Текст книги "Жизнь без границ. История чемпионки мира по триатлону в формате Ironman"

Наши утренние поездки обычно занимали два часа, и я возвращалась как раз, когда нужно было идти на работу. (Правда, я почти никогда не приезжала вовремя, но никто не возражал против моих опозданий. Моим коллегам нравилось, что я выбираюсь в окрестные деревни.) По выходным мы ездили больше: обычно отправлялись в путь с Корнелиусом, Билли и Тиной, но порой к нам присоединялся кто-нибудь еще. Мы просто ехали и ехали. Мы ели и пили то, что попадалось нам под руку в деревнях – обычно чийяя, нутовое карри, кокосовое печенье (четыре пенса за упаковку) или пончики во фритюре. Где бы мы ни оказались вечером субботы, для нас всегда находился кров, иногда в домах местных жителей, иногда в монастырях. Ужин был всегда одинаковый, как и обед среди недели (дхал бхат – рис, чечевичная похлебка и карри). Непальцы едят дважды в день. Мне это ужасно нравилось. В воскресенье мы отправлялись обратно в Катманду самой непрямой из возможных дорог.

Мы возвращались выдохшимися, потными, голодными, но в приподнятом настроении. Мы понятия не имели, как много проехали, сколько калорий сожгли и какой частоты сердцебиения достигли. Никакой информации, которую нужно было скачивать, никаких бортовых журналов с отметками. Необузданность и первобытность – то, каким и должен быть спорт. Я уверена, что именно это и позволило мне стать такой, какая я есть.

Наша 16-дневная поездка из Лхасы, столицы Тибета, в Катманду, через базовый лагерь Эвереста, тоже сыграла свою роль. Билли, Тина и я поклялись поехать туда, когда мы были в экспедиции в Лангтанге. В конце апреля 2005 года мы прилетели в Лхасу и начали готовиться к дороге домой длиной в 1200 км. Мы называли себя командой Ранги-чанги, что на непальском языке означает «разноцветный». Наша команда состояла из немки Билли, аргентинки Тины, непальца Рупеша, норвежца Тронда, датчан Криса и Кирстен и меня.

Тибет сильно отличается от Непала. Катманду расположен в долине с буйной растительностью, но с другой стороны Гималаев простирается пустынное тибетское плато. Там мало что выживает – пучки кормовой травы, маленькие пухлые пустынные крысы и яки, которые могут справиться почти со всем на свете. Как и тибетцы-кочевники, которые бродят по земле, разбивая лагеря на пару месяцев, прежде чем отправиться дальше со всеми яками, овцами и собаками.

Тибетцы стали этническим меньшинством у себя на родине по мере китайской экспансии. Жесткое присоединение в 1950-е годы трансформировалось в менее заметную ассимиляцию, при которой китайцы постепенно заполняют пустынную местность железными и автомобильными дорогами. Я попыталась поговорить об этом с нашим гидом, но он неохотно шел на разговор. Он сказал, что провел три года в тюрьме, но я так и не узнала за что. Утром, когда мы должны были отправляться в дорогу, некоторые из нас решили посетить дворец Патала, резиденцию далай-ламы до его изгнания после неудавшегося тибетского восстания в 1959 году. Он произвел на меня неизгладимое впечатление: возвышающийся над Лхасой, будто бросающий вызов китайскому влиянию, сжимающемуся над городом. Когда-то здесь было так же людно, как в пчелином улье. Сейчас, к сожалению, это просто музей.

В тот день мы отправились в долгий путь домой. Возможно, пейзаж и был безводным, но его масштабы поражали. Равнины тянулись, и ничто не тревожило их, кроме пылевых торнадо. За ними возвышались бесплодные горы, а за теми горами – снежные Гималаи.

