Текст книги "Поставьте на черное"

Глава четвертая
КОШКИ-МЫШКИ

Накануне вечером я могучим усилием воли заставил себя выключить телевизор на середине детектива и лечь спать пораньше – чтобы и проснуться пораньше. Зато уже в четверть седьмого я был на ногах, а в половине седьмого начал свою утреннюю разминку: двадцать приседаний, упражнения для пресса и пяток профилактических ударов по гнусной физиономии, намалеванной на старенькой боксерской «груше». Сегодня мне предстояло посетить одну хитрую контору, и, чем раньше туда попадешь, тем лучше для дела. Бог (он же Рок, он же Случай) подает в этой конторе только тем, кто рано встает. Поздно приходящим – кукиш. При любом начальстве режим работы был там неизменен; редкое постоянство в наше смутное время. Надо ценить.

К тому времени, когда «груша» получила свои законные оплеухи и настала пора есть кашу, слушать радио и пить чай, у меня еще оставался неплохой запас времени. Однако все-таки не такой большой, как я надеялся. Поэтому я скрепя сердце допустил отступление от своего ритуала: выпил только чая, зажевал каменной батоньей горбушкой, а по «Эху столицы» прослушал только краткий дайджест новостей и прогноз погоды. Так, ясненько: курс доллара колеблется, на Кавказе – постреливают, помощник Президента Батыров сказал речь на открытии выставки Рене Магрита в Третьяковке. День обещал быть теплым, не дождливым и безветренным, – очевидно, мэрия все-таки не удержалась от взятки Мосгидромету, и тот, в свою очередь, не поскупился на обещания. Нет, господа мои, неожиданно подумал я, выходя из дома, в напористости нашего дорогого мэра есть нечто ободряющее и освежающее. Любит мужик свой пост, держится за него руками и ногами – и от любви этой и городу кое-что перепадает. В каждом киоске есть что выпить-закусить, в каждом подземном переходе – пожалте, газеты на любой вкус.

Троллейбусы ходят, на остановках – урны в виде пингвинов… Правда, единые проездные стоят уже половину месячной зарплаты, но ведь вовсе не обязательно их покупать. А смекалка на что?

Я бесстрашно предъявил свое старое муровское удостоверение, предусмотрительно прикрывая пальцем дату выдачи, спустился по эскалатору и очень удачно сразу запрыгнул в вагон. Места в вагоне были, и я сел в уголок.

Сегодня никто бы не заподозрил в респектабельном джентльмене среднечиновничьего вида вчерашнего грязнулю-сантехника. Аммиачная вонь испарилась вместе со спецовкой, а еловый запах за ночь ослабел настолько, что превратился в тонкий интеллигентный аромат французского хвойного дезодоранта, типа «Континенталя», тридцать пять франков за упаковку.

Все вокруг деловито что-то читали – в основном газеты, но были и книги.

Каждая поездка в метро убеждала меня, что я не зря выбрал свою профессию: нужен, нужен моим согражданам гутенбергов пресс и все, что из-под него выходит!

И значит, нужен в природе Яков Семенович Штерн —. чтобы карась не дремал и щука не наглела…

Я вытащил из своего «дипломата» позавчерашний «Спорт-экспресс», отгородился газетой от прочей публики в вагоне и сделал вид, что читаю. На самом деле ничего, кроме республиканских соревнований по стрельбе, меня в этой газете никогда не интересовало,однако теперь я мог спокойно подумать о поручении Генерал-полковника Сухарева.

Кое-какую информацию о «Тетрисе» я извлек из своих папок еще накануне, но это был, по преимуществу, дежурный минимум сведений, полученный без детальной разработки, плюс некоторые мелочи. Издательство «Тетрис» было из молодых, да раннее. Основали его три веселых друга – бывший журналист-международник, бывший инженер-компьютерщик и один большой специалист в области игорного бизнеса.

Андрей Витальевич Терехов в этой компании был самый представительный и самый старый – сорок семь лет. Нынешнее поколение, выбравшее «пепси», уж наверняка не в курсе, какой важной птицей был в свое время любой журналист-международник.

