Текст книги "Коллизия Моэля"

Коллизия Моэля
Лев Сергеевич Соннов

© Лев Сергеевич Соннов, 2023

ISBN 978-5-0060-2909-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Ноябрь 55-го.

Над высоченным зданием очередной корпорации, у его острого шпиля развивался синий флаг с четырьмя звездами в ряд, флаг конфедератов, насильно заставивших нас стать союзниками тех, кого мы считали недругами. Остановившись лицезреть, как трясется в собственной смысловой безыдейности стяг, я встал будто камень, посреди бурной реки, что имело столько ответвлений, будто назад или вперед, я шел, пробираясь сквозь толпы безликих и серых людей, с неба поливал непрерывистый ливень со снегом, который опадая на плечи прохожих и грязную землю тут же исчезал, так же скоротечно, как и жизнь, метающихся в этом смердящем метро обстоятельств проходимцев, что так и ищут себе проблемы на задницу, а таким как я, приходится разгребать их дерьмо и им же обедать.

Так было и в тот день, наш транспортер, выделенный на мой отряд, был поломан, в ходе очередной погони на этой колымаге за какими-то безномерными ублюдками, потому до мест преступлений с того момента приходилось добираться через общественный транспорт, однако и пешая прогулка для меня была полезна, дышать заразным и грязным воздухом, с этими прямоходящими, двуногими червями, что толпятся как в кишке глисты.

Можно ли было назвать это захолустье, под названием Кнарас*, мегаполисом, сказать довольно сложно, на мой личный взгляд, но в этом огромном городе были все признаки развивающегося центра относительно ближайших других округов: развитая инфраструктура, далеко идущие технологии и люди, что толкали колесо прогресса, все это было, но засранная экология, моральный упадок средь всех возрастов добравшийся до среднего класса, это ли то, чем стоит гордится и говорить по радио? Сильно сомневаюсь, да я и сам не лучше, если честно сказать, – старик, что еще влачит свое существование во всех его смыслах, утопая в море алкоголя и собственных кошмаров, забывая о себе, могу ли я судить других, если сам остаюсь в комфортной среде? Но в конечном итоге считаю, что я остаюсь поручнем, лестницей, если даже не лифтом, для потерянных, помогая людям, спасая жизни… Но спас ли при этом собственную? Что дало мне это, так называемую мнимую гордость? Анализируя спустя 22 года свою работу, что может дать миру после себя крепкий на вид, но в мягкой обложке, с обмякшими страницами внутри журнал о рыбалке, машинах или вовсе порнухе? Я не хотел никому помогать, но для меня это долг, пускай хоть я сам в помощи никогда не нуждался, не просил. Я не хочу меняться, но фатальность судьбы моей не разделяет данное мнение, но некоторые из моих принципов я не желаю нарушать, как бы то ни было и не произошло в жизни моей и не потребовала туша мирская, волочащая физическую оболочку с потребностями.

Коротая время в размышлениях, я уже подходил к постройке, к так называемой «Тонгойке»*, сотен тысяч монотонных зданий, которые звали так в честь бывшего президента, что поднял страну с окровавленных колен, который построил столько городов, что и называть эти низкорослые семиэтажки начали называть его фамилией, что иметь спустя время стало некий нарицательный характер.

Серый, и пока что без трещин, бетон был лицом этого острого углами дома, как и остальной ряд одинаковых зданий, что без линз можно было бы подумать, растирались за горизонт, однако и без того было понятно, что эти муравейники были не больше, чем тюрьма, за которую ты платишь квартплату.

Подходя к черной решетке, огораживающей внутренний дворик дома, возле которого стояли патрульные машины, разрисованные в сине-белые цвета, я подошел к одной из них, с открытой дверью, а внутри салона сидел молодой на вид парень, в форме офицера, и проведя рукой по крыше авто убрал осевший мокрый снег и резко хлопнул по крыше.

– Кто здесь?! Руки за голову, бомжара! – Испугавшись, нервозно пытался нащупать за поясом свой пистоль офицер, как перед ним я ловко покрутил в руках его оружие.

– Детектив Моэль, – Достал из внутреннего кармана своего пальто пластиковую карточку удостоверение и показал его офицеру. – Какой участок на месте? – И кинул в руки его пистоль.

