Текст книги "Поэзия зла"

Глава 16

Свою пробежку я заканчиваю с чувством странной сосущей тревоги, которую не могу внятно объяснить. Вместе с тем по дороге в участок решаю заехать в университет и выяснить, кто там руководит тем самым поэтическим клубом. Со все еще звенящей в ушах аудиокнигой захожу в кофейню и становлюсь в очередь из пяти человек. Оттуда машу за стойку Дэйву, студенту-медику лет двадцати пяти, с которым мы на короткой ноге, хотя общаемся нечасто. Он хватает стакан и надписывает сбоку мой заказ, с улыбкой показывая, что все схвачено, после чего обслуживает очередного клиента.

Я губами озвучиваю слова благодарности и продолжаю слушать свою аудиокнигу, а когда делаю шаг вперед, то вдруг ощущаю позвоночником льдистое покалывание, как от того уже знакомого зла. Какое-то безумие… Поэта здесь нет. Иначе это означало бы, что он прошлым вечером следовал за мной до дома.

От осознания этого у меня пересыхает во рту. Я украдкой бросаю взгляд на заставленный деревянными столиками интерьер, где за своим кофе сидят и блаженствуют десятка два человек разных возрастов, манер и внешности. Чего я не вижу, так это мужчины с темными волосами, хотя реальность такова, что на поэтические чтения Поэт вполне мог нацеплять и парик. Я начинаю более внимательно изучать каждого из посетителей, и в эту секунду кто-то сзади трогает меня за плечо. Я рывком оборачиваюсь и вижу женщину, учтиво указывающую на прилавок. Оказывается, очередь продвинулась, и я теперь в ней первая.

Спешно извинившись, подхожу к стойке. Дэйв мне что-то говорит, но из-за все еще звучащей в ушах аудио-книги я его не слышу. Нервно вожусь со своим смартфоном и, как назло, умудряюсь нажать не ту кнопку. Стихи на громкости выплескиваются из динамика прямо на Дэйва, а вместе с ним – на всех, кто ждет своих заказов в очереди и сидит за столиками.

Повторным нажатием кнопки я обрубаю звук.

– Ой, извини. – Достаю кредитку и протягиваю ее Дэйву.

– Поэзия? – с улыбкой спрашивает тот, обрабатывая мой заказ.

– Слова для души, – машинально повторяю я присказку своих студенческих лет, когда руководила пен-клубом, который был моим детищем лишь потому, что я не отличалась прилежанием в колледже. Руководство клубом куратор вменил мне как наказание с шансом исправиться, но для меня оно, наоборот, оказалось отдушиной. Загадки в стихах интриговали меня и создавали живую связь с моим дедушкой, который не жалел бессчетных часов, помогая мне с подготовкой к собраниям клуба.

– Для души? – Дэйв насмешливо фыркает. – Больше похоже на белиберду из слов, сметенных в кучу: по отдельности ничего не значат, но в совокупности для каждого свои.

– Приобретенный вкус, – соглашаюсь я, принимая обратно карточку. – Вполне сравнимо с анализом прихотей чьего-нибудь кишечника: как раз то, что врачи делают за деньги. Между прочим, залог твоей будущей профессии.

Дэйв смеется:

– Попала в самую точку. Приятно отдохнуть, Сэм.

– И тебе, Дэйв.

Я трогаюсь дальше вдоль стойки, а бариста за ней подает мне мой стакан.

На этом я обычно ухожу, но сегодня решаю занять здесь единственное свободное место. Оно оказывается удачно расположено в углу, с обзором всей кофейни. Если Поэт здесь и может сейчас меня видеть, я тоже хочу его лицезреть.

Я потягиваю кофе, который сегодня на редкость хорош, а сама разглядываю людей в помещении: парочка вечноулыбчивых японцев; двое парней в костюмах, спорящих над каким-то документом перед ними; троица подростков в бейсболках задом наперед; мужчина с вьющимися светло-каштановыми волосами, сидящий ко мне в профиль на другой стороне кофейни. Что-то в его облике меня цепляет. А еще какой-то лысый тип рядом с красивой блондинкой в нарядном розовом платье. Лысость объясняла бы отсутствие ДНК на месте преступления. Этот человек, возможно, привлек бы мое внимание, если б не одно обстоятельство: его внимание целиком направлено на блондинку – точнее, ее бюст. Здесь он определенно не ради меня.

