Текст книги "Солнце над лесом (сборник)"

Леонид Васильев
Солнце над лесом

© Л.М. Васильев, 2010

© Издательство ООО «СТРИНГ», 2010

Об авторе

Природа – что храм: входить туда надо с чистыми помыслами и с добрым сердцем. Этими словами хочется предварить книги «лесного человека» Леонида Васильева «Заповедные песни», «Охота пуще неволи», «Приволжские истории». Они о нашем Марийском крае, о лесе нашем, волшебном и богатом былями-небылями. Живет тот своей особенной жизнью с его радостями и болями. Л. Васильев рассказчик особенный – профессиональный работник леса. Лес для него – что раскрытая книга, и он умеет читать ее тайные письмена. Потому-то в его рассказах и повестях встает перед читателями живой мир леса…

А. Липатов, доктор филологических наук, профессор

«Когда знакомишься с биографией Васильева, просто диву даешься: строил железные дороги, был обрубщиком сучьев, заведовал клубом, пел в хоре музыкального театра, работал егерем, последние несколько лет – охотовед. То, что искал себя – это точно. Все прочили замечательному тенору карьеру певца. И он к этому шел. Пол-России объездил с концертами. Но, видимо, не судьба – не мог совсем уйти в мир музыки и песен. Душа тянулась к природе, к лесу, ко всему тому, что с детства ему до боли знакомо, близко и понятно» – так писал о нашем земляке Леониде Михайловиче Васильеве в 1998 году журналист газеты «Марийская правда» Н. Банников.

Л. Васильев – член Союза писателей России, егерь, охотовед, автор книг «Заповедные песни», «Охота пуще неволи», «Приволжские истории».

Леонид Михайлович – особенный человек, из тех, кого называют настоящим. С детства воспитывались в нем любовь и восторженное отношение ко всему живому. Может быть, именно поэтому всю свою жизнь посвятил он великому делу сохранения природы.

Родился он 18 августа 1947 года в деревне Юркино нашего района, через год семья переселилась в Карасьяры. Рано начал работать – строил железную дорогу, был обрубщиком сучьев. Потом уехал в Балаково: два года работал на химкомбинате, но родные места манили обратно. Тосковал по ситцу березовых рощ; бескрайние лесные дали часто снились во сне. Так и решил снова вернуться на свою малую родину. Вскоре после возвращения в Карасьяры его призвали в армию. Там, на удивление себе и окружающим, открыли у Леонида дар. Оказывается, он обладал прекрасным голосом, на армейских конкурсах художественной самодеятельности занимал первые места, про его тенор писала даже газета военного округа.

Отслужив, вновь вернулся в Карасьяры, где целый год заведовал клубом, организовывал концерты, просвещал людей, а в 1971 году с первого прослушивания поступил учиться в Йошкар-Олинское музыкальное училище на вокальное отделение. После его окончания два года работал в музыкальном театре, пел в хоре. И хоть это занятие очень нравилось Леониду, но ему все равно хотелось домой. Способствовало его отъезду из столицы нашей республики и отсутствие постоянного жилья.

В 1976 году Васильев оставил театр и уехал жить из города в деревню. Устроился работать егерем Горномарийского коопзверопромхоза, потом Руткинского лесхоза.

Первое время очень тосковал по театру, зрителям, спектаклям. Обходя свои огромные угодья, даже пел в лесу, но все-таки сердцем понимал: его место здесь.

За четверть века работы по охране природы не единожды случалось встречаться с браконьерами. Он лично изъял более 30 стволов огнестрельного оружия, на нарушителей составил не одну сотню протоколов.

Вот здесь-то, на широких лесных просторах раскрылся еще один талант нашего героя – страсть к живому слову, посредством которого он выражал свои мысли, надежды, замыслы. Как он сам говорит: «Именно тогда я понял всю силу печатного слова. Порой на браконьера никакие слова не действовали, никакие увещевания, но стоило сказать, что напишу о нем в газету, как они были готовы любой штраф заплатить, лишь бы их фамилия не промелькнула в печати».

