Текст книги "Иногда они возвращаются…"

Леонид Денисов
Иногда они возвращаются…
Явления умерших живым из мира загробного по сообщенным в печати достоверным свидетельствам очевидцев, духовных и светских лиц

I. Случай из жизни Филарета, митрополита Московского

В один из московских монастырей поступил иеpoмoнах из полковых вдовых священников. В скором времени предался он известной человеческой слабости – стал сильно пить. На увещивания архимандрита несчастный слезно каялся и зарекался от этой слабости, однако неоднократно нарушал свой зарок, Архимандрит наконец вынужден был войти к митрополиту Филарету с донесением и предложением запретить слабому иеpoмoнaxy священнослужение, хотя бы временно.

Святитель Филарет не особенно любил; чтобы начальники монастырей обращались за содействием к его высшей власти для устройства или поправки подведомых им дел. Архимандриту, часто жаловавшемуся на своих послушников, митрополит наконец сказал:

– И тот у тебя нехорош, и этот худ. Набери ты мне ангелов… а грешников постарайся исправить!

По делу же с прибывшим полковым священником, вероятно, доводы архимандрита были довольно основательны, потому что владыка решил запретить ему священнослужение.

Резолюция, однако, не была еще написана, и вот после обеда митрополит Филарет лег на диван для кратковременного отдыха. Лишь только смежил он глаза в легком сне, как увидел своего бывшего любимого владыку, митрополита Платона.

Явился он к нему, как бы в прежнее время, в своем любимом Вифанском саду, одетый в легкую и простую ряску, в бархатной скуфейке на голове, и, ласково глядя на Филарета, говорил ему: «Василий Михайлович! (под таковым еще светским именем знавал Филарета митрополит Платон) прости ты прегрешившего отца Ивана…

И едва хотел Bacилий Дроздов, как было прежде, повергнуться к стопам любимого святителя, как видение исчезло, и митрополит Филарет открыл глаза, будучи еще объят живостью всей обстановки посетившего его видения.

«Какой такой прегрешивший отец Иван? – подумал владыка, – много у меня отцов Иванов!» – и за разными делами забыл об этом видении в тот же вечер.

Но вот в наступившую ночь видит владыка второй необыкновенный сон: является к нему император Александр I и тоже просить Филарета: «Не клади гнева, владыка, на моего храброго попа Ивана!»

«Сердцеведче Господи! – думает владыка, проснувшись от сна: «кто такой поп Иван, что вот уже в другой раз души усопших из горних селений приходят просить меня о нем?..» И на имевшейся около его постели аспидной доске он записал, как имел обыкновение ловить мимолетные мысли, несколько слов на память.

После этого Филарет снова заснул, и по малом времени из сонной, подобно смерти, тьмы сознания выступил пред ним третий величавый образ – фельдмаршала князя Кутузова Смоленского. Славный победитель Наполеона предстал пред владыкою старым и изможденным краткой, но смертельной болезнью своей, поразившей его во время погони за отступавшим великим полководцем, и тоже обратил к Филарету просительные слова: «Не входи в суд, владыко, – говорил обитатель загробного мира: снизойди к слабости духовника моего Ивана!».

Только что хотел было митрополит воздеть руку для благословения болящего старца, как образ его как бы растаял во мгле, и Филарет снова пробудился.

Уже брезжил свет утра; пора было и вставать.

Сильно взволнованный такими необычайными снами, владыка стал перед образами и в усердной молитве просил у Бога вразумления.

Сев по некотором времени за дела, первое, что увидел владыка, – было дело о неисправном иеpoмoнaxе Иване, присужденном к запрещению служения. Филарета сразу осенило.

«Вот он! – подумал святитель – это и есть тот поп Иван, чья судьба потревожила души великих людей в их вечном упокоении и заставила их явиться ко мне, недостойному, с просьбами… Да… он из полковых и мог быть знаем этими персонами, – но что значит столь разнообразное их появление? Почто взволновали душу мою столь дорогие образы?!»

