Текст книги "Испытание киллера"

…Итак, автомат самопроизвольно рванул ввысь, вдоль дубового ствола. Вот так чудеса! Это уже потом, спустя некоторое время, я постиг прописную истину: когда движешься по лесу один, автомат стволом вверх держать не надо! Таким вот макаром его надо держать при действиях в населенном пункте, где существует риск случайным выстрелом поразить постороннего. А в лесу оружие надо хранить прикладом под мышкой и цепко сжимать цевье левой рукой. Потому что в лесу это оружие могут запросто вырвать из рук. Или хлесткая ветка, или… или бородатый мужик с арканом, затаившийся на дереве.

Но постижение этой житейской мелочи, как и многих других, ей подобных, пришло позже, с опытом. А в тот раз я руководствовался исключительно личными впечатлениями, почерпнутыми из зарубежных боевиков. Там все герои таскали оружие стволами вверх, да в одной руке, и это выглядело очень круто!

Короче, бородатый мужик, засевший высоко на дереве, у которого я минут пять прохлаждался, сноровисто тащил мой автомат на веревке вверх. А я хлопал глазами, краснел отчего-то и наподобие астматика бестолково разевал рот.

– Хули смотришь, казель! – весело оскалился мужик, выудив автомат к себе на ветку. – Назады сматры, рот закрой!

Резко обернувшись, я успел увидеть лишь чью-то противную бородатую харю и стремительно летевший мне навстречу деревянный приклад.

– Вот так ни фуя себе! – успело на прощание удивиться мое сознание. И моментально разлетелось вдребезги от мощного удара в голову.

Очнувшись, я обнаружил, что лежу в гордом одиночестве на деревянной лавке возле какого-то приземистого строения в центре села. Попытка встать успехом не увенчалась. Я был привязан к этой дурацкой лавке целым километром веревок. На груди у меня мирно покоились две гранаты «Ф-1». В одну из гранат был вкручен запал. Усики предохранительной чеки запала, при ближайшем рассмотрении, оказались разогнутыми, а к кольцу была привязана леска, тянувшаяся куда-то во двор.

«Вот это ты влип, Бакланов! – сумрачно зафиксировало не вполне оклемавшееся сознание. – Ай-я-яй! Нехорошо…»

Скосив глаза влево, я заметил, что из различных щелей близлежащих строений торчат автоматные стволы. Мне стало грустно. Грамотно, гады. Снайперы не достанут.

Скосив глаза влево, я обнаружил, что в «зеленке», по распадку, тоже торчат стволы. А еще я обнаружил, что к селу медленно идет ротный с высоко поднятыми руками. И вертит во все стороны ладонями, показывая, что у него нет оружия.

От лицезрения этой картинки мне стало совсем не по себе. Господи, какой позор! Да лучше умереть, чем такое терпеть! Взвыв, как раненый зверь, я начал прилежно ерзать всем телом, чтобы упасть вместе с лавкой и взорваться к чертовой матери.

– Отдыхай, сволочь!!! – раздалось из близлежащего строения. – Отдыхай! А то сичас тывой началник застрилит на х… будим!

– Отдыхаю, отдыхаю, – пробормотал я, замирая и опасливо косясь на строение. – Не надо застрелить – я и так, пешком полежу.

– Маладэтсь, бляд! – одобрительно рявкнул грубый голос. – Настоящий мудьжик! Лижи как стаищь – все нищтяк будит!

– Эй, орлы! – крикнул Бо, приблизившись метров на двадцать. – Давай – берите меня! Пацана отпустите – он салага еще, ничего не соображает. Он никого не убил, не обидел – приехал лишь два дня назад. Я, я ваш враг! Ну?

– Бирьем, бирьем! – жизнерадостно отозвался грубый голос из строения. – Давай – хади назад, скажи свой солдат: пусть едит вниз, далина. Все шест бетээр едит. Пуст визет обратна глава администрация и старейшин пят-шест штук. Говорит тудым-сюдым будим. Там, гора, наш стаит – все видна! Бетээр шест штук – все должен быть внизу дывадцать минут. Солдат – тоже все внизу. Панятна?!

