Текст книги "Интервью с Макиавелли"

Керенскому же, так и не нашедшему в стране никакой серьезной опоры, оставалось только бежать из России, что он вскоре и сделал.

Почему Ленин удержал власть, имея против себя столько могущественных противников?

Н.М.: Он приобрел власть не милостью судьбы, как Горбачев и Керенский, а личной доблестью. И в этом я могу поставить его в один ряд с такими людьми, как Моисей, Кир, Ромул и другие основатели царств. Нельзя не подивиться величию этих мужей. Обдумывая их жизнь и подвиги, мы убеждаемся в том, что судьба послала им только случай, то есть снабдила материалом, которому можно было придать любую форму: не явись случай, доблесть их угасла бы, не найдя себе применения; не обладай они доблестью, тщетно явился бы случай. Моисей не убедил бы народ Израиля следовать за ним, дабы выйти из плена, если бы не застал его в Египте в рабстве и угнетении у египтян. Ромул не стал бы царем Рима и основателем государства, если бы не был по рождении брошен на произвол судьбы и если бы Альба не оказалась для него слишком тесной. Кир не достиг бы такого величия, если бы к тому времени персы не были озлоблены господством мидян, а мидяне – расслаблены и изнежены от долгого мира. Так же и Ленин не сумел бы увлечь за собой Россию, если бы знать не принудила царя отречься от власти в самый разгар войны и не толкнула бы страну в пучину величайшей смуты. Не предоставь ему судьба этого случая, тщетны были бы его достоинства.

Но тем, кто следует путем доблести, трудно завоевать власть, и легко ее удержать. Легко потому, что средства завоевания и средства удержания власти одни и те же. Трудность же для них состоит в том, что им приходится вводить новые установления и порядки, без чего нельзя основать государство и обеспечить себе безопасность. А надо знать, что нет дела, коего устройство было бы труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми. Кто бы ни выступил с подобным начинанием, его ожидает враждебность тех, кому выгодны старые порядки, и холодность тех, кому выгодны новые. Холодность же эта объясняется отчасти страхом перед противником, на чьей стороне – законы; отчасти недоверчивостью людей, которые на самом деле не верят в новое, пока оно не закреплено продолжительным опытом. Когда приверженцы старого видят возможность действовать, они нападают с ожесточением, тогда как сторонники нового обороняются вяло, почему, опираясь на них, подвергаешь себя опасности. Все вы помните, с какой яростью бросилась московская знать на Ельцина в 1987 году, когда тот оказался в опале, и как мало у него нашлось защитников из числа тех, с кем он проводил свою московскую «перестройку».

Тем удивительнее успех величайшего переворота, осуществленного Лениным. Захватив власть, он в первые же часы заставил Съезд принять два основных декрета – «О мире» и «О земле», – чем сразу же купил дружбу большинства народа. Считая себя вождем рабочих, а не крестьян, чьи интересы защищали эсеры, Ленин мудро решил угодить в первую очередь крестьянам, так как именно они, а не рабочие составляли тогда большинство армии и народа. Кто-то из эсеров весьма точно назвал тогда их 140-миллионную массу «пехотой революции»; тогда как рабочих в России было чуть ли не в 10 раз меньше, да и те были еще наполовину крестьянами.

Своими первыми декретами «вождь пролетариата» сразу же «обокрал» эсеров, выполнив вдруг за них то, что они всегда обещали, но так и не решились осуществить. В итоге вышло, что землю народу дали Ленин и большевики, а не Чернов, Церетели, Чхеидзе и другие вожди крестьянской партии, хотя последние входили и в Думу, и во ВЦИК и во Временное правительство. Более того, через пять дней после издания ленинского декрета Главный земельный комитет, руководимый на тот момент эсерами, обнародовал заявление, в котором отказался признать «юридическую силу» декрета «О земле». Что только оттолкнуло от них крестьян и укрепило среди них поддержку ленинцев. Таким образом, Ленин сразу же убил двух зайцев – перетянул на свою сторону большинство народа и дискредитировал в его глазах партию соперников.

Ленинские декреты окончательно развалили армию: солдаты «воткнули штыки в землю» и хлынули с фронта в свои деревни – делить земли, поместья, инвентарь, скот и другое имущество бывших господ, а офицеры, оставшиеся теперь без армии и без своих поместий, стали стекаться на казачий Юг к выпущенным из-под ареста и бежавшим туда генералам Корнилову, Деникину, Краснову и другим, собиравшимся под знаменем генерала Алексеева, бежавшего из столицы туда же. Тем самым Россия разделилась на Красную, получившую власть и землю, и Белую, потерявшую и то, и другое.

