Текст книги "Эргархия: Песок на асфальте"

Глава 3. Магма

– Давай подойдем к созданию дубликата с другой стороны, – сказал Зерно.

Мы снова сидели в просторной квартире Денди. Как выяснилось, квартира принадлежала его отцу, генерал-лейтенанту в отставке, который предпочитал жить на своей даче и редко появлялся в Москве.

– Говорят, ты можешь создать в своем воображении любую картинку.

В этих словах все было неточным. «Говорят» относилось к Коглерону, «можешь создать» надо было заменить на «наш Инструктор может внедрить в твое сознание нужный образ», а слова «любую картинку» вообще были большим преувеличением. Смутные образы как-то возникали в моем воображении, но они оставались нестойкими, и эта их хрупкость была для меня главным препятствием.

– А можешь ты представить себе ощущение тепла или боли в пальце? Попробуй.

Я попробовал. Все получалось на уровне смутных воспоминаний, но образы тепла и боли хоть и не отчетливо, но проявлялись.

– Хорошо, – сказал Зерно.

Он внимательно смотрел на меня, но того давящего вторжения в мое сознание, которое я испытывал с Инструктором, не было.

– Правильно, – сказал Зерно, – сейчас ты должен сделать все сам, без моей помощи. Закрой глаза и медленно подыши, прислушиваясь к тому, как вдох наполняет свежестью твою грудь, а выдох делает тебя сильным. Сосредоточься только на этих ощущениях.

Я выполнил его указание, и, действительно, минут через пять мое тело заливала волна свежести и бодрости на вдохе и чувство растущего напряжения на выдохе.

– Хорошо, – сказал Зерно, – а теперь задержи дыхание столько, сколько можешь.

Зерно положил рядом со мной на столик секундомер. Я глубоко вдохнул и задержал дыхание. Зерно запустил секундомер. После минутной задержки появились первые позывы на выдох, примерно через полторы минуты удушье стало нестерпимым, я еще промучился секунд пятнадцать и судорожно выдохнул.

– Так, – сказал Зерно, – у нас получается минута сорок пять секунд. А теперь выдохни, задержи дыхание и воображай те ощущения, что были у тебя на вдохе.

Образ, как ни странно, действовал. Я не ощущал удушья, наоборот, легкость и бодрость только нарастали. Потом где-то на краю сознания возникло острое желание вдохнуть. Свежесть и удушье боролись, но потом удушье победило, и я с шумом втянул в себя воздух.

– Отлично! – закричал Зерно. – Ты продержался на двадцать пять секунд больше. Эти секунды тобой управляла не животная потребность в кислороде, а маленькое существо, которое ты сумел создать. Оно недолго прожило, но новые существа будут долговечнее. Сначала это будет твое воображение, потом танец твоего тела, а потом – Волевое Существо.

В этих занятиях прошла осень. Я приходил раз в неделю к Денди. Он помогал мне втягивать в сознание дубликаты разных предметов, созерцать их сразу со всех сторон и пытаться увидеть их строение изнутри. Я начал видеть спички внутри коробки и сахар внутри сахарницы, но все это делалось при помощи «щупалец» Денди. Собственно, Денди и не добивался от меня самостоятельности. Он хотел, чтобы вместо отдельных частей предмета я увидел ту «магму» (это было выражение, которое использовал Денди), из которой состояли все предметы и вся Красная Вселенная. Для меня это было главным препятствием в овладении искусством деев. Я просто не представлял, как можно «увидеть магму». Умом я понимал, что за поверхностью вещей скрывается то, из чего они состоят. Но представить себе мог только оформленные части предметов.

Занятия с Зерном были успешнее. Я научился разогревать свое тело на холоде, задерживать дыхание на две с половиной минуты, подтягиваться на турнике по 50 раз. Делалось это за счет создания ярких образов тепла, свежести или готовности подтягиваться, которые вытесняли реальные тягостные ощущения. Постепенно я понял, что дело не в образе, а в том, чтобы выделить в каждом ощущении его эйдос, разорвать связь ощущения и эйдоса и соединить ощущения с другим эйдосом. Следовало не заменять реальные ощущения воображаемыми, а помещать во главе магмы другой эйдос. Тогда магма холода превращалась в форму тепла. Я ощущал холод, но знал, что это тепло, и все мои реакции в точности соответствовали реакциям на тепло. Несколько раз я даже потел под пронизывающим декабрьским ледяным ветром.