Это все, что я успеваю сделать, прежде чем звонит мой сотовый. Мать-перемать, кто там еще… Я скидываю звонок и начинаю снимать кофейню на видео, не стесняясь и не торопясь. Да, такая вот я дерзкая, когда на кону стоят людские жизни.

Отснятое я сбрасываю Чаку с пояснением, что это такое, и, заручившись от него сигналом о получении, встаю. Попутно бросаю в мусорку пустой стакан и обнаруживаю, что все еще не могу как следует рассмотреть того кудрявого. В поисках лучшего ракурса начинаю медленно, ровной поступью продвигаться к двери и мимо него. С неожиданной резкостью он встает и поворачивается ко мне спиной, эффективно и как будто намеренно блокируя мне обзор.

Я разворачиваюсь и смотрю, как он направляется к урне возле стойки. Рослый, лет сорока с небольшим, то есть не молодой, но и не старый. Дать ему уйти, не выяснив, кто он такой, я не позволю.

Спешу за ним следом, хватаю за руку и спрашиваю, словно обозналась:

– Джо?

Он оборачивается, демонстрируя красный шрам на лице, больше похожий на родимое пятно, чем на свежую травму.

– Нет. Извините. Вы меня с кем-то спутали.

Он и вправду не тот. По крайней мере, не тот человек, которого свидетели видели на поэтическом вечере, – ведь никто из них не упомянул о шраме. Хотя шрам можно было скрыть под слоем макияжа, а сидел он на самых задах театра, где освещение тусклое…

– Вы не напомните, как вас зовут? – упорствую я. – Лицо что-то знакомое.

– Забыть меня не так-то легко. – Его лицо напрягается, и он отводит глаза, прежде чем снова встречается с моими. Тень смущения в его взгляде выказывает подоплеку: он говорит о шраме. – Вообще-то я Джес– си Роу.

Джесси Роу… Теперь я вижу: совсем нормальный и никакой не злыдень. Глупое наблюдение, не имеющее фактической ценности, но нутром я чую, что непременно узнала бы, если б он был тем самым. Моя рука, все это время не отпускавшая его, падает вниз.

– Обозналась… Извините, что побеспокоила. Хорошего дня.

Я отворачиваюсь и выхожу из кофейни, но со спокойствием не бóльшим, чем когда усаживалась за столик. Либо я после гибели отца стала параноиком и выхожу за рамки разумного, либо мои трепещущие паучьи чувства верны и Поэт здесь. И мне ненавистна та неуверенность, которая порождается этой мыслью. Никогда, никогда еще я не сомневалась в своих инстинктах – и вот нá тебе. Сомнение. Еще чего не хватало… Допускать к себе сомнения я не могу, потому что Поэт, черт возьми, сомнений в себе наверняка не испытывает.

Глава 17

Я сбрасываю Чаку сообщение насчет Джесси Роу с просьбой максимально быстро собрать на него информацию, после чего перехожу улицу и сажусь на скамейку, где собираюсь немного понаблюдать за людьми. Чак подтверждает получение и гриф срочности. Хочу написать еще и Лэнгу, но тут опять звонит мама, и на этот раз я отвечаю:

– Привет, мам.

– Ну наконец-то… Милая, как приятно тебя слышать!

Искренняя радость в ее голосе колет меня в самое сердце. Какая я все-таки стерва, что избегаю ее…

– Извини, что не отзвонилась. С головой ушла в работу. Как ты там? Как дела в целом?

– Трудно. Все еще очень тяжело… Ну а про себя что могу сказать? Загружена у себя в больнице. И даже хорошо, что вернулась к работе.

В больнице она работает администратором, который что ни день сталкивается со смертью. Мне действительно нужно быть с ней бережней.

– Лучше поговорить с тобой прямо сейчас, – добавляет мама. – Твои бабушка с дедушкой тоже были бы рады тебя видеть.

«Вот только дедушка уже не помнит, как меня зовут», – с болью думаю я.

– Вот было бы хорошо, если б ты поскорее приехала нас навестить…

Что сейчас реально исключено.

«Вот только дедушка не помнит моего имени», – сокрушенно думаю я.