– Понятно, понятно, – согласно покивал головой Бо, – пацана отпустите…

– Тиха, бляд! – прервал ротного грубый. – Слюший дальше. Если дывадцать минут все не уехал вниз – убиваим пацан, тибя тоже на х… Хоть адын ветка шивьелит – тоже убиваим на х… Все. Дыва часа дня – старейшин и глава адмнистрация – зыдэс. Если нэт – будим застрилит на х… оба. Поньял?!

– Да понял я, понял, – Бо опять согласно покивал головой. – А пацана отпустите? Я останусь – вполне достаточно…

– Давай, бистро пошель! – раздраженно крикнул грубый – леска, тянувшаяся из гранатного кольца в строение, пару раз дернулась.

– Уже, уже! – успокаивающе помахал руками Бо и, смерив меня уничтожающим взглядом, торопливо зашагал к распадку.

Минут через пять он вернулся и, повинуясь команде из строения, лег на землю метрах в десяти от меня. Стволы в распадочной «зеленке» исчезли.

А еще минут через пятнадцать в строении ожила рация и залопотала что-то на местном диалекте. Гоблины повылезали из всех щелей, радостно гомоня и обнимаясь, – праздновали победу.

Ротного связали по рукам-ногам, меня лишили такого чудесного предмета туалета, как сопряженные оборонительные гранаты, и нас обоих утащили в саманный домишко, находящийся посреди села на некотором возвышении.

Пока нас тащили, я успел заметить, что позиции гоблинов оборудованы аккурат вокруг этого домика: все строения, расположенные на удалении до двадцати пяти – тридцати метров, носили характерные черты подготовки к обороне: типа проломов у фундамента, окопчиков, приправленных мешками с песком, и так далее. Значит, гоблины заранее планировали отловить заложников и вести переговоры с вражьей стороной, поместив плененных в центр своего опорного пункта. И у них все получилось. Ой, как обидно-то, а! Осталось еще мелом написать на стене дома: «Здесь находится офицер спецназа лейтенант Бакланов, который по преступной халатности попал в заложники к бандитам!» – и пригласить телевидение, чтобы на всю страну освещали торги между гоблинами и старейшинами. Чтобы все узнали, какое чмо этот самый Бакланов, призванный как раз для разоружения НВФ и освобождения заложников. Где?! Где мой пистолет с одним патроном?!

«Заложьнык зыдэс!!!» – прочел я корявую надпись углем на мелованной стене дома, когда нас подтащили поближе. Здоровенную такую надпись, видимую минимум с расстояния километра.

– Молодцы, гоблины! – похвалил боевиков ротный, когда нас бросили в домик, оказавшийся изнутри обычным сараем, и оставили одних.

– Если что – сарай как раз в центре. Любая пуля прошьет навылет через обе стены. И надпись… Молодцы.

Я молчал, радуясь, что полумрак в сарае скрадывает черты моего лица и избавляет от необходимости встречаться с ротным взглядом. Было мучительно стыдно. Даже если нас благополучно обменяют на отловленных накануне гоблинов, мне не быть в спецназе. После таких залепух не держат даже в обычном подразделении, а уж у нас – будьте покойны, вышибут одним презрением.

– Что молчишь, лейтенант? – поинтересовался Бо. – Язык не отрезали?

– Стыдно, – еле слышно пробормотал я. – Ой как стыдно! Застрелюсь.

– Да ну, брось ты! – насмешливо проговорил Бо. – Ты молодой, вся жизнь впереди. Еще наворотишь кучу полезных делов. А насчет стреляться – нету же у тебя ничего! Чем стреляться будешь? Ась?

– Как выберемся отсюда, так и застрелюсь, – упрямо пробурчал я. – Не потерплю позора. Лучше смерть, чем бесчестье!

– О как! – Бо озадаченно крякнул. – Ну и дурак ты, лейтенант. А впрочем, есть у тебя одна рациональная мыслишка – насчет выбраться. Давай на ней пока и остановимся. Сейчас развяжемся и пойдем отсюда.

– Как это «развяжемся»? – удивился я. – Да на мне с километр веревок!

