Текст книги "Четырехугольник"
Автор книги: Леонид Подольский
Жанр: Драматургия, Поэзия и Драматургия
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– А чем занимается твой сын? Ему ведь… – Левин запнулся.
– Тридцать восьмой год, – подсказала Леночка. – А он до сих пор не женат. Совсем не смотрит на женщин. Живет один в маминой квартире. Управляет недвижимостью. Ее купил мамин муж, который умер. Он был небедный человек, даже богатый. Миша сдает ее под рестораны в центре Москвы. Что-то вроде современного рантье.
«Порча нашла на кровь, – подумал Левин. – Фифочке, выходит, не пятьдесят пять, а больше».
Фифочка поднялась. Потом вспомнила:
– А ты как, Вова? Рассказывай. Дочке уже лет сорок?
– У меня еще два сына, – сообщил Левин. – С семьей все в порядке. А жизнь – как на американских горках. Хотя что рассказывать, по сравнению с тобой…
– Нет, ты не скромничай. Выглядишь ты хорошо. Я как-то читала твой рассказ в журнале. Про какую-то квартиру, из которой сначала выселили пьяниц, а потом отобрали бандиты. Совершенно случайно попался журнал. Пишешь?
– Это в самом деле произошло с одним моим знакомым. У нас все: или их ограбили, или они грабили. А бывало и то, и то, по очереди.
Я тоже по примеру твоего Бялика рядом со своей качалкой открыл ресторан. Мне ведь, если ты помнишь, помогали спортсмены. И со временем наладились связи с чиновниками. А повара я сманил из вашего ресторана. Там все сразу распалось, как только вы уехали. И публика, прямо из качалки. Кто посерьезней и денежней. Ходили авторитетные люди.
Все бы ничего, но как-то прямо в ресторане сошлись две банды и стали стрелять. Два трупа, четверо раненых. По счастью, меня в это время там не было. Но, сама понимаешь, стали вызывать, давить. Как это у нас называется: стали оттирать от бизнеса. Или дай взятку: ни много ни мало пять миллионов. Честно говоря, я к тому времени устал, и бесполезно с ними бороться. Государственная мафия, она посильнее бандитов. Я не разобрался даже, кто там больше давил и, главное, в чьих интересах: правоохранители или чиновники. Пришлось отказаться от аренды. Но, знаешь, и они продержались недолго. Православие оказалось сильнее. Дом когда-то был поповский. Реституция. Так что сейчас на месте бывшего вертепа живет батюшка.
Однако кое-что у меня еще оставалось. Несколько других качалок. Но это были еще девяностые, люди сидели без денег, никакого среднего класса. Так, ни шатко ни валко. Хорошо хоть, я никогда не брал кредиты. Потом и это все рухнуло в дефолт.
Но помнишь, когда-то ты меня надоумила. Обменников еще не существовало, и я стал ходить к твоему Боре. С тех пор я менял рубли на доллары и держал их под подушкой. Потом Боря исчез, вроде бы его убили, а я продолжал менять. Это был единственный надежный актив. Ну вот, за десять лет собралась приличная сумма. Хотя если посмотреть на нуворишей, которые делали деньги из воздуха…
Словом, с помощью своих спортсменов я тоже стал покупать недвижимость.
– Тоже рестораны, как у Миши? – отчего-то обрадовалась Леночка.
– Нет, какое там. Недвижимость на рынке и в дешевом торговом центре. Маленькие магазинчики, ларьки. Сначала сдавал в аренду, потом стал понемногу нанимать продавцов. Всё женщины из Молдавии. Мужья сидят дома, а они пашут. Недавно запустили маленькую сеть закусочных. Но я там не главный бенефициар. Везде командуют свои люди. Могут договориться, знают, кому и сколько нужно платить. Меня не трогают…
– Да, Миша тоже знает, кому и сколько. К тому же Погоржельский написал портрет префекта и его жены.
– В виде горшков? – засмеялся Левин.
– Нет, в виде аристократов, – Леночка поднялась.
Левин вызвал такси.
– Мама, – сообщила Леночка, – поехала на отдых в Доминикану. Она передает тебе привет.
– Спасибо, – растроганно поблагодарил Левин. – И ей от меня. Сколько ей лет?
– Восемьдесят два. Она не одна, а с бойфрендом. Он порядком моложе ее.
– Вот это да, – засмеялся Левин. Он проводил Леночку до машины. Они поцеловались.
– Жалко, что меня сторожит Миша. Не знаю, в кого он такой получился, – вздохнула на прощанье Леночка. – Ты как? Есть еще порох в пороховницах?
Левин крепко прижал ее к себе, почувствовал по-прежнему молодое, желанное тело.
– Ты ведь и мертвеца можешь поднять, Леночка, не только мой старый, потертый штык. А я – всегда готов, я ведь бывший пионер! – И, как когда-то очень давно, очень много лет назад, он принял торжественную стойку: вытянул левую руку по швам, а правую поднес к несуществующей пилотке.
Леночка засмеялась и махнула Левину рукой:
– Ладно, в другой раз, обязательно!
Машина тронулась и в несколько мгновений скрылась из вида. Левин долго смотрел ей вслед. Он с печалью сознавал, что другого раза не будет. Никогда не будет. Что прошлая жизнь не повторится. Что ему не хватило авантюризма, да, именно, легкомыслия и авантюризма, которых с избытком имелось у Фифочки.
2019, весна
Эльмира
Это был поезд из вагонов для скота, без окон. Лишь в одном месте под самой крышей находилось маленькое зарешеченное окошко. Этот страшный поезд в течение бесконечных недель мучительно медленно, с множеством остановок, когда, бывало, по нескольку суток стояли в тупике, тащился на восток, в противоположную сторону от войны: мимо родных Крымских гор, мимо недавних, дымящихся развалин, мимо изредка зеленеющих полей, перемежающихся с руинами городов; где-то в середине пути находился почти стертый с лица земли Сталинград, за Волгой начались безлюдные голодные степи, солончаки, миражи озер, изредка встречались верблюды, одинокие юрты, чумазые мальчишки-казахи бежали за поездом и что-то кричали, иногда кидали камни.
