Текст книги "Гори, любимая, гори!"

– О да! Тебя бы тоже забрали, но только не прислугой. И жениха ты все равно не смогла бы видеть.

Я замираю, недоверчиво глядя на бородача.

– Почему?..

– Потому что целители долго не живут при храме – их дар растрачивается быстро на омоложение и продление жизни магистров. – Гнев так и брызжет из мужчины. – Или ты думала, что к тебе будет особое отношение?!

Увы, в тот день я ничего не думала. Я просто хотела вернуть суженого. Моего любимого, единственного, самого лучшего в мире мужчину.

Не слыша его голоса, не видя его, я умирала. Умирала без Витара, выла от тоски и горя.

Я бессчетное число раз пыталась сбежать в столицу, но опекающие меня Анна и Матфей, были начеку. Борясь за меня против меня самой же, они нашли общий язык, и вскоре мужчина переехал к нам. Получилось, что травница не только не потеряла приемную дочь, но и приобрела мужа…

А я… я прожила, как в тумане почти год. Затем пришли безразличие и безнадега. Только урокам, которые давал целитель, удавалось меня расшевелить, а поначалу я даже не осознавала, что забыла умыться или поесть. И Анне приходилось вновь заботиться обо мне, как о маленькой.

Шло время. Вкус к жизни понемногу возвращался, но в основном я интересовалась только своим призванием – исцелением людей.

Увидев, что я успокоилась, Матфей стал брать с собой в столицу. Да только вместо того, чтобы при виде храмовников сжиматься от страха, как все жители Пантилии, я вовсю на них глазела. Как только не угодила в беду? Не знаю, наверное, хранило небо и бдительный учитель.

"Волки" Всеотца даже снились мне. Где-то среди них находился мой суженый. Самый лучший, самый родной, самый любимый мужчина в мире – Витар.

Ночь перед Выбором принесла счастье, а день, когда он состоялся, – смерть надеждам.

Глава 3
Горько-сладкий

Бессонная ночь выдалась не только у целительницы, спасенной от сожжения, но и у хозяйки замка.

Эрдесса Стелла Хадиус, урожденная Клирк, выросла в знатном, но бедном семействе, чьей главной заботой было блюсти внешнее приличие. За фасадом благополучия и фальшивой позолотой благопристойности скрывалось постепенное обнищание некогда блистательного рода, давшего миру не одного мага и военачальника. Поколение за поколением Клирк теряли дар, влияние, деньги. И только страсть к азартным играм усиливалась.

Отец Стеллы превзошел всех своих предков – однажды он поставил на кон свою дочь. И проиграл.

Стелла не раз и не два благодарила Всеотца, что он подарил ей красивое лицо и роскошное тело. Иначе барон Хадиус после совместно проведенной ночи в счет долга ни за что не женился бы на ней. А так девушка, хорошо усвоившая наставления матери быть послушной, ласковой и ни в коем случае не плакать, понравилась старику, и тот предложил войти в его замок законной женой.

Каждый раз, когда страдающий отдышкой и ветрами супруг приходил к ней в спальню, она пользовалась проверенным средством – и близость не казалась такой уж отвратительной. Стелла представляла, какое закажет портнихе платье. Его фасон, материал, цвет, отделку… Обычно, когда доходила до украшений, уместных к новому наряду, барон, упоенно сопя, с нее скатывался.

И, если бы не маленькая слабость мужа, Стелла не решилась бы отправить его к праотцам. Но, увы, она у него была.

Барон Хадиус любил избивать женщин. Его глаза загорались восторгом, когда на белой, розовой или смуглой коже расцветали красные, набухающие кровью линии. Розга или плеть – неважно. Барон умело управлялся обеими.

Когда он играл со служанками или поселянками, отданными в услужение за долги своих семей, Стелла молчала. Жалко ли ей было юных девушек, когда их чуть живых выносили из подземелья? Нет, конечно. Разве ее кто-то пожалел, когда отец подкладывал под старика, чтобы не оплачивать свой проигрыш? Нет. Так почему она должна сочувствовать другим?

Но вот, спустя два года супружеской жизни, барон в ней разочаровался. Он ждал наследника, а его все не было, хотя он частенько посещал молодую жену. И вот тогда Стелла узнала, что розги жалят, а плеть оставляет шрамы.

