Текст книги "Многоточие"

Леонид Зорин
Многоточие

© Зорин Г.А., 2020

© Издательство «Aegitas», 2020

Адвокат
Драматический этюд

1

Небольшая комната. Стол. Стулья. От стен и мебели словно исходит тухлый, прокисший запах неволи.

Алексей Алексеевич Головин внимательным изучающим взглядом смотрит на новую знакомую. Это совсем молодая девушка, старающаяся из последних силенок держаться со спокойным достоинством. Она же видит перед собой небрежно выбритого мужчину, перешагнувшего сорокалетие, с неясной усмешкой на сжатых губах.

Головин. Здравствуйте, Снежана Васильевна.

Снежана. Спасибо за доброе пожелание. Здравствую. По мере возможности.

Головин. Как самочувствие?

Снежана. Просто зашкаливает – такое оно у меня жизнерадостное.

Головин. Фамилия моя – Головин. Зовут меня Алексей Алексеевич. Мне выпало быть вашим адвокатом.

Снежана. Сразу же хочу вам напомнить: я не просила об адвокате.

Головин. И все же. Юстиция – это лес, в котором очень легко заблудиться.

Снежана. Не сомневаюсь. Наша – тем более. Еще раз – адвокат мне не нужен.

Головин. Вы что-либо против меня имеете?

Снежана. Вас я не знаю. Но вы представляете не симпатичную мне структуру. Хотите вы этого или нет, вы – ее часть. Ее принадлежность.

Головин. И тем не менее я надеюсь, что буду вам не вполне бесполезен.

Снежана. А я – не надеюсь.

Головин. И почему же?

Снежана. А потому что это – бессмысленно.

Головин. Позволю себе не согласиться. Надеяться на небо в алмазах, бесспорно, не стоит. Но жить без надежды – и неразумно и невозможно.

Снежана. Какое там небо? Мы – на земле.

Головин. Так что же вы вышли манифестировать?

Снежана. Устала барахтаться. Вот и вышла.

Головин. Барахтаться, тем не менее, надо. Все мы барахтаемся, как можем. Это приносит свои плоды.

Снежана. Не лучшего качества.

Головин. Тем не менее иной раз кое-что получается. Не знаю, удастся ли вам помочь, но сделаю все, что в моих возможностях. Хотя ситуация непростая.

Снежана. Само собою. Осмелилась сметь свое суждение иметь.

Головин. Решительно все на этой земле, поверьте, имеют свои суждения. Однако же держат их при себе.

Снежана. На диво разумные господа.

Головин. Этого у них не отнимешь. Начать с того, что они не кучкуются.

Снежана. Веселый глагол. И звучит свежо. Когда-то в России городовые просили не скапливаться. Смысл тот же, но выражено куда топорней.

Головин. Благодарю вас. Я не стилист, но похвала всегда приятна. Хотя разумеется – дело в сути.

Снежана. Ну что же. Переходите к сути. С кем я, по-вашему, кучковалась?

Головин. Это зависит от точки зрения. Она ведь у каждого – своя. Я – адвокат и склонен считать, что это дружеская компания. Какой-нибудь желчный господин ее назовет могучей кучкой или гнездом молодых якобинцев, третий – по роду своих обязанностей здесь обнаружит организацию. Все дело в выборе характеристики, а также в траектории взгляда, в ракурсе и точке обзора, врожденной склонности к конспирологии.

Снежана. Печально в правовом государстве зависеть от персональных качеств.

Головин. И государству, в конце концов, ничто человеческое не чуждо. Но это не отменяет того, что на кону стоят наши судьбы.

Снежана. Звучит угрожающе.

Головин. Нас подводят наши замедленные реакции. В сущности, от реального мира нас отделяет тонкая грань. Кажется, все идет. Тот же знакомый мир за окном. А между тем, уже все иное.

Снежана. Вы, в самом деле, мой адвокат?

Головин. А почему вы об этом спрашиваете?