Людей этой профессии все смертельно ненавидели, и одновременно им завидовали самой чернейшей завистью. За возможность жить в мире развитого капитализма, кушать свежий йогурт из супермаркета и получать конвертируемые суточные эти акулы пера и телекамеры всего-то должны были раз в неделю приводить живописных бомжей к Белому дому, Ели-сейскому дворцу или к зданию Бундестага и на фоне этой пестрой массовки рассказывать об очередных маршах протеста зарубежных трудящихся, доведенных до ручки загнивающим миром чистогана. Насколько я помню, Терехов в те годы был далеко не самым оголтелым, но самым изобретательным. По его инициативе полубезумный профессор Хантер, уволенный из университета Сан-Диего якобы за симпатии к левым (а на самом деле – за наркотики), однажды целый месяц ходил к американскому Капитолию, как на работу, ежедневно приковывал себя наручниками к чахлому федеральному клену и голодал в знак протеста против чего-то. Целый месяц изможденный хантеровский лик не сходил с наших телеэкранов, и бедные советские граждане не подозревали, что каждый вечер экс-профессор голодовку прекращает и бодренько топает ужинать в ближайший «Макдоналдс»…

В отличие от широкоизвестного Терехова, Гелий Трифонов был темной лошадкой. Мое досье на Трифонова содержало в основном слухи и приравненные к ним данные из непроверенных источников. Возможно, для газетной рубрики Славы Родина эти данные были бы в самый раз, но для частного сыска урожай был скуден.

Говорили, будто юный Трифонов сделал свой первый миллион на перепродаже дешевеньких ай-би-эмок желтой сборки, которые в период компьютерного бума в нашей стране покупатели отрывали у него с руками за несусветные деньги. Дрянные болгарские дискеты якобы уходили у него одно время по цене голландских, а специалисты компании «Тошиба», по слухам, были в один прекрасный день неприятно поражены, обнаружив фирменный знак, очень похожий на свой. на упаковке с каким-то совсем уж полукустарным барахлом нашего производства. Однако не пойман – не вор, и человечек с солнечным именем Гелий благополучно тусовался в бомондном Клубе молодых миллионеров, занимаясь не то биржей, не то недвижимостью, а может быть, отправкой в Россию щенков ньюфаундлендов – точных данных не было. Проникновение господина Трифонова в издательский бизнес и легальная «засветка» в этом качестве были весьма здравыми шагами с его стороны: дело оставалось доходным и очень респектабельным. Истинное положение вещей в этом тихом омуте было известно ограниченному числу практиков-книжников да еще вашему покорному слуге, которого некие умные люди были бы рады поскорее сжить со свету, чтобы не совал свой длинный еврейский нос куда не надо. К счастью для меня, другие люди, не менее умные, полагали факт существования Якова Семеновича Штерна на этой земле полезным. Вчерашние наезжалы, кусочники и оборотистые маркитанты фирм-призраков со временем превращались в добропорядочных граждан, для которых появление на горизонте уже новых бандитов становилось нешуточной угрозой. Тогда-то на роль шерифа и почти бескорыстного стража капзаконности приглашали маэстро Штерна. Подобная процедура имела место в среднем раза четыре за год. Честно говоря, отвлекаться от трудов праведных частного детектива и тратить время на согласование финансовых аппетитов пожилых районных боссов и молодых зубастых волчар мне всегда не очень-то нравилось. И я соглашался помогать, только когда понимал: это – последний шанс, потом могут начаться резня и неразбериха. Как уже чуть не случилось пару раз, когда взлетел на воздух целый поли-графкомбинат в Конькове или когда посланцы ныне покойного господина Лебедева едва не устроили «Бородинское побоище» неподалеку от моего дома. Я невольно поежился, припомнив свист пуль крупнокалиберного пулемета прямо над моей головой… Ладно, вернемся к «Тетрису». Терехов Трифонов, как я понимал, были идеальной для хорошего бизнеса парой. У первого было красивое фотогеничное лицо, и лицо это еще помнили бывшие партийные начальники среднего звена, засевшие теперь в муниципалитете, во всех префектуpax и в разнообразных полугосударственных АО. Кроме того, у Терехова еще имелись хорошие забугорные знакомства, которые тот предусмотрительно заводил невзирая на борьбу двух идеологий. У Трифонова, в свою очередь, были начальный капитал и уже завоеванное место под московским солнцем. По моим последним данным, в настоящий момент господа «Те» и «Тр» из «Тетриса» находились в долгосрочной командировке в Монтевидео: в Уругвае полиграфия сегодня была сказочно дешевой, мощности простаивали, и правительство страны то и дело соблазняло иноземных инвесторов хорошим бизнесом в сочетании с прелестью пляжей на берегу Ла-Платы. Я представил себе, как завертятся скоро там, в Южной Америке, типографские машины, как поплывут по уругвайскому конвейеру увесистые тома мемуаров нашего дорогого Президента с президентским же дорогим лицом под уругвайским целлофаном. Представил – и усмехнулся про себя. Может, правда, и не будет такого. Может, не обломится «Тетрису» этот прибыльный заказец. На все воля генерал-полковника Анатолия Васильевича. Нет бога, кроме Сухарева, и Яков Штерн – пророк его…

