Текст книги "Позывной «Технарь»"

Константин Муравьев
Позывной «Технарь»

Оформление обложки Антонина Калласа

© Константин Муравьев, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Глава 1. Фронтир. Система Кетар. Сектор Сол. Граница Империи Атаран и Королевства Минматар

Сейчас

– Эй, парень, очнись, – раздается чей-то голос. И буквально через мгновение. – Ты как себя чувствуешь? – спрашивают явно у меня.

Почему так решил, понять не могу. Но был уверен в том, что обращаются именно ко мне.

«Интересно, кто это вообще говорит?» – сам себе задаю я вопрос. В голове каша и какое-то непонимание происходящего, муть, пелена и пронзающая, всепоглощающая сознание боль, которая не дает ни на чем сосредоточиться.

Удерживает меня от провала в беспамятство лишь страх. Или животный инстинкт. Не знаю. Но это не страх смерти. Смерти я почему-то никогда особо не боялся. Наверное, потому, что однажды уже умирал.

Нет, я всегда страшился того, что стану инвалидом, беспомощным и никому не нужным человеком, буду лежать бессознательным и тупым овощем, жизнь которого придется поддерживать через трубочку. А тут, все очень похоже на то, что так и произошло.

Не могу пошевелиться. Не чувствую ни рук, ни ног. Только боль – и то, она не в моем теле, а где-то в голове. Она билась в моем сознании и затопила его полностью.

И поэтому я боюсь. Не хочу! Так жить не хочу! Лучше уйти за грань. Начинает накатывать паника.

– Эй, ты меня слышишь? – повторяет вопрос все тот же голос.

«Но почему со мной тогда пытаются заговорить?» – пробивается единственная здравая за последнее время мысль, которая и выводит меня из того состояния панического страха, в которое я стал проваливаться.

Голос. Есть голос. И я его слышу. И он хочет понять, как я? А значит, тот, кто со мной говорит, уверен, что и ответить ему я смогу.

– Что-то не так, – прозвучала еще одна фраза.

Теперь голос раздается гораздо ближе, и в нем слышатся нотки некоторой озабоченности. И уже обращаясь к кому-то другому, этот голос произносит, вернее, сначала говорит, а потом спрашивает:

– Похоже, он совсем плох. Сколько точно молодой человек пробыл без сознания?

Видимо, этому неизвестному кто-то ответил, но ответа я так и не услышал. Зато реакцию смог оценить превосходно.

– Сколько? – и столько изумления было в одном этом слове, что я сам начал очень сильно беспокоиться. И это беспокойство пересилило ту боль, что сейчас разрывала мое сознание. Оно стало опять перевоплощаться в панику и страх. Но я попытался сдержаться.

«Нельзя, – сам себя постарался убедить я. – Надо отвлечься. Нельзя сосредоточиваться на том, что я услышал». И поэтому я постарался сосредоточиться на том, что сейчас происходит вокруг меня. Постарался перебороть то странное состояние апатии и безразличия, что внезапно накатило на меня, сразу после того, как отступили страх и паника. И это заставляло меня относиться ко всему словно сторонний зритель, вернее слушатель.

Я сконцентрировался и попытался проанализировать окружающую обстановку. Мысли, как это ни странно, заставили забыть о боли, о страхе, вообще обо всем. Они сузили мой мир только до одной точки. И этой точкой стало то, что я хотел сделать.

Я хотел понять, что происходит? И поэтому я переключился на то, что сейчас мог осознать. А это был лишь голос, который я слышал. Тот голос, что поднял меня и привел в сознание.

«Он вроде женский», – подумал я, попытавшись проанализировать свои ощущения. И пока у меня функционировал только слух. А значит, нужно было работать с тем, что он дает.

С голосом!

Голос женский. Но это почему-то было не очень хорошо понятно. Что-то мешало до конца поверить в то, что со мной разговаривает женщина.

Я постарался разобраться, почему же у меня сложилось такое двойственное впечатление. Вспоминаю, что все-таки меня смутило в услышанном голосе.