Назревала гражданская война.

«Они говорят, – оправдывался потом Ленин, – что большевики залили страну кровью в гражданской войне. Но разве вы, господа эсеры и меньшевики, не имели 8 месяцев для вашего опыта? Разве с февраля до октября 1917 года вы не были у власти вместе с Керенским, когда вам помогали все кадеты, вся Антанта, все самые богатые страны мира? Тогда вашей программой было социальное преобразование без гражданской войны. Нашелся ли бы на свете хоть один дурак, который пошел бы на революцию, если бы вы действительно начали социальную реформу? Почему же вы этого не сделали? Потому что ваша программа была пустой программой, была вздорным мечтанием».

Но, чтобы основательнее разобраться в этом вопросе, нужно начать с того, самодостаточны ли такие преобразователи или они зависят от поддержки со стороны; иначе говоря, должны ли они для успеха своего начинания упрашивать или могут применить силу. В первом случае они обречены, во втором им редко грозит неудача. Вот почему все вооруженные пророки побеждали, а все безоружные гибли. Ибо, в добавление к сказанному, надо иметь в виду, что нрав людей непостоянен и если обратить их в свою веру легко, то удержать в ней трудно. Поэтому, когда вера людей иссякнет, надо быть готовым к тому, чтобы принудить их силой. Моисей, Кир и Ромул, будь они безоружны, не смогли бы добиться признания своих идей, как не смог сделать этого для своей «перестройки» и Горбачев, не умевший применять силу. Но не прошло, например, и двух дней с момента учреждения грозного (с виду) ГКЧП, как опьяненные мечтами о суверенитете местные предводители враз отрезвели и готовы были уже вернуться под власть Москвы, если бы в тот момент в столице не победил их сообщник – Ельцин. Только безволие ГКЧП и успех Ельцина, сумевшего захватить власть в столице, помогли им снова поверить в свою свободу. И наоборот, сам Ельцин в октябре 1993 года, когда москвичи уже отвернулись от него, а Верховный Совет России отрешил его от власти, не задумываясь применил силу и расстрелял непокорный парламент, чем и обеспечил повиновение своей воле.

Так же и Ленин – он никогда бы не удержал новых порядков, если бы опирался на одну только демагогию в духе кадетов и Керенского. Поэтому он поспешил уже в декабре 1917 года создать «карающий меч революции» – ВЧК во главе с Дзержинским, – а через месяц объявил и набор в новую, Красную армию (РККА). Разогнав, в тот момент никому уже не нужное, Учредительное собрание и действуя на всех фронтах и в тылу столь же решительно и смело, он быстро уравнял шансы на успех со всеми своими противниками и продолжал наращивать преимущество. А в таких обстоятельствах решающим оказывается личная доблесть вождей противоборствующих сторон. Равных же по доблести Ленину в стране (да и во всем мире) тогда не нашлось, ибо он еще до своего возвышения был таков, что по выражению древних, «nihil illi deerat ad regnandum praeter regnum»44
  Для царствования ему не доставало лишь царства (лат.).


[Закрыть].

Лучше же всех о нем высказался тогда русский профессор и правый журналист Устрялов, который написал о Ленине следующее: «Перед ним, конечно, меркнут наиболее яркие персонажи Великой Французской революции. Мирабо в сравнении с ним неудачник. Робеспьер – посредственность. Он своеобразно претворил в себе и прозорливость Мирабо, и оппортунизм Дантона, и вдохновенную демагогию Марата, и холодную принципиальность Робеспьера. Он был прежде всего великий революционер. Он не только вождь, но и воплощение русской революции. Воистину он был воплощенной стихией революции, медиумом революционного гения. В нем жила эта стихия со всеми ее качествами, увлекательными и отталкивающими, творческими и разрушительными. Как стихия, он был по ту сторону добра и зла. Его хотят судить современники; напрасно: его по плечу судить только истории».

Мне нечего добавить к этому панегирику.

Кто же все-таки виноват в гражданской войне 1918—1921 годов?

Н.М.: Чтобы избежать ненависти, государю достаточно лишь воздерживаться от посягательств на имущество и честь подданных. Даже когда государь считает нужным лишить кого-либо жизни, он может сделать это, если налицо подходящее обоснование и очевидная причина, но он должен остерегаться посягать на нажитое добро подданных, ибо люди скорее простят смерть отца, чем потерю имущества. Но любые перевороты и революции связаны с переделом имущества. Так, у вас партия поддержавших Путина в 1999 году, отняла вместе с властью и собственность у поддержавших ранее Ельцина в 1993 и 1996 годах, которые, в свою очередь, отняли все это ранее у сторонников Горбачева и т. д. Однако в случае революций власть и имущество отнимаются уже не просто одними кланами у других, но – целыми слоями народа друг у друга, а именно, – либо верхами у низов, как это было, например, при Горбачеве и Ельцине, либо, наоборот, – низами у верхов, как это и случилось у вас в ходе революции 1917 года.