Снежана. А вы заговорили, как следователь. Так вот и кажется: вы сейчас спросите про явки, пароли и адреса.

Головин. Ошибка. Вам не нужно топорщиться. Просто мне очень важно понять и вас и все ваши обстоятельства. Надеюсь, вы мне в этом поможете.

Снежана. Вы что-нибудь хотите узнать? Или напутствовать?

Головин. Прежде всего, очень хочу, чтоб вы мне поверили. И отнеслись бы вполне серьезно к тому, что я сейчас говорю. То, что случилось, уже не игра. Это и есть реальная жизнь.

Снежана. Знаю. Но я ее не боюсь.

Головин. Не сомневаюсь. Сразу же понял: передо мной – отважная девушка. Мне попросту надо, чтоб вы убрали ваши бойцовские коготки.

Снежана. Вы – в безопасности.

Головин. Благодарю вас.

Снежана. Не за что.

Головин. Хотя бы за то, что мне не грозит ничего дурного, в отличие от государства, с которым вы вошли в конфронтацию.

Снежана. Допустим. Что дальше?

Головин. Дальше – больше. Мне бы хотелось, чтобы вы вспомнили, что у меня есть имя-отчество.

Снежана. Я помню. Алексей Алексеевич.

Головин. Спасибо.

Снежана. Не за что.

Головин. Мне это важно: хоть что-то из сказанного мною не растворилось бесследно в воздухе. Самую малость, но обнадеживает.

Снежана. И в самом деле. Не много вам нужно.

Головин. Чем ты умеренней в ожиданиях, тем больше надежд на то, что дождешься.

Снежана. Не бог весть какая мудрость.

Головин. Согласен. Но это трезвое наблюдение. И выдержавшее испытание временем. Все наши беды с чего начинаются – что слишком многого мы хотим. От жизни, от себя, от людей.

Снежана. Но сами вы, как я понимаю, к числу таких умников не относитесь?

Головин. Теперь уже нет.

Снежана. Давно созрели?

Головин. С тех пор, как мало-помалу я стал соразмерять свои возможности с особенностями родной территории.

Снежана. «Чем больше она замечала, тем крепче она молчала».

Головин. Славный стишок. Но моя профессия – не для молчальников. Я уважаю их, больше того – завидую даже. Но я – адвокат и лишен возможности держать свои уста на замке. Однако здесь я не для того, чтобы рассказывать о себе. Мне кажется, вы не вполне понимаете серьезность собственной ситуации.

Снежана. Зря вам так кажется. Понимаю. Стоит почувствовать боль и гнев – и ты почти мгновенно оказываешься в этой серьезной ситуации.

Головин. Но вы не ограничились чувствами, вы совершили некое действие.

Снежана. Я не успела его совершить.

Головин. Частично успели. Вы посягнули на представителя государства.

Снежана. Этот достойный представитель тащил по асфальту мальчишку-очкарика. Кто может глазеть, как здоровый лоб пинает и трясет недомерка, пусть смотрит этот аттракцион. А у меня настроение портится.

Головин. В полиции, как правило, служат не исполнители бальных танцев. Тяжелая каторжная работа. Здоровый лоб, как вы изъясняетесь, выходит на свое лобное место день изо дня. Я допускаю, что был он не вполне деликатен, но он исполнял свои обязанности.

Снежана. Вы чей адвокат? Его или мой?

Головин. Сегодня – разумеется, ваш. Но я и вчера был адвокатом. Буду им и завтра. Я – адвокат по убеждению и призванию. И никого не обвиняю. На то есть юристы другого профиля. Но вы-то с представителя власти за малым не сорвали погон.

Снежана. Печально.

Головин. Более чем печально.

Снежана. Печально, что не успела сорвать. Он недостоин носить погоны.

Головин. Что вы не успели – мой хрупкий шанс в какой-то мере хоть что-то сделать. Надеюсь, вы мне мешать не станете.

Снежана. Что значит «мешать»?

Головин. А то и значит. Не станете, например, утверждать, что вы безутешны из-за того, что эта попытка не удалась вам.