Слово «эйдос» у деев не вполне совпадало с «идеей» древних греков, деи называли эйдосом активное начало, которое, соединившись с магмой, превращалось в конкретные предметы, ощущения или образы. Эйдосы управляли жизнью Красной Вселенной, придавая ей видимые формы. Зерно как-то высказал странную для меня мысль, что для деев Тройки эйдосы становились подобием магмы, и деи начинали управлять событиями, не оформляя магму, а придавая эйдосам текучий характер. Пользуясь метафорой растворения пирамиды из сахара в воде, он объяснял, что если для обычного человека раствор сахара – это сладкий раствор, то для Единицы, и тем более Тройки, этот же раствор становится «пирамидальным». Единица способна воспринять пирамидальность раствора, а Тройка может выпарить раствор так, что из него выделится растворенная в жидкости фигура. Более того, Тройка может заменить растворенную пирамиду шаром.

Все, что происходило в Бучаке, растворялось в лесу, как в воде, и Коглерон впитывал в себя этот раствор. А потом деи и планеты вытаскивали из раствора сведения о происходившем.

Тройка могла, растворяя нужные эйдосы, создавать вещи и события, которые без этого не состоялись бы. Но это было нелегко и опасно. Красная Вселенная движется в своем направлении, и все, что этому движению не соответствует, наталкивается на сильнейшее сопротивление. Но каждый созданный Тройкой и внедренный в Красную Вселенную эйдос включался в сеть, которая во Время Перемен станет основой для преобразования и Красного, и Черного. Тогда родится новый цвет и развернется новый мир.

Зерно говорил об этом увлеченно. Я понял, что кличку ему дали не только за его внешний вид. У деев были разные задачи, но только он отождествлял себя с зародышем, с зерном будущего мира, мира, которого еще нет.

При всей необычности наши занятия постепенно стали восприниматься как рутинные. Резкое ускорение наших практик произошло только после Нового года.

Глава 4. Старый Новый год

Как известно, старый Новый год празднуют только в России. Поэтому Инструктор и называл его «русский», отличая от обычного. Деи вообще стремились жизнь Эргархии перевести в формы, отличающиеся от общепринятых. Я сдал досрочно пару экзаменов, и времени на поездку в Киев у меня было достаточно. Родители не возражали. Отдых – это святое, неделька в Киеве вреда не принесет.

Я приехал двенадцатого января. Тетя Люда и Гриша встретили радушно. В тот же день я созвонился с Инструктором. Он объяснил, где будет проходить встреча. Это было помещение художественной студии рядом с площадью Богдана Хмельницкого. Располагалось оно в полуподвале одного из старых зданий и было достаточно вместительным для того, чтобы провести там наше празднество.

Собралась вся Ночная Группа – 11 человек, отобранных к тому времени. Со второй частью Ночной Группы наша четверка была едва знакома. Инструкторы, с которыми мы успели познакомиться к этому времени, присутствовали почти в полном составе, приехали и Денди, и Зерно. Из известных мне деев не было только Генерала. Все деи были в своей обычной человеческой форме, Инструктор среди них не выделялся. На это были свои причины. Как выяснилось позже, роль Инструктора для семерки наших товарищей выполнял другой дей.

– Какая у нас повестка? Зачем мы собрались? – спросил Паук.

– Да так, просто поговорить, отпраздновать, – ответил Барбаросса.

Начался неторопливый разговор.

– А почему мы встречаем старый Новый год, а не обычный? – спросила Сороконожка.

– Расхождение старого и нового Новых годов глубоко символично. Оно символично и в Православии – несовпадении земного и небесного, и у нас – символизируя несовпадение Черной и Красной Вселенных, – отозвался Доктор.

– Эзотерических школ много, – осторожно спросил Паук, – а чем, собственно, Эргархия отличается от других?

– В первую очередь ориентацией на Черную Вселенную. Все остальные – часть Красной Вселенной, – начал отвечать Черногорец. – Этим определяются и способы работы с собой. Некоторые школы тоже пытаются выйти за пределы Красной Вселенной, но для этого они превращают себя в отражение Белой Вселенной. В Черную Вселенную стремимся только мы, деи.

– А планеты?

– Наши планеты довольствуются только отражением Черного Солнца.