Степь, та самая бескрайняя степь, по которой когда-то скакали всадники и шли караваны – это были вольные, смелые предки загнанных в вагоны людей, – тянулась без конца и края. Только они, предки, скакали на запад, на закат, а люди в вагонах, мучаясь от жажды и голода, задыхаясь от нестерпимой духоты, ехали в неизвестность на восток, пока через два месяца пути не увидели поля хлопчатника, глинобитные хижины, людей в халатах и тюбетейках, босоногих рахитичных детей, запряженных в двухколесные повозки ишаков и редкие чинары с посеревшими от пыли и сорокаградусного зноя листьями.
В последние годы Леонид очень часто представлял этот безнадежный поезд и эти вагоны для скота – они были такие же, как и те, в которых других людей везли на запад – в Освенцим, Майданек, Бухенвальд, или восточных гастарбайтеров в Германию, на заводы рейха. В молодости Леониду не хватало воображения, и, честно говоря, совсем не до того ему было в ту ночь, в ту невообразимо счастливую, сладкую и бессонную ночь, когда он стал мужчиной.
Они отправились с Эльмирой в Майли-Сай, небольшой городок в Киргизии недалеко от Андижана. В то время Леонид ничего не знал про урановые рудники, на которых зэки, бывшие спецпоселенцы и вольнонаемные смертники добывали руду для советской атомной бомбы. Он не догадывался, что Майли-Сай в переводе на русский означает «Масляная река», потому что в самом начале ХХ века в этих местах открыты были залежи нефти и действовало «Ферганское нефтепромышленное общество», – нет, ничего этого Леонид тогда не подозревал. В Майли-Сай, затерянный в горах промышленный городишко, ездили по совсем другой причине: в Майли-Сае было «московское снабжение», а оттого в магазинах водились кое-какие товары и время от времени «выбрасывали» совсем уж невозможный дефицит. В тот раз Эльмира прослышала от двоюродной сестры, что в Майли-Сай завезли красивые импортные туфли из Италии. Они остановились на ночь у приветливой безмужней украинки с дочкой лет десяти, которую неизвестно какими ветрами занесло в эту глушь (адрес дала все та же двоюродная сестра), – она сдавала комнату на ночь и даже кормила ужином.
Эльмира! К тому времени они долго встречались. По-крымско-татарски ее имя означало «красивая» – родители Эльмиры не ошиблись, дав девочке именно это имя. Когда Леонид в первый раз увидел ее – Эльмира выходила из своего переулка, шла через мостик над бурным саем, – он онемел и растерялся, и кровь застучала у него в висках: о, как она шла, с какой грацией, как легко и волнующе несла свою прелестную фигуру. Будто богиня, будто чудесное виденье. Она уже расцвела и манила, как сирена, и он с первого взгляда потерял разум, с первого взгляда сошел с ума. Безумная юность – он просто должен был ее видеть, находиться с ней рядом, держать ее за руку, вдыхать запах ее волос, ее духов. На большее он долго не решался. Но стоило им только не увидеться два-три дня, он становился сам не свой, ни о чем другом не мог думать. И как волновался, какое испытывал нетерпение перед каждым свиданьем. А вдруг она не придет? И, бывало вначале, не приходила, бывало, опаздывала. Леонид ждал ее полчаса, час, он выходил из равновесия, терял разум, он шел к ее дому в переулке, что неприступной крепостью возвышался перед ним. Стучался в окно…
…О, любовь! О, нетерпение сердца!..
…Но это случалось только вначале. Потом она всегда приходила. Царицей выплывала из своего переулка. Всегда в нарядном платье, всегда в красивых туфлях. Звезда! Юлдуз!
Леонид поджидал Эльмиру на остановке, считал отходящие автобусы, прежде чем она появлялась. Потом они ехали в центр. Город был маленький, скучный – они бродили до темноты, прятались в тихих, малознакомых переулках. Леонид обнимал Эльмиру, и прижимал к себе, и умирал от желания, и они говорили без конца. Вот только о чем? Годы спустя он почти не мог вспомнить, о чем они разговаривали в первое время. Разве что иногда Эльмира учила Леонида татарским словам и простейшим фразам, которые очень мало отличались от узбекских, а как-то прочла стихи про татарский набег. Заканчивалось стихотворение очень романтически: «Тебе, татарка, отдаюсь я на милость». Вроде бы стихи Эдуарда Багрицкого, но никогда потом Леонид не сумел их отыскать, даже когда появился интернет.
Разговаривали целыми вечерами, о многом, и все равно очень долго он ничего про Эльмиру не знал. Многое открылось только в ту ночь – в ту счастливую, несмотря ни на что, бессонную лунную ночь в Майли-Сае. И про страшный поезд, что привез родителей Эльмиры в Среднюю Азию; поезд этот был не один, их были десятки или даже сотни, если в этих поездах уместился весь крымско-татарский народ. И про старшего брата Эльмиры, Мусу, которого она никогда не видела, потому что он, скорее всего, погиб: в восемнадцать лет Муса ушел в партизаны и исчез.
Это было совсем непонятно Леониду: тысячи крымских татар воевали с немцами, погибали, среди них нередко встречались герои, но, едва Советская армия освободила Крым, их, весь народ, женщин, детей и стариков, выслали из Крыма, и не только в Среднюю Азию, это был еще не самый худший вариант, но и в Сибирь, и на Урал. И фронтовиков тоже: арестовали и отправили в трудовые лагеря. И еще узнал в ту ночь Леонид, что дедушка и бабушка Эльмиры тоже находились в том поезде и умерли в пути – солдаты подцепили их тела крюками и выбросили где-то на полустанке среди голой степи. Очень многие погибли тогда в дороге: трупы людей по многу дней лежали вдоль рельсов. Иногда их собирали, сжигали и закапывали, но часто так и оставляли лежать. Не хотели задерживать поезд. Потом эти трупы рвали на части и поедали голодные собаки, шакалы и волки.
И еще Эльмира рассказала, что и второй ее брат, Фахри, тоже умер, и она никогда его не видела, потому что почти сразу после войны наступил голод[35]35
В 1946–1947 годах в СССР имел место масштабный голод. Согласно данным М. Эллана (профессор экономики Амстердамского университета, изучавший экономику СССР и России, в том числе голод в СССР), в результате голода в этот период в СССР погибло до 1,5 миллиона человек, из них 16 тысяч крымских татар. В то же время согласно данным крымско-татарских активистов, изучавших этот вопрос, число жертв среди крымско-татарских спецпереселенцев достигало 76 тысяч.