– Детектив, вам стоит быть аккуратнее, а то я ведь мог и не узнать вас. – Он судорожно облапывал свое оружие, щуря свой взгляд на мое удостоверение, а после все же попытался сунуть свой пистоль за спину в кобуру и поправил на себе черную фуражку.

– Офицер, вам стоит быть более внимательнее, прежде чем вы обделаетесь в штаны, когда у вас украдут пистоль. – Я отошел от машины, не мешая вылезти офицеру из нее. – Какой участок?

– 12, сэр. – Он поднес обе ладони к своему рту и подышал на них, пытаясь согреться. – Меня оставили следить за транспортом.

– Благое дело творишь, парень, продолжай в том же духе. – С долей иронии в голосе я похлопал ему по плечу и пошел внутрь здания, отворяя с неприятным скрежетом проржавевшую дверцу решетки и пройдя чуть дальше, вошел уже в само здание.

Зайдя в фойе, чей вид составляли порванные пару диванчиков, мигающий свет лампы-вентилятор, без одной лопасти, но при этом медленно крутившийся вокруг собственной оси, и увидев что нет никого, чтобы меня встретить, я достал журнал из кожаной сумки, что была переброшена через мое плечо, и в журнале я искал информацию по новому делу: на каком этаже и в какой квартире произошло преступление.

Открыв потертый и чуть порванный журнал с синей, пластиковой обложкой с надписью «ДЕЛА #» я стал листать быстро до самого конца, и вспомнив, что из своего участка, один только я пользовался письменным методом ведения информации, вместо новоприобретенными электро-журналами, сматерился шепотом, и положив свой толстенный журнал обратно, достал из сумки портативное устройство, размером с ладонь, при нажатии на экран которого, начала высвечиваться различного рода информация и реклама для потенции. Ничего не понимая, как и куда тыкать, чтобы выявить нужную мне информацию, я услышал звонок, и на экране электро-журнала высветилось имя «Майкл Фарли».

– Ты где, мудло старое? – из устройства проглючил низкий и хриплый голос.

– А ты где, футфетишист жирный? – Прокричал и оплевал не специально весь экран гаджета.

– Третий этаж, сразу налево, седьмая квартира, увидишь тут дверь на распашку, столько из 12 участка говн… – Последнее слово утонуло в проглюченой звуковой волне, как следующим моментом был слышен чей-то голос на фоне. – Сам ты говноед!

Не дослушивая начавшуюся словесную перепалку, я подошел к дверям лифта и нажав выжженную кнопку, чтобы его вызвать, сколько бы не жал, понял, что добираться до нужного этажа, придется пешком по лестнице.

Еле перебирая ноги поднимаясь по бетонным ступенькам, я запыхавшись дошел до нужного этажа, и пройдя чуть дальше по захламлённому мелким мусором по типу раскиданных газет и писем, пустыми разноцветными бутылками, коридору, показывая стоявшим у продубленной кожею двери в квартиру полицмейстерам свое удостоверение, что были в той же форме, что и молодой офицер, мерзнущий в одиночестве на улице, в компании ржавеющих машин, продвигался внутрь квартиры, попутно ее осматривая.

Пока я до сюда добирался, все уже успели облепить оградительной, желтой лентой все что нельзя, но в целом по внешнему виду обстановки квартиры, можно было сказать, что хозяин не был сильно озбочен уборкой своего дома: в однокомнатной обители были разбросанные газеты впитавшие различной цветовой гамме жидкости, осколки разбитых бутылок алкогольного содержания валялись по всюду, перегоревшие светильники, от чего без наших фонариков, в квартире светил только телевизор довоенных времен.

Проходя дальше, на кресле, что стояло позади окна в конце квартиры, и перед самим огромным квадратным телеящиком, отсвечивающий в своем стекле изнутри тускло-голубым свечением, будто позировало безобразное, бездыханное тело, возле которого, на корточках что-то разглядывал знакомый толстый, и неуклюжий мужчина.

– Фарли, что нашел? – Как только я нарушил висевшую гробовую тишину, что сохранялась до моего прихода в запущенных хоромах, толстяк от моей неожиданности дернулся и чуть не упал вперед к ногам трупа.

– Старый хрыч, нельзя быть пунктуальнее? – Он поднялся с колен, и мы поприветствовали друг друга крепкими рукопожатиями.

– Ну что там, нанюхался чужих ботинок? – На мои слова он бросил в меня уставший от вечных подколов взгляд и достал свой журнал, открывая который, показывал мне различные наброски следов ботинок, зарисованные от руки.