Баронесса долго намекала местной целительнице Иванне о своей нужде. Но глупенькая деревенщина все не понимала. Пришлось действовать самой. Внимательно выслушивая ее занудные рассказы о травах, умело направляя в нужное русло разговор, она прознала о горюч-листе. Выведав, как выглядит, где хранится, выкрала щепотку из запасов растяпы. Дальше дело оставалось за малым. Подсыпать мужу в вино в день, когда Иванна проведывала заболевшего слугу и по просьбе барона осталась на обед.

Супруг промучился ночь и часть дня, прежде чем испустил дух. А когда медикусы диагностировали отравление, безутешная вдова во всеуслышание припомнила злобные взгляды, которые бросала целительница на владетеля Заречного края.

Само собой, горюч-лист в доме Цветовой обнаружился. А как иначе? Стелла не жадничала, взяла только одну порцию для любимого муженька…

Если бы не появление Марка Сирского во главе отряда "волков" Всеотца, вдова замела бы следы. А так магистр почти докопался до правды, оправдав такую удобную подозреваемую.

Избавившись от ненавистного супруга, Стелла могла потерять, если не жизнь, то свободу. Аристократок, обвиненных в убийстве мужей, ссылали в обители невест Всеотца, а имущество, если не было наследников, уходило в казну ордена.

Но шанс договориться есть всегда. У баронессы имелось, что предложить магистру. Золото. Древний амулет. Она сама…

Вдова, захватив первое и второе (третье всегда было при ней!), отправилась к лучшим гостевым комнатам, отведенным Сирскому.

Храмовник, охранявший покой предводителя, пропустил ее, не спрашивая разрешения магистра, поэтому Стелла поняла, что ее прихода ждали. И уверенная в своих силах женщина впервые почувствовала холодок страха. Что если храмовника ничто не заинтересует? Что если он окажется неумолимым поборником правды, как о нем рассказывают? Неподкупным, строгим и жестоким?

Чародей восседал на самом обычном стуле, как на троне. Расслабленный, он походил на опасного хищника, который в обманчивом состоянии покоя поджидает беспечную добычу.

– Прошу вас, баронесса, присаживайтесь, – разрешил магистр милостиво, словно именно он являлся в замке хозяином.

– Ваше святейшество, простите, что поздно, но я не могла не придти.

Взгляд божьего воина лениво прошелся по ее стройному телу. Пышному телу, затянутому в траурное серое платье с декольте, ставшим огромным после того, как грустная портниха поспешно спорола с него дорогое кружево.

– Приятно удивлен вашим визитом, эрдесса Стелла.

Ага, как же, удивлен он! Женщина скривила губы в милой, как она надеялась, улыбке.

– Ваше святейшество, надеюсь, вы выслушаете меня. – Она потупилась, замялась, пожалев, что разучилась краснеть. Точнее ее отучил барон. – У меня просьба деликатного характера.

– Слушаю вас, баронесса.

В голосе "волка" ей почудилась усмешка. Подняла голову – так и есть. Он ухмылялся.

А хорош гад!.. Черноволосый, с поразительно яркими синими глазами на породистом лице. Высокий, поджарый, с пропорционально сложенным телом. Белая рубашка, расстегнутая почти до низа, демонстрировала широкую грудь и плоский живот. Ровные ноги обтягивали коричневые штаны из мягкой, отличного качества замши. Притягательный, сильный хищник с мускулистым, твердым даже на вид телом…

Во рту пересохло. Восхищение, которого давно не испытывала по отношению к мужчинам, вспыхнуло и тотчас потухло. Она пришла не любоваться, а спасать свою жизнь.

– Убитая горем я совершила страшную ошибку…

Стелла заплакала. По-настоящему. Дрожа от страха, ждала от Сирского малейшего проявления сочувствия. Но нет, он смотрел на нее со скучающим, пожалуй, даже брезгливым видом.

– Все мы порой совершаем их. Главное, вовремя покаяться пред Всеотцом.

Он возвел очи горе.

– Ах, ошибка страшная, ваше святейшество! В своем страдании я не стала разбираться и поспешила наказать ту, что желала смерти моему безвременно почившему, нежно любимому мужу. – Женщина вытерла скупые слезы ладонью. – Благодаря вам вижу, что поспешила с выводами – барона не отравили, он умер, как и говаривал один из медикусов, от несварения желудка…

– Несварения желудка? – боевой маг ухмыльнулся. – Если не хотите последовать за супругом, гоните этого медикуса прочь, баронесса!