На этом месте вагон метро тряхнуло, словно бы Третий человек в России каким-либо чудесным образом подслушал мои непочтительные мысли и дал знак, чтобы я – даже про себя – не трепал сухаревское имя всуе. «Так точно-с, Ваше Превосходительство, – мысленно проговорил я, сразу представив себе суровую фигуру генерал-полковника. – Не извольте-с беспокоиться…» Вагон больше не трясло, а я постарался сообразить, что же мне известно о человеке «Ис» – Искандерове, оставленном двумя партнерами здесь, на хозяйстве. увы, о личности Игоря Алекперовича Искандерова я знал еще меньше, чем о первых двух; недаром вчера даже фамилию его вспомнил я не сразу. Собственно все мои сведения о нем до вчерашнего дня годились всего к двум фактам, факт первый – теперешний совладелец «Тетриса» раньше книжным бизнесом не занимался. Факт второй – господин Искандеров еще совсем недавно был одним из хозяев пресловутой «Вишенки», роскошного казино на Арбате. То ли Игоря Алекперовича выжили с доходного места, то ли он сам ушел от одного пирога к другому, а может быть, он и не ушел окончательно из «Вишенки» и тихонько перекачивает теперь игорные деньги в отрасль попрестижнее. И на те средства, которые оставляют в казино рэкетиры, киллеры, богатые коммерсанты и золотая молодежь, может быть, выпускаются в свет книжечки с умилительно мирными названиями – «Азбука», «Маша и медведь», «Генерал Топтыгин». Так сказать, конверсия на марше, мечи – на орала и все такое. Капитализм в действии. Пока Терехов и Трифонов принимают солнечные ванны под небом Южной Америки, третий компаньон трудолюбиво сеет разумное, доброе и вечное. И настолько, бедняга, занят, что даже не имеет времени на ремонт собственного «Мерседеса»: так рвется поскорее запустить в производство какого-нибудь «Доктора Айболита» с рисунками Москвичева, что бросает на полдороге чуть побитое авто. Версия о детолюбивом Игоре Алекперовиче была дивно как хороша, однако разбивалась об одно скучное обстоятельство.