Снежана (после паузы). Не беспокойтесь. Не собираюсь ставить вас в глупое положение.

Головин. Ну что же. И на этом спасибо.

Снежана. Но это нисколько не означает, что я приготовилась к покаянию.

Головин. И тем не менее уповаю, что вы хоть несколько мне поможете. До встречи.

Снежана (нерешительно). Скажите…

Головин. Слушаю.

Снежана. Да. Хотя это глупость, должно быть.

Головин. Спрашивайте. Я для того и пришел.

Снежана. «Мне выпало быть вашим адвокатом». Это совсем случайно вам выпало?

Головин (усмехнувшись). Вам в интуиции не откажешь. Защита, естественно, вам положена. Но… как бы это поделикатней, пощепетильнее изложить… В общем, не стану от вас скрывать: мать молодого человека, за которого вы вступились так доблестно, приветствует мое назначение.

2

Головин. Рад свидеться, Снежана Васильевна.

Снежана. Благодарю вас, что навестили. К себе не зову, у нас там тесно.

Головин. Шутите, уже хорошо.

Снежана. Какие шутки при нашей бедности. Московский конвой их не понимает.

Головин. А не скажите – оптимизм администрацией поощряется. Во всяком случае – добрый день.

Снежана. Не больно он добрый. Но это неважно. Слова не имеют большого значения. Хотя вы навряд ли с этим согласны.

Головин. Совсем не согласен. Был бы согласен, выбрал бы другую профессию.

Снежана. Давно адвокатствуете?

Головин. Почти столько же, сколько вы живете на свете.

Снежана. Нет, правда?

Головин. Что, собственно, вас удивило?

Снежана. Просто – вы здорово сохранились.

Головин. Благодарю вас. Приятно услышать из ваших неприветливых уст.

Снежана. Обычная расхожая фраза. Не придавайте ей значения.

Головин. Как бы то ни было, я впервые дождался позитивной реакции.

Снежана. Рада за вас. Зато ваши реакции всегда предсказуемо профессиональны.

Головин. Так это естественно. Я – на работе.

Снежана. А я вот – в следственном изоляторе.

Головин. Вы правы. Но это – противоестественно. Хотя доказать столь явную вещь почти невозможно.

Снежана. Пора вам привыкнуть к нашей юстиции.

Головин. Если привыкну, то это значит, что безусловно пора завязывать. Я все еще не привык к тому, что люди утрачивают свободу. В особенности – такие, как вы.

Снежана. В России много таких, как я. Это вместительная страна. Большая, широкая, протяженная. И столько в ней всяческих городов. И в каждом из них в свой срок подрастают такие, как я, абитуриенточки. И всем неймется. И едут в столицу. За кругозором и горизонтом.

Головин. За свежим ветром и за духовностью. И прочими подобными прелестями. А в общем – за переменой судьбы.

Снежана. А вам, московскому человеку, хотелось бы, чтобы мы сидели тихонечко в норках своих и не дергались?

Головин. Зачем же – в норках? Один мой приятель рассказывал про ваши края. Он из Тюмени доплыл до Тобольска и восхитился – вдруг, как из облака, явился этакий белый терем.

Снежана. Что ж сам в этом тереме не остался?

Головин. А с вами, как на грех, разминулся. Но Бог с ним. Поговорим о вас. Что вы однажды рванули в столицу и что она вас так возбудила, это мне более-менее ясно.

Снежана. Уверены?

Головин. Хрестоматийный сюжет. Само собой, с некоторыми вкраплениями сугубо современных оттенков.

Снежана. А в них, как уверяют, спит черт.

Головин. Бывает, что спит, но чаще – бодрствует. И черт с ним, с чертом. В конечном счете – старый облезлый господин. Сейчас положено верить в Господа, креститься, мысленно бить поклоны. Страна стала истово богомольной. Хотя термоядерное оружие и политическая возня не слишком совмещаются с Богом. Но это мало кого смущает. Все бойко поминают Всевышнего. И даже – ни-спровергатели власти. Надеюсь, я вас не очень задел.