А еще страстно захотел воспеть красоту родных мест, донести до людей свою любовь к миру природы. Так стали появляться небольшие заметки, рассказы, зарисовки, некоторые из них сначала опубликовывали в районной газете, а затем в республиканской печати.

В 1981 году поступил на факультет журналистики в Казанский государственный университет. Поступил, по его признанию, не ради диплома, а для того, чтобы научиться хорошо писать. Диплом по окончании этого факультета защищал первой своей повестью «Заповедные песни», которую писал на протяжении шести лет.

Очень легко узнаются в его произведениях места, о которых он пишет. Он так точно их описывает, что порой кажется, что без таких топографических примет его творчество невообразимо.

Всякий, кто хоть однажды прикоснулся к живому слову произведений Васильева, уже никогда не сможет забыть живые картины, которые рождаются при их чтении. Оживает природа, расцветает разнообразный мир Поветлужья.

Кого только не встретишь в его историях! Это не вымышленные, а вполне реальные люди. Человеческие типы и характеры, созданные им – это стержень нации. Они способны выжить в самых неимоверных условиях и, сохраняя доброту и чистоту сердца, делать мир прекраснее.

Природа, обычаи, нравы, живущих в российской глубинке людей, их труд, верования и многовековые жизненные устои нашли отражение в творчестве этого самобытного автора – нашего земляка.

Первая книга Леонида Михайловича «Заповедные песни» вышла в Марийском книжном издательстве в 1986 году, через 4 года следующая – «Охота пуще неволи», а в 2004 году – «Приволжские истории». Последнюю книгу писатель издал на собственные средства.

Благородный труд Леонида Михайловича на благо Родины оценен по достоинству. За вклад в развитие лесного хозяйства и многолетний добросовестный труд Указом Президента нашей республики он награжден Почетной грамотой Республики Марий Эл. А за многолетнюю и плодотворную работу в развитии национальной литературы награжден двумя Почетными грамотами Союза писателей России, а также грамотами Министерства культуры, печати и по делам национальностей и Государственного Собрания Республики Марий Эл.

И. Комарова

Солнце над лесом
Документальные повествования
Книга первая

Начало

Воспоминания о некогда большом и многолюдном поселке Карасьяры, названном в честь озера, где водились крупные караси, начинаются с его строительства спустя два года после окончания войны. Главной стратегической целью этого строительства была заготовка древесины.

Бедный лес! Кромсают его, рубят издревле и по сей день. А в эпоху восстановления страны от послевоенной разрухи и строительства социализма лес был особенно необходим.

Прибывшие на озеро первопроходцы срубили себе неказистые с виду, но теплые избы, первыми обладателями которых стали: будущий начальник Карасьярского лесопункта Тебелев Иван Михайлович, механик Ганзин Сергей Николаевич, рабочие Самаров Федор Иванович, Васильев Михаил Васильевич, Кокарев Василий Иванович, Обухов Виктор Федорович, Шестипалов Александр Яковлевич, Козлов Александр Григорьевич, Немцев Иван Васильевич, Фролов Иван, Матвеева Шура. Эта улица, построенная на западном берегу, называется Заозерной.

Со строительством узкоколейной железной дороги, соединившей Юркино с Карасьярами, стали завозить разборные щитовые финские домики. Поселок, или по-другому лесоучасток, выстраивался широкими ровными улицами по восточному и северному берегам озера и получил форму подковы.

Жилье строилось быстро, проблем с древесиной не было, кругом дремучая необжитая тайга. Солидно шумел сосновый медноствольный бор. Раньше в эту глухомань забирались только охотники.

Конечно, современной техники в те времена быть не могло, в лесу звенели лишь двуручные пилы «тяни-толкай», стучали острые топоры да слышалась разноязыкая речь ко всему привычных, выносливых мужиков.