«Тетрис», обещая в момент своего создания немедленно облагодетельствовать всех читателей, в том числе и юных, последнего своего обещания не сдержал. Правда, не так давно на прилавках возник толстый глянцевый том каких-то американских ужастиков, однако эту продукцию «Тетриса» я бы при всем желании не рискнул отнести к детской литературе. Если, конечно, не предполагать необходимости появления спецлитературы для отпрысков ведьм, змеев-горынычей и космических пришельцев с дурными наклонностями. Я попытался представить себе деток пришельцев – и едва не проехал свою остановку. Хорошо еще, что в последний момент чувство долга взяло верх над мрачными фантазиями: я вылетел из вагона на словах «Двери закрываются», двери жадно схлопнулись, чудом не прихватив угол моего «дипломата». «Сонная тетеря!» – обругал я самого себя, опасаясь еще и бултыхнуться со ступенек эскалатора или перепутать выходы на поверхность. Когда я о чем-нибудь думаю, меня ведет автопилот, хотя на все сто я не уверен, что он поведет меня в нужном направлении. Слишком много у автопилота соблазнов – книжные лотки, памятник Пушкину, кинотеатр «Россия». Я поднялся наверх и действительно оказался у самых стен «России».

Однако интересовало меня сегодня вовсе не кино.. Отнюдь!

Государственный комитет по печати – вот что мне было нужно.

Именно в это правительственное учреждение я и намылился попасть, да еще в то райское утреннее времечко, когда кабинеты пусты, коридоры почти безлюдны, а мент на вахте сладко зевает, дожидаясь смены. С половины девятого до десяти утра ты в этом здании – как, Робинзон после удачного кораблекрушения. В пределах прямой видимости полным-полно ничейного имущества, которым при должной сноровке можно успеть попользоваться. Сноровки у меня хоть отбавляй, горделиво похвалил я себя, переступая порог бюро пропусков. Теперь важно, чтобы моя добрая фея не застряла в утренней пробке или, упаси боже, не приболела. Иначе придется тратить время на обходные маневры, чего не хотелось бы.

Я накрутил телефонный диск, уже немного опасаясь услышать в ответ унылые тягучие гудки. Но кажется игра была в мою пользу: трубку взяли сразу.

– Да-да! – сказал знакомый женский голос. Та-ак, порядочек.

– Доброе утро, – мягко проговорил я. – Ольга Афанасьевна, это Штерн из Госкомприроды. Я тут внизу, в бюро пропусков…

С Ольгой Афанасьевной Дроновой, заведующей отделом региональной печати, я познакомился лет пять назад при довольно необычных обстоятельствах. В те далекие времена я еще тянул лямку в МУРе и даже был женат на Наталье. В стране уже шли великие перемены, однако заходили они пока не слишком далеко. Союзные республики не спешили отделяться, а, наоборот, крепили связь с Москвой. Одним из тех, кто извлекал из вышеупомянутой связи полновесный бакшиш, был некий Озод Баймаханов, генеральный директор московско-ташкентской фирмы под названием «Фанва турмуш». Не помню, что официально производила или продавала эта фирма, а неофициально дорогой товарищ Баймаханов немножко занимался промышленной переработкой опийного мака – и результатов этого «немножко» хватало на содержание двух семей в родном Узбекистане и нескольких влиятельных товарищей в дружественной Москве. Так что к тому времени, когда я уже вполне созрел для первого допроса ташкентского коммерсанта на Петровке, кто-то из баймахановских кунаков в столице, в свою очередь, уже раздобыл мой домашний адрес. И товарищ Озод не замедлил прислать мне подарок. Ловушка была достаточно топорной, и я сам бы на нее не клюнул: я всегда с осторожностью отношусь к посылкам, прибывшим неизвестно от кого. Я – но не Наталья. Получив по почте извещение, моя Василиса Премудрая немедленно вообразила, будто это презент от какой-то моей тайной любовницы с Востока, и сама раненько воскресным утром приперла посылку домой в надежде получить целый ящик компромата на своего благоверного.

Чтобы потом всю оставшуюся жизнь терроризировать меня намеками на какую-нибудь любвеобильную Гюльчатай или Зульфию. На Натальино счастье, Озоду некогда было возиться со взрывными устройствами, и он решил обойтись местными средствами.