– Вы думаете? – Испуганная Стелла облизала пересохшие губы.

– Обещаю, вскоре вы узнаете, из-за чего умер ваш благоверный.

Сердце вдовы замерло, пропуская удар. Ей не нужно узнавать причину! Она ей известна, Проклятый его забери!

Позволив слезинке сбежать по аристократично бледной щеке, она прошептала:

– Я могу и не пережить нового разбирательства. Это так больно – по-новому искать виновных.

– Виновные должны понести наказаны, – насмешливо произнес магистр.

– Да, конечно… Хотя Всеотец повелел прощать наших обидчиков.

Губы Стеллы дрожали, но она не подозревала, что выдает себя с головой и все еще пыталась отвести беду.

– А еще Всеотец наказал карать нечестивых, карать огнем и сталью. А отравление горюч-листом того, кто некогда служил королю верой и правдой, – поступок угодный Проклятому. А все его приспешники должны сгореть на костре или быть повешенными. Но вам ведь нечего бояться, не так ли, баронесса?

Он играл с ней! О Всеотец! Он с самого начала знал, что она виновна – и забавлялся, как кот с мышкой…

– С чего бы? Я уважала супруга, он был великим человеком.

О да, был. В молодости, в очень далекие времена. Барон проявил себя в последней войне с соседней державой и даже удостоился за мужество и отвагу награды от короля.

Безумие и жажда чужой крови пришли много позже, когда он потерял все, что ценил больше жизни: жену, заболевшую серой марью, сына, утонувшего в реке неподалеку от мертвоземья. Родные люди оказались той уздой, что сдерживала его одержимость, и когда она порвалась, Хадиус превратился в монстра.

– Великим, но нелюбимым? – на губах Сирского играла злая усмешка, а глаза оставались холодными.

Глаза волка, приготовившегося атаковать приглянувшуюся жертву. Волка, жаждущего сомкнуть зубы на холке своей добычи, почувствовать горячую кровь…

Женщина отмахнулась от диких мыслей о сидящем напротив мужчине. "Волки" Всеотца не превращались в животных, но часто оказывались более жестокими, чем они.

Весь разговор ей казалось, что она падает. Летит в пропасть… Страх наказания страшнее самой кары. И Стелла решила играть открыто.

– Ваше святейшество, я не хочу ворошить прошлое. Раз целительница не виновата, что ж, значит, супруг съел что-то не то.

Храмовник поднялся со стула. Она последовала его примеру, не желая, чтобы воин возвышался над ней опасной махиной.

– Прошлое? – он хмыкнул. – А ведь минуло всего ничего после смерти барона. Вы – женщина с очень короткой памятью, Стелла.

Он назвал ее просто по имени?.. Неужели еще не все потеряно? Вдова воспрянула духом.

И с придыханием, со значением прошептала:

– Могу ли я рассчитывать, что и у вас память немного ухудшится?

Прекрасная вдова, томно закусив губу, принялась развязывать узел вышитого серебром пояса. Только дурак не понял бы, что она желает предложить за то, чтобы закрыли глаза на ее ужасающий поступок.

Магистр дураком не был – он оказался наглецом. Вскинув смоляную бровь, скучающе поинтересовался:

– Вам жарко, баронесса?

Стелла вздрогнула. И недоверчиво вгляделась в лицо храмовника – ни малейшего намека на похоть. Неужели она ему совсем не нравится, как женщина? Она же удивительно красива!

Оставив пояс в покое, дрожащими пальцами вынула мешочек с золотом, оттягивающий правый потайной карман платья.

– Вот. Все, что у меня есть на сегодняшний день, пока представитель короля не объявил единственной наследницей почившего супруга.

Вздохнув, опустила монеты на край стола.

– Храм Всеотца благодарит вас, баронесса, за щедрое подношение, – равнодушно произнес Сирский. – Мы подумаем над вашей просьбой.

Рука пышногрудой красавицы сама потянулась к другому потайному карману, где хранился защитный амулет.

– Есть еще кое-что, что я хочу передать служителю Всеотца. Оберег, изготовленный до времен мертвоземья. С ним барон прошел всю войну, поэтому и не получил ни малейшей царапины.

Маска безучастности слетела с Сирского. Поддавшись вперед, он схватил ее за руку, сжимающую амулет.