Снежана. Ничуть не задели. Я вдвое моложе, но вдосталь навидалась господ, не верящих ни в Бога, ни в черта.

Головин. Оставим эту тему теологам. Вряд ли мы оба в ней знатоки. Тем более, живем на земле, а у нее свои законы.

Снежана. Не знаю, есть ли на ней законы. Да и меняют их что ни день. По мне так всего один закон свят и незыблем. А все остальные – это приказы. Большая разница.

Головин. Какой же закон, откройте секрет.

Снежана. Старый, отброшенный за ненадобностью. Воспринимаемый как анекдот. Свобода и равенство. Можете фыркать.

Головин. И не подумаю. Это – святое. Беда только в том, что свобода и равенство не слишком хорошо совмещаются.

Снежана. Давно это вам растолковали?

Головин. В четвертом классе. Пока я потел и мучился над грошовой задачкой, сосед по парте решал интегралы. С тех пор я за равенство не боец.

Снежана. Приятно слышать от адвоката. А как там с равенством перед законом?

Головин. Не знаю. Свободное соревнование неотвратимо ведет к иерархии. И не придерживается правил.

Снежана. Отличник ваш – тоже такого мнения?

Головин. Я полагаю – с ним все в порядке.

Снежана. Выбился из массы во власть?

Головин. Не знаю. Годы нас развели. Я, кстати, не демонизирую власть. И не сакрализирую массу.

Снежана. Каждый сверчок знай свое место. Понятно.

Головин. Приятно, что вам понятно. Не зря же вы сметливая девушка.

Снежана. А скучно, должно быть, вам жить на свете.

Головин. Притерся. И скажу вам на ушко: не дай Бог вам жить в нескучное время. У нас население многокрасочное. С ним мало никому не покажется. Фасады меняем, а суть все та же. И предки наши не преуспели, и детки наши не воспарят. Нам выпало жить в ином измерении. Будь золотой медалист, будь троечник.

Снежана. Нет, троечники – всегда в цене. Троечники ничем не рискуют. Не возражают, не раздражают. Сидят и ждут, чтоб пришел их час.

Головин. Ну что же. Иногда – дожидаются.

Снежана. Так разумеется, разумеется. Наша награда – за долготерпение. Главная русская учеба – ждать и терпеть, терпеть и ждать. Трудно ей выучиться, но – надо. И после – жить по китайскому счету. Под колыбельную. Годы и годы. Даже века и тысячелетия. И вот однажды – когда неизвестно, но это значения не имеет – будет на вашей улице праздник. Усядетесь вы, белоголовый и белобородый, у подоконника и будете полумертвыми глазками смотреть, как плывут мимо вас по реке тихие трупы ваших врагов. И получать свое удовольствие.

Головин. Зубки у вас все равно что бритва, а язычок, как жало у пчелки. Но зря вы расходуете патроны. Поверьте слову, не та мишень. Я очень хочу вас отсюда вытащить, хотя надежда невелика.

Снежана. Спасибо.

Головин. За что же?

Снежана. За откровенность.

Головин. Вы – сибирячка, стало быть, с вами можно беседовать по-муж-ски. Без замшевых рукавичек. Климат в отчизне похолодел.

Снежана. К этому климату я привычная. Да и сама это поняла. Не зря же вы меня похвалили. И что на Руси у нас по сю пору нет независимого суда, тоже давно поняла. Сметливая.

Головин. Этого у вас не отнимешь. Вы и сметливая и памятливая.

Снежана. Доброе слово и кошке приятно. Мне оно редко перепадало.

Головин. Обидно.

Снежана. Да уж. До слез обидно. Такая моя сиротская доля. Зато смекнула, что белый свет не очень-то белый.

Головин. А коли смекнули, то и не надо его отстирывать. Не станет ни белее, ни чище.

3

Головин. Привет, голубка моя сизокрылая.

Снежана. Сизокрылая от слова «СИЗО».