Поездка была тяжелой с самого начала. На второй день Тронд и Рупеш свалились с горной болезнью, и автобус отвез их в Шигатсе, где они остались нас ждать. Остальные продолжали ехать. Это была вторая экспедиция с «Премом» в Гималаи, и он не подвел меня даже тогда, когда мы боролись со жгучей пылью, которую ветер гнал нам в лицо. В конце второго дня я лежала в палатке, чувствуя симптомы горной болезни. Мы были на высоте 4800 метров, и карабкаться предстояло еще долго. Мое тело адаптировалось за ночь, а сон в первую ночь так и не пришел. Но чем выше мы поднимались, тем легче я засыпала и тем интереснее были мои сновидения. Мы задержались еще на день, чтобы адаптироваться к высоте, и провели его с семьей кочевников, чье пристанище, сделанное из кожи яков, располагалось на противоположном берегу реки. Их краснолицый сын научил меня обращаться с самодельной катапультой, а в палатке нас напоили местным тибетским деликатесом – часуймой. Я готова попробовать почти все что угодно, но эта смесь горячей воды, чайных листьев, масла яка и соли была на грани моих возможностей. Этот отвратительный напиток пьется в Тибете повсеместно.

Мы свернули в лагерь 1 мая, но майские деревья милой Англии были слишком далеко. Тот день был миниатюрой всей поездки, включавшей в себя эйфорию и отчаяние, рай и ад. К полудню мы добрались до вершины снежного перевала на высоте 5400 метров. Я плакала от осознания того, чего мы достигли, и от лицезрения невероятной красоты равнины, которую мы проехали и которую еще долго видели вдали. Пообедав в маленьком селении с белыми домиками, мы двинулись к следующему перевалу, поднимавшемуся от плато всего лишь до 5000 метров. Но этот переход показался мне бесконечным. Мы перегруппировались в 5 вечера, затем пошел снег. Мы продолжали пробираться вверх, а вокруг нас свирепствовала снежная буря. На спуске условия были еще хуже, я уже не чувствовала конечностей. Голоса Джорджи и Фрэнка звенели в ушах: «Когда обстоятельства сильны – ты сильнее». Когда мне уже казалось, что руки и ноги не выдержат, мы вышли к зданию, оказавшемуся домом рабочих. Исполненные благодарности, мы смогли расположиться в относительно теплой просторной комнате. Велосипеды пришлось оставить на улице, и к утру их подвижные детали полностью замерзли. Мы смогли справиться с этой проблемой: каждый пописал на свой велосипед. В 8 утра мы уже снова были в пути.

Бо́льшую часть времени включали в себя подъемы и спуски – географические, метеорологические, физические и эмоциональные. Но какого подъема мы достигли, добравшись до базового лагеря! Я не могу спокойно, без слез смотреть на Эверест. Когда я впервые увидела Гималаи, глаза мои наполнились слезами. Я не могла увидеть Эверест, скрытый за облаками, но достаточно было знать, что он где-то там. На следующий день, отдохнув в очаровательной деревушке, мы отправились в базовый лагерь. Эверест величественно возвышался вдали, но дорога до лагеря казалась вечностью. Она была такой ухабистой, будто мы ехали по полосе, состоявшей исключительно из лежачих полицейских. Вибрация отдавалась болью в руках, но по мере приближения к горе она казалась все менее значительной.

Наконец, мы добрались до базового лагеря под палящим солнцем, обжигавшим мне губы. Снова слезы. Базовый лагерь – удивительно цивилизованное место. Он представляет собой ряды палаток с цветовым кодированием для разных экспедиций. Есть палатки для сна, мусора, туалетов и даже Интернета. Билли представила нас руководителю одной из групп, и вскоре мы вовсю болтали с альпинистами, готовившимися к восхождению. Я даже не уверена, что смогла бы туда подняться. Дело не в физических и психологических требованиях, а в ожидании. Акклиматизация на каждой новой высоте – вот что меня добило бы.

Мы переночевали в монастыре в Ромбуке и провели еще день в базовом лагере, болтая с альпинистами о мотивациях и испытаниях, которые их ждут. Мы посетили святилище, почти скрытое под молитвенными флажками и посвященное памяти погибших на Эвересте. И снова слезы. Совершенно была невыносима сама мысль о том, что один или двое альпинистов из базового лагеря сегодня могут заплатить своей жизнью за восхождение на гору, которая выглядела такой невинной и очаровательной в теплых лучах солнца.