Жадно разглядывая мужской браслет из серебра в виде простого тонкого ободка, напряженно спросил:

– Вы ведь понимаете, что хранение вещи, изготовленной темными колдунами прошлого, уже само по себе преступление?

Она понимала. Но ничего другого, чтобы откупиться, у нее больше не было. Не предлагать же свои платья?..

– Хорошо. – Аккуратно вытянув из холодных пальцев вдовы запрещенный артефакт, чародей второй рукой накрыл мешочек с золотом. – Я не буду дотошным в своем расследовании – пощажу чувства безутешной вдовы.

Облегчение вперемешку с сожалением, что цена оказалась выше, чем надеялась, охватило Стеллу. Слава Всеотцу, что вообще обошлось!

– Благодарю вас, магистр. Не смею больше препятствовать отдыху. Доброй ночи!

Ощущая слабость после пережитого испытания, молодая женщина направилась к двери.

– Разве я отпускал вас, баронесса? – вкрадчиво поинтересовался "волк" Всеотца.

И голос его раздался слишком близко. Тяжелая рука опустилась на изящное плечо вдовы. Она опомниться не успела, как оказалась опрокинута на кровать.

– Магистр… – взволнованно пискнула, как ее рот накрыла твердая широкая ладонь.

Рывок – и она перевернута на живот. Тяжелое тело вдавило в перину, выбивая из груди дыхание и стон. Одна его рука продолжала закрывать ей рот, вторая задрала пышную юбку платья.

Он не собирался ее подготавливать, он просто брал, что хотел.

Но ей и не нужны были его ласки. Желание накатило на Стеллу с неотвратимой наглостью, такой же, как этот мужчина. Грубый, несдержанный, но такой властный и сильный… Именно сила, его напористость, далеко не нежные руки, умеющие убивать как ударом клинка, так и росчерком пера, заставили потерять голову.

Тому, в чьей власти было уничтожить ее, сейчас принадлежало ее тело, вся она без остатка. И эта мысль повергла ее в сладкое безумие.

Резкие, быстрые толчки – он не церемонился. Рука, освободив рот, сползла на ее горло, заставляя запрокинуть голову назад. Болезненный укус сзади в шею вызвал новую бурю восторга… Шлепок по заду… Он словно знал, что ей не нужна его нежность.

Но все случилось слишком быстро. Невольно Стелла испытала разочарование. Если бы применила способ забыться, как с мужем, то не успела бы дойти даже до вышивки на воображаемом платье. Соитие вышло страстным, но слишком коротким.

Когда он освободил ее от своей тяжести, Стелла осторожно сползла с кровати. Приведя в порядок, насколько получилось, платье, тихо пролепетала:

– Не смею мешать вашему отдыху, ваше святейшество.

И заторопилась к выходу.

Он позволил ей взяться за ручку двери, а затем лениво осведомился:

– Куда собралась? Разве я отпускал тебя?

Томление, переполнявшее тело, сменилось острой радостью пополам со страхом.

– Как прикажете, магистр…

Стелла Хадиус покинула покои могущественного гостя перед рассветом. Колени дрожали и плохо слушались. Овдовевшей баронессе было наплевать на понимающий взгляд ухмыляющегося "волка" у двери, на изумленные лица слуг, повстречавшихся в коридоре.

Единственная мысль – доползти до спальни и уснуть – билась в ее тяжелой голове.

А еще хотелось стереть из памяти, что заполучила шанс на новую жизнь вновь через постель. Забыть бесконечную ночь, невзирая на то, что в этот раз у платы оказался горько-сладкий вкус.

Глава 4
Серые сны

– Внемлите мне, люди! Я принес вам послание последнего свободного провидца Пантилии!

Бродячий сказитель собрал вокруг себя тьму народа. Здесь были старые и молодые, мужчины и женщины, купцы и ремесленники, мастера и ученики. И если раньше, стоило мелькнуть краешку черного плаща храмовника, люди расступались, то теперь они словно позабыли обо всем на свете. Будто единственное, чего жаждали – слушать слова худого старика в грязном рванье, даже если это будет последнее, что они услышат.

– С дороги! Прочь! Дорогу, твари! – рычал Бьорн, разозленным медведем идя напролом.

Он не следил за тем, кому доставалось от его кулаков. Его верный друг Грокх наоборот предпочитал целиться несчастным по лицам – его всегда веселили звуки расшибаемых носов.