«Странно», – наконец мое сознание зацепилось за то, что не давало покоя. Создается такое ощущение, что я и правда слышу голос, но голос, раздающийся будто из-за стены или некой преграды. И из-за этого он кажется слишком глухим, но и каким-то гортанным и глубоким.

«Хотя, если у кого-то необычный голос, это еще ничего не значит», – размышляю я, пытаясь при этом собраться с мыслями, что позволяет отвлечься от боли, заглушить страх и панику. И это дает обратный эффект. Сознание теперь, наоборот, все время старается куда-то уплыть.

И меня затягивает в странный убаюкивающий омут, который поселился в моей голове. Но я этого тоже не хочу. Это состояние спокойствия страшит меня не меньше, чем страх бессилия. И поэтому я опять цепляюсь за то единственное, что и вывело меня из небытия в первый раз.

Этот непонятный голос! Он как тот маяк, что светит для меня в темноте. Думаю о нем. Стараюсь его понять и проанализировать. Этот неизвестный и чужой голос. Ведь только он связывает меня с реальностью и не дает провалиться в беспамятство. Он позволяет мыслить и заставляет постараться представить того, кто со мной говорит.

В этом голосе чувствуются несколько непривычные для меня интонации и странное построение предложений и фраз.

«Может, эта девушка или женщина не русская, она иностранка?» – предполагаю я. И это простое мысленное усилие помогает, оно еще немного отодвигает безысходность вдаль. На меня наплывают воспоминания. Немного, какими-то урывками. Но это все равно лучше, чем то безразличие, которое я только что ощущал.

«Да, – вспоминаю я, – общался я как-то с девушкой из Прибалтики, так, очень забавный у нее был говор, вернее, акцент. А ведь чем-то похоже на то, что я слышу сейчас», – осознаю я.

Только там девушка говорила на своем родном, а тут русский. И ведь я его очень хорошо понимаю, смог бы понять еще и английский, и то, если бы говорили не очень быстро. Но тогда бы я никак не определил, что со мной говорят с каким-то странноватым акцентом. А здесь я все понимаю очень отчетливо. Получается, что в речи этой неизвестной все несколько более непривычно и как-то более сложно, что ли.

«Черт. Я пока размышлял, совсем забыл о боли». Ведь и правда, ничего нет. «Или она ушла? Или я просто перестал ее чувствовать?» Последняя мысль напугала больше всего. Перестают чувствовать боль лишь в том случае, когда на нее перестают реагировать нервные окончания.

Этот страх заставляет меня что-то сделать. Как-то начать действовать. В этот раз паники нет, что несколько непонятно. Наоборот, страх выступил стимулятором, заставившим меня действовать. Хочу открыть глаза и пытаюсь это сделать. Но даже такое, хоть и мысленное, усилие приводит к возвращению сильнейшей боли. Кроме того, я ощущаю приступы рези в висках. И это только радует меня.

«Виски. Голова. Я чувствую свою голову и боль в ней».

И только я это осознаю, как все мое тело начинает корёжить. Оно бьется в конвульсиях. Оно напрягается и расслабляется. Через меня будто пропускают тысячи вольт электричества. Я трясусь, но при этом ко мне возвращается чувствительность.

Я понимаю, что лежу на чем-то твердом. Ощущаю вкус крови у себя во рту от прокушенной губы. Чувствую, как мой затылок бьется о пол или то, на чем я лежу. Но при всем при этом я начинаю оживать.

Радость.

«Я чувствую. Я могу чувствовать».

И эти мысли заставляют ухватиться меня за это непонятное ощущение покалывания во всем теле, которое, казалось бы, пробегает по мне, начиная от головы и заканчивая кончиками пальцев ног. Но что еще более непонятно, при всей этой странной и какой-то нереальной для меня ситуации мои мысли все так же продолжают течь несколько вяло и, я бы даже сказал, как-то отстраненно. Будто это все происходит вовсе не со мной.