Построили пекарню, магазины, булочную, столовую, баню, школу, фельдшерский пункт, клуб и другие объекты соцкультбыта. Строительство велось широкомасштабно, но со всех сторон его окружали торфяные болота да ручьи. Места не хватало. Поэтому «география» поселка сложилась из нескольких частей. Образовались Химики, там жили сборщики смолы-живицы, Жареный бугор, Черемушки.

Лесоучасток строили плотники из Вятки. Ими командовал прораб Федор Ухов, он же построил уютный домик Тебелеву Ивану. А плотниками из деревни Анчутино руководил Дружинин Иван Тимофеевич.

Хорошо работал ОРС – отдел рабочего снабжения. Из Юркино вагонами привозили продукты питания. Орсом заведовали Протасов Геннадий Иванович и его бессменный зам Смаилов Рустем Смаилович.

В Карасьярах не только хлеб выпекали – на всю округу славились ароматные, румяные булки Головуниной Евгении Ивановны.

Первоначально бревна трелевали лебедками, перевозили лошадьми, позднее появились газогенераторные тракторы КТ-12, затем более мощные дизельные, а кряжевали лес уже бензопилами. Мирная трудовая жизнь радовала, каждодневно из делянок лесоучастка катились вагоны отборного леса к месту сплава, к реке Ветлуге.

Отец мой, Михаил Васильевич, работал на вывозке древесины. Он один закатывал концы бревен сначала на основные сани, затем на подсанки. Раньше я не придавал значения тому, как родитель управлялся с тяжелыми бревнами в диаметре до сорока пяти сантиметров да длиной более четырех метров. Сейчас за такое мужики не берутся, грузят кранами. И была у отца лошадь-тяжеловес по кличке Ветка. В детской памяти моей осталась эта труженица огромного роста, с мохнатыми ногами, челкой на голове и добрыми лиловыми глазами.

Помню, отец говорил, что народу в поселке было много, более двух тысяч человек. В числе жителей поселка было немало депортированных крымских татар, поляков. Приходили сюда к родственникам и землякам освобожденные из сталинских лагерей узники, бледные, с потухшим взором, да и жили они недолго…

По выходным дням из погребов выкатывали бочки с холодным пивом. Народ гулял. Под ярким солнцем заливались тальянки, а вечером слышались томные, сердечные страдания балалаек.

С тех пор много топоров поломано, прошли десятилетия. Юбилей поселка совпал с моим. Этот исторический период прожитых лет оставил много воспоминаний. Все стареет, все меняется, и теперь, глядя на то, что осталось от былого, память моя бередит душу болью. Не дает покоя. Хочется напомнить о Карасьярах словами поэта:

 
Деревенька Карасьяры
Умирает не спеша.
В ней – все русские кошмары,
В ней – вся русская душа.
Зарастают огороды,
Позаброшены дома,
Не возьмешь в колодцах воду:
В глубине их – плесень, тьма.
В переулке трактористов
Трактористов нет давно.
Было все при коммунистах:
Школа, клуб, сельпо, кино.
Для страны здесь лес валили.
(Все ж лесная сторона)
Небогато люди жили,
Но кормила всех она.
Демократия с народом
Общей песни не нашла.
Запаршивела природа,
А душа в загул ушла.
Быт в деревне погрузился
В запустение и мрак
В ней, как в капле, отразился
Общеельцинский бардак…
 

Как бы то ни было, но здесь выросло не одно поколение. В школе детям давали не только знания, формировалась патриотическая личность строителя настоящей и будущей жизни.

Много сил воспитанию и обучению отдали учителя: Калинин Алексей Иванович, Кривова Тамара Семеновна, Орлова Мария Яковлевна и другие педагоги.

Дети росли под бдительным медицинским присмотром наших докторов: Ельсуковой Антонины Григорьевны, Кузьминой Веры Яковлевны.