Головин. Как вам спалось?

Снежана. Ну как тут спится? Ночи дырявые. Мутные ночи. Тухлое место.

Головин. Не Андалузия.

Снежана. А и заснешь – небольшая радость. Сны здесь показывают плохие.

Головин. Догадываюсь.

Снежана. И хмурый пейзаж. То зарешеченное небо, то подконвойная земля.

Головин. Знаете, в чем она, ваша беда?

Снежана. Скажите – узнаю.

Головин. Уж больно у вас неутомимое воображение. Ну просто – неподъемная кладь.

Снежана. И как же с ним поэты живут?

Головин. Неважно живут. А часто – недолго. Вы это в школе еще проходили.

Снежана. По крайней мере – хоть день да наш.

Головин. Когда этих дней у вас еще много, иной раз так действительно кажется.

Снежана. А между прочим, никто не знает, сколько ему отпущено дней.

Головин. Немного, если их не беречь.

Снежана. Не мастер я ни беречь, ни стеречь.

Головин. Согласен, это наука трудная. Всю жизнь учишься, а не дается.

Снежана. Вам тоже известно?

Головин. Представьте себе. Не только у вас бывают фантазии.

Снежана. Я думаю – вы от них избавились. И даже на этот свет явились с вашей усмешечкой.

Головин. Смутно помню, как я явился на белый свет. Все-таки давно это было.

Снежана. Не так уж вы стары. Не переживайте. Вы еще – мужчина в соку.

Головин. Приятно услышать.

Снежана. На самом деле?

Головин. Из уст такой барышни? Очень приятно.

Снежана. Какая я барышня? Я – кержачка.

Головин. И что из того?

Снежана. Уколоться можно.

Головин. Помню, Снежана Васильевна, помню. Имя вам, должен признать, соответствует.

Снежана. Как телке зипун. Папаша с мамашей выпендрились, а ты расхлебывай.

Головин. Не знаю, мне оно по душе. Снежана. Снежная королева.

Снежана. Нашли королеву. Это вы – в яблочко. Тобольская Мария Стюарт.

Головин. Типун вам на язычок.

Снежана. Да ладно. Авось мне голову не отрубят. Я скромная. Есть еще слово «двушечка».

Головин. Кстати, не самый плохой исход. Не будем спешить, не станем загадывать. Как говорится, решает суд. Зависит от него одного.

Снежана. А сам этот суд от кого зависит?

Головин. А суд, как известно, у нас независимый.

Снежана. Вам это известно, а мне вот – нет.

Головин. Незнание Кодекса, к сожалению, не принимается во внимание.

Снежана. Я на внимание не рассчитываю. Такая уж я сирота тобольская. Вниманием меня с детства не балуют.

Головин (помедлив). Крепко досталось?

Снежана. А как иначе? Не сразу я стала такая шершавая.

Головин. Вы ежик, конечно. Но эта подробность вам придает свое обаяние.

Снежана. Судье про него не забудьте напомнить.

Головин. Не сомневайтесь, не премину.

Снежана. Если, понятно, судья не будет женского пола. Совсем ее взбесит.

Головин. Уверены в этом?

Снежана. Зуб даю. В бабских характерах разбираюсь.

Головин. Суровая вы все-таки девушка.

Снежана. Если вы за супругу обиделись, то я ее не имела в виду.

Головин. Очень великодушно. Растроган. Нет у меня супруги. Не нервничайте.

Снежана. Любите холостую жизнь?

Головин. Вдовею.

Снежана. Прошу меня извинить. Давно это случилось?

Головин. Давно. А вот не свыкся.

Снежана. Как ее звали?

Головин. А звали Лидией. Вы мне ее чем-то напомнили.

Снежана. Чем это?

Головин. Тоже имела такую наклонность – ратовать, голову очертя, за социальную справедливость. Только скорлупка была понежней. Да и силенок было поменьше.

Снежана. То-то вы такой…

Головин. Договаривайте.

Снежана. Запущенный такой. Неухоженный. Всегда недобритый.