До границы с Непалом оставалось всего три дня пути. Контраст пейзажа и условий по разные стороны Гималаев просто поразителен. Только что мы боролись с холодным свирепым ветром, несущимся со скоростью 60 км/ч, обдуваемые песком, пылью и гравием, летевшими в лицо. Наши лица были завернуты в несколько слоев ткани. Сегодня же мы ехали через покрытые зеленью горы, леса, мимо водопадов, видели птиц и насекомых. После проливного дождя на границе мы снова ехали сквозь 30-градусную жару по эту сторону гор в одних футболках. Тибет и Непал невероятно красивы, каждый по своему, но Непал гораздо живее. Как бы я хотела еще раз сюда вернуться.

Время, проведенное в Непале, состояло не только из работы по улучшению санитарных условий жителей страны и поездок вверх-вниз по горам. Я всегда любила, когда меня кто-то или что-то успокаивает. И в этот раз эта роль досталась Тине. Когда мы проезжали через Гималаи, вечный дух соперничества заставлял меня стремиться оказаться на вершине каждой горы первой. Я проводила время в ожидании остальных. Тина же никогда не спешила. Она научила меня наслаждаться удовольствиями от жизни, пониманию, что дорога важнее цели. То же сделала и Сюзи, женщина постарше. Я познакомилась с ней через Тину, ее коллегу. Как и Тину, ее окружал ореол спокойствия. Она была чуть более взрослой версией Джуд, моей подруги из Южной Африки. Ее седые волосы были подстрижены под боб, и она держала себя с достоинством.

Мы стали хорошими подругами и ходили на чийяя в кафе неподалеку от моей работы. Мы говорили обо всем – мужчинах, буддизме, строительстве, книгах, кино. Сюзи обожает читать (она профессиональный библиотекарь) и посоветовала мне кучу книг. Она также любит писать. Особенно хайку – японский поэтический жанр. Она много работала в Непале с известным непальским поэтом Джанаком Сапкотой и издала вместе с ним книгу хайку. Мы все пришли на вечеринку, посвященную выпуску книги. Прочитав книгу, я преисполнилась вдохновения. Мне нравилась простота хайку и способность этого стиля запечатлеть момент или эмоции. Я начала сочинять хайку сама, часто во время езды на велосипеде. Иногда они просто приходили мне на ум, иногда приходилось немного поиграть словами. Когда я приезжала домой, то первым делом их записывала. Оглядываясь назад, я понимаю, что это был своего рода дневник – обрывки чувств и картин.

В центре Катманду расположена площадь Дурбар, где находятся многие индуистские храмы. Я приходила туда после работы, сидела на ступеньках и пила чийяя. Одна женщина часто приходила сюда. Я не уверена, сколько ей было лет (наверное, тридцать с небольшим). С ней была дочь, выглядевшая здоровой, если не считать зубов. Но плохие зубы в Непале – обычное дело. Еще она носила с собой то, что я считала младенцем. Оказалось, что «младенцу» было два года. Женщину звали Зита. Она не говорила по-английски, но моего непальского хватало для приятельского общения с ней на протяжении нескольких месяцев. Ее младшая дочь, Парвати, не могла ходить и питалась только грудным молоком Зиты.

В Катманду, как и во многих других местах, ты ежедневно видишь душераздирающие картины: семьи, прозябающие в нищете, в условиях, подрывающих здоровье. Тебе не остается выбора, кроме как проходить мимо. Ты чувствуешь себя беспомощным, ведь, несмотря на ужасность положения, ты не можешь помочь всем. И чем чаще ты проходишь мимо, тем меньше реагируешь на нищету.

Если нельзя помочь всем, то стоит ли помогать кому-то одному? С другой стороны, как поступить иначе, когда ты узнаешь семью ближе, как это случилось у меня с Зитой. Так получилось, что за эти месяцы мы с Зитой стали подругами. Я слушала рассказы о проблемах Парвати и играла с ее старшей сестрой. Затем я познакомилась с мужем Зиты, который получал скудную плату за работу носильщика. Я была у них дома, в разрушающемся здании, в крошечной комнате с голыми стенами и постелью.