– А вот, – Бо завозился в своем углу и чем-то щелкнул. Поморгав, я адаптировал зрение и с удивлением обнаружил у него в руках пружинный нож зэковской работы. – Эти индюки даже по-человечьи обыскать меня не сумели, – пояснил Бо. – Я в принципе другой вариант заготовил – более трудоемкий. Думал, нож отнимут. Ну, раз уж такие нерадивые попались – будем быстро развязываться. – И начал перерезать веревки, связывающие его ноги.

– Даже руки не догадались сзади связать, – сожалеюще пробормотал Бо, заканчивая разрезать свои путы. – Так просто все! Сейчас я тебя обслужу, а ты мне руки развяжешь, – Бо встал и направился ко мне.

В этот момент дверь сарая резко распахнулась. В дверном проеме стояли два здоровенных бородача с автоматами и щурились со света, пытаясь нас рассмотреть.

Бо аккуратно сел у стены и спрятал ноги под лавку.

– Смотры, э! – удивился один из гоблинов. – Кенгурю, э! Ноги завязан, а он пригает!

Второй гоблин оказался более наблюдательным. Поглазев несколько секунд на Бо, он присвистнул и что-то крикнул, обернувшись назад.

Через короткий промежуток времени четыре гоблина, ворвавшиеся с улицы, методично пинали Бо ногами, покрикивая от возбуждения. По лицу, впрочем, они старались не попадать – видимо, на этот счет их старший дал соответствующее распоряжение. Сам старший – приземистый дядька в возрасте – стоял у входа и играл с отнятым у Бо ножом, наблюдая за экзекуцией.

– Хорош, бляд! – распорядился он, прескучив любоваться избиением. – Это вам урок, казель! – и коротко буркнул что-то своим соратникам.

Гоблины сноровисто раздели нас с ротным и оставили в одних труселях. Делали они это в два приема: освободили ноги, сняли штаны, приспустили трусы до щиколоток, затем освободили руки, сняли куртки и майки, после чего вновь завязали руки.

Когда с меня стащили трусы, я отчаянно задергался и зарычал, аки раненый слон.

– Стой, как лижищь, бляд! – возмутился один из гоблинов, отвесив мне смачную затрещину, и успокоил: – Тывой жеп нам не нада, казель! Он грязны, как чюшкя! Ибат такой вредна! – И все эти уроды довольно заржали, повергая в прах мое и без того растоптанное самолюбие.

Помнится, тогда я подумал: как страшно, должно быть, славянской женщине попасть в руки таких вот тварей. Ведь это же зверье, натуральное зверье без тормозов! Если с меня, мужика со стальными мышцами, стаскивают трусы и я чувствую себя в этот момент беспомощным и слабым, то как же молодая женщина? Что она чувствует, когда такие вот красавчики ловят ее где-нибудь на улице и тащат в укромное местечко? Ужас какой – прямо хоть застрелись!

Да, тогда я вот такие сумрачные вещи себе представил. Если б я знал! Если б я знал, что спустя несколько лет вот такие же гоблины в моем городе поймают мою женщину и несколько часов подряд будут развлекаться с ней.

– Ти острый каминь хадиль! – сообщил нам старший гоблин, жестом приказав своим бойцам не связывать Бо ноги. – Оччинь, сабсэм острый! – и довольно ухмыльнулся, коротко скомандовав что-то на своем языке.

Четверо перевернули Бо на живот. Один из них сел ему на спину, другие вцепились в ноги и вывернули их ступнями вверх. Подмигнув мне, старший гоблин поудобнее перехватил отнятый нож и на пол-лезвия засадил его в пятку Бо!

Я невольно вскрикнул. Нет, знал я, что это изверги, каких свет не видывал, бойцы успели порассказать про вспоротые животы, засыпанные землей, и отрезанные головы. Но чтобы вот так…

Бо глухо застонал, приходя в себя. Гоблин вытащил нож, полюбовался своей работой и начал методично тыкать им в ступни Бо. Я безотрывно следил за его движениями. Двенадцать раз. Он засадил лезвие ножа в ступни Бо двенадцать раз – по шесть в каждую. Бо молчал – наверное, от боли потерял сознание.