Пожиратель шел за храмовниками без спешки, зная, что перед ним-то чернь расступится в ужасе. И, правда – красный плащ отпугивал, как горящий факел.

– Вы говорите, Орден волков Всеотца спас вас от Проклятого и его слуг? А я хотел бы жить во времена Круга Двенадцати! В городах пели и танцевали фонтаны, всю ночь до зари горели магические фонари! – продолжал распинаться старый богохульник, будто не видя, что по его душу уже идут. – Не было голода, болезней, гонений провидцев, смертей невинных! Ну, а потом магия стала богоугодной только в руках фанатиков Всеотца. Люди, вы сами уничтожили магов Круга Двенадцати! Своим попустительством, своим молчанием! Как овцы, вы сбились в бездействующее стадо, когда храмовники принялись вырезать мирных артефакторов, бытовиков и техномагов. Вы молчали, когда не покорившихся ордену прорицателей жгли на кострах, как колдунов и ведьм…

Старик захлебнулся собственной кровью, когда кулак Грокха врезался в его челюсть. Схватив еретика за ворот грязной рубахи, "волк" сдернул его с перевернутого деревянного ящика, послужившего трибуной. Сдернув, отшвырнул подальше.

Охваченная страхом толпа расступилась перед храмовниками. Люди точно очнулись ото сна и вновь оказались в тенетах страха перед орденом.

– В Ирдии и Кронии нет храмов Всеотца, и маги не знают травли! Там даже простые люди живут счастливо! – продолжал кричать богохульник, окропляя кровью землю. – Там нет серой мари и очагов мертвоземья! Там нет костров и…

Подскочивший Бьорн сапогом наподдал под худые ребра.

– Придет время – и "волчий" орден падет! – Дед, похоже, был блаженным, потому что не унимался.

Площадь стремительно пустела – подслушанные крамольные речи не раз доводили до виселицы или костра. Тому, кто хотел жить, лучше держаться подальше от еретиков и храмовников в гневе.

– Круг Двенадцати восстанет из небытия!

Воинов Всеотца подобная ересь привела в иступленную ярость – и на беззащитного человека с двух сторон посыпались безжалостные удары.

Он же стоял в стороне, не присоединяясь, но и не вмешиваясь. И, как всегда в подобных случаях, его пальцы нервно теребили черную кожу ошейника. Хорошо, что артефакт реагирует на поступки, а не мысли, иначе стальные шипы давным-давно пронзили бы его шею.

Магистр Марк Сирский появился на белом жеребце, как грозный судия, посланный самим Всеотцом.

– Что у вас тут? – брезгливо глядя на корчащееся окровавленное тело, спросил он у подчиненных.

– Ваше святейшество, опять любитель старых времен объявился, – весело скалясь, сообщил Бьорн. – Рассказывал, как здорово народу жилось при Круге Двенадцати. И что он вскоре восстанет из небытия, а мы падем.

Магистр нахмурился. Спрыгнув с коня, передал узду Грокху и склонился над стариком.

– Повтори, что ты сказал про орден божьих воинов? Ты услышал это от предсказателя? Где его найти? Он в этом городе?

– Возможно… Но ты его никогда не найдешь.

Старик беззубо улыбнулся – и плюнул в лицо храмовника.

– Убейте его! – рявкнул Сирский, стирая кровавый плевок тыльной стороной запястья. – Да не ты, Грокх! Паук, прикончи его! Сейчас же!

– Он обычный человек, не чародей, – прошелестел пожиратель магии.

Храмовник резко обернулся.

– Убей сейчас же! Это приказ!

И не дожидаясь, пока он начнет его выполнять, мстительно сжал багровый кулон, висящий на шее.

Паук пошатнулся, хватаясь за горло. Из-под кожаного ошейника побежали тонкие струйки крови. Превозмогая боль, он подошел к старику. Ненавидя себя всей душой, ухватил его за грудки. Ветхая ткань рубахи расползлась в кулаке, и Паук уцепился за плечи приговоренного.

Ему было жаль несчастного – легкое костлявое тело с цыплячьей шеей, испуганное лицо, усеянное морщинами и старческими пятнами… Беззащитный, жалкий…

Взгляд пожирателя прикипел к длинной шее с нервно ходящим вверх-вниз кадыком. Он не верил своим глазам. На дряблой коже виднелись характерные округлые шрамы. Именно такие оставляют шипы, выдвигающиеся из ошейника за неповиновение. Старик – бывший пожиратель?.. И он сумел избавиться от контролирующего артефакта?! Но как? Это невозможно!