Чем дальше я погружалась в их жизнь, тем больше мне хотелось что-нибудь сделать. Встречу с ними можно назвать моим мини-крестовым походом, особенно в том, что касалось Парвати. Я организовала для нее несколько тестов и заплатила за исследование МРТ (которое обошлось мне примерно в 60 фунтов). Выяснилось, что у нее туберкулез позвоночника.

Я собрала немного денег на операцию, в основном из своего кармана. Операция в местной клинике прошла успешно. Недостаток Парвати был исправлен, но ей нужно было носить корсет в течение восстановительного периода. Каждый день во время обеда я ходила к ним в больницу. Их положение тронуло и мою маму, которая отправляла из Англии подарки для девочек в дополнение к деньгам.

Это был август 2005 года, и я поняла, что подарков уже достаточно. Теперь нужно было понять, как помочь им зарабатывать на жизнь. Я купила для Зиты тележку чана примерно за 100 фунтов. «Чана» – это «нут» по-непальски, а тележки – перевозные киоски с едой. На них есть небольшая плитка, навес, с нее можно продавать нут, арахис, попкорн и так далее. Зита очень хотела такую. Для нее это был способ зарабатывать и не просить милостыню. Я представила Зиту своей подруге Нонне, которая основала благотворительный фонд «Женское образование в Непале», и та согласилась оказать помощь ее старшей дочери. Все шло хорошо. Я несколько раз видела Зиту и ее тележку на площади, она продавала еду. Но я также видела, как она просит милостыню, используя проблемы Парвати, чтобы вызвать жалость. Это меня задело, ведь я знала, сколько пришлось пройти, чтобы вылечить ее болезнь.

Однажды я пришла к Зите в гости и поняла, что тележки нет. Зита призналась, что продала ее. Мне было обидно и больно, но эти эмоции не принято выражать у непальцев.

Потом я иногда видела на площади Зиту, просившую милостыню на площади. Она не смотрела на меня и не говорила со мной, думаю, она понимала, что я была расстроена. Но соблазн продать тележку был слишком велик. Прозябающие в нищете часто вынуждены жить сегодняшним днем. Она выручила больше денег от продажи тележки, чем за неделю торговли. Решение было неизбежным, несмотря на то что в долгосрочной перспективе было бы, конечно, выгоднее оставить тележку.

К сожалению, нам пришлось увидеть и темную сторону Зиты. Все началось с того, что она попросила меня купить ей часы, примерно в то время, когда мы делали медицинское сканирование для Парвати. Это меня насторажило, не только потому, что прозвучало довольно агрессивно, но и потому, что она знала: обычно я не скуплюсь на подарки. Неужели это выработало в ней жадность и зависимость?

Вскоре она бросила вызов устоям непальской культуры. Конечно, ее семья отличалась от других: она была главой семьи, в то время как в индийских семьях женщины обычно зависимы. Все пошло не так, когда она продала тележку. Ее старшая дочь теперь посещала местную школу благодаря поддержке «Женского образования в Непале». Однажды Зита зашла в кабинет директора и потребовала денег, которые он получил от фонда для покупки книг. То же самое она потребовала у портного, которому заплатили за школьную форму для ее дочери. Конечно, Зита и ее семья жили в такой нищете, которую я, будучи человеком с Запада, даже не могу себе представить, и я не стану судить ее за то, что она сделала. Но я утратила веру после этого случая. Я начала задумываться о том, что́ мы, представители Запада, действительно можем сделать для людей из развивающихся стран. Я до сих пор иногда виню себя и беспокоюсь, все ли я сделала правильно. Мой подход мало отличался от обычного западного подхода к развивающимся странам. Мы въезжаем в город, раздаем вещи – иногда от чувства вины, иногда беспокоясь за других людей и желая сделать мир лучше. Но это не работает. Изменения должны происходить изнутри. Время, проведенное в Непале, только усилило мою веру в подход Камала Кара, который, прежде всего, дает сообществам возможность сделать все самим. Только тогда западная благотворительность возымеет эффект.