Последнее, чего я хочу, так это засветить перед Поэтом мою семью. Что оставляет мне два варианта: честность – или же причинить матери боль еще более сильную, чем я уже причиняла ей своим молчанием. Я выбираю честность:

– Мам… Прямо сейчас я работаю над одним деликатным делом. Пытаюсь изловить кое-кого, кто, по моим прикидкам, скоро снова кого-нибудь убьет.

– Боже мой… Я вижу, ты снова нырнула в свои дела.

– Получается так, – откликаюсь я, наблюдая, как из кафе отчаливает тот лысик под руку со своей куклой.

– На самом деле это здорово, мам, – говорю я в продолжение сказанного. – Мне это было нужно. Видимо, так же, как и тебе, – перестать чувствовать страх. Эти монстры не заставят нас трястись под одеялом.

– Даже не знаю, как ты всем этим занимаешься. Ведь ты была там, рядом с ним…

Но там не была она, и, наверное, проблема частично в этом. Ее разум продолжает пытаться представить тот ужас, а затем отрицать, что он реален. Отец умер у меня на руках. Для меня никакого отрицания нет.

– Когда это произойдет, мы с тобой отпразднуем, потому что ты пустила меня в этот мир, а я пресекла новое убийство. Потому что ты помогла его остановить.

– Так вот в чем все дело? Не давать плохим парням вредить людям?

– Да, это так.

– Твой отец занимался этим всю свою жизнь.

Внутри меня начинает подниматься гнев; я сбиваю его, как сбивают с себя огонь.

Мимо пробегает мужчина в едко-зеленых кроссовках и бейсболке того типа, что впитывают пот; козырек закрывает лицо. Двое в пиджаках, что спорили в кафе над документом, выходят и сердито расходятся, а рядом со мной усаживается пожилая женщина, прямо под вой проносящейся мимо сирены.

– Ой-ёй, как громко… Ты где?

– Да тут, на пробежке.

– Будь предельно осторожна. Еще совсем рано, в центре может быть опасно. У тебя есть с собой баллончик?

– Мам, разговор был о том, что я – детектив, выслеживающий плохих парней. Ты уже об этом забыла?

– Ох, да в этом ли дело? Ты же просто горишь желанием умереть. Баллончик у тебя с собой?

Не берусь даже гадать, почему мысль о газовом баллончике дает ей некоторое успокоение, как будто кто-то при желании не может меня просто застрелить, как моего отца.

И я говорю то, что ей хочется слышать прямо сейчас:

– Он всегда со мной, на цепочке для ключей.

– Вот и хорошо. Я тебя люблю.

– И я тебя.

– Звони. Не заставляй меня тебе трезвонить.

– Хорошо, – обещаю я.

Мы рассоединяемся. Я сижу, а ко мне в голову лезут непрошеные мысли и образы из давно минувшего прошлого, где я, девочка-подросток, сижу съежившись в шкафу.

Я прижимаю коленки к груди и молча молюсь, чтобы прекратились крики, чтобы слезы моей матери высохли. Меня, как током, встряхивает звук чего-то жгуче-хлесткого, после чего тяжело хлопает входная дверь. Дальше – тишина, и я боюсь надеяться, что все позади. Ведь иногда все начинается сначала. Секунды тикают, как часы; наконец дверь шкафа приоткрывается, и передо мной на колени опускается моя мать; один глаз у нее заплыл.

– Мамочка! – кричу я, обвивая ее ручонками, а затем испуганно отстраняюсь. – Он – чудовище!

– Нет, детка. – Ее руки бережно опускаются на мои. – Ты не так все понимаешь. Он – герой, который их ловит. И иногда эти чудовища вступают ему в голову…

Я стряхиваю гнев, смешанный с давним воспоминанием. В это время в кафе входят сразу несколько человек, а наружу показывается тот человек со шрамом. Я за ним не слежу – это не Поэт. Рядом женщина бросает кусочки хлеба голубю (та же крыса, только с крыльями), и три упитанных птицы спешат к нашей скамейке.

Я встаю. Бегун в попугайских кроссовках снова трусит мимо, и на этот раз мой взгляд кочует за ним. Эта улица всегда людная, и бегуны по ней проносятся в том или другом направлении. Повторно они не возвращаются. Волоски у меня на руках встают дыбом. Он уже близится к перекрестку, когда я бросаюсь следом. Расстояние между нами быстро сокращается, но от светофора валит густая группа пешеходов, заставляя меня тормозить и лавировать.

