Текст книги "Русские герои. Святослав Храбрый и Евпатий Коловрат. «Иду на вы!» (сборник)"

Из-за непомерно большой популярности теории о битве Перуна и «Змея» Волоса придется сказать о ней несколько слов. Во-первых, если эти Боги были непримиримыми противниками, отчего их вместе поминают в международных договорах? Представьте себе православного царя или короля-католика, подписывающего договор «именем Христа и Сатаны». Невероятно, правда? Во-вторых, основатели этой теории сами подметили бородатость и «волохатость» Волоса. Что ж это за «Змей» такой, в шерсти и с бородой? И, в-третьих, в народных легендах малороссов и русских о днепровском «острове Перун» и Перыньской обители на Волхове именно Перун именуется Змеем. Также у южных славян добрый Змей помогает громовнику Илье, а то и замещает его в битве со злыми силами.

Не противниками, а соратниками были эти Божества, Левая и Правая руки Всеотца Рода. Вполне возможно, именно они скрывались в варяжских краях под прозвищами Белобога и Чернобога, как Род – под прозвищем Святовита. В честь Чернобога и Белобога, славя их, пили одну и ту же круговую чару, что забывают поспешно сочинившие «миф» об их вражде и противостоянии «реконструкторы» и «неоязычники».

Чернобог (Волос?) повелевает скорее не злыми, а опасными, чуждыми человеку силами. Он же покровительствовал мучительным обрядам посвящений, о которых мы подробнее скажем ниже. Зло русы видели не в «разрушении» (совершенно бессмысленное словцо, как будто огонь и гроза не разрушают) и не в «тьме» (хорош ли будет мир без ночи? А без зимы?). Злом было противопоставление себя – Богу, нарушение миропорядка и воли Божьей, явленной в обычаях и законах предков. У такого Зла не было и не могло быть «бога». Его представляли существа, отвергшие долю, предначертанную им Родом, отвергшие Его. Они – будь то обитатель болотной кочки или тварь, что «горами движет, а людьми, как вениками, трясет», – обозначались презрительным «бесы»: «Беден бес, что у него Бога нет». От них и прочей лихой силы оборонялись целой крепостью из обычаев, повседневных обрядов, оберегов, покрывавших каждый предмет быта русов и славян.

Разумеется, этой нечистью и тремя высшими божествами мир руса-язычника не исчерпывался. Однако я ведь не очередную энциклопедию славянского язычества создаю. Я пытаюсь буквально в двух словах, естественно, чудовищно схематично и упрощенно, передать основы, дух славянского мироощущения той эпохи.

Притом – это очень важная подробность – язычники не верили в «прогресс». Им была чужда глупость, утверждающая, что все улучшается только от хода времени, что мы – лучше предков только оттого, что родились позже. По свидетельству выдающегося русского лингвиста И. И. Срезневского, «старый» в древнерусском означало «почитаемый», «разумный», «опытный», «лучший». Слово же «новь», «новый» прозрачно намекало на «Навь», «навий» – мир тьмы и нежити и его исчадье. Русская поговорка гласила, что «были люди божики (или – велеты, великаны), теперь – пыжики, а будут – тужики; эти петуха впятером резать будут». Другое предание гласило, что боги утвердили Мать-Землю на четырех огромных рыбах над водами мрака и смерти. Одна за другой рыбы уплывали или погибали, и ныне мир держит одна рыба; он же с каждым разом все больше погружается в хляби тьмы, все более пропитывается ею. Миру предстоит, верили русы, в ближайшие времена погибнуть и возродиться вновь. Представления русов о посмертии, слишком сложные, чтобы о них здесь рассказывать, включали и представления о перевоплощении. Но мы сейчас живем в стареющем, умирающем мире. Оттого и засилье нового-навьего, и необходимость в крепости из оберегов.