Согласно данным статистических органов Узбекистана, от голода и болезней в Узбекистане только за первые 6 месяцев пребывания в республике (вторая половина 1944 года) умерло более 16 тысяч крымских татар.
[Закрыть] и очень много людей умерло, а брат заболел дизентерией. И родители тоже голодали и с трудом выжили.
– Земля в Узбекистане исключительно плодородная, – пересказывала Эльмира отца, – здесь очень хорошо растет все. Как говорил Чехов: «воткнешь оглобли, а вырастет тарантас», но колхозников заставляли выращивать только хлопок, а за посадки пшеницы и кукурузы судили.
Эльмира родилась в колхозе на спецпоселении, всего в нескольких километрах от города, но переехать в Андижан их семье разрешили только в 1956 году, после ХХ съезда. Скорее всего, предполагала Эльмира, родители никогда бы не решились начать все сначала и родить ее, Эльмиру, а через пару лет и младшего брата, Наримана, они ведь были уже немолодые, если бы старшие братья остались в живых. Мама, правда, всегда мечтала о девочке и даже имя придумала заранее: Эльмира. Красивая. Поэтому, объяснила Эльмира, родители очень любят ее и балуют и ничего никогда не запрещают.
Леонид в ту ночь впервые узнал и задумался о ее семье, но ненадолго. Семья Эльмиры – это другой мир, закрытый, непонятный и таинственный, так никогда и не разгаданный им. Ни тогда, ни позже. Леонид не мог себе представить, что происходит за стенами ее дома. О чем она разговаривает с родителями? Чем они живут? Хранят ли обиду? Ненавидят ли эту власть? Как относятся к русским? К евреям? Или, как там, тебя по одной щеке, а ты подставляй другую. Но ведь они мусульмане. Нет, наверняка неверующие. Но все равно. «Зуб за зуб и око за око» – это он, скорее всего, не знал тогда, Библия находилась под строжайшим запретом. У них, у советских, имелись совсем другие молитвенники, другой «Отче наш».
В самом деле, когда миллионы людей отправляли в лагеря, ссылали, превращали их жизнь в ад – в настоящий советский ад – и вот, некоторые из них, те, кто выжили, что они думали? Чем жили? Все забывали, прощали? Молчали?! Неужели они после этого верили в коммунизм? В случайность всего, что с ними произошло? После того, как видели рядом тысячи изломанных судеб, тысячи убитых, замученных?
Он почти ничего не знал про ее родителей. Состоит ли ее отец в партии? Нет, насчет партии – это потом, а в первое время и мысли такой не могло быть. Леонид ничего не спрашивал у Эльмиры. И она не говорила. Только много лет спустя Леонид стал задавать себе эти вопросы. Вопросы без ответов.
Да, два разных мира. Две непохожих семьи. Как-то издалека он увидел ее маму. Она была в цветастом платье, как узбечка, и в косынке. Такое платье никогда не наденет русская женщина или еврейка.
А может, это всего лишь воображение, что непохожи? Мысли поздних, зрелых лет? А тогда – любовь! Он любил Эльмиру и ни о чем таком не хотел думать. Ни о своих, ни о ее родителях. Любовь неудержима и слепа! Она не только преодолевает преграды, часто она их даже не замечает.
У семьи Леонида была совсем другая история. Другая – и в чем-то похожая. Из всех родственников во время войны погиб только папин брат, дядя Леонида, которого он видел только на портрете: дядя Лёва бесследно пропал в окружении под Киевом. Зато всех родственников война разбросала по огромной стране – от Белоруссии (это уже после войны) до Урала и Ташкента, лишь очень немногим удалось вернуться назад в Украину. Их там не ждали, квартиры родственников отдали другим людям. Произошло ли это из-за антисемитизма, как иногда говорили дома, или из-за каких-то других обстоятельств, Леонид не знал. Но вот папа. Во время войны он служил начальником госпиталя на Урале. Демобилизовавшись, хотел вернуться в свой родной Киев, в институт, но места для него не нашлось. Как папа говорил, скорее всего, по пятому пункту[36]36
Пятый пункт в советском паспорте – национальность.
[Закрыть]. Папа устроился в Смоленске, там его и застало «дело врачей»[37]37
«Дело врачей» («дело врачей-вредителей; врачей-отравителей») – инспирированный МГБ СССР в 1952–1953 годах обвинительный процесс против ряда видных советских врачей, ученых-медиков, преимущественно еврейской национальности, носивший ярко выраженный антисемитский, истерический характер, сопровождавшийся чрезвычайно активной антиеврейской пропагандой. Прекращен после смерти Сталина.
[Закрыть]. Начались митинги и собрания, перераставшие в истерию, в погромные речи, темные пациенты едва не линчевали врачей-евреев, все громче звучали требования «Арестовать! Судить!», поползли слухи, будто готовят поезда для депортации на Дальний Восток «от гнева русского народа» (те самые поезда, из вагонов для скота), а у папы – конкурс. Он не стал рисковать. И покатилась арба – Леонид был еще слишком мал и плохо понимал обстановку, – и докатилась арба до Узбекистана. Все успокоилось, только когда умер Сталин. Несколько лет после Смоленска папа проработал на Северном Кавказе, но там не сложилось, а в Андижане – кафедра…
…Андижан был маленький и грязный городок, одноэтажный и скучный, где за последними домами начинались бесконечные хлопковые поля. Другая планета, другой мир: люди в тюбетейках и в ватных халатах, в сапогах в сорокаградусную жару, старики в галошах вместо обуви часами сидят в чайханах. Женщины – в чадрах[38]38
Чадра – в переводе с персидского «палатка», в действительности покрывало, укрывающее «аврат» (срамные места), практически всю женщину, кроме части лица и кистей рук. В Узбекистане в 50–60-е годы ХХ века вместо регламентированной исламом чадры нередко носили какое-то тряпье, нередко укрывали голову и верхнюю часть тела старыми пиджаками или пальто.