И эта раздвоенность сознания настораживает меня, но она же и спасает. Дает возможность отстраниться от той боли, что корёжит мое тело. При этом я контролирую и ощущаю его и все, что с ним происходит. И я понимаю, что все это происходит со мной.

И опять голос.

Теперь я более чем уверен, что говорит женщина, вернее девушка лет двадцати пяти.

– Потерпи немного, сейчас идет ускоренная адаптация, у нас нет времени, чтобы позволить себе долго возиться с тобой, – произносит она.

И иголки, кусающие меня, вновь принимаются сверлить мое тело с новой силой. А волны электрических разрядов опять начинают разбегаться по моим мышцам и нервным окончаниям, заставив тело биться в еще больших конвульсиях.

– Все. Теперь все, – говорит женщина, и разряды прекращаются, – теперь отдыхай.

И я слышу удаляющиеся шаги.

Лежу. Что делать? Не известно. Но сейчас я, по крайней мере, уверен в том, что полностью ощущаю свое тело. И вокруг нет той пустоты и вакуума, которые окружали меня в момент пробуждения.

«Что делать?» – еще раз спрашиваю я у себя.

Страх все еще живет в моем сознании. Но теперь он не вгоняет меня в панику. Ведь я понимаю, что того фактора, который и послужил причиной его появления, больше нет. Теперь, в противовес всему произошедшему ранее, страх заставляет меня действовать. Думать и делать. Он перестал быть сдерживающим или останавливающим меня чувством, а перешел на уровень чувств, стимулирующих организм к каким-то действиям.

И поэтому я дожидаюсь, пока боль, стучащая в висках, немного спадет. Она, после того, как все мое тело искусали мелкие разряды электричества, возобновилась вновь. Но сейчас это была физическая боль тела, которую можно было понять. И от нее можно отключиться, что я уже сделал. Но вот ощущения все еще не поменялись.

Смотрю на себя будто со стороны. И чувство при этом такое, будто это вовсе не мое тело. Но пока так даже лучше. Такое двойственное восприятие не отвлекается на боль и позволяет трезво оценить обстановку. Оно же точно указывает и на то, что тело все-таки мое.

Разбор столь странного своего восприятия реальности решил оставить на потом. А сейчас пора было попытаться понять, где же я оказался и что же со мной произошло?

Открываю глаза. Это теперь получилось с первого раза. Хоть и с некоторым трудом. Будто я открыл глаза после очень долгого сна.

Осматриваюсь. Вернее просто смотрю вверх, прямо перед собой. Надо мной светлый потолок. Его я вижу сквозь какое-то слегка темноватое стекло.

«Так я лежу в каком-то аппарате», – доходит до меня. Пластиковая, на мой взгляд, облицовка.

«Вот что слегка приглушало голос той девушки», – смотря на полупрозрачный колпак, понимаю я. Немного поворачиваю голову, боясь повторения вспышек боли. Но она вполне терпимая.

«Точно. Это какой-то аппарат. Похож на тот, что делает магнитно-резонансную томографию. Видел такой пару раз по телевизору. Тут же, судя по всему, что-то нечто похожее». Лежу и осознаю следующую мысль: «Значит я в какой-то больнице».

Это подтверждает и мое обоняние, которое уловило хотя и слабый, но знакомый запах каких-то химических препаратов и лекарств. «Больница», – поселяется во мне уверенность.

Черт. Опять вспышка боли в голове. И от нее не спасло даже мое состояние отчужденного наблюдателя. Пережидаю ее, закрывая глаза. Так легче.

«Как же она болит, – непроизвольно думаю я и только тут задаю себе вопрос, который должен был появиться уже давно, – а что я вообще делаю в больнице?»

Напрягаюсь, стараясь вспомнить. Но совершенно ничего не помню. Голова пустая. Не в принципе ничего, а того, почему я мог оказаться тут. Последнее мое воспоминание – это как мы едем с частником-бомбилой по дороге, направляясь к небольшому городку, туда, где живут мои родители. И где я должен был провести свое будущее лето.