– Вязать нэ буду, – сообщил мне старший гоблин, закончив свое мерзкое дело и делая знак, чтобы отпустили ноги Бо. – Такой не ходыт. Сабсэм, воабще нэ ходыт!

Они ушли, закрыв за собой дверь. Тянулись минуты. Я молча плакал, глядя на Бо. Нет, я не истерик и не тряпка. Просто я совершил глупость, и из-за этой глупости здоровый мужик Бо сейчас лежал в одних трусах, связанный, на грязном полу, избитый до полусмерти, с израненными, кровоточащими ногами. А я не мог ничем помочь ему. Даже тряпку к ступням не мог приложить.

Через некоторое время Бо пришел в себя и спросил, который час. Как ни странно, голос его звучал ровно – разве что чуть тише, чем обычно.

– Отобрали часы, – сообщил я, – все отобрали. Да и потом – какая разница? Какая разница, сколько времени? Когда обменяют – узнаем.

– Да нет, лейтенант, разница есть, – возразил Бо и, кряхтя натужно, ерзая на спине, пополз к двери. – Щас посмотрим.

Подобравшись к двери, Бо приложился щекой к полу и некоторое время чего-то рассматривал через щель. Затем он активно поерзал ко мне, приговаривая:

– Щас, щас, малыш. Судя по теням, что-то около половины, ну, может, без двадцати двенадцать. Щас развяжем тебя и – вперед. Щас…

– Да нет, хватит уж! – воспротивился я. – Один раз уже развязались. Минимум месяц теперь ходить не сможете! И потом – как вы хотите развязать?

– Я теперь вообще не ходок, – согласился Бо, подобравшись к моей лавке вплотную, – но развязать тебя смогу. Смотри, – он задвигал щеками, как хомяк, и я с удивлением увидел, как между его губами показалось лезвие бритвы.

– Это тот, второй вариант, – процедил Бо сквозь стиснутые зубы. – Я буду пилить твои путы, а ты смотри в оба за дверью. Внимательно смотри! А то в этот раз эти козлики мне имплантируют в очко твои уши! По логике ихней как раз такая очередность должна быть…

– Глупости творите, – разглагольствовал я, слушая, как возится под лавкой ротный, периодически постанывая от боли, – ничего это не изменит. Лучше бы подождали до двух часов – там все решилось бы. Кому нужно это геройство? Мало вам ноги изуродовали?

– Молчи, лейтенант, дай поработать спокойно, – зло прервал меня ротный и более не проронил ни звука.

Через несколько минут я смог освободиться от пут и разрезал веревки на руках Бо. Мосты были сожжены – теперь нужно было действовать.

– Теперь надо быстро, – сказал Бо и, рассмотрев в полумраке мою кислую физиономию, подбодрил: – Да ты не кисни, лейтенант! Двести метров по селу, между домами, а там – ущелье. Стремительный рывок – они даже «мама» сказать не успеют! Ты должен успеть до двенадцати – потом, боюсь, поздно будет.

– Не нравится мне все это, – упрямо набычился я. – Во-первых, я не вижу смысла в этом дурацком побеге. Обмен все равно будет – вы-то здесь остаетесь. А они, кстати, за мое бегство могут вам чего-нибудь отрезать – сами говорите. И второе: почему это я должен успеть до двенадцати? А в двенадцать что – светопреставление начнется?

– Никаких переговоров не будет, малыш, – сообщил Бо, с шумом засосав воздух через стиснутые зубы, – какие, в жопу, переговоры с этими ублюдками? В 12.00 этот богом забытый аул начнут планомерно стирать с лица земли. Ты заметил, как наша халупа расположена? Она пострадает в первую очередь, будь спокоен. Так что тебе надо успеть убраться отсюда до начала этой кутерьмы.