Никому не сообщая о своих тайных думах, владыка послал в монастырь за неисправным монахом, чтобы он в тот же день явился к нему.

Со строгим взором и нахмуренным челом ждал владыка виновного иеp0м0нaxa. Но вот и виновный. Отворив дверь покоя, где находился митрополит, келейник пропустил мимо себя высокого манатейного[1]1
  Манатейная, манатейное (церк.). Прил. к манатья; имеющий право носить монашескую мантию.


[Закрыть] старца, в большой бороде которого седина не могла еще совсем побороть черного цвета молодости, и он пробивался сквозь нее прядями. Помолившись и облобызав руку владыки, иеромонах упал ему в ноги и со слезами стал просить:

– Знаю, владыка, ты звал еси мя! Не помяни греха моего! Стыд мой предо мною есть знаю!.. Не лишай, владыка, благодати благословения десницу, благословлявшую царя на битву!

Эти слезы и слова старца-монаха взволновали митрополита, и он, сдерживая волнение, сказал ему:

– Встань, слабый, и скажи мне, как протекла жизнь твоя и откуда ты произошел?

– Из причетнейших[2]2
  Причет – церк. состав лиц, служащих при какой-либо одной церкви.


[Закрыть] детей, владыка, я обучался в Московской духовной академии.

– Значить ты должен помнить владыку Платона, когда он был учителем пиитики и катехизатором академии? – спросил Филарет.

– Помнить, владыка! – воскликнул иеромонах, всплеснув руками, при чем обильные слезы снова полились из его глаз, – Владыку Платона помнить?!.. Пусть прилипнет язык к гортани моей, когда я забуду славить владыку Платона! Забудь меня Господь Бог, когда я хоть раз, отходя ко сну, забуду вознести мою молитву о владыке Платоне. Он питал ко мне отчую любовь; я был у него лучшим учеником: владыка пророчил мне высокую участь, но волею Создателя я пошел в белое духовенство, а у владыки Платона явился другой, достойнейший преемник Василий Михайлович Дроздов, звезда коего воссияла, и на ком до сих пор почиет благословение владыки Платона!

Иеромонах-старец, говоря это, плакал; по лицу митрополита Филарета тоже текли невольные слезы, при воспоминаниях о Платоне, нарекшим его своим духовным преемником в деле проповедования слова Божия.

И этот ныне виновный монах и святитель, держащий судьбу его в своей власти, были когда-то одинаково близки сердцу Платона.

– Дальше, дальше, – говорил Филарет.

– Дальше– женился, и суета мирская объяла меня… что должно было расцвести и принести плод, еще в состоянии почки было побито хладом мятежной жизни… При полках протекало мое служение, и с ними я отправился в великий поход против предводителя галлов и с ним двунадесяти языков…

– Так… так… Ну, и здесь ты имел случай видеться с покойным императором Александром Благословенным?

– Неоднократно служил я на походе благодарственные молебны о дарованных нашему оружию победах, и cия недостойная десница благословляла монарха и была лобызаема им с христианским благоговением.

– Но это к храбрости еще не относится… Что ж ты воевал, что ли? – расспрашивал архипастырь.

– Меча в руки не брал, но силою креста Господня трижды прогонял супостатов и, вознося его пред строем дрогнувших воинов, вливал новую бодрость и отвагу, и вел на вражеские окопы. Зело любим был я и простыми воинами, и военачальниками, и сам монарх лобызал однажды меня в уста, и слезы тогда блистали в его добрых глазах.

«Так вот ты каков!..» подумал про себя Филарет, оглядывая крупную и сильную фигуру иеромонаха.

– Ты говоришь – военачальники тебя любили?.. Ты не состоял ли при Кутузове Смоленском?

– Не состоял при нем, но быль любим маститым князем. Когда в немецкой земле, в городе Бунцлау, ceго предводителя застиг внезапный и тяжелый недуг, я, недостойный, принял от него предсмертную исповедь, и напутствовал его в жизнь вечную.