Только недосверлил дырочек в крышке, торопился очень. Наверное, поэтому здоровенная гюрза, спрятанная в ящике между гроздьями винограда, инжиром, хурмой и прочими дарами Востока, немного сомлела и не прыгнула с ходу на Наталью. Кстати, о том, что это была именно гюрза, а, к примеру, не гадюка рогатая, эфа или щитомордик, я узнал несколько позже. А в то утро, проснувшись от страшенного визга жены, я выскочил из спальни вооруженный ножницами (свой «Макаров» я держал на работе в сейфе) и застал в столовой такую вот картинку: одна змея высовывала свою плоскую головку из ящика и осматривалась, а моя змея домашняя по имени Наталья, почему-то вскочив с ногами на стул, издавала пронзительные визги и тыкала указательными пальцами в сторону баймахановской посылки. Я до сих пор убежден, что серьезная опасность супруге не грозила – и потому, что ее стул стоял на приличном расстоянии от ящика, и потому, что гюрза уже наверняка почувствовала в Наталье родственную душу и не решилась бы на теракт. Однако убеждения убеждениями, но жену пришлось спасать именно мне.

«Убей, убей ее! – кричала мне Наталья со стула. – Раздави гадину!» Я, однако, пренебрег жениными советами и сумел всего за какие-то двадцать минут справиться с гюрзой уговорами и лаской. В конце концов змея в компании с ящиком и всеми дарами Востока была погружена в старый аквариум, верх был затянут тремя рядами армейского брезента, а сам я вместе с опасным грузом вытолкнут осмелевшей Натальей на лестничную площадку. Мне велено было «убрать эту мерзость», причем единственным местом в столице, где в то утро согласились принять у меня «эту мерзость» и даже определить вид змеи и ее прописку, оказался серпентарий НИИ фармахима. Мягко говоря, не ближний свет. Я вышел из дому с ак-риумом в руках в самом мрачном расположении духа. Вызывать с Петровки оперативную машину и тем самым в очередной раз доказывать коллегам, какая у Яши Штерна дура жена, мне решительно не телось. Ловить такси или тем более толкаться в метро с гюрзой под мышкой не позволяла совесть. Я уже намеревался двигаться пешком (какие-то два часа в одну сторону!), как вдруг рядом со мной с изящным скрипом притормозили бежевые «Жигули». Из кабины выглянула бодрая бабуля и осведомилась: «Подвезти, молодой человек?» – «У меня тут в аквариуме змея», – со вздохом объяснил я.

Бабушка из «Жигулей» задумчиво оглядела аквариум и брезент, а потом спросила:

«Но ведь ваша змея не выползет?» – «Не должна бы», – печально согласился я.

«Тогда едем! – отважно скомандовала бабуля. – Змей я еще не возила…» В дороге мы познакомились: Ольга Афанасьевна Дронова оказалась старейшей и заслуженной работницей Минкульта и Минпечати, а я на всякий случай представился сотрудником экологического ведомства. Соврал я отчасти по инерции, но отчасти и для того, чтобы уклониться от объяснений, на кой, собственно, черт менту с Петровки Яше Штерну взбрело в башку воскресным утром совершать оздоровительную прогулку по шоссе в компании со среднеазиатской змеюкой. Ольга Афанасьевна вполне удовлетворилась моими лживыми россказнями о приемах и методах охраны ядовитых змей от населения, подвезла меня прямо к воротам серпентария и, будучи старушкой общительной и доброй, всучила мне номер своего рабочего телефона. Что было очень и очень кстати. Пока я служил в МУРе, свой человек в Министерстве печати был для меня просто ценным приобретением; когда же я покинул МУР и с головой окунулся в частный сыск, мое хорошее знакомство с бабушкой Дроновой стало поистине бесценным. Ольга Афанасьевна оказалась ярко выраженным «жаворонком», приезжала на службу рано, а я с ее помощью имелвозможность легально проникать в министерский особняк на Страстном бульваре в самые удобные для себя часы. Таким образом товарищ Баймаханов, сам того не ведая, все-таки сделал мне царский подарок… —Ах, это вы, Яков Семенович! – радостно закудахтала бабушка Ольга. – Давненько, давненько не заглядывали. Вы к нам по делу или как?