К тому времени как я одолеваю эту преграду, он успевает скрыться. Я бегу вперед и останавливаюсь на перекрестке, лихорадочно озираясь по сторонам, но его нигде нет.

Глава 18

Я прочесываю близлежащие улицы, припускаю в нескольких направлениях, но «парня в неоновых тапках» доискаться не могу. Взмокшая от дополнительной нагрузки и быстро прибывающего зноя, я ищу того бегуна с прежним энтузиазмом, но возможность уже упущена. Расстроенная своей неудачей, я держу путь домой, когда мне звонит Чак.

Подношу трубку к уху, а сама все оглядываюсь по сторонам в поисках бегуна, сумевшего проникнуть мне под кожу не хуже Поэта. Возможно, потому, что он и есть Поэт.

– Что-нибудь есть? – машинально спрашиваю я.

– Джесси Роу – финансовый аналитик, недавно устроился на работу в нескольких кварталах от кофейни, – сообщает мне Чак. – Сюда переехал из Теннесси два года назад. Ничем особым не выделяется. Приводов и задержаний нет. Хобби – кошки. Есть пара питомцев, с которыми он участвует в конкурсах и даже входит в жюри какой-то кошачьей организации. Серийщики, наверное, любители убивать кошек?

– У меня бы ни одна не уцелела, – сухо говорю я, подмечая, что женщины рядом на скамейке больше нет, а голуби все по-прежнему снуют. – Нет, не наш это парень.

Я уже думаю о записях дорожных камер, которые могли бы дать картинку того, что всполошило меня сегодня утром. Но если сейчас сказать об этом Чаку, то всполошится Лэнг и примчится прямиком ко мне за выяснениями, а оно мне надо? А вот что надо, так это принять душ и подумать, пока он еще не околачивается в моей квартире.

– Я скоро буду, но сразу звони, если появится еще что-нибудь.

На этом мы заканчиваем, и я в последний раз окидываю взглядом улицу, прежде чем смириться с поражением и возобновить свою прогулку домой.

Не успеваю я подняться до половины своего лестничного пролета, как слышу знакомое хрипловатое бельканто, кричащее на меня сверху:

– Детектив Джаз!

Я останавливаюсь и поднимаю взгляд на следующий этаж, где, перегнувшись сгорбленными плечами через перила, маячит Старушка Кроуфорд в своем тропическом халате (феерическая смесь оранжевого и желтого).

– Для вас Сэм, – поправляю я. – Мне так, знаете ли, приятней.

– А мне приятней детектив Джаз!

Я хмурюсь. Вот так у нас всегда, с этой эксцентричной особой: для себя я «Сэм», для нее «детектив Джаз» – куда деваться? Остается просто плыть по течению. Или у нее какая-то проблема, и это для нее способ сказать, что ей нужны услуги детектива? Она ведь и в самом деле выполняет возложенную на себя обязанность «подъéздной мамаши».

– У вас всё в порядке?

– Что там за мужчина топтался у вас под дверью прошлой ночью? У меня все нервы на взводе. Вы выставили вашего нового бойфренда или что-нибудь в этом роде?

Волоски на руках у меня опять вздыбливаются.

– Какой такой мужчина?

– Кому, как не вам, об этом знать, милочка? – ехидно укалывает Старушка Кроуфорд. – Он же был у вашей двери.

– Как он выглядел?

– Здравствуйте! Откуда мне знать? Это вы должны знать!

– Я не знаю, миссис Кроуфорд, – отвечаю я спокойно, но твердо. – Как он выглядел?

– Лицо я не разобрала – на нем была бейсболка, да еще сверху капюшон. Козырек все закрывал. И капюшон был надвинут.

– Какого примерно роста?

Она тянется высоко над головой.

– Высокий. Вот такущий.

Конечно, при ее полутора метрах высоким покажется кто угодно. А то и меньше, если измерить.

– Волосы?

– Так ведь он был под капюшоном.

– Одежда?

– Весь в черном. Как вы туго соображаете! – В ее голосе сквозит раздражение. – Теперь хоть разобрались, кто это?