[Закрыть], в начале шестидесятых нередко встречались и паранджи[39]39
Паранджа – наиболее строгая мусульманская женская одежда, состоящая из халата с ложными рукавами. Лицо при этом закрывалось плотной сеткой из конского волоса. Узбечек в парандже часто не пускали в общественный транспорт.
[Закрыть], молодые – в ярких туземных платьях; грязь, антисанитария – в главном городском кинотеатре вместо кресел стояли скамейки, в хлебном ларьке Леонид не раз замечал крыс, вместо мороженого продавали куски льда. Мужчины и женщины стояли в отдельных очередях. Русские оазисы располагались среди узбекских базаров и непонятной Леониду речи. Старый город с узкими улицами и глухими стенами, куда заходить было опасно. Заброшенное медресе рядом с автобусной остановкой, где в бывших кельях с войны жили люди и где в любую погоду сушилось белье. И – хлопок, хлопок, хлопок, ежегодная изнурительная страда с сентября по декабрь, когда всех – и школьников, и студентов, и рабочих с предприятий – всех отправляли собирать «белое золото». И – холера совсем рядом. Леонид с самого своего приезда не полюбил этот скучный и пыльный город, застрявший между средневековьем и современностью, начисто лишенный величественных памятников Самарканда. Город, где в таинственном подполье тихо дремал невидимый до поры джихад[40]40
Джихад – понятие в исламе, означающее усердие на пути Аллаха, борьбу за веру, в том числе и борьбу против всех немусульман. В 2005 году в Андижане происходили многолюдные исламистские выступления, направленные против светского режима.
[Закрыть]. Не любил и всегда мечтал уехать, если бы не Эльмира.
Семья Эльмиры, в отличие от его семьи, долго казалась Леониду укорененной, крепко вросшей в местную почву, так, будто они здесь жили всегда. Крым – это было в другой жизни, к которой, казалось, нет возврата. Между тем Эльмира бойко говорила по-узбекски, и отец – какой-никакой чиновник, не самый маленький, и дом – большой и крепкий, в три окна на улицу, с немаленьким двором, с гамаком и качелями, с фруктовыми деревьями; этот дом слабо вязался с рассказами Эльмиры, будто в первое время ее родители вместе с умершим братом жили в землянке и в неотапливаемой хижине и голодали. Леонид не знал как, но семья Эльмиры сумела подняться. К началу шестидесятых очень многое, казалось, было забыто, залечено, очень редко кто и очень редко когда вспоминали о прошлом, о войне. А если и вспоминали, то так, будто это происходило не с ними, а с кем-то другим. Ветераны с орденами появятся только при Брежневе в семидесятые, а активно вспоминать и анализировать прошлое, говорить об ошибках и неудачах стали и того позже – в конце восьмидесятых при Горбачеве. К тому времени Леонид уже жил в Москве. А в шестидесятые он знал мало и еще меньше задумывался. Свои знания он собирал по крупицам, очень медленно. Постепенно проникал в прошлое, и оно, это прошлое, начинало оживать. С большим опозданием Леонид стал представлять эту страшную картину, понимать, догадываться. И всякий раз он вспоминал про Эльмиру…
Между тем Андижан был город исключительно показательный: задворки нерушимого союза, обратная сторона, место ссылки. Даже бери шире, вся Ферганская долина, весь Узбекистан, вся Центральная Азия. Не считая коренной народ, узбеков, Андижан был городом пришлых, приезжих, переселенных, насильно высланных с прежних мест людей. Интернационал. Ноев ковчег. Русские и украинские переселенцы, казаки, приехавшие по распределению и по комсомольским путевкам учителя, врачи, инженеры, люди, прибывшие в эвакуацию и оставшиеся тут надолго, бывшие зэки, ссыльные спецпоселенцы: высланные с Дальнего Востока корейцы[41]41
Советские корейцы, проживавшие на Дальнем Востоке, были депортированы первыми, в сентябре 1937 года на основании совместного постановления Совнаркома и ЦК ВКП(б) № 1428-326 «О выселении корейского населения из пограничных районов Дальневосточного края», подписанного Сталиным и Молотовым, в Южно-Казахстанскую область Казахстана, в районы Аральского моря и Балхаша (Казахстан) и в Узбекскую ССР. Эта депортация мотивировалась японской оккупацией Кореи и нападением Японии на Китай, то есть недоверием советского руководства к проживавшим на территории СССР корейцам, несмотря на то что во время Гражданской войны корейцы в основном поддерживали Красную армию и каждый пятый корейский мужчина сражался против белогвардейцев.
[Закрыть], крымские татары, греки, армяне, болгары[42]42
В июне 1944 года, через месяц после крымских татар, по надуманным обвинениям из Крыма были высланы армяне, греки и болгары – в основном в Сибирь и на Урал. Позднее бывшие граждане Греции, Турции и Ирана, репатриировавшиеся в СССР, в том числе проживавшие в Крыму, были депортированы в Ферганскую долину Узбекистана, в основном в Ферганскую область, незначительное количество – в Андижанскую.
[Закрыть], иранцы, ингуши, латыши, поляки, балкарцы, месхетские турки, немцы, хемшилы из Грузии, курды[43]43
Ингуши – вайнахский народ, были депортированы совместно с чеченцами 23 февраля – 3 марта 1944 года. Общее число депортированных от 500 до 650 тысяч человек, в процессе депортации погибло до 100 тысяч чеченцев и до 23 тысяч ингушей. Депортированы в Казахстан и Киргизию, незначительное количество ингушей – в Ферганскую долину Узбекистана.
Балкарцы (общая численность около 38 тысяч) депортированы 8 марта 1944 года, в основном в Казахстан и в Киргизию, незначительное количество в Узбекистан, Таджикистан, в Иркутскую область и на Крайний Север.
Месхетские турки (турки-месхетинцы), общее число 115,5 тысячи, проживали в ряде районов Грузии, преимущественно в Месхетии (также проживают в Турции), депортированы в 1944 году вместе с месхами-мусульманами, хемшилами и курдами в Узбекистан (преимущественно в Ферганскую долину), Казахстан и Киргизию.