Не понятно сколько времени назад

– Парень, тебе куда? – раздается голос у меня за спиной. – Если в Поманск, то за триста довезу без проблем.

– Дороговато что-то, – отвечаю я местному извозчику, который не трется возле остальных таксеров. Это явно частник и работает втихаря от них. Те не любят делиться. А с этим можно было поторговаться. Я не жадный, но у меня просто больше с собой не было. Вчера отметили окончание сессии, и денег у меня чуть больше, чем кот наплакал. На электричке мне ехать не хотелось, так что решил попытать счастья среди местных водил.

Тот замялся. Посмотрел на толпу других таксистов, стоящую у входа на вокзал, и спросил:

– Сколько.

– Сотня, – с невозмутимым лицом ответил я.

Ну, наглеть, так по полной. Видимо, с наглостью я чуток переборщил.

И триста рублей было не много, а за сотню мараться, так вообще никто не будет. Этот водила считал точно так же. Но и искать других клиентов мужик не хотел.

– Давай двести, – сразу предложил он нормальную цену, что устроила его. Мне она тоже подходила. И поэтому я сразу согласился, не став больше тянуть резину, хотел попасть побыстрее домой.

Отец сегодня хотел свести с одним своим знакомым, у которого я и должен был проходить летнюю практику. Так бы я поехал к себе попозже, но так сложились обстоятельства, что знакомому отца уже сегодня ночью нужно было улетать, а место он предлагал хорошее. Не стоило упускать такой шанс.

Вот поэтому я после вчерашнего праздника жизни и собрался хмурый и не выспавшийся в дорогу. Поскреб по сусекам, нашел ту мелочевку, что завалялась в моих немногих карманах. И отправился на вокзал.

И вот сейчас мы несемся по трассе. Водила любил поболтать. В другое время я бы, наверное, и сам не прочь был пообщаться, но не сейчас. Голова гудела. Во рту сухо. Той бутылки воды, что я выпил, хватило едва на треть пути.

Поэтому поняв, что собеседник из меня никакой, тот включил радио и просто несся вперед. Я же задремал.

И все. Больше я ничего не помню. Следующее мое воспоминание – это голос неизвестной.

Неужели мы влетели в аварию? Да вроде и мужик гнал не очень быстро. Да и на трассе никого особо не было. Кто в такую рань, да еще и в выходной день куда-то выбирается?

Так что произошло? Додумать я не успел. Вдруг купол начинает отодвигаться в сторону.

«Вроде у томографа не так, но хотя кто его знает. Я же не медик».

Опять слышу шаги. Поворачиваю голову в сторону приближающейся девушки – медика. И непроизвольно поднимаю руку и протираю глаза. Нет. Так ничего и не поменялось.

«Я точно не в больнице, – спокойно и отстраненно констатирую я, – а если и в больнице, то точно не в той, о которой подумал первоначально».

Две с половиной недели назад. Фронтир. Военно-научная станция Цикада. Территория Империи Аграф

– Профессор, профессор… – Лаборант вбежал в двери кабинета, обращаясь к сидящему за столом серьезному аграфу. – Вот. Мы смогли получить нужную последовательность из генетического материала, после чего стало возможным синтезировать ее.

И он протянул ему ладонь, на которой лежала пробирка с какой-то сероватой массой. Ученый спокойно поднял свой взгляд от экрана персонального искина, за которым работал, и посмотрел на так бесцеремонно влетевшего к нему в кабинет молодого аграфа из группы ученых, только недавно присоединившихся к их научной работе. Потом профессор поглядел на его вытянутую вперед ладонь и на то, что лежало на ней.

– Где параметры тестирования? – спросил он, впрочем, даже не протягивая своей руки, чтобы что-то взять у своего молодого помощника.

– Ах, да, – воскликнул возбужденный лаборант. И он быстро передал сидящему за столом профессору информационный чип, на который до этого сбросил все результаты и входные параметры исследований.