– Следы есть вокруг всего кресла и до телевизора, душили, смею предположить по полосе на шее, веревочкой с гардины, судя по ее крепости, потому что она не порвалась, он труп не более суток… – Тут я его перебил.

– Вокруг говоришь… – Я обошел кресло, перешагивая через пустые бутылки и взглянул в окно, в котором простирались далекие и мерцающие огни города. – Хочешь сказать, предполагаемый убийца проник через пожарную лестницу, снаружи дома? – На мой вопрос Майкл положительно кивнул.

– Размер ног судя по грязи оставленной на полу, примерно 44—45, подошва ботинок на нем была сглажена, стерта, однако рисунок ботинка от грязи сохранился.

– Старые ботинки… – Я встал напротив сидевшего в кресле трупа и наклонился к нему чтобы рассмотреть.

Склонив голову на бок, что сама по себе была опухшей и бледного цвета, с синей полос на шее от удушения, передо мной будто представлялась картина, как жертва, распивая очередную бутылку алкоголя, судя по валяющимся бутылкам у ног и капель спирта на полу, смотря телевизор на большой громкости и будучи пьяным, совсем не услышал, как сзади открылось окно и убийца, с помощью подручных средств в виде веревочки от гардины окна, что по длине позволяла дотянуться до жертвы, начал его душить, а после зачем-то обошел его спереди, и сбежал с места преступления из того же окна, из которого и проник внутрь, потому как других следов какого-либо вторжения и грабежа в квартире не обнаружено. Я предполагал, что это могла быть какая-нибудь свое рода месть, потому как ссылаясь на отсутствие признаков воровства, из вышеперечисленных факторов, складывается мнение, о том, что преступление было совершенно из-за возможно личных разногласий или что-то в этом роде.

Внешне жертва выглядела на лет 50—55, среднего телосложения, залысинами у лба, никаких особо выделяемых черт внешности не обнаружено.

Меня потряс за плечо Майкл, и указал на прибывшего инспектора, не из нашего участка. Мы обменялись напряженными взглядами и подошли к окружению полицейских, в центре которого стояла невысокая, светловолосая женщина, кареглазая, с тонкими губами, но не притягивающими доброжелательность черта лица, имевшая, на наш нескромный с Майклом взгляд, неплохую фигуру песочных часов, выглядевшая на лет 35—45, державшая в руках черную фуражку, с вышитым номером 12-го участка.

Она заметила как мы подходим, и вышла из своего окружения офицеров, и своим противным, высоким голосочком сказала:

– Детектив Фарли, – Они кивнули друг другу. – наслышана о ваших способностях следопыта, а вы..?

– Вивьен Моэль, детектив в звании капитана. – В момент как она услышала, как меня зовут, она напряглась и одновременно пребывала в кратковременном удивлении, потому как она широко открыла глаза и подняла брови.

– Неужели тот самый? Я бы не узнала, про вас столько россказней ходит. – Мы пожали друг другу руки, пока на ее лице медленно сползала искривлённая улыбка, после того как она узнала кто я. – Позвольте представиться: инспектор 12-го участка Элин де Синье, это место преступления не находится под вашим контролем, диспетчер нам не заявлял, что мы разделяем юрисдикцию этого дела с 11 участком, поэтому вынуждена просить вас покинуть помещение. – Она уставила руки в бока, немного напрягая меня своим грозным взглядом.

Я не знал, что ей ответить, потому как судя по всему произошла какая-то накладка: отправить на место преступления наряды двух близлежащих к месту преступления участков, попросту не могли.

– Диспетчер не мог напутать, если отправили и вас, и нас, значит так нужно, чтобы зацепить большую область расследования. – Он метнул на меня косой взгляд, и продолжил. – Но тем не менее, мы узнали все что нам нужно, потому adyises*.

Коренастый и невысокий мужчина стал пробираться сквозь кучку голодранцев в черной форме, с отличительным знаком числа 12 в геометрической форме круга, при отсвечивании света рядом появлялись и светоотражающие приметы, соответствующие официальному удостоверению сотрудника правоохранительного органа.

Я двинулся за ним, и мы двигаясь по коридору, обходя помойную, никем не убранную ветошь, завели разговор.

– Вообще-то, мне кажется мы не все исследовали там. – Проговорил за спиной Фарли я.