Проблема подхода доктора Кара заключается в том, что он требует много времени, но не требует много денег. А доноры не любят дешевые проекты. Им необходимо тратить деньги, иначе они не получат финансирование на следующий год. Финансирующим организациям нравятся оборудование, инфраструктура и все то, что можно пощупать. Самое главное для них – краткосрочные и поддающиеся подсчету результаты. Подход доктора Кара, напротив, неуловимый и качественный, а кроме того, предполагает активную работу местных сообществ. Это и не нравится спонсорам. Когда негосударственные организации переключаются на проект общественного улучшения санитарных условий вместо проектов, основанных на доставке оборудования, люди выигрывают в долгосрочной перспективе, но директорам организаций приходится объяснять руководству головных офисов, почему они освоили меньше четверти бюджета. Это безумный и безответственный подход. Он ничего не приносит общинам, которым ты должен помогать, к тому же он бездумный по отношению к экономике и экологии.

К концу первого года работы в Непале я уже думала о следующем шаге. Мой творческий отпуск на госслужбе заканчивался в сентябре, но я смогла продлить его еще на полгода. На Рождество у моих друзей Пита и Рэйчел была назначена свадьба в Новой Зеландии. Я покинула Непал в декабре 2005 года.

Я была морально готова к отъезду и начала по-другому смотреть на окружающие меня вещи. Я начала презирать грязь, ненавидеть лающих собак, отчаиваться из-за выбоин на дорогах и испытывать отвращение к кастовой системе. Я ненавидела постоянно болеть. Воду нельзя было пить, овощи нужно было вымачивать в растворе йода. Ничто из этого не было для меня в новинку, но прежде окружавшая меня красота перевешивала недостатки. Теперь же меня стали раздражать вещи, которые я раньше считала обычными неудобствами или даже особенностями. Мне, конечно, было грустно уходить с работы, особенно с проекта ОВСЗ. Но время пришло.

Я думаю, что это чем-то напоминает личные отношения. Ты влюбляешься в кого-то с первого взгляда, затем вы узнаёте друг друга ближе, знакомитесь с привычками и манерами друг друга. Любовь становится глубже, но и раздражение тоже. В конце концов, необходимо решить, есть ли у вас будущее. Пятнадцать месяцев, проведенных в Непале, обогатили меня: они не были похожи ни на что другое.

Мои занятия велосипедом помогли сохранить хорошую форму и позволили резко повысить выносливость. Тем не менее я так и не удовлетворила своей внезапной любви к триатлону. В Непале триатлоном не занимается никто. В Новой Зеландии, куда я отправлялась дальше, дела обстояли совсем иначе.

Глава 7
«Прем» и я

Другой важной вещью, которую я забрала из Непала, был «Прем». Ах, сколько приключений мы пережили, и какие еще ждали нас впереди! Я упаковала все свое имущество, и мы полетели в Окленд. Затем сели в автобус до Веллингтона и на корабль до Южного острова. В Нельсоне я засунула имущество в парные велосипедные сумки, погрузила их в «Прем», и мы поехали в Марахау, близ национального парка Абель-Тасман.

Свадьба Пита и Рэйчел должна была состояться на пляже в парке, так что я оставила «Прем» на входе и присоединилась к свадебному кортежу, следовавшему до Авароа на лодке. Пляжная церемония была идиллической, затем мы отправились на маленький курорт, расположенный чуть дальше от воды, окруженный тропическим лесом. Именно здесь под воздействием свадебной эйфории я отказалась от правила, которому следовала на протяжении последних пяти лет.

Мы уселись за стол, я, будучи вегетарианкой, внимательно осмотрела поданное мне блюдо из томатов. Парень справа от меня сидел с тарелкой ягнятины, а другой слева ел курицу. Мясо выглядело таким привлекательным, а я была настолько рада оказаться в таком красивом месте с друзьями… А может быть, мне просто надоело лишать себя удовольствий? В общем, я глубоко вздохнула, наклонилась к цыпленку и прошептала: «Можно тебя попробовать?»