– Нужно отодрать от вашей личности кусочек, который является отражением зародыша Волевого Существа, вынуть из него эйдос и вырастить его в пустоте сознания. Этим мы отличаемся от алхимиков. Те берут личность целиком и производят ее трансмутацию. Для них личность – труп. И этот труп нужно переплавить в меч, после чего меч сливается с ним. Тогда появляется тот, кто наблюдал за трансмутацией, и берет меч в свои руки. Маги находят силу оттуда и помещают ее в пустоту сознания. Для этого личность должна полюбить силу, завлечь силу своей любовью. Поэтому магия эротична – личность и сила должны слиться и породить мага. Мольфары превращают личность в подобие природы и становятся ее частью. Поэтому они превращают свою жизнь в пьесу, разыгрываемую среди лесов и гор.

Я вспомнил Библиотекаря:

– Но есть и те, кто прикоснулся к знаниям, но выбрал другой путь?

– Да. Это планеты, которые выбирают Солнце и вращаются вокруг него. Но они видят только видимое Солнце, а не Черное Солнце воли. К Черному Солнцу идем только мы, деи.

– А Кастанеда – маг или мольфар? – спросил Волк.

– Кастанеда – философ, и он путешествует между мирами. Он не планета, привязанная к Солнцу, а «беззаконная комета». Он что видит внутри себя, о том пишет.

Разговор тут же перешел на тему книг Кастанеды. Его творения интриговали всех, кто был причастен хоть к какой-нибудь эзотерике.

– Так был Дон Хуан на самом деле или нет? – добивался Медведь.

– На самом деле – это как? – ответил Помощник. – То, что ты видел вчера, – это на самом деле? А то, что тебе приснилось этой ночью? А то, что ты видишь здесь? А твое представление о том, что ты видишь здесь? А твое воспоминание и понимание того, что здесь случится? Какая разница, в какой «на-самом-деле-реальности» существовал Дон Хуан? Ты же его все равно никогда не увидишь. А если он приснился Кастанеде, и тот принял сон за бодрствующее восприятие, он что, менее реален? У вас у всех есть опыт встречи со Светящимся Змеем, которого никто, кроме вас и нас, не видит. Он что, не реален? А Троллидор? А существа, за которыми вы гонялись летом три дня подряд? Реально то, у чего есть эйдос, а у Дона Хуана он есть. И неважно, как проявился этот эйдос – во сне, в воображении, или в реальности, можно было его пощупать или нет. Видел его кто-то, кроме Кастанеды, или не видел.

Деи покинули нас на час, и мы набросились с вопросами друг на друга. Нас интересовала семерка наших товарищей, с которыми предстояло работать в ближайшие годы. Три человека семерки – Медведь, Комар и Оса – были из Киева, но ни разу за это время не встречались с Волком и Коброй. Кабан из Харькова, Дракон из Ужгорода. Сюрпризом для меня стало, что Аист был москвичом. Таким же сюрпризом для Паука оказалась Сороконожка – она тоже жила в Питере. Уже позже выяснилось, что делалось это не из соображений конспирации, а для выстраивания «силовых линий», способствовавших нашему последующему превращению в деев.

Потом наша четверка сгруппировалась в своем углу. Выяснилось, что всех нас знакомили с одинаковыми практиками. И в Киеве, и в Ленинграде были свои планеты. Коглерон достался не только мне – и Кобра, и Волк, и Паук познакомились и с извлечением знаний из раствора, и с метафорой сахарной пирамиды. Очевидно, это была часть обучения, которое проходили все будущие деи.

Паук долго и возбужденно рассказывал нам про свои новые связи в Ленинграде, образовавшиеся после Бучака. Он, как и я, привез и передал Коглерон дею, которого я через несколько месяцев назвал Пружиной. Пружина работал в Академии гражданской авиации и не торопясь создавал свою лабораторию по всяческим экстрасенсорным феноменам. Это было его социальным прикрытием. У него была своя Дневная группа – несколько десятков человек, которые наивно полагали, что улавливают космические потоки, помогающие определить у летчиков и диспетчеров вероятность и условия срыва их работы при перенапряжениях. Техника определения момента срыва напоминала работу в Москве с помощью того, что там называлось биолокацией, – вращения специальных рамок, подсказывавших, где и когда может произойти ожидаемое событие. Но если в Москве использовались рамки из стальной проволоки, изогнутые под 90 градусов и зажатые в руке, то у Пружины наподобие рамки подвешивался внушительный груз. Порядки там были жесткими – за пару месяцев из полусотни начинавших заниматься у Пружины осталось лишь три человека. Они не стали кандидатами в деи, но из них готовились будущие планеты. Они сыграли важную роль, когда появились первые признаки Времени Перемен.