По всей видимости, убийца. Известно, что иногда ложь – самое доброе, что можно сказать. Сейчас как раз один из таких моментов.

– Один из моих коллег-детективов, – вру я ей. А что еще остается делать, не страх же нагонять. – Я его взгрею за то, что он вас напугал. Я ведь даже не слышала, как он стучался… Телевизор, видимо, был на всю катушку. – Адреналин во мне бурлит, взъерошивая нервы. – Ой, пора в душ после пробежки, – говорю я, стараясь, чтобы голос звучал легко и непринужденно. – Спасибо, миссис Кроуфорд.

Взбегаю по лестнице, открываю дверь и вхожу к себе в квартиру. Запираю дверь и падаю на нее спиной.

Сомнений в себе у меня больше нет.

Я ощущала его присутствие. Знала, что он здесь. И он здесь был.

Поэт, собственной персоной.

Глава 19

Сегодня утром я в своих неоново-зеленых кроссовках пробежал прямо мимо нее. Она высматривала меня, и она меня знает – знает мое лицо, – но просто не готова была меня увидеть. Хотя и поняла. Она меня почувствовала, как ей и полагалось. Я – ее учитель, ее наставник. Она готова к тому, чтобы ее подтолкнули; готова понять. На каком-то уровне она уже сознает свой долг. Сегодня утром она проявила себя хорошо. Разоблачила насильника, с которым нужно разобраться. И я вознагражу ее, положив конец его греховности.

А пока я в пригороде, паркую наш семейный автомобиль в гараже и выхожу в тот самый момент, когда жена открывает дверь в дом и протягивает мне чашку кофе. Жена души во мне не чает. Ни во мне, ни в наших детях. Мы действительно идеальная семья, как и задумано. Я с благодарностью принимаю чашку.

– Спасибо, дорогая. Очень кстати.

Она дарит мне улыбку и задирает подбородок, доверчиво подставляя губы, которые я встречаю своими. Счастливая жена, счастливая жизнь… Я направляюсь в дом и встаю за кухонной столешницей, где мальчики рассказывают мне о блинчиках, которые только что приготовила мама. Я исправно играю свою роль отца, мужа и кормильца. Спектакль, необходимый для того, чтобы следовать своему истинному предназначению.

Глава 20

Я отталкиваюсь от двери, достаю свое запасное оружие из углового столика, где храню ключи, и совершаю обмен: ключи отправляются в ящик, а пистолет кладется на стол. Затем набираю Чака.

– Нужна любая запись с камер на моей улице. Все, что ты можешь для меня достать.

– Э-э… как? – Чак слегка растерян, но ненадолго. – С твоей улицы?

– Да. Запиши адрес.

– Да я и сам могу найти, но…

Я все равно надиктовываю адрес.

– Пускай Луиза – новая стажерка, которую нам дали на той неделе – соберет у мелких фирм записи с их камер видеонаблюдения. Передай ей, что я поставила ее работать к тебе. Нужно, чтобы у тебя был свой ресурс. Особый упор на кофейню «Брю» – она наш главный приоритет. Достань мне оттуда запись, а также всех, кто входит туда и в мой подъезд.

– Понял. Кофейня «Брю» и твой подъезд… Ты в опасности?

– Я в порядке. Просто охочусь на монстров. – В своем тоне я улавливаю резкость, которой он не заслуживает. – Извини, Чак. Я правда в порядке, – повторяю, опустив голос на ступеньку ниже своих нервов. – Спасибо, что поинтересовался. Говорю сжато просто потому, что ситуация очень… чувствительная.

– Хорошо, ладно. Я здесь. Занимаюсь.

– Спасибо, Чак. Шоколада нам обоим теперь полагается тонна. Ну все, мне пора.

Я отключаюсь и набираю номер моей жилищной конторы.

Трубку берет Табита, менеджер с незапамятных времен, и со своей знаменитой гнусавинкой нараспев тянет:

– Меня зовут Табита. Чем могу помочь?

– Табита, это Саманта Джаз. Та, которая детектив. Мне нужны записи камер со всех углов дома и внутри него за прошлую ночь. Лучше, если вообще со всех ближних домов. Прямо сейчас, без проволочек.

– Гм. Мне… Надо будет, наверное, выяснить насчет разрешения…

– Речь идет о безопасности жильцов. Помогите мне их защитить.