Последнюю тарелку мяса перед этим я съела 3 июля 2000 года. Сейчас на дворе было 22 декабря 2005-го. Я откусила кусочек мяса. Восхитительно! Так вкусно, как я и думала. Вечеринка переместилась в кемпинг на пляже, где мы отметили Рождество. В перерывах между играми на пляже, распеванием хоралов и рыбалкой мы устраивали барбекю – стейки, сосиски, рыба. Я поела еще немного мяса.

Так я снова стала полноценным мясоедом. Сила воли покинула меня, но я чувствовала, как возвращается мое настоящее «я». Да, я люблю еду, и в том числе мясо. В моей семье всегда его ели. Нельзя сказать, что меня не преследовало чувство вины. Я стала вегетарианкой в 2000 году после путешествия по Азии, в основном из отвращения к тому, что животных забивают у всех на глазах. Там это обычное дело. На Западе все наоборот: с глаз долой – из сердца вон. Негуманное обращение с животными беспокоит меня до сих пор, поэтому я стараюсь покупать органические продукты, когда есть возможность.

Однако в 2000 году я решила, что буду лояльнее относиться к себе. Возврат к мясу был шагом в этом направлении. Да, конечно, здесь есть элемент лицемерия. Да, это слабость и потеря контроля над собой. Но слабости есть у всех. Смириться с этим было одним из самых больших моих испытаний, да и до сих пор остается.

Признание своих слабостей крайне важно для саморазвития. Некоторые являются реальными и их можно преодолеть, но остальные – это скорее несовершенства (которые кажутся слабостями благодаря нашему собственному восприятию). Сила воли и дисциплина всегда играли огромную роль в моей жизни, особенно сейчас, но если не применять их избирательно, они могут утомить. Выбирайте сражения по силам и принимайте себя такими, какие вы есть. Моя любовь к мясу всегда была настолько сильна, что приходилось тратить много сил, чтобы ее отрицать. Лучше было просто признать, что я люблю мясо, и быть счастливой.

«Прем» оставался у ворот, а я занималась пробежками по национальному парку Абель-Тасман. Во время одной из них я поравнялась с мужчиной, представившимся Натаном. Мы разговорились, и он рассказал мне о гонке Coastto Coast, которая должна была состояться через пару недель. Она включает в себя бег, езду на велосипеде и каякинг с западного побережья Южного острова на его восточное побережье. Своего рода триатлон, хотя я и не представляла себе, где у каяка нос, а где корма (вообще-то я немного занималась каякингом в Непале и в Чертси, но это было абсолютно другое). Рассказав о соревновании, загадочный мужчина исчез из моей жизни так же внезапно, как и появился.

Я вернулась в лагерь и рассказала о нем Кэтрин.

– Натан? – спросила она. – Натан Фаавае?

Я пожала плечами и описала его.

– Это был Натан Фаавае, – повторила она. – Самый известный гонщик в Новой Зеландии.

Кэтрин, подруга Пита, была британкой, много лет прожившей в Новой Зеландии. Она знала все о Coastto Coast, прошла эту гонку сама и предложила мне принять в ней участие.

– Но я не умею плавать на каяке.

– Мы тебя научим.

– У меня нет шоссейного велосипеда.

– Мы найдем.

Кэтрин настояла на том, чтобы я остановилась у нее в Ванаке, неподалеку от Квинстауна, и вместе со своим бойфрендом Саймоном (уже приложившим руку к моей трансформации в мясоеда – злополучная тарелка курицы была именно его) взялась учить меня грести на каяке.