Хемшилы – субэтническая группа армян из Амшена (Западная Армения). Под мусульманским давлением вынуждены были переселиться в черноморскую часть Грузии. В дальнейшем большинство хемшилов приняли ислам (частично православные), но сохранили язык и культуру. Проживали в основном в Грузии, частично в Турции.
Курды – мусульмане-сунниты. Проживают в Ираке, Сирии, Турции, Иране, в Закавказье.
Таким образом, четко прослеживается тенденция к депортации тех этносов, у которых имелись «этнические родственники» или которые частично проживали за границей.
К началу ВОВ в СССР проживало примерно 1,5–2 миллиона немцев: в Поволжье, в Крыму, на Кавказе и в Закавказье, на Западной Украине. Все они в основном были депортированы в Казахстан, но частично в Киргизию и в Узбекистан.
Кроме перечисленных, в СССР были депортированы калмыки и карачаевцы.
Кроме «этнических» депортаций широко применялись и депортации «социально чуждых элементов» из числа «кулаков, буржуазии, интеллигенции». Репрессиям подвергались представители всех народов, однако наибольшее число арестов «на душу населения» приходилось на поляков, латышей, финнов и греков; представителей этих народов также чаще всего в процентном отношении приговаривали к высшей мере.
[Закрыть]. Стоило только оглянуться, посмотреть вокруг, расспросить – и тайное, о чем не хотели думать и знать, о чем огромное большинство людей не догадывалось, сразу становилось явным. Но люди молчали, боялись думать, боялись и не хотели вникать. Советские люди давно привыкли ко всему…
При всем при том Андижан действительно был городом интернациональным. Кроме узбеков и славян здесь много было татар, армян, евреев. Татары, как и бухарские евреи, в Узбекистане жили веками, с давних времен, исторически: татарские купцы и ученые, строители, студенты медресе и богословы, и в советское время – бежали от репрессий, от коллективизации, ехали на стройки. А вот евреи-ашкеназы попали в Узбекистан в основном во время войны: приехали в эвакуацию и остались. Это все же было не самое плохое место, не Сибирь с ее трескучими морозами, фруктовый рай, и антисемитизма намного меньше, чем в европейской части. Для узбеков русские, евреи и прочие «европейцы» все были на одно лицо, здесь можно было занимать должности, даже в партии и в милиции, какие и не снились на Украине, и не существовало ограничений при приеме в институты. За первой, военной, последовала и вторая волна: евреи-профессора и доценты, ученые и организаторы ехали на национальные окраины по мере того, как их вытесняли из центра. «Другие народы сюда ссылали силой, а мы – сами себя сослали от безысходности», – сказал как-то папин приятель доцент Кауфман, а Леонид слушал и впитывал, как губка. Здесь, в Узбекистане, он впервые начинал изучать советскую арифметику межнациональных отношений. И не только межнациональных…
И ведь было что изучать. Опять-таки из того времени, из пятидесятых-шестидесятых. Про очень многих людей Леонид узнавал, что «сидели», что вернулись из лагерей, из ссылки. Сидели на завалинке, рассказывали страшные вещи – про Норильлаг, про Кенгир, Караганду[44]44
Норильлаг (Норильский исправительно-трудовой лагерь) – основан в 1935 году, ликвидирован в 1956-м. Заключенные лагеря использовались на строительстве Норильского никельного комбината, Дудинки и ряда других объектов. Наибольшее количество заключенных в 1951 году: более 72 тысяч. Точное число жертв неизвестно, речь идет о десятках тысяч.
Кенгир-Степлаг (Степной лагерь) или Особлаг (Особый лагерь) для политических заключенных в системе ГУЛАГа, управление которого находилось в поселке Кенгир (ныне в черте города Жезказган) Карагандинской области Казахской ССР. Вошел в историю как место одного из самых известных и трагических восстаний в системе ГУЛАГа, которое происходило в мае-июне 1954 года и было жестоко подавлено с применением артиллерии и танков.
Караганда – город шахтеров и металлургов, известен своими лагерями. Среди них особенно известны Карлаг, бывший местом заключения многих деятелей искусства, и АЛЖИР – Акмолинский лагерь жен изменников родины (ранее это была Акмолинская область). Во многих районах Караганды и в пригородах и сейчас при раскопках находят кости бывших узников.
[Закрыть].
Да, стоило только обернуться, задуматься… Особенно в Андижане, в сердце Ферганской долины…
…Вскоре некоторые из высланных народов стали возвращать к прежним местам проживания. Как-то летом в дороге среди казахстанских степей Леонид увидел поезд, стоявший в тупике, – поезд был почти такой же, как тот, о котором рассказывала Эльмира: только товарные вагоны чередовались с открытыми платформами, на платформах сидели старики-ингуши в меховых папахах, в загонах стоял скот, женщины в цветных платьях и в косынках чуть ли не на рельсах готовили нехитрую пищу. Поезд, судя по всему, стоял в тупике долго, но люди не роптали, они возвращались на родину.
Да, много чего происходило, что никогда не изучали в школе и о чем никогда не писали в учебниках. Только через годы, став историком и доктором наук, Леонид задним числом понял, что жили на пороховой бочке, манкуртами, чужаками, не зная элементарных вещей – ни про резню 1916 года[45]45
Резня 1916 года – массовое восстание аборигенного мусульманского населения Средней (Центральной) Азии (тогда Туркестана), которое охватило бóльшую часть территории современного Казахстана, Узбекистана, Киргизии, Туркмении и Таджикистана, против российских властей и русских (в основном) переселенцев. Восстание длилось с лета 1916 по февраль 1917 года. Причиной, вызвавшей восстание, стал указ Николая II о мобилизации инородцев Туркестана на тыловые работы на фронтах Первой мировой войны, а также экспроприация земель для русских переселенцев (в соответствии со столыпинской реформой) и насильственное изъятие скота по ценам, соответствующим примерно 1/10 его реальной стоимости, для нужд фронта. Также отчасти восстание было связано с подстрекательством Турции и местного мусульманского духовенства. В ходе восстания, носившего религиозный и антирусский характер, повстанцы в основном вырезали русское гражданское население, преимущественно сельское, русских чиновников, врачей, почтовые отделения, села, так как не могли противостоять регулярной армии. Всего было вырезано до 8 тысяч человек немусульманского населения (в основном русских и казаков).