Но в последнем случае жертвами переворота вначале предполагалось сделать одних только членов царской фамилии, насчитывавшей, впрочем, тогда около шестидесяти Великих князей и их ближайших родственников, составлявших верхушку правителей России. Они же были тогда и богатейшими семьями страны, владевшими огромными массивами земель, дворцами, акциями и другим движимым и недвижимым имуществом. Именно эта правящая верхушка – и только они – и были ограблены поначалу под руководством Родзянко, Гучкова, Милюкова, Львова, Керенского и других «февральских» вождей.

И на этом грабители думали успокоиться.

Однако крестьяне, вооруженные по случаю войны с немцем, тоже хотели получить свое, а именно, – земли, отнятые у них по реформе Александра II Освободителя, – и потому не считали революцию законченной. Но, поскольку Временное правительство, составленное из крупнейших после самих Романовых землевладельцев и капиталистов старой России, не готово было делиться своими богатствами с крестьянами, то вскоре и оно оказалось ограбленным вооруженными низами, что было сделано под руководством уже Ленина и других, «октябрьских» вождей.

Итак, февральская революция ограбила одну только царскую фамилию, лишив ее власти и собственности, но затем октябрьская революция лишила власти и собственности уже и самих февральских грабителей, чье имущество, состоявшее главным образом из земель, перешло теперь в руки крестьян. Рабочие же в октябре 1917-го получили только 8-часовой рабочий день и рабочий контроль на фабриках и заводах. Да они и не могли получить тогда ничего более. Основными же выигравшими от Октябрьской революции были крестьяне. Поэтому именно им и пришлось затем сражаться за эту землю во вспыхнувшей гражданской войне, вызванной ограблением старой российской знати.

При этом сама знать не ожидала таких последствий, когда совершала свой переворот против Романовых. Но Ленин заранее предвидел все это и готовился к войне именно против всей старой знати, а не только против царя и его родственников. И он надеялся, что перевес в той войне будет на его стороне, ибо всех крупных собственников в России было тогда не более 4 млн. человек, включая и членов их семей. Тогда как на свою сторону Ленин рассчитывал привлечь 150-миллионную массу крестьян и рабочих, что, в общем, ему и удалось. Однако он не учел еще и 2,5 млн. казаков, бывших привилегированным сословием старой России, привыкших служить старой власти и не отождествлявших себя с мужиками. Не учел Ленин и чужеземных войск, вторгшихся сразу же по окончании военных действий в Европе в Россию. Поэтому и война с ними получилась более длительной и кровавой, чем это можно было предвидеть, исходя из его расчетов.

И пока шла гражданская война, решавшая прежде всего вопрос о земле, русские крестьяне стойко терпели все чрезвычайные меры (продразверстку, введенную, впрочем, еще Николаем, набор крестьянских сыновей в армию, реквизиции лошадей и т.д.), понимая, что все это необходимо для победы над их же врагами – помещиками и генералами. Однако по окончании войны крестьяне дружно восстали против чрезвычайных порядков и потребовали вернуть им свободу торговли хлебом. Двухлетний неурожай, голод и Кронштадтский мятеж в 1921 году показали Ленину, что он идет уже против течения и ему пора менять тактику.

И Ленин объявил НЭП, после чего крестьянская страна успокоилась.

В итоге, в той революции пострадала не одна только царская фамилия, как задумывалось в Феврале 1917 года, но и все русское дворянство, купечество, фабриканты, иноземные собственники и кредиторы, и даже верхушка интеллигенции. Все они были ограблены и выдавлены из страны низами. И сделать это Ленину оказалось тем проще, что старая знать, образовавшая свою Белую гвардию, не постеснялась призвать себе на помощь чужеземцев, которые всегда тут как тут, лишь только в стране зачинается смута. Изгнав иноземные войска, Ленин вышвырнул вместе с ними из страны и всех тех, кто призвал их в Россию, что только укрепило его авторитет и поддержку в российском народе.