Как и большинство язычников, русы и славяне не делили Богов на «своих» и «чужих», культы и обряды – на «правильные» и «неправильные». Почитая отчих Богов, они считали, что другие народы почитают Их же по-иному. Более того, в Гаме, будущем Гамбурге, славяне в храме Юпитера – Хаммона стали чтить своего Громовержца Перуна и прочих Божеств, оказывая почести античным статуям. То же было и на Балканах, согласно житию Григория Святогорского: там славяне почитали свою Богиню-Мать в древнем мраморном изваянии.

Многих отчего-то волнует, были ли у русов храмы. Могу уверенно заявить, что были. Их упоминает Иаков Мних в «Похвале и памяти князю русскому Владимиру», утверждая, что он «храмы идольские раскопа и посече». Храм в Северной Руси упоминает «Сага об Йомских витязях». Более того, на Руси найдены остатки такого сооружения, возможно, того самого, упоминающегося в саге, полностью подобные остаткам небольшого славянского храма, раскопанным в ГДР, в Гроссен-Раден. В том храме даже найдены шесть наконечников копий и останки коня – свидетельство того самого обряда, что варяги совершали в Арконе, Радигоще и Щецини, а их колонисты в устье Двины передали ливам. В нашем ничего подобного не найдено, зато найден «Перунов топорок» на гривне и деревянный кумирчик какого-то неведомого, но очень симпатичного Божества – Младенца. Очевидно, и у русов было подобие индийского Ганеши или кельтского Мабона. Храм найден в Ладоге, на… Варяжской улице! Прочел я об этом в книге выдающегося «неонорманниста» Глеба Лебедева, причем он сам же и отмечает, что храм имеет западнославянский, а не скандинавский вид! И даже на миг не задумывается – отчего это на улице, чье название он перевел бы как «Норманнская», стоит типично вендский храм?

Храм в Гроссен-Радене – реконструкция

Тут следует привести один случай, дающий портрет иных наших историков, так сказать, в рост. Был такой Н. М. Гальковский, написал он книгу «Борьба христианства с язычеством в Древней Руси». Книга даже не так уж плоха, особенно – второй том, представляющий редчайший сборник древнерусских источников о язычестве и двоеверии. Но вот то, что писал сам Гальковский… вот один пример. Говорит Гальковский о храмах на языческой Руси. И очень ему не хочется признавать, что они были. Цитирует нехотя Иакова Мниха и тут же прибавляет: «Сам он жил позже князя Владимира (откуда это известно? – Л. П.) и храмов языческих не видал, так как они были разрушены при введении христианства. Вероятно, он говорит о языческих храмах, по аналогии с христианскими храмами». Так Мних не видел храмов оттого, что их разрушили, или оттого, что их не было? И из чего следует, что Мних «говорит по аналогии»? Зачем же винить честного инока в столь легкомысленном вранье? Далее следует цитата из саги – все-таки Гальковский ученый и не замалчивает противоречащие его теории факты, хоть и пытается не придавать им значения. И вот он заключает: «Вероятно, это здание было весьма примитивное, похожее на большой сарай». А на что похожи такие методы исследований? На что похожа применяемая к предкам какая-то «презумпция дикости», до того непреклонная, что и монаха-единоверца православный историк, не задумываясь, обвинил чуть ли не в подлоге – причем в пользу язычников?!

Вот как описывают внешний вид «больших сараев», стоявших на варяжской прародине новгородцев и ладожан, немецкие миссионеры. Саксон Грамматик – о храмах Рюгена-Руяна: «Посреди города (Арконы. – Л. П.) была площадь, на которой стоял храм из дерева, изящнейшей работы (…) внешняя стена здания выделялась аккуратной резьбой, включавшей формы разных вещей…

Отличием этого города (Коренице. – Л. П.) были три храма, заметные «блеском превосходного мастерства».

Гельмольд говорит, что Святовит имел в Арконе «величайшей пышности храм», а в Рерике вокруг священных дубов Перуна стояла «искусно сделанная ограда».

«Житие Оттона» о храмах Триглава в Волыне: «С большим старанием и искусством сооруженные».