– Будем е***ь начальство, чтобы прояснило этот вопрос. – Майкл и я спускались по лестнице до первого этажа. – И диспетчеров, иначе что это за х… – в момент ругательства перед нами возникли женщина и маленькая девочка, внешне бедно одетые, с различной сшитой тканью на себе, и лицами худые, от недоедания, которые поднимались по лестнице, в то время как мы заняли ее по ширине, мешая продвинуться им. Майкл опешил, и отодвинулся, пропуская их пройти, а я тайком на них взглянув, поймал на их лицах мельком ужас и страх. Я понимаю, что полицейские особого доверия не внушают, но чтобы испытывать настолько животный страх на лицах, я и представить не мог, и от этого мне почему-то было неприятно.

– Ну в общем ты понял, едем, точнее, добираемся пешком и через метро вместе до участка? – Спустившись окончательно до первого этажа и стоя в фойе спросил Майкл, доставая из своей полу-тряпичной сумки малокозырку, надевая и поправляя ее на своей лысеющей голове. – Или у тебя есть планы?

– Те женщина и ребенок, ты не заметил, как странно они на нас отреагировали?

– Слушай, мы два здоровых лба, от нас смердит полицейским перегаром и возможностью внезапного избиения, думаешь они бы с нами еще и поздоровались? – Проговорил Майкл с долей недовольства в голосе.

– Они поднимались наверх, могут быть предполагаемыми соседям. – Я повернул голову в сторону лестницы. – Я знаю, насколько слышимы стены «Тонгойек», но наверняка я ошибаюсь, стоить сначала заехать в участок. – На что Майкл утвердительно кивнул, и мы вышли на улицу.

*Кнарас – мегаполис округа Каррбу, является экономическим центром на расстоянии нескольких округов, вбирая в себе столько вложений для процветания, что ненароком в народе зовут его «второй столицей Пеллерей*»

*Пеллерей – государство, находящееся на западе центрального континента.

*Иль Тонгоев – первый президент Пеллерей, после войны в центральном континенте, приведший страну в порядок, привнёсший мир и развитие во все округа. За свои заслуги и отстройку поврежденных от войны городов, его фамилией стали называть построенные по его указу здания.

*adyises – от пеллерийского «прощай»

Глава I
«Призрачные цепи»

К зиме время рано вечерело, и уже включившиеся фонари освещали своим оранжевым тусклым светом, грязные и серые от слякоти налетевшего снега дороги, ступая по которым, мы с детективом Фарли продвигались до ближайшей подземной станции метро, откуда нам приходилось, обычно стоя, ехать около получаса до своей остановки, которая по сути была центром нашего города, и нам как участку, который находился в центре Кнараса, порой доставалась самая невезучая его часть работы – бумажная волокита из-за мелких условностей составлений протоколов.

Так как я был детективом в звании капитана, под моим управлением был выделен целый собственный отряд, за которым мне нужно было присматривать, и Майкл Фарли входил в их число, в частности вся моя команда была из старой гвардии, дряхлых и немощных, но в то же время довольно одаренных безумцев и фетишистов, но после войны и репрессий, что прошли несколько лет назад, после которых и пришел этот Тонгоев, поднявший страну, и теперь мы вместо того что бы дышать дерьмом как рыба, что плавает в нем и живет, проплываем над этим самым дерьмом на дырявой лодочке, из которой собственными руками вычерпываем его обратно в ту же реку говна, в полицию стали набирать кого попало, от совсем юных без опыта, до стариков с деменцией, не считая меня.

Подойдя в огромному зданию, множеством шпилей, высотою метров около 150, с полу-готической архитектурой, составляя в себе темные и серые тона, при этом имея в себе некую эклектику, с закрытой территорией высокими и острыми ограждениями, и на проходе проверяющий спецотряд с должным обмундированием в виде быстро зарядных винтовок, бронежилетов, опускающихся до колен, и в форме цвета, характерного почти для всех офицеров страны, черный с примесью синего, но при этом можно использовать другие, позволяющий закон, цвета, как например у нас, с белыми полосами, пропустил нас, проверив наши удостоверения.