«Так вот он каков храбрый поп Иван! – удивлялся в душе владыка, созерцая мощную фигуру, стоящую теперь перед ним, скорбно и смиренно согнувшуюся… – Да, многомятежна была жизнь его, и в свое время он был истинный иеpeй Божий и много пользы принес, – думал Филарет. «Нет, это не простое совпадение обстоятельств, столь легко разрешимое людьми материального образа жизни», – соображал старец-святитель – не пойду я в суд с храбрым попом Иваном, снизойду и прощу ему, по глаголу отца моего по духу, владыки Платона!..»

Сказав нисколько увещательных слов иеpoмонaxy, владыка преподал ему благословение и отпустил.

– Иди и не прегрешай более, – сказал ему митрополит Филарет, и иеpoмoнax Иван по-прежнему стал священнодействовать, но от порока своего скоро совсем избавился.

Свящ. Д. Булгаковский.

Из загробн. миpa, 2 изд. 1901 г. стр. 145–152.

II. Замечательное сновидение о. Нила, архиепископа Ярославского

В 1871 году состоявший в певческом хоре А. Я-в, прожив не более 24-х лет, умер от эпидемической холеры. Через девять дней после смерти, именно утром 16 июля, явился он мне во сне (пишет архиепископ Нил).

На нем был знакомый мне сюртук, только удлиненный до пят. В момент явления ко мне Я-ва сидел я у стола гостиной своей, а он вошел из залы довольно скорым шагом, как это и всегда бывало. Показав знаки уважения ко мне, приблизился он к столу и, не сказав ни слова, начал высыпать на стол из-под жилета медные деньги, с малой примесью серебряной, очень истертой, монеты.

С изумлением спросил я: «Что это значит?»

Он отвечал: «На уплату долга.»

Это меня очень поразило, и я неоднократно повторил:

– Нет, нет, не нужны твои деньги, сам я заплачу твой долг.

При этих словах Я-в с заметною осторожностью сказал мне:

– Говорите потише, чтобы не слыхали другие.

На выраженную же мною готовность уплатить за него долг, он не возражал, а деньги не преминул сгрести рукою со стола.

Но куда положил он их, не удалось мне заметить, а кажется, oни тут же исчезли.

Затем, встав со стула, я обратился к Я-ву с вопросом:

– Где находишься ты, отшедши от нас?

– Как бы в заключенном замке.

– Имеете ли вы какое-либо сближение с ангелами?

– Для ангелов мы чужды.

– А к Богу какое имеете отношение?

– Об этом после когда-нибудь скажу.

– Не в одном ли месте с тобою Миша?

– Не в одном.

– Кто же с тобой?

– Всякий сброд.

– Имеете ли вы какое-либо развлечете?

– Никакого. У нас даже звуки не слышатся никогда: ибо духи не говорят между собою.

– А пища какая-либо есть ли у духов?

– Ни-ни…

Звуки эти произнесены были с явным неудовольствием и, конечно, по причине неуместности вопроса.

– Ты же как чувствуешь себя?

– Я тоскую.

– Чем же этому помочь?

– Молитесь за меня: вот доныне не совершаются заупокойные обо мне литургии.

При этих словах душа моя возмутилась, и я стал пред покойником извиняться, что не заказал сорокоуста, но что непременно сделаю.

Последние слова видимо успокоили собеседника.

За этим он попросил благословения, чтобы идти в путь свой.

При этом я спросил его:

– Нужно ли испрашивать тебе у кого-либо дозволения на отлучку?

Его ответ заключался в одном слове.

– Да…

И слово это произнесено было протяжно, уныло и как бы по принуждению.

Тут он вторично попросил благословения, и я благословил его, знаменуя большим крестом, с произнесением следующих слов:

– «Благословит тя Господь от Сиона, живый во Иеpyсалиме, отныне и до века».