Восстание было жестоко подавлено, многие кишлаки и целые города (например, Джизак) были полностью сожжены регулярными войсками и казаками. Общее число жертв среди аборигенного населения оценивается от 60 до 100 тысяч человек (по некоторым данным, до полумиллиона). После Февральской революции чрезвычайная жестокость при подавлении восстания была осуждена комиссией Государственной думы во главе с А. Керенским, который для ознакомления с событиями выезжал на место.
Опасаясь жестоких расправ, до 100–150 тысяч киргизов и несколько десятков тысяч казахов откочевали с семьями и скотом через горные перевалы, где многие погибли при переходе, в Восточный Туркестан (Синьцзян-Уйгурский округ Китая). Это событие вошло в историю и память киргизского народа и получило название «Великий исход». В советской историографии восстание 1916–1917 годов представлялось как борьба народов Средней Азии с самодержавием. При этом тщательно замалчивался его религиозный и антирусский характер. Впоследствии некоторые из вождей восстания примкнули к большевикам.
[Закрыть], ни про Туркестанскую автономию[46]46
После Октябрьского переворота большевики в союзе с левыми эсерами провозгласили автономную Туркестанскую Советскую Республику (ТСР) со столицей в Ташкенте (апрель 1918 – 1924), в то же время национальные силы Туркестана, включавшие как умеренных, так и традиционных мусульман, на Всетуркестанском Курултае мусульман приняли решение о создании Туркестанской автономии со столицей в Коканде, которая просуществовала около трех месяцев (ноябрь 1917 – февраль 1918) и была насильственно разогнана. Для разгона Туркестанской (Кокандской) автономии из Москвы были направлены одиннадцать эшелонов с войсками и артиллерией. В ходе подавления национального образования, охватывавшего территорию Узбекистана, Киргизии и Казахстана, были убиты тысячи людей.
[Закрыть], ни как следует про басмаческое движение[47]47
Басмаческое движение – военно-национальное, военно-политическое и религиозное движение народов Центральной Азии, носившее в основном партизанский характер, возникло после 1917 года и было направлено против русской и советской власти. Название «басмачи» – от тюркского «басма» (налет), сами басмачи именовали себя моджахедами, то есть участниками джихада, священной борьбы мусульман против неверных. Наибольшего размаха достигло в начале 20-х годов, в основном было подавлено к 1926 году. Вторая волна басмаческих выступлений относится к концу 20-х – началу 30-х годов и связана с коллективизацией. Подавлено в основном к середине 30-х годов, однако отдельные, спорадические очаги сопротивления сохранялись до 1942 года.
[Закрыть], продолжавшееся чуть ли не до самой войны, – и ведь искрило, многократно искрило[48]48
Межнациональные столкновения, восстания и волнения происходили в Узбекистане с завидной регулярностью. В 1898 году имел место так называемый Андижанский мятеж или Киргизско-Андижанское восстание, направленное против российского господства, во главе с Дукчи-ишаном. В 1916 году – Среднеазиатское восстание, охватившее весь Западный (российский) Туркестан. В 20–30-е годы ХХ века имело место массовое басмаческое движение, носившее характер партизанской войны, в 1969 году – антирусские выступления узбекской молодежи в Ташкенте после футбольного матча, сопровождавшиеся напряженностью во всей республике и повторными эксцессами в Ташкенте. В 1989 году – погромы турок-месхетинцев или ферганские погромы, в основном в Ферганской области. В 1990 году происходили армянские погромы в Андижане (а также «богатых бухарских евреев»). В том же 1990 году – межэтнический конфликт (резня) между узбеками и киргизами в Ошской области. В 1992 году – студенческие волнения в Ташкенте. В 2005 году – сопровождавшийся многочисленными жертвами Андижанский мятеж.
Следует заметить, что межнациональные столкновения и волнения происходили в СССР регулярно, по нескольку в год, не только в Узбекистане, но информация о них тщательно скрывалась.
[Закрыть], и умные люди предсказывали[49]49
Элен Каррер д’Анкосс, историк, политолог и специалист по России, в 1978 году в книге «Расколотая империя» предсказала распад СССР, увязывая его с высокой рождаемостью в республиках Средней (Центральной) Азии и нарастанием там социальных проблем и политической неустойчивости. Как видим, это предсказание сбылось ровно наполовину.
[Закрыть]. Что называется, жили, «под собою не чуя страны», но в то время он был влюблен, ни о чем таком не догадывался, и Советский Союз казался ему вечным, и он слабо представлял будущее, и не слышал нараставший подземный гул. Не зная прошлое, трудно было предвидеть. Леонид жил сегодняшним днем. И все жили сегодняшним днем…
…После той ночи они с Эльмирой стали особенно близки, и – было еще много ночей, и дней тоже. Несколько раз они ездили в другие города, в тот же Майли-Сай, и в Ош, и в «среднеазиатскую Швейцарию» – в Арслан-Боб, там очень многие спасались летом от жары среди горных ручьев и хвойных лесов, а потом нашли бабушку, которая за деньги всегда была рада сдать комнату с видом на хлопковые поля. И там он любил Эльмиру – любил и боготворил, – и там они продолжали тот прерванный разговор. И он много чего узнал от Эльмиры – и про крымских татар, и про нее саму, и про ее предков. Что это сейчас крымские татары – небольшой народ, всего около четверти миллиона душ, а когда-то – это ведь именно они совершали набеги на Русь, на Украину и Польшу, несколько раз даже прорывались и поджигали Москву. И что Мамай именно крымский правитель, беклербек[50]50
Беклербек – глава администрации, высшее должностное лицо в Золотой орде при хане, примерно соответствует премьер-министру.
[Закрыть], который только временами правил в Сарае[51]51
Сарай – столица Золотой орды. Был расположен в дельте Волги. Мамай в период своего фактического правления был правителем лишь части Золотой орды, так как Орда к этому времени уже вступила в период феодальной раздробленности и шла борьба между разными претендентами на центральную власть.
