Текст книги "Мальчик из Блока 66. Реальная история ребенка, пережившего Аушвиц и Бухенвальд"

В 1943 году, когда власти приняли строгие правила, ограничивающие повседневную жизнь евреев, Илона поняла, что оставаться в этом районе опасно и ситуация может ухудшиться. Она решила, что самое лучшее и наиболее безопасное место на время войны – Будапешт. Ее решимости не сломили и возражения родителей, которые были против того, чтобы девятнадцатилетняя девушка ушла из дома в такое неспокойное время. Илона хотела уехать из Берегсаса и поступить на работу в еврейскую больницу в Будапеште. Она считала, что евреям в большом городе легче раствориться в местном населении и не выделяться так, как в небольших городах и деревнях.

Илона также знала, что в Будапеште действует тайное сионистское движение под названием «Пионерское подполье», объединяющее несколько сионистских молодежных организаций перед лицом общей угрозы для евреев Венгрии. Одним из членов подпольной организации был Дэвид Гросс (позже Дэвид Гур), директор Сионистской молодежной ассоциации, работавший в созданной подпольем мастерской для подделки документов и нелегальной переправки молодых людей в Румынию.

Именно с помощью таких организаций удалось спасти многих молодых мужчин и женщин. Подполье активно выступало против сотрудничества венгерских властей с нацистским режимом и помогло многим евреям бежать, пока это было еще возможно, даже после того как Будапешт был оккупирован немецкой армией.

Как я уже говорил, родители Илоны не поняли ее решения. Будапешт был далеко, и они предпочитали, чтобы семья оставалась вместе. В условиях общей неопределенности мои дядя и тетя опасались за судьбу дочери, если она отправится одна в большой город. Они пытались отговорить девятнадцатилетнюю Илону, но она твердо стояла на своем.

Моя двоюродная сестра Ило был единственным членом семьи, получившим образование и обладавшим острым чутьем, способностью предвидеть худшее и принимать соответствующие меры.

Она была права. Хотя Будапешт находился под немецкой оккупацией с 1944 года и далее, здесь можно было спрятаться. Подполье спасло многих евреев в городе с помощью поддельных документов, найдя для них убежища и раздав им талоны на питание. Илоне удалось избежать тех бед, которые обрушились на нас после того как немцы вошли в Берегсас.

В сентябре 1943 года, вскоре после отъезда Илоны, я отпраздновал свой тринадцатый день рождения. В соответствии с еврейской традицией я достиг возраста религиозного совершеннолетия.

За два дня до Рош ха-Шана я поднялся на кафедру, чтобы прочитать свою часть Торы в синагоге рядом с нашим домом.

В прошлом, до войны, наша община устраивала по поводу бар-мицвы большой радостный праздник, но в тот день, когда я поднялся на кафедру, никакого праздника или вечеринки никто не устраивал. Важнейшее событие, знаменовавшее мое вступление во взрослую жизнь, прошло в атмосфере далеко не радостной.

Символично, что этот день отразил ту печаль, которой были отмечены все мои подростковые годы.

Хотя Будапешт находился под немецкой оккупацией, здесь можно было спрятаться. Подполье спасло многих евреев с помощью поддельных документов, найдя для них убежища и раздав им талоны на питание.

Немецкая армия входит в Венгрию
Март 1944 года

Вскоре после моей бар-мицвы дела пошли еще хуже.

Иштван Хорти, премьер-министр Венгрии, был антисемитом и поощрял все ограничительные декреты в отношении евреев, но, однако, отказался содействовать массовому уничтожению людей по расовому признаку несмотря на большое давление со стороны нацистской Германии. В начале 1944 года, когда Красная армия продвигалась на запад и все понимали, что Германия вот-вот проиграет войну, Хорти дал понять западным странам, что Венгрия заинтересована в переходе на их сторону и разрыве союза с Германией.

Немцы видели, что происходит, и опасались, что Хорти может объединить свои силы с Красной армией, которая приближалась к Карпатским горам. Гитлер знал, что в Венгрии много евреев, и хотел отправить их в Аушвиц, где промышленная машина смерти уже работала в полную силу. Нацистское руководство в Берлине осознало, что больше не может доверять Хорти, и 19 марта 1944 года немецкие армии вторглись в Венгрию.

Война близилась к завершению, и немцы не хотели упускать возможность уничтожить венгерских евреев. В оккупированной Венгрии было создано нацистское марионеточное правительство. Формально Хорти все еще оставался правителем страны, но нацисты провели операцию по уничтожению венгерских евреев в обход союзника и без его содействия.

Немцы действовали быстро и энергично, и история уничтожения к концу войны более полумиллиона венгерских евреев стала одной из трагических страниц холокоста.