Головин. Есть такой грех.

Снежана. Все ж таки, у вас подзащитная, в конце концов, молодая женщина.

Головин. Нет спора. «Красивая и молодая», как некогда выразился поэт. И ни к чему молодой и красивой вступать в поединок со сверхдержавой.

Снежана. А ежели сверхдержава ржава?

Головин. А это сезонное явление. Приходит свой срок, фасад ржавеет. И вам этой ржавчины не отскоблить.

Снежана. Так я не одна.

Головин. Не играет роли. Российская мельница перемелет, и море российское заглотнет. Это особая Атлантида, и держат ее на своих плечах атланты, ни на кого не похожие.

Снежана. И чем это мы такие особенные?

Головин. Хоть тем, что уже тысячу лет не можем выстроить или вылепить хотя бы подобия равновесия между страною и государством. Зато подпираем эту махину.

Снежана. Проще сказать, живите, девушка, по-тихому, на чудеса не надейтесь. Я эту заповедь уже вызубрила. Не верю, не боюсь, не прошу. Главная тюремная мудрость. И соответственно – не надеюсь. Ни на Господа, ни на верховный суд. Какой бы ни был он независимый. (Помедлив.) Скоро он будет меня судить?

Головин. На той неделе.

Снежана. Хоть ждать недолго. (Пауза.) Темнеет уже. Еще часок – и вечер за окном нарисуется.

Головин. Куда он денется? Все чередом. Сначала вечер. За вечером – ночь.

Снежана. Читали вы такого поэта – Назыма Хикмета?

Головин. Читал когда-то. Что это вдруг вы о нем вспомнили?

Снежана. Он в Турции сидел в заключении.

Головин. И не однажды. Правду любил.

Снежана. Потом написал: «Когда бы вы знали, как тяжки весной вечера в тюрьме».

Головин. Ему удалось из нее бежать. Потом он оказался в Москве. И жил в районе Песчаных улиц. Их переименовали давно.

Снежана. Откуда вы знаете эти подробности?

Головин. А был у меня знакомый старик. Соседствовал с ним. При встрече здоровались. Случалось даже, что и беседовали. Он мне рассказывал про него.

Снежана. И что рассказал?

Головин. Так… разные мелочи. Всякие, как говорят, мимолетности. Ну что он мог знать? Ничего особенного. Однако же у старца был нюх. И глаз приметлив. Что-то он понял.

Снежана. А что он понял?

Головин. Как вам сказать… Понял, что мается человек. Хотя поначалу все было звонко. Плескание рук и общий респект. Девушку встретил. Даже женился. Поздняя такая любовь. А вот, однако же, что-то не складывалось. Пьесу он написал. И поставили. Как говорят – с немалым успехом. Но почти сразу ее запретили. Я говорю вам… правду любил.

Снежана. В целом получилось, как в классике. «Шел в комнату, попал в другую».

Головин. Я уж сказал: язычок у вас – жало. Но, вообще говоря, вы правы. Жил в братской Польше один писатель. Он тоже заметил: «Ну хорошо. Вот наконец ты пробил лбом стену. Где оказался? В соседней камере».

Снежана. Шутка живучая.

Головин. Был этот турок очень красивый, большой человек. И статью и сутью. Большая львиная голова. Большое лицо. Большие глаза. А в них тоска – совсем уж большая.

Снежана. Плохо ему здесь было?

Головин. Не знаю. Все выглядело, как полагается. И уважение, и почет. Но жизнь на чужбине – не праздник. Любая эмигрантская жизнь. Даже когда тебе поручают исполнить в ней роль генерала на свадьбе. А он еще был ко всему – поэт. И как вы заметили – настоящий. Поэты – это пронзенные люди.

Снежана. Кем это?

Головин. Мало ли кем и чем… Не знаю. Мне он не исповедался. Я не писатель, не экстрасенс. Хотя и у меня есть свой опыт. И это угрюмый, жестокий опыт.

Снежана. Я посочувствовала бы вам, не будь у самой дела так плохи.