Чтобы убедиться, он позволил вечному голоду напомнить о себе. Словно зверь, жадно втянул воздух. Да, в дрожащем теле теплилась магия, чем-то приглушенная, наверное, каким-то амулетом. Но факт оставался фактом – он держал в своих руках пожирателя, дожившего до глубокой старости, пожирателя, снявшего каким-то чудом ошейник ордена.

Ему хотелось поговорить, расспросить, но клятый магистр напомнил о своем приказе:

– Ты уснул, Паук? Убей его!

Боль опять ужалила шею. И рабу храма осталось одно из двух: убить или умереть самому. Жаль, что он все еще держался за свою никчемную жизнь, продолжая надеяться на чудо. И не собирался умирать ради выжившего из ума глупца.

– Прости, старый, – произнес он тихо с искренним сожалением.

И невидимым "щупом" потянулся к магической сути жертвы. Вечно голодный монстр внутри, торжествующе заурчав, раскрыл пасть и алчно присосался к источнику чужой энергии. Дар пожилого мага напоминал пересохшую рыбу, но оттого не стал менее вкусным.

– Ты сильный, – едва слышно зашептал сереющий на глазах человек. – Ты можешь противиться приказу и сорвать ошейник, если…

Окончание фразы Паук прочитал по губам. И его вспыхнувшая надежда разбилась вдребезги, как плохо обожженный кувшин. То, что предлагал бывший пожиратель, оказалось немыслимым.

За острым разочарованием не заметил, как старик затих, обвиснув в его руках.

Ненавидя себя, осторожно опустил бездыханное тело на нагретые солнцем камни.

– Уничтожь его без остатка! – приказал магистр, брезгливо трущий платком оплеванную щеку. – Чтобы нечего было опустить в землю, понял?

Паук знал, что большего оскорбления, чем плевок в лицо, для Сирского не существовало. Когда-то произошел похожий случай, когда храмовник допрашивал молоденькую магичку с дремлющим даром к предсказанию будущего. Связанная девчонка выразила свое презрение, как могла, – и магистр отдал ее на потеху воинам. А на следующий день приказал сжечь на площади маленького городка, где они и обнаружили ее в День Выбора…

– Чего стоишь? Пошевеливайся! – "волк" был не в духе, и словесный приказ вновь сопровождался силовым убеждением.

И пожиратель подчинился. Магический "щуп" пробил грудь мертвеца и потянул к своему хозяину остатки жизненной силы. И тело сморщилось еще больше, скукоживаясь, высыхая за считанные мгновения.

Вскоре от человека, несшего, по мнению храмовников, ересь, остался один только пепел. Жирный, воняющий горелым мясом пепел…

С криком Паук проснулся.

Сон всего лишь сон! Но до чего реалистичный – ему продолжал чудиться жуткий запах…

Осмотрелся. Все та же комната в замке барона Хадиуса. В окно заглядывают лучи восходящего солнца.

Храп Грокха, соседа по комнате и одновременно сторожа, возвестил, что кричал он мысленно, не проронив ни звука. Этот увалень да его хитроватый приятель Бьорн – единственные, кто решался спать, находясь в паре шагов от пожирателя.

Кошмары Пауку снились с самого первого дня, когда обманом на него надели ошейник, выдав его за сдерживающий силу артефакт. Нет, конечно, он ее сдерживал, но только когда хотел ее применить сам Паук. Когда же требовал магистр, проклятый дар просыпался и действовал в его интересах.

Но с недавних пор каждую ночь убийце магов снился только старик и его казнь. Кошмар точь-в-точь повторял случившееся.

А всего какие-то три недели назад по ночам будили серые сны. Смазанные, нечеткие образы, прах и пепел, которые кружились в воздухе по безлюдным улицам. Во сне он шел по пустому городу… пустому, потому что убил его жителей, выпив всех до единого. В такие ночи он просыпался в холодном поту и до утра не смыкал глаз.

Наставник, передавая опыт пожирателя магии, однажды предупредил: серые сны указывают, что приближается безумие, а с ним – и смерть.