– Не понял! – взвился я. – А как же старейшины, переговоры? Наши же уехали за ними…

– Уехали бэтээры, – пояснил Бо терпеливо, как неразумному ребенку, – в каждом – наводчик и водила. А на броне пришпандорены «комки», набитые ветками, – для наглядности. А наши щас в одних трусах подползают на рубежи наиболее действенного огня из «РПГ». Очень, очень медленно и осторожно подползают – поэтому раньше двенадцати они ну никак не уложатся. А уж в 12.00 – будь спок, здесь действительно начнется светопреставление. Так что – тебе надо успеть…

– Да вот уж хера вам, капитан! – Я злорадно покрутил кукиш перед носом Бо. – Пока наши не увидят, что мы оба удрали, они никуда не дернутся! Я понял! Я все понял – че вы меня за дурака держите! Вы дали команду: как только мы убираемся из села, наши начинают мочить. Дураку ясно. Но произошли непредвиденные обстоятельства – ваши ноги. Значит, что? Никакого штурма не будет! Давайте, в задницу, аккуратно завяжемся обратно и спокойно переждем до приезда старейшин…

– Да ты совсем плохой, лейтенант! – Бо сожалеюще покачал головой. – Ни хера ты не понял! В долину за старейшинами никто не поехал. Какой обмен, парень! Два офицера спецназа взяты в заложники. А? Позор! И их меняют на гоблинов? Да лучше сразу застрелиться! А насчет штурма… Он железно будет, малыш. Независимо от нашего местонахождения. И если нас не завалят наши, то уж гоблины обязательно порежут на кусочки – будь спок.

– Почему? – отчаянно спросил я. – Почему штурм? Ведь мы-то здесь! Неужели наши нас и…

– Потому что я так сказал, – жестко оборвал меня Бо. – Это война, малыш. Ты мало побыл тут – еще не успел въехать во все… Штурм будет. И хватит об этом. Давай – присмотрись через щель к обстановке. Надо тебе дергать отсюда – с минуты на минуту начнется…

– Ах ты, сволочь узкоглазая! – чуть ли не навзрыд прошипел я. – Ну фуля ты бздишь: «присмотрись!», «дергать». Знаешь ведь прекрасно, что не брошу тебя тут! Закон спецназа – с операции приходят все или никто! Если я выберусь отсюда один, меня никто не поймет!

– Ага, – согласился Бо. – Спасибо, малыш. За сволочь узкоглазую…

Бо – калмык. И хотя он совсем не узкоглазый, в минуту отчаяния именно это словечко соскочило с языка – даже и не знаю почему. Наследие предков, что ли.

Попереживав пару минут, я успокоился. Чего уж теперь… Однако перед лицом смерти нехорошо оскорблять боевого брата. Пусть даже он и совершил весьма странный, с точки зрения цивилизованного человека, поступок: заочно, не спросив тебя, распорядился твоей участью. Тем более этот брат добровольно пришел, чтобы разделить с тобой эту самую участь, и даже предпринимает какие-то идиотские попытки спасти тебя.

– Извини… Извините, командир, – пробормотал я, смахнув украдкой слезу. – Вырвалось, не знаю даже…

– Ничего, бывает, – Бо неожиданно ухмыльнулся. – Это наследие предков. Мои предки почти триста лет твоими помыкали как хотели. У славянской нации в генах извечная злоба заложена к азиатам. Так вроде бы все нормально, а как ссориться с кем-нибудь начинают – обязательно узкоглазыми обзывают. Ниче, это пройдет со временем. Лет через триста-пятьсот.

Бо на несколько секунд замолк – было слышно его свистящее дыхание с натугой на выдохе. Продышавшись, он вдруг как будто умоляюще попросил:

– Слушай, лейтенант, я тебя очень прошу! Убирайся отсюда, а!

– Послушайте, какое вам дело до меня?! – мягко возразил я. – Некуда мне убираться! Что я объясню? Что бросил вас, потому что вы об этом попросили? Ну уж нет – отсюда мне дорога одна.

– Необязательно возвращаться к нашим, – вдруг выдал Бо. – Мир огромен! Ты молод, здоров, умен не по годам – недаром Профессором дразнят. Дергай отсюда и уматывай куда глаза глядят. Тысячи людей живут на нелегальном положении. При нынешней неразберихе у тебя есть все шансы начать жизнь заново. И какую жизнь! Судя по твоим параметрам, ты далеко пойдешь…

– Чушь! – с возмущением оборвал я неожиданно созревшего философа. – Какая чушь! И потом – что это за странное желание спасти постороннего человека? А? Кто я вам?