Тот вставил его в считыватель и начал просматривать имеющиеся там данные.

– На ком проводилось тестирование? – спросил аграф. – Почему-то этого нет в описании.

Лаборант растерялся.

– Простите, – несколько смущенно произнес он, – я так спешил составить отчет, что забыл прикрепить список доноров и реципиентов к материалам по исследованиям, полученным в результате проведенной серии последних экспериментов. – И молодой научный сотрудник начал перечислять существ, на основании ДНК которых был получен генетический материал, и тех, кому он потом приживлялся.

Профессор, не дослушав его даже до середины, остановил этот длинный поток перечислений.

– Разумные? – спокойно спросил он, не отрывая своего пронзительного взгляда от молодого парня, совсем недавно ставшего работать на них. А если точнее, то на их секретную контору. Лаборант испуганно замер.

– Простите, – тихо, чуть ли не заикаясь и осторожно оглядываясь назад, ответил он, – но проведение испытаний на разумных существах запрещено конвенцией Объединённых Миров и Советом Содружества.

Аграф посмотрел на него, как на идиота.

– Ты все еще не понял, на кого мы работаем? – недоуменно спросил он у него в ответ. Немного посидел, молча глядя на него. А потом кивнул тому на дверь.

Парень, затравленно оглянувшись и выдохнув сквозь испуганно сжатые губы, с огромным облегчением, так и читающимся в его взгляде, вышел, даже выбежал, из кабинета.

– Сопляк, – процедил сквозь зубы пожилой аграф, глядя ему вслед. И, дождавшись, когда за его молодым помощником закроется дверь, протянул руку к видеовизору ближней связи. После чего набрал какой-то номер.

Над поверхностью визора появилось трехмерное изображение миловидной девушки аграфки.

– Геная, привет. Адмирал у себя?

– Да, господин Кораф. Связать вас?

– Конечно, – кивнул он.

«Иначе зачем бы я позвонил», – подумал аграф, глядя на симпатичную мордашку секретарши его начальника. Всем на станции было известно, из-за чего адмирал держит эту девчонку. И к ее профессиональным навыкам или умственным способностям это не имело никакого отношения.

Пока профессор размышлял, прошла пара мгновений, и изображение девушки сменилось на лицо еще одного пожилого аграфа, волевое и жесткое.

– Что хотел? – без предисловий спросил тот у профессора.

– Включи шифрованный канал, – сказал Кораф в ответ.

Адмирал, посмотрев на него, кивнул и протянул руку куда-то за пределы обзора камеры визора.

– Готово, – сообщил он и еще раз повторил свой вопрос, – так что ты хотел?

Профессор посмотрел на адмирала и ответил:

– Мы закончили разработку адаптивной нейросети.

– Хорошо, – прокомментировал сказанное военный, – но мне-то с этого что? Ты лишь этим докажешь, что мы не зря вложили столько денег в твою команду. Так что это ты делаешь одолжение не нам, а лишь прикрываешь свою… – Договаривать он не стал.

Профессор и так понял, что старый вояка имел в виду. Они все время конфликтовали на этой почве. Ведь львиная доля денег при распределении уходила именно Корафу и его команде. Но никакого результата добиться он до сих пор не мог. Так что в кулуарах шепотом поговаривали как о закрытии всего проекта в целом, так и о возможном скором несчастном случае, который может неожиданно случиться с самим профессором в частности.

По сути это был последний шанс Корафа реабилитироваться. И было понятно, почему адмирал не хочет ввязываться в это дело. Провал профессора ударит по всем, связанным с ним. Но тут делать нечего. Официально Кораф напрямую подчинялся именно адмиралу. И это знали оба. Так что и в интересах старого вояки было помочь этому книжному червю.

– Излагай дальше, – сказал адмирал, обращаясь к ученому.

Профессор посмотрел на него.

– Результаты исследований у меня на руках, и они очень убедительны, – медленно произнес он.

– Но… – протянул адмирал.