Герборд о кумирне того же Триглава в Щецини: «Была сооружена с удивительным старанием и мастерством. Внутри и снаружи она имела скульптуры, выступавшие из стен изображения людей, птиц и зверей, столь соответственно своему виду переданными, что казались дышащими и живущими (…). Краски внешних изображений никакая непогода, снег или дождь не могли затемнить или смыть, таково было мастерство художников».

Титмар Мезербургский о городе Радигощ и святилище Сварожича: «В нем нет ничего, кроме храма из дерева, искусно сооруженного, который, как основы, поддерживают рога разных зверей. Его стены снаружи украшают изображения Богов и Богинь, удивительно вырезанные, как видно рассматривающим». И это пишут западноевропейские монахи, знакомые с античным искусством, стоявшие у колыбели готики. Немцы, разорители славянских земель, описывают, захлебываясь от восторга, великолепные храмы, а русский ученый бубнит – «сарай». Впрочем, его «братья по разуму» до сих пор иллюстрируют рассказы про язычников картинками с полянами, огороженными щелястым тыном, за которым высятся грубые и почему-то почти всегда покосившиеся истуканы. Что, подразумевается, что славяне неспособны даже идола прямо установить?

Храм в Ладоге, как уже говорилось, был сработан по образу и подобию тех деревянных чудес славянской Прибалтики, которым дивились немцы и датчане. Были, конечно, и маленькие кумиры из дерева и камня, и средние, и большие. О славянских святынях есть хорошая книжка Русановой и Тимощука «Языческие святилища древних славян». Да и у Рыбакова про них немало понаписано. А вот «времена, когда у славян идолов и храмов не было» – просто выдумка. Такая же, как «русский бог Ра», «всеясветная грамота» или «новая хронология» Носовского и Фоменки. Кумиры палеолита дошли до нас в пещерных святилищах. Славяне все-таки не древнее палеолита.

Напоследок следует разобрать одну связанную с язычеством тему, важную и, чего греха таить, страшную. Да, я о жертвоприношениях. Жертва – от одного этого слова у обывателя холодеет в груди. Мысль о животных, ставших его котлетой, бруском мыла в его ванной или шапкой на его вешалке, не мешает ему завтракать, умываться и одеваться. Эти животные тоже принесены в жертву – в жертву его божеству – Его Собственному Телу. Тут он не знает никакого снисхождения. Нелепой покажется ему мысль из жалости к животным кушать постное, мыться щелоком, надевать на голову вязаную шапку вместо меховой…

 
…Заметь, что не Богов я мясом угощаю,
а сам себя. Утроба – вот наш бог,
и главный бог при этом. Пища есть,
И чем запить найдется на сегодня,
Ничто не беспокоит – вот и Зевс
Тебе, коль ты разумен. А людей,
Которые изобрели закон,
Чтоб нашу жизнь украсить, – в Тартар их!
 

Так писал древний эллин Еврипид в драме «Циклоп» от лица ее заглавного персонажа. То была пьеса ужасов, и грек изощрялся, выдумывая мировоззрение поотвратительней, словами возмещал отсутствие спецэффектов и компьютерной графики. Кощунственные рассуждения должны были заставить зрителей увидеть в актере под простенькой маской – омерзительное чудовище, адскую тварь, самим существованием оскверняющую землю и небо! Говорят, сам Еврипид после написания этих строк и актеры – после их озвучивания, долгое время проводили в храмах на церемониях очищения…

О, с какими воплями ужаса и отвращения они бежали бы из наших городов, по которым бродят миллионы двуглазых циклопов! Циклопов, любящих порассуждать, что «главное – внутри», что «бог у каждого человека свой». О да, для них «главное» – то, что внутри их. Их «бог» – свой, свой собственный у каждого из этих «людей». Утроба – их «бог», и нет у них иного Бога, и Фрейд пророк его… и при этом они всякий раз разыгрывают (перед кем?) омерзение и ужас при мысли о древних жертвоприношениях. Это не жалость. Это оскорбленное религиозное чувство, задетый фанатизм утробопоклонников говорит в них. Говорит в нас!