Надобно заметить, что эти слова вовсе необычные для меня, и только во сне уста произнесли их.

Однако же Я-в не удовольствовался этим благословением, ибо оно произносилось в тот момент, когда он занят был застегиванием пуговиц и вообще поправкою одежды, чтобы идти в путь.

Итак, просьба о благословении, с простерием рук для его принятия, еще раз повторена была, и я в последний раз благословил его, произнося:

– «Буди благословен во веки, во имя Отца и Сына и Святаго Духа».

Я-в сильно прижал руку мою к устам своим; ему не хотелось выпустить ее. Сочувствуя ему, я облобызал его отеческим лобзанием, вполне сознавая, что он есть гость, пришедший ко мне из другого миpa.

И тут я стал вглядываться в него и, вглядевшись пристально, увидел неизменные знакомые мне черты.

Только белизна и утонченность изменяла прежний тип. К тому же пот в виде росы покрывал его лицо, а глаза при яркости своей выражали утомление и упадок сил душевных.

Вышел он от меня дверью, обращенной к Тутовой гopе, на которой покоится прах его.

За ним следил я с чувством глубокой скорби и с пламенным желанием видеть след его. И что же? Сверх всякого чаяния очутился я на горном хребте, разделенном надвое.

С высоты хребта, в глубине расселины, увидел я тот самый замок, о котором вспоминал Я-в.

Замок имел форму параллелограмма. Из четырех стен его только в одной, к югу обращенной, замечен мною был малый просвет, да и тот с железною решеткою. Кроме этого единственного просвета, стены представляли сплошную каменную массу без окон, дверей и даже без кровли.

Последнее обстоятельство дало мне возможность видеть, хотя сквозь полумрак, внутренность замка и совершающееся в нем. Особенно благоприятствовало мне положение мое на окраине горы, поднимавшейся гораздо выше стен.

Казалось, что взор мой досягал до самого дна. Но вглядываясь пристально, я замечал в глубине только мрак, движущийся наподобие черных облаков или волн; но проявления жизни и определенных форм тут и следа не было.

Наконец душа моя возмутилась: я увидел Я-ва, за несколько минут перед этим посетившего меня. Местом же для него служил угол здания, обращенный к северо-востоку.

Он сидел с поникшею головою и поджатыми ногами, а руки сложены были накрест. Одежда же его заключалась в сорочке, проявлявшей белизну даже сквозь мрак.

Белизна эта, среди господствующего всюду хаоса, показалась мне чрезвычайным явлением, и у меня родилась мысль, что положение Я-ва не безотрадно и он имеет некий почет сравнительно с прочими заключенными этого узилища.

Недвижимость же Я-ва дала мне такой вопрос: ужели душам умерших воспрещено всякое движение и всякая перемена позиции?

И когда таким образом мысль моя и взор будто магнитом влеклись к Я-ву, какой-то почтенной наружности человек, неведомо как и откуда очутившийся позади меня и стоявший на некотором возвышении, обратил внимание мое в противоположную сторону. Я заметил, что южная стена, на небольшом протяжении, в части примыкающей к просвету, медленно и грозно приподнимается. Вслед за тем в основании стены, на месте подъема или точнее зева показался на мгновение свет; а внутри вертепа произошло колебание мрака с ощутимым движением воздуха.

А еще минута – и все пришло в прежний порядок. Как ни велико было в эту пору смущение мое, но все-таки я старался разгадать причину совершившегося предо мною явления.

Благодаря таинственному незнакомцу, томился я недолго.

Со стороны его донеслись ко мне ответные на мысль мою слова:

– Это знак прихода новой пресельницы.[3]3
  Пресельник, пресельница – переселенец, иноземный поселенец. Толковый словарь Даля.


[Закрыть]

Обратясь спешно в ту сторону, внимательным взором искал я человека, который рисовался уже в воображении моем ангелом, свыше посланным; но поиск не привел меня ни к чему.