– Ты прав, – кивнул ему в ответ профессор, – всему этому не хватает главного штриха. – И он хлопнул ладонью по столу. – Следует завершить исследования. Мне нужны подопытные. У тебя есть расходный материал? – уже напрямую спросил он.

Второй аграф, даже не удивившись заданному вопросу, задумался.

– Ты опоздал со своей просьбой, – протянул тот, глядя куда-то в сторону, – только вчера ушла партия с заключенными. Сейчас у меня никого нет.

– Плохо, – с сожалением произнес в ответ Кораф, – в этом случае у меня уже не будет весомого обоснования для заключительного принятия в разработку нашего проекта.

Слово «нашего» профессор выделил особо. И он был прав. Ведь формально он и его бригада все необходимое уже выполнили. Ответственность за этап окончательного тестирования ложилась на главу всего проекта в целом, а не на научного руководителя.

Адмирал этот тонкий аспект уловил сразу. И он ему очень не понравился. Вояка пристально посмотрел в глаза находящемуся на другой линии канала связи аграфу.

– Что ты предлагаешь? – спросил он у профессора.

Тот бы не поднял столь скользкую тему, если бы у него уже не было какого-то решения.

– Взять кого-то из своих, – спокойно предложил ученый. И он прекрасно осознавал, что только что сказал. Тем более и кандидат на эту роль у него уже был: его помощник, который только что вышел за эту дверь.

Нельзя быть таким чистоплюем в их обществе и в это время. Слишком большие подозрения и опасения вызывал этот молодой аграф. Но адмирала этот вариант не устроил.

– Нет, – отрицательно покачал головой он, – так не пойдет. Имперский инспектор уже завизировал списочный состав нашей станции. И при смерти любого начнется полная проверка всего и вся.

После своих слов вояка задумался.

– Есть другое предложение, – глядя на что-то лежащее перед ним, сказал он, – но тебе придется полететь самому и взять с собой парочку надежных людей, тех, о ком потом ты не пожалеешь.

И он посмотрел в глаза профессору. И взгляд вояки не предвещал ничего хорошего. По сути, профессор сам себя загнал в ловушку. Видимо, у этого космического прощелыги был какой-то туз в рукаве, но слишком уж он, скорее всего, был грязный.

И если сейчас Кораф откажется, то его просто-напросто зачистят. Как и всю его команду вместе с ним. И не останется никаких следов их пребывания не то что на этой станции, но и в самой Империи.

За подчиненных ушлый ученый совершенно не переживал, но вот свою жизнь он ставил всегда выше всех иных ценностей. И поэтому сейчас он, лишь передернув плечами, спросил:

– Что у тебя есть?

Адмирал нажал какие-то кнопки, и рядом с его изображением появилась карта космического пространства.

– Буквально на этой неделе мы нашли червоточину. – И он выделил на карте космического пространства небольшую область. – Это наш сектор, – продолжал комментировать он, – червоточина находится немного за его пределами.

И он сместил изображение чуть вправо.

– Вот она, – на карте подсветилась определенная точка. – Мы не стали вносить эту аномалию в большой Императорский реестр, так как для нас она на тот момент была бесполезна.

И он вновь взглянул на профессора.

– Она не стабильная и пропадет с вероятностью, превышающей девяносто процентов, менее чем через сорок суток. Но… – И вояка вывел еще одну область пространства. – По показаниям исследовательских дронов, она ведет в сектор, расположенный далеко за границей Фронтира, в девяти прыжках, напротив районов пространства, принадлежащих Империи Атаран.

Профессор с непониманием смотрел на адмирала. Что-то все больно сложно у того получалось, и потому он не мог понять, к чему же старый вояка ведет. Видимо, это понял и военный. А потому вывел на карту еще один участок пространства.

– Это одна из систем, того сектора, куда ведет червоточина. И вот, смотри…

После этого адмирал вновь приблизил какой-то небольшой фрагмент карты. Девять планет, одно солнце.