И щадя чувства утробопоклонников, многие авторы пишут, будто жертвоприношений у славян не было. Будто их принесли злые варяги – конечно, «скандинавы». Вообще-то славяне употребляли производное от скандинавского «blot» – жертва: «…и тех (кур. – Л. П.) блутивше, сами едят». Но хватало и своих, исконных. «Жертва», и «треба», и даже привычное нам, такое духовно-прозрачное «молитва» обозначало когда-то жертвоприношение; говорили «замолить бычка святому Илье». Отсюда и русское присловье «Молитвой мир стоит», слишком легко принимаемое за образец постной православной премудрости. Мир стоит жертвой – жертвой Рода! – вот что подразумевает поговорка. А так как мир стареет, его надо подновлять, омолаживать, магически уподобляя очередные жертвы Всеотцу. В этом был главный смысл жертвоприношения, а не в «кормлении» огромных деревянных и каменных «кукол», не в разделении пищи с Высшими силами и приобщении тем самым к этим силам, и уж подавно не в «торговле» с Богами по принципу «я тебе – ты мне»! Мир омолаживала, подновляла, спасала жертва, ложившаяся на алтарь, – и ничего не было важнее этого ни на земле, ни в небе. Мясо и кровь жертвы приобщали к этому обновлению участников обряда. Животное же обретало наилучшее посмертие из возможных. Индусы полагали, что жертвы попадают в райский мир того Божества, которому принесены. В религии Митры принесенный Богом света Митрой в жертву бык превращается в Бога плодородия и земледелия Сильвана. Эллины считали, что царевна Ифигения, принесенная в жертву царем Агамемноном, ее отцом, стала Богиней-Девой, покровительницей Тавриды, древнего Крыма. Такие же представления должны были существовать и у славян.

Да, скажете мне вы, читатель, но язычники приносили в жертву людей. А это уж никуда не годится. Мало ли что там они считали, мы знаем, что человеческая жизнь – высшая ценность, и дается она только раз. Да, велика же наша «духовность», если мы отождествляем жизнь с шевелением тела… но я не о том.

Высшая ценность?

Читатель, вы ездите в автомобилях, трамваях, автобусах? Вы читаете газеты и журналы, доставленные по автодорогам? Кушаете свежий хлеб, тем же способом прибывший из пекарни? И вас не смущает, что на дорогах России, только одной России, не самой автомобилизированной в мире страны, в год гибнет в среднем около 13 000 человек? Это – жертвы. Человеческие жертвы современным идолам Успеха, Скорости и Прогресса. Мы не будем сейчас считать жертв гиподинамии, загазованности воздуха и прочих побочных явлений. Поговорим лишь о тех, кто сам, непосредственно превратился в кровавый фарш на асфальтовом жертвеннике. Вы миритесь с этими жертвами. Вы пользуетесь услугами жрущих эти жертвы железных, стеклянноглазых идолов. Так какое вы имеете право брезгливо воротить нос от предков-язычников? Где ваш протест – ведь ежедневно в вашей стране размазывают по асфальту очередную «высшую ценность»? А есть еще аборты – жертвоприношения младенцев слепому божку Комфорта. А есть… много всяких идолов жрут «высшую ценность» с нашего молчаливого согласия и при нашем косвенном участии. Вот наша тайная религия, о которой я обещал сказать несколько слов. Вещь и в самом деле непотребная.

В языческом обществе человеческие жертвы были не обыденностью, как нынче, а явлением чрезвычайным и приносились в чрезвычайных обстоятельствах. Когда мир на данном участке всерьез портился и его было необходимо как можно сильнее обновить. Никому не приходило в голову приносить в жертву человека ради своего личного благополучия или успеха. На принесение таких жертв имел право лишь правитель, воевода или судья, а жертвой мог быть пленный, преступник или доброволец. Так гласят индийские шастры. Но и в Древнем Риме в гладиаторы – мы забываем, что гладиаторские игры были, особенно вначале, не развлечением, а ритуалом, жертвой, – попадали преступники, военнопленные или добровольцы, и назначали эти игры высшие должностные лица, правители и полководцы. То же прослеживается и в скандинавских сагах. То же, по всей видимости, было и у славян.