Радовала и лечила народ общественная баня, ею управляла Клавдия Молодцова.

В клубе был аншлаг. Смотрели привозные шедевры кинопроката. Молодежи нравились фильмы о войне, о шпионах. Старики любили фильмы о жизни, о любви, обливались слезами на сентиментальных индийских.

Любители бильярда гоняли шары в отдаленной комнате, там всегда было так накурено, что – шапку вешай.

В читальне шуршали газетами, листали журналы, а любители кнопочных звуков играли на баяне и гармошках.

По праздничным дням артисты из народа давали концерты художественной самодеятельности. Телевизоров в то время еще не было, но и с их появлением в такие дни дома никто не оставался, все бежали послушать песни, стихи, посмотреть на пляски. Зрители особенно ценили смешные нравоучительные сценки, спектакли. Иногда заезжали настоящие артисты, на концерты продавали билеты. А те, у кого денег не хватало, стояли и слушали за дверью, потом комментировали: «Да наши-то артисты лучше поют, у тех-то только костюмы красивее».

В разные годы клубом руководили многие, но бессменной техслужащей оставалась тетя Поля Соболева.

Бесспорно, в памяти поселка остался Привалов Михаил Степанович. Бывший матрос Привалов зажигательно отплясывал «Яблочко», прекрасно пел, подыгрывая себе на баяне, на гитаре. Как художественный руководитель организовывал концерты, спектакли, вдохновенно нес культуру в массы. Ему помогали лекторы из числа преподавателей. Они же оказывали огромную помощь в общественной и культурной жизни поселка.

О многих людях поселка я уже писал в своих книгах, но те факты бытия времени недавнего. Теперь же хочу копнуть пласт истории поглубже. И в этих воспоминаниях старины глубокой мне помогает моя мать – Мария Григорьевна. Ей девятый десяток от роду, но память у нее, слава Богу, цепкая. Сказительница она одаренная, в молодости работящая да на песни голосистая.

Эта книга памяти о поколении людей, трудящихся прошлого века, которые своим беззаветным трудом на лесоразработках участвовали в восстановлении послевоенной разрухи.

По зову КПСС строили новую социалистическую жизнь – равенства людей, отвергающую богатство одних, нищету и бесправие других, всякое насилие над личностью.

Люди, отдавшие лесу свою молодость, здоровье, жизнь, не должны исчезнуть из памяти, ведь лозунг «Никто не забыт – ничто не забыто» актуален по сей день!

В книге описаны люди наиболее мне близкие – с кем работал, общался. Конечно, по прошествии лет многих уже нет с нами, но КНИГА ПАМЯТИ нужна не мертвым, книга нужна живым!

Локомобиль

Жизнь в Карасьярах начиналась с гудка стационарной паровой машины. Сонных рабочих будил сначала тонкий свисток, затем переходящий в более густой – пароходный.

Позавтракав, люди шли на рабочие объекты. Мужики шутили: «Вот ведь, подымают нас, как питерских рабочих, правда, там у заводов гудки посолиднее».

– Фролов, ты не знаешь, пошто наш гудок голосит двояко, ну как ишак. И-а-а, и-а-а? – спрашивал у соседа Виктор Орлов, лесоруб.

– Не-е, – мотал головой Фролов, – надо у механика дознаться.

Локомобиль построили на берегу озера сразу же с появлением железной дороги. Залили бетоном фундамент, поставили на него паровое чудище, обнесли двухэтажными стенами, а на крыше соорудили наблюдательную вышку. Рядом стоял сарай с противопожарным оборудованием, представляющим собой двухцилиндровый насос на лошадиной телеге. В работу насос приводили мускулистые руки мужиков.