Я видел пред собою лишь безжизненную и страшную пустыню.

Картина эта, с рядом предшествовавших явлений, до глубины возмутила душу мою, и я проснулся. И тут же взялся за перо, чтобы виденное передать письменно, с возможною верностью.

Отд. оттиск из „Яросл. Еп. Вед.“ 1870 г.; Душепож. Размышления, 1881 г.

III. Из дневника о. Евгения, архиепископа Ярославского, прежде Тобольского

В числе многих писем, оставшихся после смерти ярославского преосвященного Евгения, умершего на 94 г. жизни, сохранилось одно весьма интересное – касательно перемещения его из Пскова в Тобольск. В дневнике его об этом перемещении читаем следующее: «1825, июля 25 послал он письмо, которым просил, чтобы его переместили в Тобольскую епархию, которая тогда была праздною». Какая тому была причина, он ни в письме не объяснил и никому не открыл.

Не было, впрочем, ни бед, которые все уже отвращены, не имел он ни с кем и вражды или от кого-либо обиды, будучи со всеми всегда откровенным и искренним; и в последней своей проповеди пред Богом свидетельствовал, что он всем и всеми был доволен. Но бывают в жизни случаи и намерения, основа которых одному только Богу известна. А что оно было достаточно и пристойно, этому тем более можно верить, что Евгений во всю свою долголетнюю жизнь никогда и ни о чем не просил, всегда Богу поручая свою участь.

Смерть преосвященного Евгения дает возможность снять печать тайны, поведать которую преосвященный Евгений не заблагорассудил в своем дневнике. Из письма его к одному иеpapxy, давно уже умершему, открывается, что причиною просьбы его о перемещении его в Тобольск было таинственное видение. Вследствие этого видения преосвященный поспешил обратиться к первенствующему члену Св. Синода, митрополиту Серафиму с письмом, прося представить его к замещению Тобольской кафедры, но не открывая причины своей просьбы. Такое же письмо он писал к другому члену Синода, архиепископу ярославскому Аврааму. Оба члена Синода были изумлены тем, что Евгений, неизвестно почему, просится из лучшей епархии в худшую и отдаленную, и отвечали ему отказом. Евгений снова обратился к ним с просьбою о ходатайстве пред Государем Императором о перемещении его в Тобольск, присовокупляя, что если и на этот раз получит от них отказ, сам будет просить Государя о перемещении в Тобольск. На этот раз Евгению удалось расположить упомянутых членов Синода в свою пользу, но один из них, архиепископ Варлаам, просил Евгения объяснить ему конфиденциально причину настойчивого желания променять одну кафедру на другую. Евгений не скрыл от него этой причины в ответном письме. Вот что он сообщил:

«Весь просвещенный свет смеется снам. Духовный регламент не велит производить в священники тех, кои верят снам. А я должен открыть В. В., что не иная причина моего перемещения. Это, без сомнения, изумит вас, но прошу выслушать, какого сорта был мой сон.

Их было три – первый и второй через два дня один после другого, третий после второго спустя три дня. В первом видится покойная моя матушка: сон очень ясен.

– Я, – говорит, – пришла к тебе нарочно посоветовать, чтобы ты просился из псковской eпapxии.

Много было разговоров и за и против, но заключила она тем:

– Я этого от тебя требую и непременно требует польза души твоей.

С сими словами она простилась со мной, и что потом было, не помню.

Проснувшись, я этим нимало не занялся. Спустя два дня, видится мне отец, покойный же, коего я во сне никогда не видал: будто стоит он у церкви на паперти и говорит:

– Евгений, поди сюда.

Я подошел: он меня благословил и поцеловал. Потом говорит:

– Была у тебя мать?

Я отвечаю:

– Была.

– Что же ты её не послушал? Её я послал к тебе.

– Зачем же мне уезжать из Пскова? Мне здесь хорошо.