– Ты мне не посторонний, – тихо сказал Бо. – Ты мне боевой брат, Бакланов. И ты меня очень порадуешь, если спасешься. Гоблины на говно от злости изойдут! Я буду здорово потешаться, если так получится. Ну! Я тебя очень прошу!

– Ну, посмотрим, – неуверенно пробормотал я, подходя к двери и пристраиваясь поудобнее у щели, – посмотрим – может, чего-нибудь и получится…

Во дворе, у глиняной печи с открытым верхом, мирно пили чай четверо наших часовых. Они лениво переговаривались и даже не смотрели в нашу сторону. Правильно – я бы тоже не смотрел, если бы знал, что в сарае один пленник намертво прикручен к лавке, а второй не в состоянии шагу ступить.

– Четверо, – я обернулся к Бо и показал ему четыре пальца. – Их там аж четверо! Ни хера не получается, капитан! Придется…

– Их там всего четверо, – невозмутимо оборвал меня Бо. – Четверо бандитов, которые не ожидают нападения. Забор – полтора метра, так что из соседних дворов не видно. Выйди, тихо убей их и уматывай.

– Ну вы скажете! – возмутился я и слегка замялся. – Я это… Ну, я еще никого не убивал вот так… Ну, я вообще еще никогда никого не убивал!

– Вот это пробел в твоем воспитании! – хмыкнул Бо и поинтересовался: – Как они сидят?

– Один слева – если от нас идти, а трое – на противоположной стороне, рядом друг с другом. Очень неудобно.

– Нет, напротив – как раз все удобно, – возразил Бо, – очень удобно. Давай вот что: возьми меня на закорки, хорошенько разгонись и выскакивай во двор. Давай!

– Зачем? – удивился я. – Зачем на закорки?

– Бросишь меня на тех, что трое, задавишь того, что один, и ходу. А с этими тремя я развлекусь напоследок.

– Как это брось? – спросил я. – Вам же будет больно!

– Пф-ф-ф-ф! – Бо презрительно фыркнул. – Больно! Я солдат. И потом – я все равно скоро умру. Ну!

Я взвалил грузное тело ротного на плечи и несколько секунд топтался на месте, разминая мышцы. Адаптировавшись к нагрузке, я разогнался, долбанул ногой в дверь и вывалился во двор.

Гоблины, сидевшие у печи, оторопело разинули рты. Рывком сбросив Бо на троих, сидящих справа, я повалился на одиночного левого бородача и вцепился обеими руками в его горло.

Что в тот момент происходило вокруг, я не видел – все было как в тумане. Во-первых, я ослеп от яркого света, выскочив из темного сарая. Во-вторых, это был первый реальный противник, которого мне пришлось брать в рукопашной схватке. Брать практически без подготовки, с ходу. Из головы вдруг куда-то вылетели все хитрые приемы, которые я оттачивал в течение многих лет, все точные удары и комбинации. Задавить! Во мне жило одно стремление – душить гада до тех пор, пока не перестанет трепыхаться. Это был первый. Первый враг, попавшийся мне в руки на поле боя.

Когда тело гоблина обмякло, я отпустил его горло и вернулся в реальную обстановку. Вокруг было тихо. Бо, возлежавший на каком-то бревне, максимально вытянув шею, вертел башкой на все триста шестьдесят градусов – высматривал, не обнаружил ли кто нашей эскапады. Три его клиента распростерлись рядышком, не подавая признаков жизни. Шеи у них были неестественно вывернуты набок.

– Этого я в висок долбанул, – пояснил Бо, заметив, что я от удивления разинул рот. – А шею – на всякий пожарный. Для закрепления. Давай – закрой рот и одевайся. А то щас хватятся – шуму-то будет!

Помотав головой, я вернул ясность панорамы. Как во сне, принялся раздевать поверженного мной гоблина. Он слабо шевельнулся и застонал.