В итоге она убедила меня. Я купила палатку, погрузила вещи на «Прем» и отправилась в шестидневную поездку до Ванаки. Только я, «Прем», мой CD-плеер, палатка, горы, солнце и звезды. Это было просто поразительно. Я провела у Кэтрин и Саймона в Ванаке почти пять недель и получила от этого огромное удовольствие. Ванака находится возле чистейшего озера, вдали возвышаются Южные Альпы. Это идеальное место для жизни и тренировок. Здесь я начала понимать, что значит быть профессиональным спортсменом. Я тренировалась каждый день. Плавала я немного, зато бегала, ездила на велосипеде и заработала сертификат каякера 2-го уровня – обязательное условие для участия в Coastto Coast. Еще я приняла участие в триатлоне на олимпийскую дистанцию на юге Южного острова и выиграла его.

Затем я провела выходные с Кэтрин, Саймоном и парочкой других общих знакомых, тренируясь на секциях трассы Coastto Coast. Больше всего меня беспокоил каякинг – я была совершенно не уверена в своих способностях. Остальные участники группы были гораздо более опытными, они уплыли вперед, оставив меня с Саймоном. Река вьется по ущельям, на ней часто встречаются пороги. Когда меня опрокинуло первые несколько раз, я просто выливала из лодки воду и отправлялась дальше. Но затем я снова опрокинулась и на этот раз не смогла удержать каяк. Он устремился вниз по течению и врезался в груду камней. Для моего же спасения потребовалась лодка. Начало было не слишком обнадеживающим.

Прочь из каяка на твердую землю! Я знала, что у меня сильные ноги бегуна. Основная проблема – это бег по пересеченной местности, точнее по бездорожью. Нужно было 13 раз перейти реки, некоторые броды были по пояс. Местность была каменистой и без опознавательных знаков. Я, конечно, считаю себя сильным человеком, но все же не горной козой.

Coastto Coast можно пройти и за день, и за два. Чтобы быть допущенным к однодневной гонке в числе сильнейших, за год до этого нужно принять участие в гонке двухдневной. Я записалась на двухдневную гонку. Она началась с 3-километровой пробежки к велосипедам, после чего нужно было проехать 55 км. Далее 33-километровая пробежка в Южных Альпах вверх и вниз по Козьей тропе. В конце первого дня я была в шоке от того, что лидирую среди женщин. Это было так захватывающе! Меня снимали телевизионщики, надо мной пролетали вертолеты. Со мной никогда такого не происходило. Я будто оказалась в фильме о Джеймсе Бонде.

Мы разбили лагерь в горах и начали следующий день с 15-километровой велосипедной гонки. Затем пришло время посмотреть в глаза своему страху: 67 км в каяке вниз по течению Ваймакарири – 5,5 часа гребли без остановки. Впрочем, все прошло хорошо, я перевернулась всего один раз. Но именно на этом этапе меня обогнала будущая победительница, Софи Харт. В воде она была феноменальна. 243-километровую трассу завершала 70-километровая гонка на велосипеде до Крайстчерча. Финиш был на Летнем пляже. Я пришла второй с результатом 13 часов 22 минуты, и мне подарили новый каяк. Я отдала его кому-то, поручив продать. Даже не знаю, что с ним было после. Один каяк в Новой Зеландии я сломала, но оставила взамен другой. Карма восстановлена.

Все, что касалось моих спортивных потуг, было слегка сюрреалистичным. Я отправилась на эти соревнования, подчинившись внезапному порыву, за пару недель научилась плавать на каяке, одолжила снаряжение и чуть не выиграла самое большое состязание на выносливость в Новой Зеландии. Где эта склонность к спорту была всю мою жизнь? Да, я была капитаном команд пловцов в университете и в маленьком городке, но ничто не подталкивало меня к мысли заняться спортом профессионально.

Развился ли этот талант с возрастом или был во мне всегда и просто дремал до поры до времени? Я много раз задавала себе этот вопрос и задаю его до сих пор. Думаю, что он дремал, пока я добивалась других целей. Я с легкостью могла бы его не заметить, если бы не была постоянно открыта всему новому.