– Увы, по делу, Ольга Афанасьевна, – произнес я смиренно. – К вашему главному насчет учебника по природоведению. Мне только секретарше пакет с инструкциями отдать, а ее телефон, как назло, не отвечает…

– Сходить поискать ее? – с готовностью предложила моя добрая фея.

– Нет-нет, что вы, – поспешно отказался я. Такой вариант меня совсем не устраивал. —Достаточно, если мне выпишут пропуск, и я ее сам подожду возле кабинета. Дело-то пустяковое.

– Пропуск? О, да, конечно! – спохватилась Ольга Афанасьевна. – Сейчас я позвоню. Только обещайте мне, Яков Семенович, что на обратном пути вы зайдете ко мне поболтать.

– С удовольствием, – сказал я и отправился к окошечку за заветной бумаженцией.

Между неказистой дверкой бюро пропусков и внушительной парадной дверью Госкомитета по печати и информации расстояние всего в сотню метров, однако эти метры я преодолел сегодня не без приключений. Буквально у входа меня настиг шум мотора. Я инстинктивно отпрыгнул в глубь тротуара – и вовремя: дурак-шофер новенькой «Скорой помощи», пытаясь припарковаться поближе, частично въехал на тротуар. Вот олух! Будь у меня реакция чуть похуже, я бы вместо Госкомпечати мигом отправился в приемный покой. Возможно, на том же самом микроавтобусе с красным крестом. По принципу: одной рукой лечим, другой калечим. Неискоренимый закон советской медицины.

– Козел! – Я погрозил кулаком безрукому водиле этой медицинской колымаги, который в ответ сделал вид, будто слова мои и мой кулак относятся к кому-то другому. Даже стал озираться: мол, кого это тут носатый крендель козлом обозвал? Очень интересно! От такого нахальства я даже несколько опешил и с огромным трудом подавил в себе желание влезть в кабину «Скорой помощи» и популярно объяснить этому поскребышу Минздрава, какого именно козла-шофера я имел в виду. К сожалению, такая лекция отняла бы у меня, как минимум, минут пятнадцать, а то и все двадцать. Поэтому я отложил вендетту до более удобного случая, оправил пиджак и чинно, как подобает ответственному сотруднику Госкомприроды, вошел в парадную дверь Госкомпечати. Госкомитет госкомитету-друг, товарищ и брат. Если не верите, спросите у Штерна.

Сонный милиционер равнодушно глянул на мою бумажку и, посторонившись, пропустил меня к лифту. Возле лифта располагалась книготорговая точка, работавшая, по идее, с восьми утра. Однако здешняя лоточница не принадлежала к числу «жаворонков» и потому длинный стол, для книг предназначенный, был уныл и пуст, как душа коньковского рэкетира. Оставалась, правда, небольшая надежда, что на обратном пути я все же застану хмурую очкастенькую пигалицу при исполнении ее торговых обязанностей: книги здесь были гораздо дешевле, чем в целом по Москве. Разумная льгота для тех, кто ведает печатным делом всея Руси.

И не очень обременительная для государства – все равно тутошняя публика принадлежит к числу чукчей-нечитателей. Лоток и держится в основном за счет посетителей вроде вашего покорного слуги.

Я вошел в кабину лифта и надавил на кнопку с цифрой «шесть». Если бы в кабине со мной находился еще кто-нибудь, я поднялся бы сначала на четвертый, а два пролета преодолел пешком. Для конспирации. На шестом этаже, слева от лестницы, располагалась неприметная дверь с кодовым замком и угрожающей табличкой «Посторонним вход воспрещен!». Надпись на табличке успела порядочно выцвесть, но замок был в полной исправности: не лаял, не кусал, а в дом не пускал. Как и год назад, и все пять лет назад, во времена ныне покойного министра Полуэктова. Но я-то код знал и вошел.

– Здрасьте, Як-Семеныч, – приветливо сказал мне компьютерный юноша в сизой ковбойке, только на мгновение оторвавшись от терминала. На экране вспыхивали взрывы, лилась кровь, мальчик за дисплеем при помощи только двух клавиш уничтожал всех своих врагов.