А все имущество старой знати перешло в руки крестьян и новых советских начальников во главе с Лениным, победивших именно потому, что они опирались на поддержку большинства народа. И самого Ленина этот народ воспринимал прежде всего и именно как крестьянского вождя. Не случайно поэтому, что именно крестьяне, а не рабочие, сочиняли потом про Ленина легенды и небылицы, одну из которых тут можно и привести.

КАК НАКАЗАЛ ЛЕНИН ОБИДЧИКА КРЕСТЬЯНСКОГО

Владимирская сказка

Был у Ленина товарищ-друг что ни на есть первейший – разверстки комиссар. И вот сказали Ленину, что друг-то его этот обижает мужиков да живет несправедливо, добро народное не бережет. Призвал его Ленин и говорит:

– Друг ты мой, верно это?.. Тот молчит, голову опустил.

А Ленин ему:

– Мужика теснить ты права не имеешь. Потому мужик – большая сила в государстве, от него и хлеб идет. Значит, как друга своего я наказать тебя должен примерно.

Поцеловал тут Ленин друга-то, попрощался с ним, отвернулся и велел расстрелять его.

Вот он Ленин-то, какой… Справедливость любил.

В заключение же скажу, что в истории мало отыщется примеров, когда захват власти сопровождался столь полным и широким ограблением старых хозяев. Даже Французская революция меркнет перед вашим примером. Сравниться с ним может разве что захват турками Константинополя или повторный грабеж России, учиненный впоследствии при Горбачеве и Ельцине.

Почему власть большевиков оказалась столь крепка?

Н.М.: В объяснение этого прежде всего следует сказать, что все государства, сколько их было на памяти людей, разделяются на те, где государь правит в окружении слуг, которые милостью и соизволением его поставлены на высшие должности и помогают ему управлять государством, и те, где государь правит в окружении местных баронов, властвующих не милостью государя, но в силу древности рода или прирожденных им прав. Бароны эти имеют наследные государства и подданных, каковые признают над собой их власть и питают к ним естественную привязанность. Там же, где государь правит посредством слуг, он обладает большей властью, так как по всей стране подданные знают лишь одного властелина; если же повинуются его слугам, то лишь как чиновникам и должностным лицам, не питая к ним особой привязанности. В мое время примеры такой различной формы правления являли собой турецкий султан и французский король. Турецкая держава повиновалась одному властелину, все прочие в государстве были его слугами; страна была поделена на округа – санджаки, куда султан назначал наместников, которых менял и переставлял, как ему вздумается. Король же Франции, напротив, был окружен многочисленной родовой знатью, признанной и любимой своими подданными и, сверх того, наделенной еще и наследственными правами и привилегиями, на которые король не мог безнаказанно посягать.

Если сравнить эти государства, то можно увидеть, что монархию султана было трудно завоевать, но по завоевании легко удержать; и напротив, такое государство, как Франция, в известном смысле было проще завоевать, но зато удержать было куда сложнее. Державой султана было нелегко овладеть потому, что завоеватель не мог рассчитывать на то, что его призовет какой-либо местный властитель, или на то, что мятеж среди приближенных султана облегчит ему захват власти. Как сказано выше, приближенные султана – его рабы, и так как они всем были обязаны его милостям, то подкупить их было труднее, но и от подкупленных от них было бы мало толку, ибо по указанной причине они не могли увлечь за собой народ. Но если победа над султаном одержана и войско его разбито, завоевателю уже некого было опасаться, кроме разве что кровной родни султана. Если же и эта истреблена, то можно было уже никого не бояться, так как никто другой не мог увлечь за собой подданных; и как до победы не следовало надеяться на поддержку народа, так после победы не следовало его опасаться. Именно так и случилось, как мы знаем, в свое время с державой Дария, захваченной Александром.

Иначе обстояло дело в государствах, подобных Франции: туда нетрудно было проникнуть, вступив в сговор с кем-нибудь из баронов, среди которых всегда есть недовольные и охотники до перемен. По указанным причинам они могли открыть завоевателю доступ в страну и облегчить ему победу. Но удержать такую страну было трудно, ибо опасность угрожала бы тебе как со стороны тех, кто тебе помогал, так и со стороны тех, кого ты покорял силой. И тут уже недостаточно было искоренить род государя, ибо всегда оставались бароны, готовые возглавить новую смуту; а так как ни удовлетворить их притязания, ни истребить их самих ты не мог, то они при первой же возможности лишали тебя власти.