Для того чтобы развиться, талант нуждается в работе. В 2000 году я пробежала 14 км в гонке City 2 Surf в Сиднее и была счастлива закончить ее за 1 час 14 минут. Конечно, это совсем не быстро (хотя в то время я думала иначе!), но я почувствовала вкус к этому и начала работать над собой. Спустя три года пробежала свой первый марафон за 3 часа 8 минут. Я начала работать еще упорнее. Еще несколько лет спустя отправилась на велосипеде через Гималаи. И меньше чем через год я выиграла соревнование на каяке в Новой Зеландии и даже привлекла к себе внимание вертолетов.

Упорный труд и открытость всему новому – единственный способ реализовать потенциал, который есть в каждом из нас.

Из Новой Зеландии я поехала в Австралию, в велосипедный тур по Тасмании. Отправилась я туда вместе с Хелен и Билли (моим кармическим близнецом), которая приехала на соревнования со сломанным бедром. Впрочем, это ее не остановило. Она прицепила костыли к парным сумкам и стиснула зубы. Ваше тело способно на большее, чем вы можете себе представить.

Затем я полетела в Аргентину, чтобы навестить Тину. Я прилетела в Сантьяго, откуда отправилась автобусом через Анды в Мендозу, родной город Тины. До Пасхи оставалось 10 дней, и мы с Тиной планировали провести их в велосипедном турне по северу страны. А перед этим «Прем» и я махнули на юг, к испещренным озерами пейзажам Патагонии. Казалось, будто я снова попала в Новую Зеландию. Маршрут проходил через маленький городок под названием Сан Мартин де Лос Андес, где мы остановились на ночь. Я насытилась захватывающими горными пейзажами и на следующий день решила исследовать местность. Я освободила «Прем» от сумок и отправилась в национальный парк Ланин, названный по имени вулкана, царствовавшего в этой местности.

Я ехала по бездорожью, когда рядом оказался джип. Пассажир обратился ко мне по-испански, и я ответила, что не понимаю ни слова.

– Вы тренируетесь для завтрашнего дуатлона? – сказал он по-английски.

– Нет.

– Вы знаете о том, что он будет?

– Нет.

– Хотите принять участие?

– Почему бы и нет?

Он предложил мне заехать в отель в городе, где мне все объяснят. Что я и сделала, после того как закончила свою 100-километровую «экскурсию». Соревнование оказалось Green Cup World Championships, кульминацией серии событий Green Cup, проводившихся по всему миру. Дуатлон по бездорожью – бег и горный велосипед. Записавшись на участие, я посмотрела на профессиональных спортсменов, собиравшихся на пресс-конференцию, и впала в уныние. Брифинг прошел на испанском. Я смогла найти кого-то, кто перевел мне часть сказанного на нем, но мелкие детали вроде описания трассы и правил оставались для меня загадкой.

Эта гонка была как будто создана специально для «Према». Я хотела позволить ему наконец-то разогнаться на полную, без сумок и рюкзаков. Гонки проходили в Национальном парке и включали в себя 7,5 км бега, 30 км на велосипеде и еще 7,5 км бега. Расстояние небольшое, но технически трасса была сложной – бездорожье, горные тропы. Прекрасным солнечным днем я вышла на старт в числе нескольких сот других ребят. Сразу вырвалась вперед и до конца оставалась первой.

Уровень владения испанским в то время был у меня довольно средним, но я могла понять, что многие люди спрашивали себя и друг друга в то утро: «Кто эта девушка?» Я обогнала профессионалов, которым заплатили за участие в состязании. Я обогнала девушку, победившую в прошлом году. Я была велотуристом, зарегистрировавшимся лишь днем ранее. И мне гонка безумно понравилась, к тому же все оказалось не так тяжело, как я поначалу думала.

Я никого не знала в Сан Мартин де Лос Андес, но все изменилось на вечеринке после соревнования. Все хотели сфотографироваться со мной, и я была завернута в гигантский аргентинский флаг. Мне подарили большой кубок (он до сих пор со мной) и букет цветов. Должны были быть и призовые, но так как я не была профессионалкой, то не могла на них претендовать. Я раздала цветы, погрузила кубок на «Прем» и уехала на следующее утро.