Внутреннее убранство главного и наибольшего в городе департамента полиции можно было сказать немногое: величественное, но минималистичное, не отвлекающее, но завораживающее, с очень высокими потолками и колоннами, огромным количеством людей и техники внутри. Однако наш отдел был несколько дальше, потому поднимаясь по краеугольным лестницам, коих было столько, что можно было заблудиться, откуда ты поднялся или спустился, мы шли вдоль разных отделов с борьбы преступностью и обычными офисами, в которых занимались различной бюрократией, связанной с правонарушениями, оформлением заявлений и так далее, в общем все, что так или иначе связано с работой в полиции, тем более в такой централизованной и обширной части, как наш департамент. Спустя пары минут ходьбы, пробираясь через толпы офицеров, мы пришли в наш отдел, специализированный на добыче информации по особо важным (а иногда и нет) делам, и их решений, собственно заключающиеся в поимке преступников или разгадывая появившейся головоломки, что так или иначе помешала жизни граждан.

Так как у меня былая группа под собственным управлением, в нашем отделе для капитанов были выделены кабинеты для каждого отряда, потому мы зашли внутрь нашего «мини-корпуса».

Внутри наше убранство все само о себе говорило: все наше небольшое помещение пока не дошло до реконструкции, потому пол был скрипящим, в некоторых местах даже по опасному проседал, трехслойные старые стеклянные окна, которые можно было выбить маленьким камешком без особых усилий, благо только столы и стулья были под новый манер, белые и корректирующие осанку, как и у всех остальных. На местах уже сидели и играли в карты трое мужчин, выкуривая одну за одной сигареты, туша их в круглую пепельницу с номерным выкрашенным числом 11, пока в другой стороне что-то между собой сплетничали и обсуждали четверо женщин, перебирая бумаги с одного места на другое.

Все они обратили на нас с Майклом внимание, мужики кивнули головой, а женщины поздоровались, приукрашивая приветствие своими не молодыми улыбками.

– Майк, раздай указания про жертву, его родственников, квартиры и собственности которые имел, ну в общем ты знаешь. – Я снимал свой коричневый плащ, положив его на руку и шел в свой кабинет, который так же был отделен от всех, как и наша подгруппа.

– А ты что будешь делать? Бухать? – Майкл тоже начал снимать верхнюю одежду, укладывая ее на спинку своего сиденья и присаживаясь за рабочее место.

– Eztudier H’art*, мой крепыш. – Я захлопнул хлипкую дверь в свой кабинет перед тем, как услышал какое-то глухое ругательство за дверью.

Кабинет был мал, однако ощущался как мой личный дворец, со всеми запасами различных настоек, виски и вина, но перед этим, мне нужно было подумать над делом.

Кинув на маленький, кожаный диванчик у своего стола плащ, я сел за стол на приятное и холодное кресло, обтянутое кожей, и достал из своей сумки толстенный письменный и портативный электро-журнал, расположил стопки бумаги для принятия заявлений и их составления, томно вздохнув и выдохнув, прильнул к спинке кресла, что будто отталкивало меня своей пропитавшейся мерзлотой, отдавшись обратно мне это мурашками, однако некоторое время погодя оно приняло меня, синергируя с моим теплым телом, будто засасывая в эту удобную позу появившейся мягкости, будто я желудок, которого обволакивает со всех сторон виски, вступая в реакцию с моими внутренними выделениями и создавая пожар, в котором я остаюсь, и привыкаю, и закрывая глаза представляю себе, как я сидя утром в кафе у окна, слышу зевки и медленные разговоры люде й, что попивая горячий разбавленный кофе, обсуждают насущный день, а я в свою очередь жду сырный чизкейк, вместе с чашкой черного чая, а напротив меня, за столиком где я расположился, глядит в окно девушка с русыми, длинными волосами, на которые падает светлый луч солнца, словно подчеркивая ее красоту и заботливую натуру, и завивая прядь волос на пальце, пока она не почувствовала на себе мой затуманенный, влюбленный взгляд, и спросила:

– Вив, ты не опоздаешь на работу? – Она на момент широко открыв глаза, тут же их опускает и расслабляет, создавая на лице гримасу странной тоски.

– Комиссар Уван наоборот жаждет, чтобы я опаздывал и брал отпускные, говорит мол: «Дай уже поработать молодым, не заботишься о своем здоровье, заработаешься до смерти», так что все хорошо. – Пока я говорил это с ненавязчивой и свободной улыбкой на лице, к столику подошел официант и принес мой заказ, а «моей пассии» лишь чай, и я спросил. – Ты не будешь завтракать?