– Не додушил! – укоризненно прошептал Бо. – Ну ты даешь, Профессор! Пожалел, что ли? Давай, давай – шевелись! А я автоматы заберу и поползу в сарай…

Согласно промычав что-то нечленораздельное, я вдруг чуть не подпрыгнул от внезапно посетившей меня мысли. А ну-ка, ну-ка… Быстро обрядившись в «комок» гоблина, я вытащил из ножен его кинжал.

– Цирюльня открыта! – торжественно провозгласил я и принялся быстро сбривать с головы своего клиента могучую растительность.

– Э, э, лейтенант! Ты че – совсем е…нулся?! – озабоченно пробормотал Бо, тыкая мне под нос часы одного из убитых гоблинов. – Три минуты! У тебя осталось три минуты! Брось этого ишака – дергай отсюда!

– Я придумал, как нам спастись обоим, – сказал я, продолжая сосредоточенно брить гоблина.

– Ну не дуркуй ты, а! – отчаянно зашептал Бо. – Ну смотри: через село – двести метров. Я вешу сто двадцать кэгэ. Если ты меня потащишь – выдохнешься намертво уже к концу первой сотни. А к концу первой сотни они как раз чухнут и не спеша сделают из нас обоих дуршлаг! Ну…

– Я их отвлеку, – невозмутимо заявил я, заканчивая бритье. – Отвлеку очень сильно.

– Как?! Как ты их отвлечешь, идиот?! – горько спросил Бо. – Голую жопу покажешь?

– Голого гоблина, – уточнил я и принялся тереть уши свежеобритому клиенту. Приведя его в чувство, я склонился близко к его лицу и пояснил:

– Мы перебили всех твоих корешей, чмо. Даю тебе двадцать секунд. Бежишь как можешь быстро и не оглядываешься. Оглянешься – очередь в спину. Остановишься – тоже очередь. Бежишь отсюда до распадка. Понял?

Гоблин ошарашенно вытаращился на меня и проблеял: «Э-э-э?!» Для тех, кто не в курсе, поясню: когда человека «усыпляют» подобным образом – передавливая сонные артерии, – он, очухавшись, не может вспомнить, что с ним только что было. Как правило, длится это недолго – от тридцати секунд до трех минут, в зависимости от индивидуальных особенностей организма. Этакая кратковременная амнезия. Так вот, в этот промежуток времени любая вновь поданная информация воспринимается необычайно свежо и остро.

– Отсюда до распадка – бегом, – с нажимом прошипел я в свежепорезанное лицо гоблина, – иначе стреляем в спину. – И, залепив ему смачную пощечину, рявкнул в ухо: – Пошел!

Вскочив как встрепанный, гоблин во всю прыть ломанулся к распадку, пригнув голову к груди и высоко вскидывая ноги. Если бы не трагизм ситуации, я бы здорово посмеялся. Три минуты назад этот парниша, как и все его братья-гоблины, выглядел очень круто и солидно: окладистая борода, шевелюра, перевязанная зеленой лентой, новый «комок» с разгрузкой и вообще… А сейчас он улепетывал, как заяц-переросток, высокий, нескладный, гололицый, лысый, в трусах – короче, похожий на новобранца, удравшего с призывного пункта. Или на одного из пленных офицеров, раздетых до трусов…

Гоблины переполошились. Они выбегали из всех своих укрытий, орали что-то во все горло, улюлюкали и пускались вслед за убегавшим. Некоторые вскидывали автоматы вверх и давали короткие очереди в небо, заливисто хохоча, когда бегун пригибал при этом голову и делал петли наподобие лисицы. На наш двор никто обратить внимание не пожелал.

– А теперь нам действительно пора, – сообщил я ротному, вешая на грудь автомат одного из убитых и приноравливаясь, как бы лучше взвалить на плечи своего командира.

– Пошел! Быстро пошел сам! – сердито крикнул Бо, отталкивая меня. – Не утащишь!

Секунду помешкав, я изобразил гримасу печали и навзрыд произнес:

– Дай хоть обнять тебя, командир! Прощай!

– Даю! Прощаю! – буркнул Бо и раскрыл объятия, отвернув лицо – видимо, скупая мужская слеза таки высочилась из его безжалостных глаз.