– О боже… Да. – Судя по голосу, ее пробирает волнение. – Да-да, я, конечно же, их дам. Только один быстрый звонок. Когда вам все это нужно?

– Сейчас, – повторяю я. – Я заеду в течение часа и заберу их.

– Так быстро? Я не…

– Договорите, когда я приеду.

Я вешаю трубку, и мне не остается другого выбора, кроме как снова обыскать свою квартиру. После того, что я только что узнала, не обыскать ее я не могу. При этом ненавижу себя за то, что Поэт так властно контролирует меня и мои действия – прямо сейчас, в эти минуты. Это нужно пресечь. Он хочет поиграть. Что ж, давай поиграем, но это должна быть моя игра, на моих условиях. Он не контролирует происходящее.

Его контролирую я.

Глава 21

Даже после того как подтверждается, что Поэта в моей квартире не было, я чувствую, как его зло незримо давит вокруг меня на стены, подвергая их разрушению.

Направляюсь в ванную, где кладу на раковину оружие и значок. Оружие мне для того, чтобы защитить себя. Значок должен напоминать, что убивать его не нужно, если его можно арестовать. В душевой кабине я разворачиваюсь и передумываю. Иду обратно и засовываю значок в ящик стола. Если преследователь войдет в мой дом, я его убью не понарошку.

От этой мысли мне легчает. Я торопливо принимаю душ, стремясь поскорей приступить к работе. Вскоре я уже перед зеркалом, одетая в брючки (сегодня черные), в паре с подходящим блейзером и розовой шелковой блузкой. Розовый цвет выбран неспроста. Я тянусь к волосам, чтобы увязать их на затылке, но, подумав, опускаю их на плечи. Я хочу, чтобы меня недооценивали, потому что сегодня я женщина. «Ну пожалуйста. Недооцените меня». Для кого-то это станет ошибкой.

На грудь я цепляю свой значок, а на бедро – табельное оружие, которое, в отличие от отца, никогда меня не подводило.

В нетерпении поскорее сделать то, что нужно, и ехать в кампус, я спешу в спальню и, плюхнувшись там на прикроватный пуфик, открываю свой «Макбук». Свежим взглядом быстро пробегаю материал, подготовленный накануне для Уэйда, и нажимаю «отправить» (вот бы хорошо поскорей получить от него обещанный отчет).

Я как раз вешаю на плечо сумку с документами, когда в дверь раздается стук. Наверное, Табита решила опередить меня. Я торопливо спускаюсь из спальни и иду через жилую зону.

Мне хотя и не верится, что Поэт стал бы стучать в дверь и ждать приглашения, но осторожность не помешает. Напряженной походкой и с оружием наготове я приближаюсь к двери и спрашиваю:

– Кто там?

– Серый волк зубами щелк, – доносится из подъезда. При звуке Лэнгова голоса напряжение с меня спадает, и я открываю дверь.

Лэнг небрит, глаза у него красноваты, а одет он, кажется, в те же джинсы и футболку, что и вчера. Похоже, вчерашний зов плоти все-таки состоялся и длился всю ночь.

– Ты что-то имеешь мне сказать? – требует он уже с порога.

– А Чак тебе не звонил?

– Звонил, черт возьми.

Он влезает в дверь, а я отступаю, давая ему пространство – и себе тоже.

Захожу в кухонную зону – стильную, с просторным островом из синевато-мраморной плитки. Кастрюли и сковородки свисают над ним с красивого серебристого крепления. Ко всей этой утвари я не прикасалась с тех пор, как моя мать семь лет назад ее сюда подвесила. Хотя все здесь празднично начищено – не мной, а теми, кто приходит прибираться.

Из холодильника я достаю баночку протеинового коктейля и бросаю ее Лэнгу, когда тот подходит к моему острову.

– На, глотай. У тебя на лбу написано, что ночка удалась.

Он не отказывается и довольно рычит (сушнячок, стало быть).

Еще один коктейль я беру себе и перехожу на противоположную сторону острова, убедившись, что между мной и Лэнгом достаточно мрамора. А если что, то и несколько сковородок под рукой. Возможно, мама организовывала подвеску с учетом этого.