В Венгрии они прибегли к тому же методу, который использовали по всей Европе – идентификация и регистрация евреев, изоляция их от остального населения, загон в гетто и депортация в лагеря смерти. Но в отличие от других европейских стран, где доступ к информации был шире, новости распространялись быстрее и где на тот момент намного глубже понимали происходящее, мы не знали ничего. Венгрия была отрезана от Европы, а поскольку массовые депортации в Польшу еще не начались, то и рассказать нам, что происходит, было некому.

* * *

Оккупировав Будапешт, немцы снесли здание еврейской больницы, где после бегства из Берегсаса годом ранее работала моя двоюродная сестра Илона. Персонал больницы перебрался вместе с медицинским оборудованием в близлежащую еврейскую школу и продолжил работу на новом месте. Частью этой команды была моя двоюродная сестра.

Тем временем в Берегсасе все шло своим чередом.

Даже после того как школа для меня стала недоступной, я продолжал ходить в хедер, сохранявший для детей своего рода образовательную среду. Последний хедер, который я посещал, размещался в доме раввина Гринвальда, где занятия продолжались почти до эвакуации в гетто. Мы стали старше, и учеба проходила на более продвинутом уровне, как в небольшой ешиве[18]18
  Ешива – высшее религиозное учебное заведение для изучения Устного Закона, главным образом Талмуда.


[Закрыть].

Хедер находился рядом с домом моего дяди Лазаровица. После занятий я часто навещал их. Лазаровицы жили в большом, внушительном комплексе и, без сомнения, были самыми богатыми и авторитетными среди членов нашей семьи. После отъезда Илоны в Будапешт и направления Моше в трудовой батальон в доме остались дядя Игнац и тетя Малка, а также их дети, Магда и Барри. Барри учился в Мункаче и вернулся домой после того, как нас исключили из школы. Моя тетя управляла магазином в центре города почти до самой нашей эвакуации в гетто.

31 марта в Берегсас вошло гестапо. Мы были обречены.

Незаметно для нас удавка медленно затягивалась на наших шеях.

Сразу после немецкой оккупации евреи получили новые инструкции, требовавшие, чтобы мы ходили с нашитой на одежду желтой звездой Давида. Вскоре поползли слухи, что немцы сгоняют евреев нашего района в гетто, чтобы, собрав их в одном месте, организованно отправлять на работы.

Важно напомнить, что к тому времени в нашем сообществе остались только пожилые мужчины, женщины и дети. Молодых людей, которые могли бы активно противостоять происходящему, не было, а если бы они и были, то поделать ничего бы не могли. Общее мнение сводилось к тому, что соблюдение руководящих указаний позволит нам продержаться до конца войны. А значит, самое правильное поведение – это склонить голову и подождать, пока буря пройдет.

Мы знали, что немецкая армия уже отступает по всем фронтам, и в наших сердцах жила надежда на скорое, полное и неминуемое поражение нацистской Германии. Но вскоре суровая реальность предстала перед нами во всей мрачной жестокости.

Новые правительственные указы предусматривали полный запрет на посещение кафе, поездки на поезде, посещение синагоги и появление на улице после шести вечера. Полиция следила за соблюдением этих правил со всей строгостью, требуя полного и беспрекословного повиновения. К сожалению, значительную помощь в насаждении новых установлений оказали немцы.

Сразу после немецкой оккупации Венгрии евреи получили инструкции, требовавшие, чтобы мы ходили с нашитой на одежду желтой звездой Давида. Вскоре поползли слухи, что немцы сгоняют евреев нашего района в гетто, чтобы организованно отправлять на работы.

Многие считают, что в действительности вина за холокост венгерских евреев лежит в первую очередь на фашистском венгерском режиме, который легко и быстро, без малейшего сопротивления пошел на сотрудничество с Германией и выдал евреев без каких-либо колебаний, по первому требованию.

Перепись населения Венгрии 1941 года, материалы которой венгерское правительство охотно предоставило немцам, содержала всю информацию, необходимую для быстрого и эффективного поиска и идентификации еврейских семей. Если бы с предоставлением данных произошла задержка, если бы венгерские власти отказались от сотрудничества с Германией в этом вопросе, немцам было бы намного труднее осуществить свои планы.

Между тем наши венгерские соседи прониклись к нам глубокой ненавистью, которая росла с годами, чего мы совершенно не замечали. После немецкой оккупации эта ненависть проявилась в полной мере. Лишь очень немногие представители венгерского народа согласились укрывать евреев и помогать им в период их великих страданий. Большинство венгров добровольно и активно сотрудничали с немецкими оккупантами.

Представьте себе, что мы чувствовали. Десятилетиями мы жили с ними бок о бок. Во время Первой мировой войны еврейские солдаты сражались вместе со своими соседями и друзьями-христианами. Некоторые пали, защищая венгерскую родину, и сотни евреев получили медали за храбрость в бою.