И этот порядок господствовал тогда не только во Франции, но и во всей Европе, захваченной после римлян готами. И по этой причине по всей Европе шли беспрестанные междоусобные войны. В самой Франции конец им положен был только Великой революцией 1789 года, упразднившей наконец всех баронов, герцогов и прочую наследственную власть и объявившей эту страну «единой и неделимой». В Британии еще раньше власть баронов и князей церкви подавил Кромвель, расправившись с ними не только в самой Англии, но и в Ирландии (с особой жестокостью), Шотландии и Уэльсе. В американских штатах их самовольство подавил Линкольн, для чего понадобилось даже вести войну с Югом. В Германии же власть князей и баронов продержалась намного дольше, пока и эту страну не объединил пруссак Бисмарк, смиривший своих родовитых князей «железом и кровью». С его же помощью смогла наконец объединиться и моя родная Италия, страдавшая под игом австрийцев, разбитых наконец Бисмарком. Что же касается Турции, то ее победители-европейцы, наоборот, расчленили в 1918 году на множество мелких и мельчайших республик и королевств и старательно поддерживают в таком состоянии до сего времени. Та же участь постигла тогда и Австрию, проигравшую войну. И такой же порядок европейцы старались установить и в ненавистной им России.

Но этому помешал Ленин.

Российское государство во времена Николая была сродни отчасти державе султана, отчасти – французского короля. Центральные земли ее знали лишь одного государя и управлялись посредством назначаемых им слуг. Все местные правители здесь были давно уже искоренены Москвой и память о них изгладилась в умах подданных. Окраинные же народы, подчиненные Россией сравнительно недавно, живо еще помнили своих баронов, а кое-где и имели их у себя в полном здравии, хотя и под присмотром наместников, назначаемых из Петербурга. Поэтому Ленин, захватив власть в столицах, и, предвидя сопротивление генералов живого тогда еще Николая, первым делом возбудил против них все нерусские окраины, бросив им лозунг о «праве наций на самоопределение». Пообещав им свободу и независимость после победы, он получил от них множество добровольцев в свою армию, и вместе с ними разгромил царских генералов. Так Ленин овладел всеми старорусскими землями бывшей империи. После убийства семьи Николая и назначения им на места своих комиссаров из Москвы, здесь он мог уже никого не опасаться.

Но оставались еще и окраины, которые Ленину теперь пришлось завоевывать повторно. И для этого он выдвинул другой лозунг – о солидарности русских рабочих и крестьян со всеми угнетенными «трудящимися Востока». Под этим лозунгом Ленин стал отвоевывать обратно отпавшие от России окраины. Есть одна естественная причина, помогающая повторному завоеванию отпавших земель. Люди обычно, веря, что новые правители окажутся лучше, охотно восстают против старых. Так все окраины восстали против Москвы в начале ХХ века и снова – в его конце. Но вскоре они на опыте убеждаются, что обманулись в своих ожиданиях, ибо новые правители всегда оказывается хуже старых. Что естественно и закономерно, так как новая власть начинает по-новому притеснять подданных, налагает на них новые повинности и обременяет их содержанием нового войска и новой знати. И таким образом она наживает себе врагов в тех, кого она притеснила, и теряет дружбу тех, кто способствовал ее утверждению, ибо она не может вознаградить их в той степени, в какой они ожидали, но не может и применить к ним крутые меры, будучи им обязанной.

Так, уже в нынешние времена Украина, Молдавия, Грузия, Киргизия, Азербайджан, Армения и другие окраины России – все они пережили и продолжают переживать сейчас череду смут и переворотов по этой причине. Новая власть лишь ухудшила положение дел в этих отпавших частях государства. И этим обычно и облегчается их повторное подчинение. А когда мятежная страна завоевана повторно, то государю уже легче утвердить в ней свою власть, так как мятеж дает ему повод и основание с меньшей оглядкой карать виновных, уличать подозреваемых, принимать защитные меры в наиболее уязвимых местах. Поэтому, когда ленинская Россия стала повторно завоевать свои окраины, она смогла прочнее укрепить там свою власть, уничтожив в них полностью роды местных баронов и назначив туда своих комиссаров из Москвы. Ленин попытался вернуть даже Польшу, но Франция и Англия помогли Пилсудскому отразить натиск его армий, дошедших уже было до Львова и Варшавы.

Итак, понятно, почему Россия, захваченная Лениным, не восстала против его преемников, как не восстала в свое время и Персия после смерти Александра. Причина тут не только в доблести лиц, но и в самом устройстве страны. Но если диадохи Александра сами разорвали потом его державу на части, то наследники Ленина смогли сохранить и упрочить единство страны, в чем я вижу еще один повод для восхищения гением этого человека. Он сумел так воспитать и наставить своих наследников, что они выполняли его волю даже и после того, как самого Ленина уже не стало.