– Вот, – сказал он и ткнул в небольшой шарик, – третья планета в этой системе, и она обитаема. Судя по всему, ее населяют гуманоиды. Очень похожи на людей. Вернее, практически чистокровные люди, без капли примесей чужой крови.

И адмирал посмотрел на профессора, до которого стал постепенно доходить смысл его предложения.

– Я думаю, они идеально подойдут для твоих целей.

Кораф задумался. Вояка выдал вполне рабочий вариант, вот только…

– Как мы туда доберемся, не на наших же кораблях?

– Все так. Но тут нам повезло дважды. Мы перехватили транспортник пиратов, перевозивший контрабанду. И можем воспользоваться им. Командой я тебя обеспечу. Но за тобой вся научная подготовка. И ты понимаешь, что все результаты у тебя должны быть до вашего возвращения.

Адмирал на пару мгновений замолчал, а потом исправился:

– До твоего возвращения, – акцентировал он внимание на слове «твоего», – ты понял меня.

В своих подчиненных вояка похоже был абсолютно уверен.

– Да, – кивнул аграф. Он прекрасно понял о чем сейчас говорил генерал.

Сборы были недолгими.

Средний корабль класса «Корсар» уже через несколько часов вылетел со станции и направился в сторону соседнего сектора.

Как раз туда, где шесть дней назад была обнаружена червоточина, ведущая очень далеко за пределы влияния Империи Аграф в частности и всего Содружества в целом.

Три дня назад. Фронтир. Граница Империи Атаран и Королевства Минматар

– Профессор, все готово к операции, – сообщил молодой аграф, который занимался подготовкой медицинского оборудования к очередной установке нейросети, обращаясь к мрачному и хмурому Корафу.

Это уже сотый по счету испытуемый. Они не думали, что потребуется столько подопытных. Но они ошиблись в комбинации последовательностей внедрения инородных генномодифицированных клеток, которые и составляли основу нового типа нейросетей, что приводило к последующей смерти пациента или практически сразу, еще во время проведения операции, или в процессе его адаптации к установленному ему нейроимплантанту.

И поэтому им предстояло провести это последнее испытание и возвращаться за новым материалом. Они проторчали тут практически полмесяца. И этот последний испытуемый был их последней надеждой из этой партии. Иначе им опять придется возвращаться на эту варварскую планету.

Кораф не знал, что кто-то может до такой степени превратить свою родную планету в свалку, состоящую из сплошных отходов и нечистот. Его вообще удивляло, как эти дикари до сих пор в принципе живут там и не повымирали до этого времени.

Ну да ладно. Главное, что они своим существованием смогут помочь ему и его делу. Вернее его жизни. Даже, правильнее будет сказать, сохранению его жизни.

Теперь, с таким опозданием по предоставлению результатов, профессор не надеялся на какие-то преференции, для него сейчас главным было остаться при своих.

– Хорошо, начинаем, – распорядился он и указал на бокс, в котором находилась очередная, немного модифицированная и измененная реинкарнация тестовой нейросети.

Правда, на боксе красовалась ничем неприметная надпись – «Технарь-2МК». Но это ничего не значило. Очередная шутка адмирала, который вместо обезличенных нейробоксов подсунул ему эту невостребованную партию контейнеров, предназначенную для перевозки технических нейросетей.

«Что поделаешь, такой вот уж у вояк юмор», – подумал Кораф и потянулся к панели управления медицинским комплексом. И в этот самый момент корабль тряхнуло. По ушам ударил пронзительно заверещавший сигнал тревоги.

– Займите свои места согласно штатному расписанию, – пришла команда от капитана судна по внутреннему каналу связи.

Потом это же сообщение было продублировано им на нейросеть.

Профессор переглянулся со своими сотрудниками.

– Продолжаем? – спросил один из них.

Но профессор не успел ответить.

К ним в каюту заглянула взъерошенная голова какого-то бойца в десантном комбинезоне.