Головин. Я этого от вас не утаивал. Я сразу же, Дульсинея Тобольская, сказал вам, что дела невеселые. Когда это на Руси государство было приветливое, радушное? Оно у нас пуганое, угрюмое и огрызается сразу и жестко. Коли затеяли поиграть в Веру Засулич, то надо помнить, на что идете.

Снежана. Веру Засулич как раз оправдали.

Головин. Да, было дело. Ее оправдали. Притом что был выстрел в градоначальника, который был ранен, а мог быть убит. Все звезды сошлись непонятным образом. Собрались присяжные странной отзывчивости. Коллега мой господин адвокат Петр Акимович Александров выдал блистательный бенефис, который его увековечил, а председательствовал в процессе главный российский либерал Анатолий Федорович Кони. Заметьте, кстати, тогда «либерал», высокое, благородное слово, совсем еще не звучало, как бранное. Короче, было, как я тут сказал, стечение сказочных обстоятельств. Второй раз оно не повторится. Другое столетие на дворе, и действующие лица другие. И вы – невостребованная звезда, возникшая неведомо как в нужное время на нужном месте, и Анатолий Кони отсутствует, не говоря уже о присяжных. Их в вашем случае не предвидится. И сам я, к несчастью, не Петр Акимович, хотя и невесело это признать. Вы по-щенячьи взмахнули лапкой, и вам, тем не менее, светит срок. Поймите, что темпора и морес, а попросту времена и нравы, переменились необратимо. (После паузы.) Если уж вы нипочем не хотите, просто физически не в состоянии произнести, что вы сожалеете, был этакий срыв, то хоть помолчите. Вы меня поняли? (Негромко.) Я прошу вас. Не нужно никаких деклараций и вообще никакой патетики. Снежана, я вас очень прошу. Сделайте мне такую милость.

Снежана. Нелегкая выпала вам профессия.

Головин. Профессия точно не рафинад. Только не спрашивайте меня, что я нашел в ней и чем она держит. Когда я был зеленый и розовый, тогда я и знал и ответить мог. Покрасоваться, подонкихотствовать и распустить свой павлиний хвост. А потолкаешься по судам, по кабинетам, по разным конторам, порасшибаешь об стены голову, выберешь в главную книгу жизни не Библию, а Уголовный кодекс, и обнаруживаешь: не тянет к звучным резонам и звучным словам. (Пауза.) Просто ты знаешь – это твое. Простите за то, что разочаровал вас.

Снежана. Решительно не за что вас прощать. Желаете мне вы только добра. На свой манер, со своей колокольни. Но у меня ведь свои глаза. И видят по-своему. Что тут сделаешь? Вы взрослый, вы трезвый, тертый калач. Кто я для вас? Тобольская пигалица. Вдвое моложе, втрое глупее. Достаточно я себя размазала?

Головин. Дальше уж некуда.

Снежана. Вот и ладушки. А то мне часто напоминают, что здесь не любят играть в молчанку.

Головин. Все сказано. Что теперь ни скажи – не так уж важно.

Снежана (не сразу). А что вам важно?

Головин. Смотреть важнее. (Долгая пауза.)

Снежана. Вот еще тоже… Нечего на меня смотреть. Смотрите лучше на эти стены. За ними коридор бесконечный. Потом поворачиваешь и – лестница. Тесная. С выщербленными ступенями. Это – следы. Следы, следы. Тех, кто по ней шагал. До меня. Что вы молчите? Скажите хоть что-нибудь.

Головин. Все я сказал. Теперь что ни скажешь – все перебор. И можно только скрипеть зубами, что встретились мы не год назад.

Снежана (не глядя на него). Что бы вы сделали год назад?

Головин. Увез бы вас в какой-нибудь Китеж. Подальше от всей этой мясорубки.

Снежана (чуть слышно). Просто беда. И когда меня судит этот ваш независимый суд?

Головин. Скорее всего – на той неделе.

Снежана. Беда, как нам с вами не повезло.