Но раз мы уже заговорили о правителях – пора переходить к общественному устройству Руси времен моего героя.

Не дай Боже делать из боярина холопа,

Из боярина холопа, из холопа дворянина,

Из холопа дворянина, из попа палача…

Былина «Первая поездочка Ильи Муромца»

Легко догадаться, что в обществе, в котором такое место занимала религия и жертвоприношения, высшую ступень занимали жрецы. Однако тут иные ученые возникают на нашем пути с радостной вестью, что жрецов-де у славян не было.

Читатель, у вас не выработался некий рефлекс? Ага, у меня тоже. Когда очередной историк с улыбкой мазохиста вещает, что у наших предков чего-то там не было – государства, городов, храмов, – я отворачиваюсь от него и лезу в источники. Как правило, они утверждают нечто прямо противоположное. Однако на сей раз не будем спешить. Порассуждаем.

Помните, в начале главы мы говорили, что определяющим жизнь язычников законом было: «так делали Боги; так теперь делают люди»? Без этого закона нельзя было… буквально ничего. Строишь дом – как Боги создавали мир. Ложишься с женой – как Сварог-Небо ложится на Макошь-Землю. Воюешь с врагом – как Перун бьет бесов. Вытесывая лодку, лепя горшок, вспахивая поле, человек обязательно старался вспомнить – как это делали впервые Боги и Предки. Иначе… иначе крепость обрядов и обычаев даст трещину, и засочатся в нее мутные мертвые воды Кромешного, нижнего мира, хлынет новое-навье, полезет бесовщина…

Но откуда узнать – как? Как именно «делали Боги»? Как мы узнаем об этом? Конечно, из мифов и обрядов. Следовательно, для язычника знание мифов и обрядов жизненно необходимо. И если нет особого сословия жрецов, их хранителей, то знание, «как надо», должно быть достоянием каждого, по крайней мере – каждого домохозяина. То же и с жертвоприношениями. У эллинов, у скандинавов так и было. Мифы знал каждый свободный домохозяин – и эти мифы дошли до нас в самых разных источниках. А вот у кельтов были жрецы-друиды, и после того, как их сословие было уничтожено римлянами, от кельтской мифологии осталось очень немного. Все, что мы сейчас о ней знаем, – в основном реконструкции.

А как обстоит с этим дело у русов? Как у эллинов – то есть каждый школьник знает, что верховного Бога звали так-то, а Бога моря – вот этак, и когда они вместе пошли туда-то, произошло то-то? Как у скандинавов – то есть написаны моря романов по мотивам славянских преданий и весь мир внимает творению гениального композитора, опере про сумерки славянских Богов? Или все-таки – как у галлов?