Но сон про старого пожирателя по силе ужаса переплюнул все серые сны…

Тихо одевшись, мужчина покинул комнату. Беспрепятственно выйдя во двор замка, постоял несколько долгих минут, впитывая в себя первое тепло солнечных лучей.

После тьмы ночи хотелось света – и он поднялся на крепостную стену.

С ее высоты земли барона Хадиуса смотрелись как на ладони. И завороженный открывающимся видом Паук часто останавливался, идя по боевому ходу, защищенному мощной стеной.

Столько красок… Сочная зелень лугов, наливающиеся спелостью желтые поля пшеницы и ржи. Вдалеке вилась голубая лента реки, за нею полыхало алое маковое раздолье, предвестник мертвоземья. Зловещие развалины обители темного чародея виднелись размытым пятном черноты. И хотя они портили пеструю картину, она продолжала радовать взор. Даже такой огрубевший душой человек, как Паук, чувствовал красоту и попадал под ее влияние. Особенно мощно била под дых она после жизни в столице.

Столица Пантилии не могла похвастаться яркими чистыми красками, удручая приглушенными, словно припыленными оттенками – даже деревья не радовали глаз изумрудом зелени, выглядя уныло и безжизненно.

Больше всего Паук ненавидел красный. Отвратительный цвет крови, колер плаща убийцы магов.

Руки его тоже нередко оказывались алыми, когда Сирский приказывал отправить подследственного к его покровителю – Проклятому.

До встречи со стариком Паук знал: ни один пожиратель не умер от глубокой старости или хотя бы от болезни. Они сходили с ума – и орден их убивал. Использовал, а потом избавлялся. Так кто после этого чудовище? Паук, выпивающий чужие жизни? Тот, которым управляли с помощью ошейника? Или орден, который держит магический поводок от артефакта, душащего за неповиновение?

Все чаще он задумывался о том, как достойнее оборвать свое существование. Уйти, забрав с собой ненавистного магистра. К сожалению, пока ошейник сдавливал шею, к Марку Сирскому ему не подобраться.

Прогуливаясь по боевому ходу в одиночестве, легко забыть о том, кто он и что собственная жизнь ему не принадлежит.

Время текло незаметно, и он не замечал его бег, поглощенный созерцанием Заречного края. И приглушенные голоса не сразу привлекли его внимание. Обернувшись назад, Паук крепко ухватился за парапет, ограждающий от падения во двор.

В саду, посреди грядок с целебными травами, разбитых еще первой баронессой, стояли мужчина и женщина. Магистр и спасенная им целительница. Храмовник что-то говорил, бодро жестикулируя руками. Паук весь обратился в слух, но слова Сирского все равно слышал плохо. Зато острое зрение не подвело – по лицу светловолосой девушки легко читалось, что храмовник произносил малоприятные вещи. И то, как она испуганно прижимала к груди пучок трав, говорило о многом.

В сравнении с овдовевшей баронессой Иванна Цветова не могла похвастаться яркой красотой: невысокая, худощавая, волосы светло-русого, обыденного для Заречного края цвета, приятные черты лица – и все. Хотя нет, Всеотец подарил целительнице выразительные карие очи, которые, казалось, видели человека насквозь. И потому Пауку не хотелось встречаться с ней взглядами – слишком черной была его душа.

Но главное очарование девушки заключалось в том, что она обладала манящим даром…

Паук невольно облизал губы и тут же мысленно цыкнул на оживившегося монстра внутри. Пришлось даже отвернуться, чтобы вид чародейки не будил аппетит.

Нет, он не пил целителей и не собирался в будущем. Жалостливые, безобидные, ответственные они не учили боевые заклинания, даже чтобы защитить собственные жизни. Как таким причинить вред? А тем более лишить светлого дара, спасающего людей?..

Девушка вскрикнула – и задумавшийся пожиратель вскинул голову. Магистр, медленно шагая, теснил целительницу к засохшей яблоне. Когда за ее спиной оказалась преграда, Иванна попыталась ускользнуть в сторону – Сирский не позволил, расставляя руки. Еще один шаг со стороны мужчины – и она прижата к шершавому стволу дерева.

Знакомая ситуация: "волк", большой любитель женщин, нашел очередную игрушку. Только на сколько ночей? Азартные Бьорн с Грокхом наверняка уже сделали ставки…

Пожиратель, стиснув зубы, отвернулся.