– Надеюсь, тебе, чтобы улизнуть, не пришлось распутывать ей ноги у себя на талии? – спрашиваю я с нежно-развратной улыбкой, делая при этом глоток.

Замысел в том, чтобы этим выпадом перенаправить его внимание в нужное мне русло: куда угодно, кроме меня. Но Лэнг есть Лэнг, и знает мои подколки и ходы.

– Скажешь, я был не прав? – наседает он. – У него в привычке охотиться за детективами, которые охотятся за ним.

Я бросаю свой коктейль, опираюсь руками о края острова и высказываю то, что у меня на уме уже в пределах часа:

– Сдается мне, что хороших вестей насчет Робертса мы уже не получим.

Лэнг кривится гримасой и смотрит вверх, после чего устремляет на меня свирепый взгляд. Чувствуется, что в нем кипит гнев, направленный, впрочем, не на меня. Речь о том, что в этой борьбе верх одерживает не та сторона. Что мы теряем хорошего человека и сослуживца.

– Что произошло?

– Сегодня после пробежки у меня возникло одно из тех ощущений – ну ты знаешь… Как раз на входе в кофейню. Словно он был там. Я его буквально чувствовала, Итан. Даже не могу объяснить. То же самое и в книжном магазине. Нечто знакомое. Как будто…

Я осекаюсь из опасения накрутить его еще больше, чем сейчас следовало бы.

– В той кофейне я задержалась. Сняла на видео всех, кто там был. Поговорила даже с одним персонажем, который привлек мое внимание. Вот насколько интенсивным было то чувство.

– И что персонаж?

– Не из тех, кто нам нужен. Кошатник, даже какие-то их конкурсы судит… Но настоящая проблема даже не в этом. Когда я вернулась в дом, Старушка Кроуфорд – наша старшая по подъезду – спросила, что там за мужик в кепке и худи топтался у меня под дверью этой ночью.

Сдавленно ругнувшись, Лэнг одной рукой скребет себе щетину, а другой постукивает по столешнице.

– Он пас тебя от дома.

– Можно предположить и такое.

Я останавливаюсь, потому что, честно говоря, толком не знаю, как мне в этой связи себя ощущать. Я человек. Детектив. Дочь убитого недавно отца, который тоже был копом. Ясно только, что я хочу сосредоточиться и работать над этим делом.

– Я позвонила в свою жилищную контору и попросила их подогнать записи с камер наблюдения.

– И что? – запальчиво спрашивает он. – Это все, что ты собираешься сказать мне, Джаз?

– А что я должна сказать, Лэнг? – встречно распаляюсь я. – Что я, по-твоему, должна сказать?

– Что до тебя доходит! Что ты видишь, чем это все пахнет. Если он убивает детективов, которые за ним охотятся, следующей можешь оказаться ты!

– Или ты, с таким же успехом.

Своей запальчивости я наступаю на горло. Мне нужно работать. Просто работать, и все.

– Между прочим, – говорю я, берясь за мобильник, – я отправила Уэйду материалы дела, чтобы он выслал мне профиль и отчет по поиску серийщиков. Надо уточнить, чтобы он фокусировался на делах, где работавшие над делом детективы оказывались мертвы.

Я пишу Уэйду, осмотрительно, чтобы не спровоцировать какие-либо личные триггеры: «На вс. случай, из-за ситуации с Робертсом проверь дела, где исчезали детективы».

Сообщение ушло. Я убираю трубку обратно в карман и обнаруживаю, что Лэнг пристально на меня смотрит.

– Ты ведь не собираешься это оглашать?

– Лэнг, я просто делаю свою работу. Что я еще могу?

– Нам нужно поговорить с капитаном.

– Не хватало еще из-за его бурной реакции упустить этого типа, – говорю я. – Давай пока дождемся, что скажет Уэйд. Чак сейчас фильтрует кадры с уличных камер, а я еду в жилищную контору за картинками моего дома, а оттуда – в университетский кампус. Хочу лично отследить, что там у них за поэтический клуб.

– Я тоже в этом деле. И решения ты принимаешь не одна. Мы с тобой должны согласовывать каждый шаг маршрута. Так что в контору едем вместе. А оттуда я отвезу тебя в кампус.

Я, собственно, не упорствую. Зачем? У меня нет цели иной, кроме как изловить Поэта прежде, чем он совершит новое убийство.