В пасть огромной печи кидали дрова. Вода в котле закипала, и пар приводил в движение огромное колесо с широким ремнем, он в свою очередь крутил шкив электродвигателя, выдающего электроэнергию. За четкой работой этого важного объекта следил механик Ганзин Сергей Николаевич. И были у него помощники: Потанин Александр да Казанцев Николай. Они кололи дрова и складывали в поленницы. Раз в сутки закачивали в тендер локомобиля тонну воды. Друзья свой механизм величали «заводом», хотя продукции, кроме золы, он никакой не выдавал.

В заводе в самом горячем месте была железная комната – санпропускник. В поселок приезжали сотни наемных рабочих из деревень марийских и чувашских. Прибывших сразу раздевали в бане, а одежду в комнате «жарили» от вшей, такие меры давали хорошие результаты – в поселке больных не было.

Вербовкой рабочих занимался Кубарев Иван Федорович. Много он деревень объездил, много народу привозил на лесоразработки. И люди приезжали, потому как работы в деревнях зимой не было.

Как-то раз Фролов Иван полюбопытствовал у механика Ганзина:

– А скажи-ко, уважаемый Сергей Николаевич, почему твоя дудка на крыше завода двояко звук подает?

Ганзин – человек уважаемый, правда, ростом не вышел, да и телом сухощав, но лицо его, интеллигентное, украшали огромные буденовские усы. В доме его полно книг. Ганзин много читает, попыхивая трубкой.

– Как это, двояко? – вопрошал механик.

– Ну, вот так, и-а-а, – демонстрировал Фролов. – Сначала тонко, потом толще. Говорят, в Питере гудок на весь город слыхать, посуда в комоде трясется?

– А зачем тебе это, Иван, да и много ли у тебя посуды? Не дай Бог, последний стакан лопнет. А по существу паровой гудок отрегулирован так, чтобы не перепутали с пароходным, а то схватишь чемодан и тебя тю-тю!

Глядя на обиженного Фролова, сосед Орлов громко гоготал, а Фролов продолжал:

– Где ж тут пароходам плавать? Никуда я из Карасьяр не поеду, разве что на кладбище. А почему ты свет слабый выдаешь, лампочки горят в полнакала? Что, дров для печки жалко?

– Дело тут не в дровах, нельзя перегревать котел. Может так жахнуть, что полдеревни разлетится! Честь имею! – добавил он и ушел.

– Нет, ты послушай, как он отвертелся, – не унимался Фролов. – Вот еврей, вот хитрый Митрий.

От завода по всем улицам натянуты провода. Порядок подачи электроэнергии установлен с четырех часов утра. В шесть утра длинный гудок извещал о предстоящем рабочем дне. В двадцать три часа свет отключали, но за пятнадцать минут до этого дежурный по заводу трижды опускал ручку главного рубильника и трижды свет отключался – следовало предупреждение, чтобы народ успел разобрать постели, приготовиться ко сну. Правда, отключением света подавались еще сигналы, например, если свет вырубался на минуту, значило, что на заводе нештатная ситуация, и механику следовало срочно явиться на объект. Вход на завод посторонним лицам строго запрещен!

Ночью дрова в топку не бросали, железное сердце локомобиля отдыхало, работало на малых нагрузках, а дежурные проводили техуход.

Как-то поздно вечером, после закрытия поселкового клуба, в дверь завода постучали.

Дежурные открыли запор. В проем вместе с клубами пара ввалилась знакомая молодежь с гармонью.

– Механики, пустите погреться, – попросил гармонист, – пальцы всякие чувства потеряли.

– Не полагается, – строго ответил Потанин и, шмыгнув носом, добавил: – видели плакат на двери «Посторонним вход воспрещен!»?

– Ну пожалуйста! – завопила компания. – Сегодня же День Советской Армии, праздник!

Казанцева как ошпарило, ведь он служил в вооруженных силах, как мог забыть такое событие. Его вся страна отмечает, можно бы выпить не один стаканчик. Он с надеждой смотрел на неприступного Потанина.

