того, могутъ и должны мыслить, и писать о новыхъ вопросахъ, и потому, что они обязанностями сана не связаны, и потому еще, что слово ихъ не имѣетъ той болѣе обязательной силы, которую, для вѣрующихъ читателей, всегда будутъ имѣть слова патріарха, епископа, или духовнаго старца, уважаемаго подвижника. Мыслить и писать о новомъ мірянину надо, не надо только ему считать свой образъ мысли непогрешительнымъ. Надо умѣть (публично даже, если нужно) отказаться отъ него, если признанныя церковныя власти открыты и властно его отвергаютъ. Позволительно даже, пожалуй, утѣшаться внутренно или тѣмъ, что часъ принятія этихъ мыслей, по смотрѣнію Божію, еще не пришелъ; или хоть тѣмъ, на что я выше указывалъ: мнѣ самому, тоже по Высшей Волѣ, душеспасительнѣй теперь замолчать и покориться. Такія временныя пріостановки не исключаютъ ни движенія, ни даже позднѣйшаго какого нибудь приблизительнаго торжества.

Вотъ въ этомъ то смыслѣ я полагаю, что и труды Хомякова и Самарина принесутъ частью отрицательные, частью же и положительные плоды. Давно ли они, эти замѣчательныя сочиненія, стали занимательными для русскихъ умовъ? Имъ предстоитъ еще распространеніе; онѣ однѣ еще могутъ пробудить нѣкоторую борьбу «на почвѣ не только національно-русской», но и на Восточно-культурномъ, греко-россійскомъ и обще славянскомъ поприщѣ. Перешли ли напримѣръ ученые чехи цѣлыми сотнями въ православіе? А если они начнутъ переходить, хотя бы сначала движимые лишь племенными увлеченіями? Развѣ оттуда (или отъ Хорватовъ) нельзя уже вовсе ждать замѣчательныхъ трудовъ по части того, что Соловьевъ зоветъ «національной мистикой». Неужели и всѣ эти великіе въ жизни психической толчки произойдутъ въ бездарномъ безмолвіи?. . . . . . . . . . .

К. Н. Леонтьевъ.

Сообщилъ прот. Іосифъ Фудель.