– Костя, – обратился ко мне Паук, – я собираюсь приехать в Москву в конце января.

– Так останавливайся у меня, – обрадовался я.

– Я буду не один, со мной будет еще питерская планета, у него есть свой угол в Москве.

Приближался Новый год. В помещении воцарилась тишина. Часы пробили двенадцать. И вдруг со всеми деями, кроме Мавки, случилось неожиданное изменение – на всех появилась сложная маска Инструктора. Было такое впечатление, что каждый из них натянул на себя лица остальных. Этот меняющийся хаос масок, как и прежде, вторгся в сознание. У меня возникло подозрение, что это просто ночной тягостный кошмар. Я отметил совершенно ничем не мотивированный ужас, похожий на тот, что испытал летом при первой встрече со Светящемся Змеем, когда Упырь положил мне руку на плечо. Казалось, все инструкторы превратились в вампиров и собирались нас растерзать. От них исходила какая-то сила, живо напомнившая мне сон, что предшествовал предложению Инструктора войти в Ночную Группу. Сон, в котором жуткий маг с обрубками рук направлял на меня поток вибраций.

Вся сцена становилась абсолютно нереальной. Инструкторы сливались в клубок, из которого невозможно было выделить отдельных деев. Они превращались в центр ночного кошмара. Реальным оставалось помещение студии со столом и тусклым светом, кошмаром же был хоровод назойливо меняющихся масок.

Этот хоровод втягивал в себя, растворял в себе. Бодрствующее сознание плавилось. Меня охватило новое воспоминание: полет над иссиня-черной печью, втягивающей в себя, расплющивающей мое «Я», растягивающей время. Мое сознание буквально вытягивалось из тела, стремясь присоединиться к дикому хороводу, но я знал, что если поддамся этому притяжению, то буду захвачен и расплющен жуткой силой. Я вспомнил струну, которая выделилась у меня в моем полете над печью и с помощью которой я управлял своим телом. Я старался превратить воспоминание в реальность и вдруг понял, что струну нужно так же втянуть из воспоминания в сознание, как мы делали это с дубликатами предметов в Бучаке и как мне это показывал Зерно.

Струна растворялась в ужасе, возникала опять, и я все тянул и тянул ее из воспоминания в наш нарастающий кошмар. Внезапно это удалось. Струна стала реальностью, и я резко развернулся, удаляясь от крутящегося вихря.

Сила, исходящая от хоровода, ослабела, и я осознал двойственность восприятий и действий. Я по-прежнему сидел на своем стуле, а натянувшие жуткие маски деи неподвижно сидели напротив. И вместе с тем они кружились в дьявольском хороводе в моем сознании, а я, используя струну, удалялся от них. Потом я перешел какой-то порог, и сцена скачком стала прежней.

Инструкторы так же сидели перед нами. Маски, внедрявшиеся в мое сознание, исчезли. На лицах моих товарищей читалось потрясение. Наверное, мое лицо было таким же.

– Ну что ж, за Новый год, – поднял бокал шампанского Помощник.

Мы выпили. Кобра расплакалась, за ней Оса. Остальные сидели молча.

– Ничего, ребята, дальше будет хуже, – успокоил нас Доктор.

– Что это было? – тихо спросил Паук.

– Что было, что было… зачет! – ухмыльнулся Упырь.

– Для вас зачет, для нас – экзамен, – сказал Доктор. – Если бы вы не сумели вырваться, нам пришлось бы набирать новую группу. Времени для этого маловато, а подходящих людей еще меньше.

– А если бы мы не вырвались, что бы с нами случилось? – зло спросил Паук.

– Вы бы просто забыли, что происходило здесь, – мягко и слегка виновато ответил Толстяк, – и забыли бы все, что происходило в вашей ночной жизни. Вы стали бы намного сильнее остальных дневных, помогали бы нам, писали хорошие романы и сочиняли необычную музыку. Вам бы снились яркие и необычные сны, но вы навсегда забыли бы о другой стороне мира. Но вы вырвались, потому что вам помогал Троллидор, который пропитал вас своим соком, когда вы все вместе летом знакомились с ним.

– А ты, Ворон, превратился бы в Невозможную Ворону, – добавил Скандинав.

Деи захохотали. Смысл этой шутки я понял позже.

– Троллидор сделал из вас единую группу. Его сок соединил ваши силы, – продолжил Скандинав.

– А почему не изменялась Мавка? Почему она не включилась в общую картину? – спросил Комар.