– Сань, ведь армия наша фашистов разгромила! Может, пустим молодежь погреться.

– Не полагается… Если Ганзин узнает, выгонит нас обоих.

И тут у Сашки Потанина, истинно русского человека, дрогнуло сердце – чем же он хуже других?

– Ладно, грейтесь, но руками ничего не трогать. И чтоб ни-ни! Начальник у нас строгий!

Девчонки с восхищением оглядывали железную громадину, дышащую паром, любовались блестящими латунными трубками и ручками рубильников, казалось бы, сделанных из золота.

Сели за стол.

– Илья, – скомандовал гармонист, – чего притих, доставай!

Парень распахнул полушубок и на столе оказались из темного стекла две бутылки водки и с сургучовой пробкой. Все знали цену бутылок, каждая стоила по три рубля двадцать копеек, но не знали, из чего будут пить.

Потанин принес помятую алюминиевую кружку.

– Вот… пейте, но мне не наливайте, я на работе не пью!

Народ оживился, у кого-то в кармане оказалась кое-какая закусь. Наливали в кружку по булькам, это дело доверили музыканту, у него слух хороший.

Пили по кругу. Девчатам наливали по чуть-чуть, чтоб на ногах стояли и не качались. Замыкающим оказался Потанин. Гармонист подал ему кружку со словами:

– На, испей чашу сию в честь праздника!

– Спасибо. на работе не пью!

– Да ты не мужик, что ли? – зашумела женская половина.

– Ну ладно, глоточек отопью.

Он поднял кружку так, что зайчик от дна ее прыгнул на потолок.

Молодежь разогрелась, заиграла гармонь, дружно запели:

 
Солнце скрылось за горою,
Затуманились речные перекаты.
А дорогою степною шли с войны
Советские солдаты.
 

Потанин слова песни выговаривать не успевал, но в такт мелодии притопывал громко.

Одна девица залюбовалась блеском латунной ручки и спросила:

– Эта ручечка из золота, ее потрогать можно?

– Да нет, это начищенная латунь золотом блестит, а трогать ее невозможно. Эту ручку можно брать только в аварийной ситуации.

Девица не поверила словам Сашки, отвернулась и про себя подумала:

«Все вы мужики такие – потрогать не даете. А ручка эта явно из золота, меня не обманешь».

И как только Потанин отошел к столу, где вновь наливали, и кружка зашаталась по кругу, она взяла ручку рубильника и потянула на себя, поцарапала блестящую поверхность булавкой, помусолила пальчиком и, налюбовавшись, вернула ручку в прежнее положение, зевнула и стала подпевать:

 
… А наш третий бокал
Будем все поднимать
За любимую Русь,
Нашу Родину-мать.
Проведемте, друзья,
Эту ночь веселей!
Налей, налей!
Бокалы полней!
И пусть наша семья
Соберется тесней.
 

На этих словах дверь завода вдруг распахнулась, и в клубах пара нарисовалась фигура механика Ганзина. Рыжие усы его шевелились, как у возбужденного таракана, глаза сверлили толпу.

У Потанина челюсть отвисла, он потерял речь.

Воцарилась тишина, только паромобиль недовольно пыхтел – ему еще не налили.

– Что здесь происходит, и кто трогал рубильник?..

Быстрее всех пришла в себя та девица, и она, собрав все свое женское обаяние, весело прощебетала:

– Уважаемый Сергей Николаевич, извините нас, но вы же не приходите в клуб, вот мы и пришли поздравить вас с праздником и пожелать здоровья. И спасибо, что вы есть и ваше детище-завод.

Хищно настороженные усы Ганзина расслабились, лицо подобрело:

– Ну, коли так, спасибо. Но все это как-то неожиданно: ночь, мороз, сигнал светом, я думал, здесь авария…

На следующий день по поселку прошел слушок, будто бы механика Ганзина ночью пьяные девки домой под руки привели.