– Салют, Михаил, – ответил я с начальственной фамильярностью в голосе. – Я смотрю, ты все играешь. Как ни зайду к вам, у тебя очередная «стрелялка»…

– Так ведь скучно, Як-Семеныч, – пробормотал компьютерный Михаил, разнося в клочки очередного экранного монстрика. – Дел на копейку, а сиди здесь от звонка до звонка.

– Тогда ладно, пока поиграй. Разрешаю, – я сел на свободный стул, включил еще один компьютер и, пока тот нагревался, приходил в рабочее состояние и искал нужный мне файл, я уже в который раз мысленно возблагодарил хитроумного Полуэктова, царство ему небесное.

О подлинной роли этой комнаты на шестом этаже я сам узнал примерно с полгода назад по чистой случайности, а многие, убежден, не знают о ней до сих пор..Уже позже, по косвенным данным, я примерно реконструировал историю возникновения этой пещеры Аладдина. Полуэктов, самый первый министр печати Свободной России, хотел знать побольше и умел за это платить. Он справедливо рассудил, что раз уж в России новые издательства плодятся, как опята, и останавливать их размножение бессмысленно, то министерство должно, по крайней мере, быть в курсе издательских дел и ненавязчиво контролировать то, что контролю еще лоддается. В ту пору отношения наши с Америкой поминали период первой и особенно пылкой влюбленности после долгих заморозков. И поэтомy в обход «поправки Джексона-Вэника» Полуэктов получил для нужд демократической России новейшее компьютерное оборудование, а у «Пингвина» купил, не торгуясь, информационно-поисковую-систему, которую сами же американцы русифицировали за отдельные деньги. Как я понял, все эти манипуляции были почти наверняка министерской самодеятельностью, ни с кем не согласованной. Да, Полуэктов был не такой дурак, чтобы согласовывать с Верховным Советом или даже самим его председателем факт закупки явно цэрэушных компьютерных разработок. Почти наверняка министр проводил финансирование этого проекта под каким-нибудь нейтральным прикрытием и в этом преуспел. Сильно подозреваю, что ни Служба ПБ, ни МВД и ФСБ, ни один из последующих начальников Госкомпечати и даже теперешний сотрудник проекта Миша до конца не догадываются: умные машины хранят в своей необъятной памяти не что-нибудь, а свод постоянно пополняемых электронных досье. Грубо говоря, американская система на шестом этаже особняка Госкомпечати тихонько шпионит за всеми российскими издательствами и копит полученные отовсюду данные на отдельных файлах. Время от времени здешний Миша, почесываясь, собирает вершки для очередных квартальных министерских отчетов, но вот корешками после Полуэктова никто, по-моему, не интересуется. Кроме Штерна, понятное дело.

Мой компьютер проиграл первые такты «Турецкого марша», давая мне понять, что досье «Тетриса» найдено. Великолепно! Знай генерал-полковник Сухарев об этом фокусе, он не стал бы тревожить Якова Семеновича Штерна и сам бы получил необходимые данные. Однако Яков Семенович не собирается делиться своими секретами с первым встречным. В конце XX века вся необходимая тебе информация уже кем-то и для чего-то собрана. И мастерство частного детектива в том и заключается, чтобы знать, откуда эту самую информацию можно зачерпнуть. Пусть генерал-полковник воображает, что я сейчас сижу под окнами «Тетриса» и слежу за ним в подзорную трубу или, допустим, роюсь в «тетрисовской» урне. Главное ведь – результат, верно? Верно. Я стал неторопливо просматривать файл, про себя отмечая, что я тут yже знал, а что было новенького. По всем данным выходило, что издательство господ Терехова, Трифонова и Искандерова было заведением относительно чистым то есть не грязнее других. Может быть тут и впрямь отмывались деньги, но делалось это через солидных посредников, прилично и, пожалуй, не смогло бы бросить тень на автора «Воспоминаний Президента».