– Мавка – наш сторож. Когда мы становимся ночными, кто-то должен быть на связи с миром Дня, – ответил Скандинав.

– Да, – сказала Мавка, – я сторожу их всех. Вдруг прорвется водопровод, или случится пожар…

Деи просто зашлись от хохота. Даже Барбаросса, отнюдь не склонный к эмоциональным излишествам, довольно заулыбался. Очевидно, это была шутка, совершенно непонятная нам, Нулю.

На прощание Инструктор попросил нашу четверку встретиться на следующий день вечером.

14 января мы вновь пришли в студию. Инструктор был в своем обычном, устрашающем виде, но после вчерашнего ужаса он уже не нагонял прежней жути. С ним было еще несколько деев, в том числе и Генерал.

– Будем купаться, – радостно сказал Упырь.

Мы отправились на берег Днепра. Было уже поздно. За нами заехали две машины. Их вели неизвестные мне люди. Потом Кобра рассказала, что это местные планеты.

Недалеко от моста через Днепр располагалось небольшое озеро, покрытое льдом. В самом центре его была пробита большая прорубь.

– Ну что ж, посмотрим, как вы магму холода превращаете в летнюю жару, – ухмыляясь, сказал Генерал.

Он объяснил нашу задачу: зайти в воду по горло, разогреть себя за счет тех упражнений, которые мы выучили этой осенью. Мы разделись. Я вспомнил эйдос огня и соединил его с пронизывающим холодом. Получилось на удивление быстро. Холод оставался холодом, но воспринимался как исходящий от печки жар. Я прыгнул в прорубь, понимая, что вхожу в финскую баню. В этот момент что-то внутри щелкнуло, и я реально ощутил себя горящим углем. Это ощущение внутренней раскаленности можно было регулировать – чем больше я расслаблялся, тем сильнее становился распространяющийся по телу жар. Я нащупал руку Кобры, которая вошла в ледяную воду за мной. В этот момент возникло странное переживание. Потоки тепла вливались в наши тела через соприкасающиеся руки. Я почувствовал острое возбуждение и понял, что она испытывает что-то похожее. Потом я осознал, что в меня вливается ее магма. А моя, наверное, переливалась в нее. Так, взявшись за руки под водой, мы и стояли минут пятнадцать, пока не прозвучала команда на выход. Волк и Паук повторили наш подвиг. Похоже, что очередной экзамен был сдан.

Мы быстро вытерлись полотенцами, которые услужливо подал нам Генерал, оделись, сели в машины и вернулись в студию. Инструктор сообщил нам, что отныне работа нашей четверки и семерки разделяются. Практики не будут больше совпадать, и нам предстоит летом обменяться полученными знаниями и умениями.

– Нужно уметь не только получать, но и передавать, – сказал он.

15 января наша четверка снова собралась в студии. В ее глубине сидел Инструктор в своем обычном пугающем виде.

– Я хочу, чтобы вы понимали: есть знания для тех, кого много, – сказал Инструктор.

«Тех, кого много» отозвалось неопределенным свечением, свидетельствующим о том, что это термин деев. Это было напоминанием о печальной участи большинства живущих на Земле.

Инструктор продолжил:

– Это знания Дня. И есть знания для немногих – знания Ночи. Те, кого много, не в состоянии вместить в себя понимание многих сторон Вселенной. Им это не интересно, и они этого никогда не поймут. Не надо думать, что люди одинаковы. Те, кого много, предназначены для обычной жизни. Это не хорошо и не плохо. Так устроена Красная Вселенная. Есть те, кто образует ее каркас. Есть те, кто помогает ей развиваться. И есть агентура Черной Вселенной – мы, деи. Таких очень мало. Не все могут стать агентами Черной Вселенной. Это не значит, что роли предопределены. Но есть те, в ком присутствует капля Черного, и те, кто может произвести трансмутацию Красного в Черное.

На этом Инструктор окончил свою лекцию. Давящие маски исчезли, он вернулся в образ своего прототипа.

– Я вас покину ненадолго, – сказал он, оделся и вышел из студии.

Вернувшись, он передал мне пару книг и попросил отдать их Денди и Зерну. Одна из них представляла собой издание журнала «Континент». «Континент» издавался в ФРГ и считался в то время антисоветской литературой.

На этом русский Новый год закончился. Я провел еще день у Люды с Гришей, сел на поезд и утром 17 января был уже в Москве. «Континент» я прочитал взахлеб. Запрещенная литература нечасто попадала в мои руки. Денди получил журнал 20 января.