«Она» вяло взяла чайную ложку и стала медленно помешивать ею в кружке жидкость, от которой вверх тянулся горячий пар. В ее взгляде читалось, что ей нужно о чем-то рассказать, о том, о чем она совсем не хочет говорить, но меня это не беспокоило, потому что у нас всегда было понимание между собой, и мы всегда могли решить проблему вместе.

– Вив, я… – Тут прозвучал стук, и я резко открыл глаза, отлипнув от собственного кресла в своих грезах.

– Если ты там дрочишь, может мне помочь, ну чтобы ты побыстрее закончил, у нас тут убийство которое нужно расследовать, если ты не забыл. – Из-за двери прозвучал голос Майкла, и я разрешил ему войти, протирая от сна глаза. Он открыл дверь и подойдя к моему столу, кинул на него папку с документами, которая была подписана как «Оливер Тамгон».

– Жертва? – Держа в руках папку я поднял глаза на Майкла, который мне утвердительно кивнул.

– Кстати, я поговорил с Уваном, он решил вопрос с 12 участком, оказывается нас соединили с ними для эффективного раскрытия дел, а та п****а, как ее там, Де Синье, была не права, короче завтра придем доедать остатки улик. – И договорив ушел, закрыв за собой дверь.

Я открыл папку нашей жертвы, и вот что оттуда выяснил: жертва, Оливер Тамгон, ни раз был задержан за употребление, хранение и продажу наркотиков, по сводке, написанной в документе, был прозван следователями как «детский торговец», потому что подсаживал детей и подростков на наркотики, а некоторых даже подговаривал быть пособником в своих делах, по типу закладки и продажи наркотиков, однако после нескольких отсидок в общий срок 20 лет, пару лет после выхода из тюрьмы не был замечен за деянием связанным с наркоторговлей, и о нем не было слышно ровно до момента его убийства.

Теперь моя теория о том, что это могла быть месть, имеет некоторые основания под собой, но я должен изучить его досье дальше.

Из родственников никого в живых не имел, жил в квартире, в которой был убит, ровно после отсидки, то бишь пару лет. Тесный контакт с соседями не имел, со времен своей пиковой преступной активности, со всеми, так или иначе, повязанных общим делом с ним, контакт не поддерживал, и в сухом остатке выходит так, что Оливер Тамгон был тихоней после тюрьмы, и как-то либо замеченным был, лишь в свои лучшие годы, потому судя по всему копать придется еще глубже, чтобы вызнать убийцу.

Я закрыл папку, отложил ее в сторону и достал из внутреннего ящика стола вишневую настойку, налил ее в стопку и мигом опустошив, облокотился об кресло, задумался: Перво-наперво нужно вновь будет обследовать место преступления, без чьего либо вмешательства, во-вторых узнать точную причину и время смерти жертвы, но не ясно куда отправили труп, в наш или 12 участок. В-третьих, я должен буду опросить соседей Тамгона, они наверняка должны были быть осведомлены о том, что делал Оливер все эти годы, пока жил в Тонгойке, ну и в-четвертых, обстоятельства на протяжении дня покажут, что делать дальше.

Я вновь открыл настойку и налил в стопку, опустошив которую, пододвинул с угла стола пепельницу, с выгравированным на дне лицом Тонгоевым, сохранившиеся спустя столько времени, открыл ящик с другой стороны стола и достал сигареты, что пахли кофе. Само по себе кофе я не любил, однако его запах в сигаретах был что-то с чем-то, и легким движением пальцев открыл бензиновую зажигалку, которую в момент же и зажег, подкуриваясь и сладко затянувшись болью воспоминаний, которые держал в своих легких до момента, пока не почувствовал, что закашляю и с тяжестью между ребер выдыхал в темный потолок, покуда из освещения в моем пространстве была только настольная, желтушная лампа и частый свет в вечерне-ночном окне, позади моего рабочего места, которое почти всегда было зашторено жалюзи, но тем не менее сквозь полосы проблескивали фонари мото-карет и автобусов. Толкнувшись на кресле в сторону, я повернулся в сторону окна, рассматривая через жалюзи разный блеск света, в общей кучи наступившей вечерней тьмы. Я снова затянулся и дымка, что будто текла через мой нос и рот, заполонила мои закрывающиеся глаза.

На момент отключившись, я вновь разинул свой взор, и передо мной опять всплыло то самое кафе и «она» – на ее лице виднелась толика беспокойства, но общий фон ее лица составляла грусть.