– Господа ученые, – сообщил он прямо с порога, и голос его отдавал металлическими нотками, – если из вас кто-то умеет обращаться с бластерами или любым другим оружием, то прошу за мной. – И он махнул рукой вдаль по коридору.

– А что произошло? – удивился профессор.

– Нас взяли на абордаж, – ответил боец.

И только тут Кораф услышал шум стрельбы откуда-то с нижней палубы.

– Да и быстро облачайтесь в скафандры, а то через пару минут стравят весь воздух, – напомнил солдат замершим в шоке ученым и, подгоняя их, закричал: – быстрее. Ну чего встали. Быстрей. Они уже на подходе.

Это было правдой.

Как только он закончил говорить, двери, ведущие в их отсек, открылись и на пороге появилась фигура в штурмовой броне тяжелого космического пехотинца. Три выстрела. И тела профессора и его помощников падают вниз. Они так и не сумели сориентироваться в ситуации. Не их это профиль деятельности.

Бойца же, который прибегал за ними, тут уже не было. Он, воспользовавшись тем, что штурмовик отвлекся на ученых, выскользнул через запасную дверь в боковой коридор. Но и он прожил недолго. Не успел он добраться до капитанской рубки, где и забаррикадировалась большая часть команды корабля, как нарвался на второй отряд, идущий через нижнюю палубу.

Так и погибла команда ничем непримечательного корабля класса «Корсар».

Три дня назад. Фронтир. Граница Империи Атаран и Королевства Минматар

– Капитан, – обратился молодой курсант-гвардеец к пожилому военному, – радар заметил сигнатуры трёх кораблей. Похоже какое-то торговое судно и два пирата, напавшие на него. – Проверив донесения искина корабля, он добавил: – Торговец передавал по всему диапазону доступных частот сигнал бедствия и то, что на него напали. Но сейчас передача прекращена и ни на какие наши запросы он больше не реагирует.

– Ну что ж, – комментирует увиденное боевой офицер, которому было поручено натаскивать молодёжь, – вот и проверим, чему вас обучили там в вашей Академии. – И уже гораздо более серьезным, строгим и четким голосом скомандовал: – Боевая тревога по всему звену. Атаковать все три цели. При попытке сопротивления и отказе в требовании отключить энергетический щит и оружейные башни, считать встреченные суда пиратами и открыть огонь на поражение.

Это боевой фрегат и звено тяжелых истребителей, прикрепленных к нему, принадлежащее Королевству Минматар. И здесь не ведут переговоров с пиратами. Тут не обмениваются пленными и не идут на поводу у террористов. На все и всегда здесь один ответ: выстрел бластера.

– Корабли оставили одинокое судно и стараются уйти в гиперпрыжок по двум разным векторам, – доложил курсант.

Правильный шаг. В обычном случае одному кораблю удалось бы скрыться. Только вот с ними этот номер не пройдет.

– Истребителям на перехват дальней и более быстрой цели, мы же идем на сближение с тем, что движется медленнее.

Команду передали на авианесущую палубу, и от корабля отделилось звено тяжелых истребителей.

– Теперь им не вырваться, – прокомментировал увиденное на карте капитан боевого фрегата. Свою цель они уничтожили лишь на пару мгновений после того, как рой истребителей разорвал на части более быстрое судно.

– Торговец все еще не отвечает, – доложил курсант-связист, – судя по данным сканера биологической активности, живых на борту нет. Хотя…

И парень к чему-то присмотрелся.

– Простите. Я ошибся. Наблюдается слабая биологическая активность. Одно живое существо.

Капитан кивнул.

– Абордажников на борт, – приказал он, – заодно и проверим, кто же это там такой остался.

Три дня назад. Фронтир. Граница Империи Атаран и Королевства Минматар

– Корабль не торговец, – докладывал молодой лейтенант, командир абордажного отряда, – скорее похож на передвижной госпиталь. Куда летел, не известно. Хотя навигационный искин цел. Наши инженеры сейчас пытаются снять блокировку и взломать его базу данных.