[Закрыть], приходился дальним предком Ивану Грозному[52]52
Согласно некоторым летописям и родовым книгам литовских князей Глинских, основателем рода князей Глинских был сын Мамая Мансур. Позднее князья Глинские перешли на службу к московским князьям. Московский князь Василий III был женат на Елене Глинской, которая стала матерью Ивана IV (Грозного). В официальных родословиях происхождение князей Глинских от Мансура из рода Кият (монгольский род Мамая) не подтверждается.
[Закрыть]. Что крымских татар когда-то было намного больше, чем сейчас, но бóльшая их часть переселилась в Турцию – это у мусульман называлось мухаджирством[53]53
Мухаджирство – переселение мусульман в мусульманскую страну из немусульманских стран, где мусульмане являются или становятся зависимым меньшинством в силу тех или иных причин, например, вследствие аннексии территорий, на которых раньше проживали мусульмане.
[Закрыть] – от неумолимо наступавшей Российской империи. И что в истории народа было две очень большие эмиграции. Первая – в конце XVIII века, при Потемкине и Екатерине II во время российского завоевания Крыма, тогда в Турцию переселилось больше половины крымских татар. А вторая волна – после Крымской войны, потому что крымские татары поддерживали родственную им Турцию, а не Россию. И не только крымские татары, но почти все мусульманские народы Кавказа, которые боролись с русскими колонизаторами. И почти все – и черкесы, и чеченцы, и абхазы – по своей воле, других же силой изгоняли с их исконных земель, а на их место приходили казаки и переселенцы из Центральной России. «Этого нет в учебниках, об этом не рассказывают в школе, но это было, – с азартом просвещала Леонида Эльмира. – От нас очень много чего скрывают. Например, про Суворова, как он устроил резню ногайцев»[54]54
В процессе завоевания Крыма кубанские ногайцы из Малой орды, ранее подвластные крымским ханам, были в 1783 году добровольно приведены А.В. Суворовым к присяге русскому престолу. Однако сразу после присяги ногайцам объявили об их депортации за Урал. Это послужило причиной ногайского восстания, которое было жестоко подавлено Суворовым. Ногайские отряды были разбиты под Ейском (в настоящее время Краснодарский край). Преследуя отступающих, даже бегущих ногайцев (не только воинов, но и весь этот кочевой народ, включая женщин, детей и стариков), Суворов настиг их в урочище Керменчик, где преследовавшие ногайцев русские войска учинили в буквальном смысле резню, так как Суворов приказал не тратить пули и действовать исключительно холодным оружием (вот оно: «пуля дура, а штык молодец»). В процессе расправы было убито несколько десятков тысяч человек. По описанию историка: «Вся степь была покрыта трупами ногайцев».
В настоящее время большинство ногайских общественных организаций рассматривает Керменчикскую резню как акт геноцида. В процессе российского завоевания Кавказа и Крыма (конец XVIII века – 60-е годы XIX века) более 700 тысяч ногайцев вынуждены были переселиться в Османскую империю.
[Закрыть].
Леонид все запоминал, все впитывал в себя, он любил Эльмиру, и – она была права. Она несла правду своего несчастного народа. Русские ничем не отличались от турок, от англичан, французов, португальцев, испанцев. С тех пор Леонид стал интересоваться, очень критически, как прирастала – через силу, коварство и кровь – империя русских царей, и вообще национальным вопросом; все оказалось совсем не так, как писали в советских учебниках. Врали историки, врали философы, врали писатели, и политики тоже. А часто становились жертвами самообмана. Национальное ничуть не уступало классовому. Проект не удался: единый советский народ существовал только в воображении и в газетных передовицах.
Для Леонида крушение империи не станет сюрпризом, только до поры до времени говорить об этом было нельзя. Табу. Он и молчал, многие годы молчал и совсем о другом писал кандидатскую и докторскую – о борьбе пролетариев Поволжья. Как говорили тогда в узком междусобойчике: они не реконструировали историю, они конструировали ее заново, строго в соответствии с потребностями дня. Выбирали нужные факты и вставляли в ячейки бессмертной теории, в которой нельзя было усомниться.
Леонид уже доктором был, профессором, и время настало другое, свободное, относительно, конечно, когда он решился обратиться к теме Кавказской войны и завоевания Крыма. И то, как сапер, осторожно копал, шел как по минному полю…
…Рассказывала Эльмира и про крымских татар: совсем небольшой народ, а – синтетический, состоит из нескольких субэтносов. Вдоль южного побережья веками проживали южнобережцы, или ялы бойлу, которые только в XV–XVI веках приняли ислам. Это по большей части не настоящие татары по крови, не тюрки, а больше греки из древних колоний, иные приплыли во времена Золотого руна или Византии, из Царьграда и Солуни, и итальянцы, генуэзцы из Кафы[55]55
Кафа (Каффа) – генуэзский порт и крепость, административный центр генуэзского Северного Черноморья. Город в свое время был выкуплен генуэзскими купцами у Золотой орды, с которой они поддерживали союзнические отношения. В 1475 году Кафа вместе со всеми генуэзскими владениями на Черном море была завоевана турками-османами. Город и крепость находились на месте древней и современной Феодосии, в Средние века прославился большим невольничьим рынком.
[Закрыть] с примесью турок и черкесов – у южнобережных татар до последнего времени сохранялись пережитки христианских обрядов, а у кого-то даже старые иконы и книги на давно забытом языке. В горах и в средней полосе Крыма жили таты[56]56
Не путать с татами, народностью иранского происхождения, живущими в Азербайджане и Дагестане. Речь идет о случайном совпадении названий.
[Закрыть], горцы, в генах которых запечатлелась вся история полуострова, начиная от скифов и сарматов, а на севере, в степной части Крыма – степняки, ногаи. Это настоящие татары, тюрки, которые произошли от половцев и ногайцев.
– А твоя семья? – заинтересовался Леонид.
– Папа говорит, что мы всегда жили в Коктебеле. Как минимум несколько поколений. Только после войны Коктебель переименовали в Планерское, чтобы стереть наши следы. Это совсем рядом с Феодосией, с бывшей Кафой, где генуэзцы построили крепость и город. Вполне возможно, что у меня могут быть итальянские корни. Или греческие. И очень дальние родственники где-нибудь в Генуе или в Венеции. Может, когда-нибудь мне об этом удастся узнать, – мечтательно предположила Эльмира, хотя в то время не существовало еще популяционной генетики.