– Вив, я больше тебя не люблю. – С каждым промолвленным словом она говорила все тише, перейдя вовсе на шепот с последним словом.

Я… опешил, обомлел, впал в прострацию. Раньше я думал, что же ощущают маньяки, что безумно творят ужасные вещи, не давая себе отчет, что они делают. В этот момент я прочувствовал это ощущение пропасти, как мир вокруг рушиться и человек, что сидит напротив тебя, остается в твоих глазах, даже закрыв их, как когда смотришь на обжигающий свет солнца или лампы, в ушах отпечатываются слова на повторе.

– Ты пытаешься быть со мной и преуспевать на работе, но в действительности я не ощущаю тебя как раньше. – Слушая это, я молил богов низвергнуть в меня тысячу молний, всадить в мою разрывающуюся от боли голову всю обойму пистолета у меня в кобуре под боком, но лишь бы не слышать ее голоса. – Я не потеряла чувства к тебе, я от них устала. Я оплачу за себя чай, но пока ты будешь на работе, я соберу свои вещи и съеду, чтобы не мозолить твои серые, потускневшие глаза. – Она встала из-за столика, оставила рядом со своей кружкой купюру и пару монет, и… просто ушла, сохраняя на лице безмятежность.

Каждый день, спустя несколько лет, я вспоминаю то утро, после которого я панически навзрыд кричу, как будто с возрастом наоборот все ухудшалось, упиваясь всеми возможными средствами, чтобы вырубиться и не видеть ничего, кроме тьмы. Даже закрыв глаза и сидя в своем кабинете, я видел ее грустное лицо, слышал ее дыхание и слова, что ранят сильнее любой пули или удара в лицо.

Сквозь закрытые глаза потекли слезы, капающие на пожелтевшую, от долгого ношения, рубашку, и я всхлипывая открыл глаза, утирая слезы низом рубахи, отвернулся от окна к столу, вновь наливая себе настойку, от дрожащих рук проливая несколько капель на стол, и выкуривая сигарету одну за другой, с летящим на себя пеплом, выключил свет настольной лампы, прекратив ее притворное существование ложной звезды, ненастоящего света, отдающее от себя едва ощущаемою теплоту радиации, разделявшую мою внезапную кончину, от переизбытка желтого излучения, одним лишь запыленным и хрупким стеклом.

Наверняка мои товарищи по службе слышали, как стучала стопка по столу, как еле-еле слышно, но все же всхлипывал 49-летний одинокий старик и выл в себя, стараясь не издавать звуков, держась за сердце, скрючивался от боли в кресле, боясь и тоскуя по «ней». Я оставался ночевать в своем кабинете, порой засыпая прямо за столом, забывал нарочно о своей квартире, потому что ее интерьер напоминал о прошлом с «ней», но за мной всегда присматривал Майкл, заходя ко мне в кабинет по окончанию рабочего дня, разделяя и выслушивая мою скорбь, оставался до глубокой ночи, разговаривая со мной, пока я не вырублюсь, чтобы не дай бог чего не приключилось и не пришло чего дурного в голову мне сделать с собой.

Пьяным мне всегда было интересно послушать о семье Майкла, о его жене и детях, о их бытовухе и ссорах, примирениях и заботе друг о друге. Он понимал, почему мне хотелось слышать этого от него, и не задавал лишних вопросов. Он был для меня лучшим другом и единственной семьей.

Такого амбала, как я не останавливали осыпавшие со всех сторон грады пуль или толпа разъярённых преступников, но «она» была моей ахиллесовой пятой, и знание об этой слабости было у немногих людей, однако это был круг доверенных лиц, но если бы об этом узнал кто-то, кто имел бы против меня злые помыслы, эта информация в его руках значилась бы ядерным оружием, против которого я бы не выстоял, потому я перестал заводить какие-то глубокие знакомства, в особенности с противоположным полом.

Вытирая сопли и слезы, уже изрядно напившись, я закрыл допитую и опустошенную до последней капли полностью бутылку настойки, убрав ее под стол и посмотрев на часы, что были над дверью, понял, что рабочий день подходил к концу и поднявшись еле как из-за стола, рухнулся на маленький диванчик, закрывшись плащом, ожидая следующего дня.

*Eztudier H’art – от фринийного «Изучать искусство»