На кого больше похожи русы – на народ, у которого никогда не было жрецов, или на народ, у которого их истребили? Решайте, читатель, сами, а я покуда перейду к источникам. Вот что сообщает персидское анонимное сочинение «Пределы мира» в начале IX века про русов: «Знахари у них в почете». А ибн Русте развивает это лаконичное наблюдение: «Есть у них (русов. – Л. П.) знахари, из которых иные повелевают царем, как будто бы они их, русов, начальники. Случается, что они приказывают принести жертву Творцу их тем, чем они пожелают: женщинами, мужчинами, лошадьми. И если знахари приказывают, то не исполнить их приказания никак невозможно… (Знахарь) говорит, что так угодно Богу». А вот Гельмольд пишет про ругов с Рюгена: «Король же находится у них в меньшем по сравнению со жрецам почете. Ибо тот тщательно разведывает ответы Божества и толкует узнаваемое в гаданиях». Про жрецов ободритов он пишет: «Когда жрец, по указанию гаданий, объявляет праздники в честь Богов, собираются мужчины и женщины с детьми и приносят жертвы свои волами и овцами, а многие – и людьми». Не правда ли, Гельмольд словно пересказывает на свой лад то, что ибн Русте пишет про русов! Но так же поступали в XI веке варягорусские волхвы в Ростове и Белоозере. Они выбирали людей, женщин из знатных семейств для жертвоприношений, и никто им не противился, напротив, знать сама приводила к ним жен и дочерей для этого выбора! Когда в Новгороде, сто лет спустя после Крещения, объявился волхв, «творяше ся аки Бог», почти весь город пошел за ним – это буйный-то, всю свою историю от Гостомысла до Марфы Посадницы проспоривший сам с собою Новгород! А ведь в варяжском Волегоще жрец Яровита говорил в первом лице от имени своего Бога – вот оно, «творяше ся аки Бог»! И оба раза против волхвов решились выступить только пришлые, крещеные воевода и князь с лесостепного Юга, со своими дружинами. В языческие времена, как мы можем судить по примеру Вещего Олега, и сам великий князь не смел пренебрегать словами волхвов. Впрочем, про одного волхва еще и полтысячи лет спустя люди, наверняка считавшие себя христианами, рассказывали, что он «в Боги сел». Сказание же о построении града Ярославля гласит, что на его месте было святилище Волоса, где поддерживал неугасимый огонь и приносил жертвы волхв. На первый выгон скота он закалывал тельца и телку, в обычное время клал жертвы лесными зверями, а в тяжелые дни – людьми. Волхв гадал по дыму жертв, и его слова принимались паствой, как речь самого Волоса. И это вновь кажется цитатой то ли из латинских авторов, описывающих быт поморских славян-варягов, то ли из арабов, описывающих жизнь русов.

Заметим, что у скандинавов, как мы говорили, жрецов не было. Вообще. Были просто колдуны, но ни малейшим почетом они не пользовались. Наоборот, языческие конунги преследовали их, колдуны собирались на свои радения тайно. Заниматься ворожбой-зейдом для мужчины считалось величайшим позором. Юмор же ситуации в том, что иные ученые, даже столь почтенный автор, как Нидерле, умудрились написать, что поморские славяне-де заимствовали жрецов… у скандинавов! Да, а еще они ходили в плащах из лягушачьей шерсти и собирали с березок яблоки… веселые люди историки.

Главенство жрецов в славянском обществе заметно даже по археологии. Русанова и Тимощук в своей книге пишут, что в славянских землях была распространена система, при которой в центре каждой группы селений находится возвышение с вершиной, окруженной чисто символическим, не способным быть реальной защитой валом. На окруженном валом пространстве нет так называемого «культурного слоя», то есть следов постоянного проживания сколь-нибудь большой группы людей. Зато там есть следы непрерывно поддерживаемого огня – одного или нескольких, – стоявшего в центре «столба» – у Иванковиц этот «столб» – каменный, четырехгранный, с личинами, смотрящими в разные стороны света, даже сохранился. Там же найдены еще два кумира. Иногда там же находят следы жертв – зерном, хлебом, животными, а с Х века все чаще – людьми. И неудивительно – в эти века мир язычников не просто старел – он рушился, погибал, и его пытались спасти самыми крайними средствами. Иногда рядом со святилищами находят небольшие одинокие домики со следами постоянной, но аскетически-строгой жизни – жилища «повелевавших царями» жрецов.

Любопытно, что подобная система – со святилищем в центре гнезда поселений – появляется сперва, в VI–VII веках, у балтийских славян, а уже потом, в VII–VIII, проникает в Восточную Европу и овладевает ею. Лишнее доказательство единства славянской религии и общеславянского значения Варяжского поморья как ее центра.

Даже глава следующего по почету и влиянию слоя – воинско-дружинного – князь выглядит как представитель жречества. Слово «кнез» в западнославянских языках обозначает жреца. В польском князь – «ксенж», а священник – «ксендз». Кстати, знаменитое «чернокнижник» – заимствование из западнославянских наречий, к легендарной «Черной Книге» отношения не имеет, а означает «черного жреца», жреца Черного бога.