Раз-з! Я крепко щелкнул ротного кулаком в подбородок и для верности тут же добавил сверху по черепу. Голова Бо безвольно свесилась набок.

– Так-то лучше, родной ты мой! – пробормотал я и, взвалив ротного на плечи, припустил трусцой к ущелью, изо всех сил стараясь не спотыкаться – а это хана!

Бо оказался прав. Едва ли сотню шагов удалось мне преодолеть по селу, шарахаясь от строения к строению, до того момента, когда гоблины расчухали мой трюк. Они разом взвыли и, как по команде, лупанули по нам из всех стволов, что были под руками.

Я тоже взвыл, как койот (это такая скотина там, в Америке – в ихних книгах пишут, что сильно воет, гад!), и наддал что было сил. Ущелье было в каких-нибудь ста метрах! Ну, еще чуть-чуть! Забежав за какой-то бугорок, я споткнулся и во весь рост растянулся на земле, да еще оказался придавлен сверху грузной тушей Бо.

«Все, Бакланов, все! – заорал кто-то в голове противным голосом. – Стреляйся на хер! Щас прибегут и очко на башку натягивать будут! Щас!»

Тоскливо бросив взгляд на вход в ущелье – каких-нибудь шестьдесят-семьдесят шажков! – Я скрипнул зубами и изготовился с автоматом для стрельбы лежа. Живым не дамся!

В этот момент из распадка с шипением стартовали разом как минимум два десятка выстрелов из противотанковых гранатометов. А спустя три секунды шарахнуло так, что я намертво потерял способность различать вообще какие-либо звуки. Взвалив Бо на плечи, я не спеша направился к ущелью, периодически оборачиваясь, чтобы посмотреть, чем там занимаются гоблины.

За нами никто не бежал. Им всем было немного не до того. Село встало дыбом: крыши саманных домишек перемешались с разлетающимися в разные стороны стенами вагонов-бытовок, грудами камней и какими-то окровавленными тряпками. Слышно ничего не было – ровный оглушительный звон стоял в голове. Зато все прекрасно было видно. Бо меня не обманывал. Село методично и грамотно стирали с лица земли. Залпы из распадка следовали один за другим, подымая каждый раз новые груды каменного крошева, стройматериалов и человечьей плоти.

Под аккомпанемент гранатометных залпов я ввалился в ущелье и рухнул на камни. А дальше было так: горело село, из распадка выскакивали обнаженные фигурки, экономно поливая свинцом в своих секторах… Впрочем, это вы уже знаете…

Набарахтавшись с Коржиком до красных кругов перед глазами и страшной ломоты в суставах, мы идем в баню, где уже вовсю парится Бо. Он может валяться в парилке по полчаса и вовсе не из духа состязательности. Бо все делает в кайф, что называется. Его могучий организм воспринимает такую нагрузку как удовольствие. Я, например, минут через десять уползаю из парилки и остываю целую вечность в маленьком бассейне, заглубленном в пол предбанника. А этот толстяк все лежит и лежит себе, пузо шерстяной варежкой почесывает.

После бани мне сделают массаж специально приглашенные мастера из центра нетрадиционной медицины – это подарок Бо, который данный центр держит под «крышей». Он знает, что я от вдумчивого массажа получаю больше удовольствия, чем от двенадцати с половиной оргазмов кряду. Эти мастера настолько искусны, что к концу сеанса я улетаю в заоблачную даль и долго не желаю возвращаться на грешную землю.

Однако возвратиться стоит. До полной релаксации далеко. Еще предстоит вечер на веранде, наедине с Бо и немым Коржиком. Хорошая водка, умеренная закусь и неспешные разговоры о чем попало – без подвохов и подоплек. С Бо можно говорить обо всем. Он – это я, я – это он. Потому что мы – боевые братья. Это дано понять не каждому.

Вот такое мероприятие я называю полной релаксацией. Жизнь, конечно, грязная и хлопотная штука, она требует порой страшно напрягать интеллект и мускулы, но ради таких деньков стоит жить. Или, если быть точнее, не будь Бо, его бани, Коржика и массажистов из центра, не стоило бы и жить…