– Для того-то и выдь, что хорошо, – этого требует польза души твоей.

– Куда же мне выйти?

– Теперь много архиерейских вакансий. Послушайся; прости же, мне время служить.

И простившись, ушел в церковь, а я проснулся.

Этот сон произвел на меня сильное впечатление. Я думал и передумывал и окончил тем, что основываться на сне было бы странно, а других резонов, чтобы проситься, я не мог придумать.

Спустя три дня видится мне митрополит Платон, будто он ко мне взошел в кабинет. Я очень смешался, что мне не сказали. Хватаюсь за рясу и камилавку. Он мне говорит:

– Не заботьтесь о пустом. Я пришел о деле с тобой поговорить, что не слушаешься отца и матери?

– В чем?

– Для чего не просишься из Пскова?

– Куда же проситься? Вакансия епископская – неужели о понижении.

– Неправда, есть высшая – Тобольская.

– Ваше высокопреосвященство – это Сибирь.

– Но ты недостоин и епископской. Повинуйся, я тебе повелеваю именем Божьим. (При сих словах я весь задрожал.)

– Повинуюсь, но к кому я пошлю просьбу?

– К Аврааму.

– Что напишу?

– Ничего, только просись.

– Но если не уважат без резона?

– И будет принята, и исполнится.

Потом он снял со стены образ и, подавая, сказал:

– Целуй в знак клятвы.

Я поцеловал, и потом он благословил меня и сказал:

– Теперь, ежели не послушаешь, будешь под клятвой, – и с последними словами вышел вон.

Я проснулся и, поверите ли, почтеннейший архипастырь, я слышал их, проснувшись и видел его выходящим из двери. Я вскочил посмотреть далее, но более уже ничего не видал. Вот вам исповедь моя совершенная. Посудите, мог ли я противиться?»

IV. Свидетельства умерших о существовании загробной жизни

Более сорока лет тому назад, я знал двух молодых людей, – рассказывает один из военных ветеранов, – они служили в Переяславском конно-егерском полку обер-офицерами: гг. А-в, православного вероисповедания, в Ш-р – лютеранского. Эти два молодые мои приятеля были друзьями между собою. Они дали друг другу обет, что тот, кто из них прежде умрет, придет к оставшемуся в живых и скажет, что бывает с человеком, по исходе души, и что ожидает их в будущей жизни.

Несколько лет я не видал ни того ни другого, однако же знал, что один из них, именно Ш-р, умер. В 1836 г. мне предстояла надобность быть в Тамбове, откуда в 25 верстах, проживала в селе, 3. тетка моя В. А. С. Я приехал к ней с намерением пробыть у неё несколько дней. В первый день моего приезда, она рассказала мне об одном страннике, посвятившем себя Богу. «Он ведет самую строгую жизнь, – говорила она, – так что, почитая себя недостойным входить в храм, часто становится у порога и, несмотря на холод, стоит босиком, носить монашеское полукафтанье и опоясывается ремнем. Не хотите ли видеть его? – спросила она меня, – он теперь у меня». Я попросил познакомить меня с ним. Странник, по приглашению моей тетки, пришел, и что же? – Это был А-в. Я вскочил с места, подбежал к нему и вскричал: «А-в, это вы?»– «Да, П…, это я, – отвечал мне странник, и мы с ним обнялись. «Какими судьбами ты сделался таким?» Он объяснил мне, что по данному обету, его друг Ш-р явился ему не в сновидении, а наяву, и рассказал, что испытывает душа по исходе из тела, а что именно, говорить мне запрещено, – прибавил А-в. Но чтобы сколько-нибудь понять, что это такое, достаточно тебе видеть на мне вот эту свитку. Вот причина, по которой я, продав свое богатое имение, употребил деньги на богоугодные дела, и хожу, как бедный грешник, умоляя Господа о прощении грехов. Надеюсь, Господь меня не оставит.

„Душепол. Чтение“ 1861 г., ч. I