Дружины тоже составляли особенный, еще толком не исследованный мир, со своей, почти рыцарской этикой, со своим эпосом, легшим в основу позднейших «Слова о полку Игореве» и былин. Именно в дружинной среде было принято отпускать чубы на бритых черепах и татуировать руки. Кое-что о быте и нравах дружины я расскажу позже, когда буду говорить о воспитании нашего героя. Это были прирожденные и зачастую – потомственные бойцы, как правило – конники, в кольчугах и островерхих шлемах. Их объединяло боевое и обрядовое братство воинов-волков, воинов-туров. Они и без доспехов могли, одержимые «буестью» – духом Зверя-покровителя, кинуться на вражью рать, крестя мечами направо и налево. Редко пользовались топорами и луками в бою, предоставляя охотничье оружие общинным ополченцам. Идеалом их было «рыскать волками в поле, ища себе чести, а князю славы». Цену эти бойцы себе знали хорошо. А цена была вот какова – в 1071 году под Белоозером киевский воевода Янь Вышатич пошел на три сотни приверженцев волхвов с двенадцатью отроками – младшими дружинниками – и победил. Цена, стало быть, двадцать пять общинников против одного отрока. Поэтому дружинники легко переходили от князя к князю и еще легче – от города к городу. Отражено это в летописях, отражено это и в былинах – помните, как обиженные князем богатыри покидают Киев и не желают защищать его от Калина-царя? Но было в них и жреческое начало. Побежденный в бою рассматривался как жертва Богам Войны, и с телом его поступали соответственно. В былинах Илья Муромец и Алеша Попович обходятся с побежденным врагом – Жидовином, Идолищем, Соловьем, Тугарином – так же, как обращались с жертвенными животными, – рассекают тела на части, а голову надевают на копье или кол. Это – подобие того, как мир когда-то создавался из частей жертвы Рода, причем голова стала небом, поэтому ее, словно на мировой оси, на мировом древе, поднимают вверх на древке копья. Точно так же поступили ободриты с Иоанном, епископом Мекленбурга, в 1066 году, а поляки-язычники со святым Войтехом. Поэтому и возникло представление о благом посмертии воина, погибшего в бою, ибо смерть в бою приравнивалась к смерти на алтаре и прямо вводила погибшего воина в мир Богов. Впрочем, обширное исследование нравов и быта дружины еще впереди.

Здесь следует заметить другое – дружинники не имели никакой недвижимой собственности. Так же, впрочем, как и князья. Общество русов-язычников не было феодальным, не было оно феодальным и много лет после крещения – это окончательно доказал в своих трудах И. Я. Фроянов. Впрочем, в азарте отстаивания своей позиции Игорь Яковлевич частенько увлекался, безмерно преувеличивая степень равенства и демократии на Руси. Неравенство, конечно, было, но оно имело не социально-экономические, а сакральные основы. Впрочем, об этом поговорим, подводя итоги. Пока же заметим – собственность на землю у русов и славян была исключительно общинной, мирской. Общины на своих собраниях-вечах могли приглашать к себе того или иного князя с дружиной. Вече не было властью само по себе, оно редко творило суд, принимало законы. Но оно могло решить, кто будет этим заниматься. Могло выгнать неугодного князя и позвать нового. Свободные простолюдины на Руси Х века жили достаточно богато. Возможно, именно тогда сложилась пословица: «На Руси от голода никто не умирал». В погребениях простых общинников того времени часто находят серебряные и золотые вещи. Ибн Фадлан говорит, что купцы с состоянием во многие десятки тысяч серебряных дирхемов не были на Руси редкостью. Общинники давали своему князю прокорм-полюдье, как бы принимая по очереди в гостях его со всею дружиной. Другим источником доходов князя с дружиной, кроме военной и охотничьей добычи, были «виры» – штрафы, которыми облагались различные подпадающие под суд князя проступки. Хотя большинство споров и несогласий, конечно, решалось внутри мира-общины и на княжеский суд выплывало то, что случалось между представителями разных общин.