Единственное, что меня темного смутило, – так это адрес издательства: судя по учредительным документам, офис «Тетриса» располагался где-то на улице Радио, дом 5-а. Я плохо знал улицу Радио и не помнил, чтобы там имело место хоть что-то похожее на книжное издательство. Ладно, это легко проверить сегодня же.

А пока…

– Мишель, требовательным голосом скомандовал я компьютерному юноше. – Распечатай-ка мне вот этот файл на принтере, да бумагу возьми получше…

Если в здание Госкомпечати сегодня вошел чиновник Госкомприроды Яков Штерн, то в комбату на шестом этаже поднялся уже сотрудник Департамента налоговой полиции Яков Штерн. И не просто сотрудник, а куратор, призванный осуществлять здесь учет и контроль. Выдавая себя в разговорах с Мишей за налогового полицейского, я не опасался разоблачения: деятельность этой службы в последнее время окружена такой завесой секретности, что никто в точности знать не мог, чем же конкретно данный Департамент занимается. Насколько мне известно, налоги в России собираются из рук вон, и, следовательно, сотрудники Департаменты доблестно валяют дурака за приличную заплату. Не думаю, что здесь когда-нибудь взаправду Появится настоящий налоговый полисмен. Да и что настоящему, здесь делать? В «Doom» играть с Мишелем?

Компьютерный Миша напоследок дострелил какую-то зеленую чешуйчатую тварь и с сожалением поднялся с места. Что-то ворча себе под нос, он подключил лазерный принтер, заправил его бумагой и мельком глянул на дисплей.

– О, «Тетрис», – заулыбался он, как будто встретил старого знакомого. – А я думал, Як-Семеныч, что только такая игрушка есть…

– Господин Михаил Конев, – строго заявил я, переходя на официальный тон. – Мы с тобой тут не в игрушки играем. Работай и не задавай лишних вопросов. А то у меня может возникнуть желание покопаться в твоей налоговой декларации.

Сдается мне, что ты сильно не доплачиваешь в казну.

Я догадывался, что Мишель в свободное от игр время слегка левачит на казенной технике и гонорар получает отнюдь не по ведомости.

– Да я не задаю, я так… – упавшим голосом наказанного двоечника пробормотал этот компьютерный мальчик, сразу теряя интерес к экрану.

– Вот и хорошо, – смягчившись, сказал я. Немного поглядел, как принтер штампует аккуратные листочки с текстом, и позволил себе отлучиться в сортир на четвертом этаже.

И если бы не везение, там в сортире Госкомпечати и закончились бы сегодня жизнь и деятельность частного детектива Я.С. Штерна. Представляете, куда бы пришлось вешать мемориальную табличку?

Конечно, госкомитетский туалет – это вам не уборная на Казанском вокзале: во-первых, здесь кругом царит нежно-розовый и чисто отмытый кафель; во-вторых, в кабинках пахнет не хлоркой, а каким-то цветочным ароматом. Наконец, в-третьих, здесь по утрам – восхитительное безлюдье; не надо толпиться в очереди и можно выбрать любой апартамент. Хошь с голубым унитазом, хошь с розовым, под цвет стен, а для эстетов – пожалте черный… Мои размышления о здешнем безлюдье оказались очень быстро опровергнуты. Пока я стоял спиной к дверям, лицом к окну, наслаждаясь видами и раздумывая, не стать ли мне эстетом, какая-то сволочь сзади стремительно саданула меня по башке с явным намерением раскроить мне череп. Вернее, насчет намерений неизвестного террориста я сообразил несколько позже – в тот счастливый момент, когда я все-таки пришел в сознание на чисто вымытом кафельном полу.

– Что с вами? – тревожно спрашивало у меня участливое лицо, наклоняясь надо мной. – Вы можете встать?

Благодаря этой участливости я понял, что передо мной – не тот человек, который звезданул меня. В самом деле, со стороны террориста было бы довольно непоследовательно справляться о самочувствии гражданина, которого ты только что чуть не отправил к праотцам.