– Итальяночка моя, гречаночка, татарочка, дочь степей, – Леонид нежно обнял Эльмиру. – Я люблю тебя, кто бы ты ни была. Я не могу без тебя.
Они предавались любви долго, очень долго, и в какой-то момент, когда Леонид, уставший и расслабленный, лежал в постели, прижавшись к Эльмире, любуясь ею и испытывая бесконечную нежность, он неожиданно подумал (позже он очень часто возвращался к этой мысли), что вот ведь какое чудо: был один народ, а стал совсем другой народ, и что люди и целые народы совсем нередко меняют свою идентичность (только слово это, «идентичность», он еще не знал тогда), как змеи по весне меняют кожу. Стоит только принять другую религию. Или культуру. Или, наоборот, отречься. И что история, в сущности, есть некий непрерывный процесс, калейдоскоп, где народы и люди, как капли ртути, растекаются, сталкиваются и сливаются между собой. Бесконечный процесс…
И что Россия тоже. И Советский Союз.
– Почему выслали именно крымских татар? – всегда потом размышлял Леонид. – Какой в этом был смысл? А болгар, армян, греков? Существовал крымско-татарский горноегерский полк СС? Но ведь существовали же и власовская армия, и дивизия «Руссланд», и Русский корпус, и «Казачий стан»[57]57
Российская освободительная армия (власовская), численностью 120–130 тысяч человек, выступала в качестве союзницы гитлеровской Германии. Создана, вооружена и финансировалась гитлеровцами, формально подчинялась КОНР (Комитету освобождения народов России). Формировалась из советских (русских) военнопленных.
Дивизия «Руссланд» («Русский учебный батальон», «Особая дивизия R», 1-я Русская национальная армия), максимальная численность до 10 тысяч человек, сражалась в рядах вермахта, формировалась как из белоэмигрантов, так и из советских военнопленных.
Русский корпус (Русский охранный корпус) – до 17 тысяч бойцов, действовал на территории бывшей Югославии, в основном вел борьбу с титовскими партизанами, был сформирован в основном из белоэмигрантов.
«Казачий стан» – военная организация, объединявшая казаков в составе вермахта. Другое название «Отдельный казачий корпус». Сформирована в период немецкой оккупации из казаков всего Юга России. В момент сдачи англичанам численность корпуса составляла 24 тысячи бойцов. Участвовал в подавлении Варшавского восстания и ряде других операций.
[Закрыть], и… и… Неужели просто потому, что машина НКВД не могла остановиться? Даже во время войны? Ей, как ненасытному людоеду, требовались все новые жертвы? Скорее всего, это было местью крымским татарам, чеченцам, калмыкам за Гражданскую войну и за сопротивление коллективизации[58]58
Во время Гражданской войны крымские татары организованно противостояли красным, стремились к воссозданию крымско-татарской государственности. Вожди крымско-татарского народа в разные периоды Гражданской войны ориентировались попеременно на Турцию, на германские оккупационные власти, а также вступили в союзнические отношения с украинской Центральной радой.
Период коллективизации в Крыму (1929–1930) можно рассматривать как второй акт Гражданской войны. Тысячи крестьян были заключены в лагеря, высланы в Сибирь и в районы Крайнего Севера. Одним из наиболее ярких эпизодов противостояния в этот период стало так называемое Алакатское восстание (по названию одноименной долины) жителей села Ускут, спровоцированное ГПУ, в ходе которого 42 человека было расстреляно, более 800 арестовано, сотни заключены в тюрьмы и высланы. Аналогичные события происходили в Чечне, где многие противники советской власти ушли в горы. Что касается калмыков, то значительная их часть принимала участие в Гражданской войне на стороне белых, существовали даже национальные кавалерийские части, как и у некоторых других малых народов Кавказа.
[Закрыть].
…Эльмире нельзя было в Крым, даже на несколько недель нельзя, советская власть не разрешала, но спустя год они поехали летом – к тому времени Леонид уже не жил в Андижане. После школы в МГУ он не поступил. Ощущение было такое, что срезали преднамеренно и не его одного, очень многих резали, и так, и по пятому пункту. Слухов и предположений, разговоров было великое множество, но апеллировать оказалось бесполезно, пришлось вернуться в Андижан. Леонид испытал даже некоторое облегчение, не нужно стало расставаться с Эльмирой, но факультет оказался слабый, два года как пустой сон, чего и следовало ожидать. Молодые преподаватели – национальные кадры, обыкновенные тюбетейки с партбилетами, среднего возраста – баи с фальшивыми диссертациями; на весь факультет только несколько толковых профессоров из битых-недобитых «космополитов», вынужденно эмигрировавших из Центральной России и застрявших на краю света. Среди застрявших случайно затесался и выдающийся специалист по древним цивилизациям, местная знаменитость – в свое время он сидел за троцкизм, прошел через Магадан, но чудесным образом выжил, был реабилитирован и теперь доживал, читая лекции про фараонов и законы Хаммурапи. Нынешняя история и местная захолустная жизнь его совершенно не занимали. Он оживлялся, лишь когда начинал рассказывать про санкт-петербургскую школу востоковедов, к которой и сам он принадлежал: про знаменитых Коковцова, Тураева, Струве, про особенно почитаемого им Голенищева и про его математический папирус[59]59
Коковцов Павел Константинович (1861–1942) – выдающийся российский и советский востоковед-семитолог; Тураев Борис Александрович (1868–1920) – русский историк, создатель отечественной школы истории Древнего Востока, в том числе Древнего Египта и Нубии; Струве Василий Васильевич (1889–1965) – основатель советской школы историков Древнего Востока, крупный советский египтолог и ассириолог, академик АН СССР; Голенищев Владимир Семенович (1856–1947) – выдающийся русский египтолог и ассириолог, один из основателей каирской египтологической школы. В течение 1885–1910 годов он совершил 25 поездок в Египет и собрал крупнейшую коллекцию египетских древностей, содержавшую 6 тысяч предметов, которую в 1910 году он передал ГМИИ им. А.С. Пушкина. Среди переданных раритетов был и древнеегипетский математический папирус с геометрическими задачами, датируемый ок. 1850 года до н. э., то есть древнейший в мире.
[Закрыть].
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?