Кроме общинников – совладельцев земельных угодий, купцов, владеющих лавками, – торговые ряды стояли в Ладоге еще во времена Рюрика, – были еще и рабы. Наше представление об этих людях сильно испорчено штампами из советских учебников. Рабы в таком смысле, эти «говорящие орудия», появились только в античной, средиземноморской цивилизации, и то на ее закате. На Севере все было по-другому. Восточные авторы отмечают, что «русы к рабам относятся хорошо», а лингвисты указывают, что рабов в русском языке обозначали слова, однокоренные с теми, которыми называли детей. Вроде бы рабы – это вечные дети. Да, за них все решает «взрослый» – хозяин, он может обойтись с ними очень сурово. Но и он обязан заботиться о них и отвечать за них перед законом. Кстати, сообщения о жестоком обращении с рабами, как и об убийстве рабами, доведенными до отчаяния, своих господ, в летописях связаны в основном с христианским духовенством. Именно оно принесло из Византии, Восточно-римской империи, чуждое славянам отношение к рабу. Епископ Ростовский Федор прославился зверским отношением к рабам, пытками и членовредительскими наказаниями. Архиепископ Новгородский Лука Жидята отрубил своему холопу Дудике обе руки и нос. Его преемника Стефана задушили собственные холопы. А преподобный Варлаам Хутынский в дарственной монастырю перечисляет столько-то голов скота и столько-то челяди. У их современников-мирян, не говоря уж про предков-язычников, ничего подобного не встретишь. Они обращались с рабами не более жестоко, чем в те времена, причем не только на Руси, обращались с детьми.

Могут спросить – отчего же эти взрослые люди считались детьми? И как же тогда в рабы попадали пленные? Здесь придется коснуться очень важной для языческого общества темы – инициации, или обрядов посвящения. Дело в том, что для язычника не количество лет определяло вопрос – взрослый человек или нет. Чтобы участвовать в обряде – а обрядом ведь была и свадьба, и война, и управление хозяйством, – человек должен был пройти долгий, трудный, зачастую – мучительный и опасный обряд инициации. У русских следы этого обряда обнаружил В. Я. Пропп и описал их в своем труде «Исторические корни волшебной сказки». То была не формальность, подобно сегодняшним «посвящениям в студенты» или тому подобным развлечениям. Человек должен был стоически перетерпеть множество мук и опасностей, а в конце – умереть тяжелой, мучительной смертью – и воскреснуть новым человеком, взрослым, полноправным общинником. Если человек не выдерживал мучений, он оставался вечным ребенком общины, неполноценным существом. Холопом, челядином, чадью, робей, робом, рабом. В суровые времена палеолита, породившие этот обряд, до него не доживали слабосильные дети. Холод, голод, болезни, хищники уносили из жизни подавляющее большинство задолго до посвящения. В обществе же земледельцев гораздо больше детей, неспособных перенести испытания инициации, стало доживать до них. Так появились и умножились первые рабы. При чем же тут пленные? А вот при чем. Мы уже говорили, что гибель в бою считалась благой. Тот же, кто не принимал ее, в страхе бросал оружие, просил пощады, – тот как бы показывал, что не полноценен как взрослый, прошедший инициацию общинник. Он показывал, что он на самом-то деле не готовый к полноправной жизни взрослый ребенок, и просил его пощадить, то есть признать чадом, ребенком, усыновить. Впоследствии он мог, пройдя обряд заново, снова вступить в круг взрослых, как равный – в новой общине или в той, в которой родился. Об этом свидетельствует византиец Маврикий Стратег: «Находящихся у них в плену славяне не держат в рабстве, как прочие племена, но, ограничивая срок рабства определенным временем, предлагают им на выбор: желают ли они за известный выкуп возвратиться восвояси или остаться там, где они находятся, на положении свободных и друзей». Об обряде Маврикий не упоминает, да оно и понятно – рассказывавшие ему про это византийские солдаты, выкупившиеся на свободу, меньше всего хотели сообщать соотечественникам, что в плену предавались языческим обрядам. Что до «определенного срока», то он, безусловно, включал какое-то время работы новоявленного «ребенка» на дворе своего приемного «отца»-славянина.