Будучи сионистами, мы тем не менее не хотели уезжать, менять местожительство. Независимо от режима, был ли он чешским или венгерским, евреи считали эту страну своей. Здесь был наш единственный дом, наша родина, защищать которую мы были готовы ценой своей жизни и за которую многие из нас погибли в прошлых войнах.

Всего лишь через двадцать пять лет после того, как многие солдаты-евреи Первой мировой войны сняли мундиры, их родина повернулась к ним спиной и стерла из своей памяти и сознания евреев, которые сражались за нее. В лучшем случае некоторые венгры проявили полное равнодушие к судьбе еврейских соседей и друзей. В большинстве же своем они выступили полноправными соучастниками в процессе, приведшем к уничтожению евреев Венгрии.

Жизнь в гетто
Апрель–май 1944 года

В соответствии с разработанным в Германии планом евреев по всей Венгрии сгоняли в гетто. В Венгрии действовало местное отделение нацистского гестапо, и его сотрудники с воодушевлением и старанием исполняли полученные от немцев инструкции. В начале апреля, за несколько дней до Песаха, нам приказали собраться.

В каждом населенном пункте, в каждом сообществе точно знали, сколько у них евреев и кто они. Еще больше облегчало идентификацию и наличие желтой звезды, которую мы носили на одежде. Теперь, по прошествии десятилетий, оглядываясь назад, мы задаемся вопросом: почему все подчинились этому? Почему мы не восстали? Почему не сопротивлялись приказу оставить наши дома? Да, вопрос сложный, но ответ достаточно прост, если рассматривать его с позиций того времени. Для предотвращения восстаний и даже простых проявлений недовольства немцы использовали нехитрые, но действенные методы. Власти заранее задержали местных еврейских лидеров – чиновников и раввинов – и взяли их в заложники. Их поместили под усиленную охрану, и по городу распространился слух, что, если евреи откажутся покинуть свои дома, заложники, которых мы все хорошо знали, будут немедленно расстреляны.

Эта угроза сработала. В одном или двух случаях в нашем районе действительно казнили заложников – это случилось как раз из-за заминки при выполнении инструкций. Действуя таким образом, власти добились от жителей города полного повиновения.

Нужно понимать, что наше будущее в те дни представлялось совершенно неопределенным.

В течение двух предшествующих лет наша обыденная жизнь постепенно менялась с каждой новой директивой и ограничением со стороны венгерского режима. Возможно, мы даже полагали, что переживаем всего лишь очередной период временного ухудшения условий жизни и скоро вернемся домой.

Информация о том, что ждет нас в будущем, скрывалась так тщательно, что происходящие события не вызывали у нас особых подозрений. Вполне возможно, что, если бы кто-то намекнул евреям нашего города, какая участь нам уготовлена, многие попытались бы скрыться, спасая свою жизнь.

Кроме того, большинство евреев подчинились приказам, потому что на тот момент мы ничего не знали о лагерях смерти. Важно понимать, что факты, которые представляются очевидными сейчас, после холокоста, в то время воспринимались как нечто совершенно невозможное. Мы просто стремились остаться в живых до неминуемого поражения Германии.

Для предотвращения восстаний немцы использовали нехитрые, но действенные методы. Власти заранее задержали местных еврейских лидеров – чиновников и раввинов – и взяли их в заложники.

Даже сегодня, зная то, что мы знаем, и имея на руках свидетельства людей, переживших холокост, пламя которого опалило душу всей еврейской нации, нам бывает трудно поверить, что такие жестокости и зверства происходили на самом деле. В то время политика намеренного умолчания и сокрытия чудовищной практики со стороны властей в сочетании с человеческим инстинктом надеяться на лучшее будущее привела к смиренному подчинению приказам. Лишь очень немногие евреи предпочли рискнуть и укрыться в местных христианских семьях, и лишь очень немногие местные жители согласились помочь им, хотя в сельской местности, вроде той, где жили мы, возможностей найти убежище было немало.

Большинство же из нас предпочитало держаться вместе, веря, что неподчинение приказам грозит смертью, тогда как их исполнение и перемещение в трудовой лагерь позволят продержаться до окончания войны. Систематическое немецкое коварство в сочетании с угрозами дало нужный результат: ни у кого не возникло и малейшей мысли о неподчинении и тем более о сопротивлении.

После ареста лидеров общины власти издали приказ с запретом покидать дома в течение трех дней. Нам ясно дали понять, что любой, кто нарушит приказ, умрет. В следующие несколько дней венгерская полиция провела обыски в наших домах. Согласно очередному распоряжению, евреям запрещалось хранить у себя золото, драгоценности и прочие ценные вещи.

Мы с мамой поспешили выкопать ямы на территории дровяного склада, чтобы спрятать серебро и наши лучшие постельные принадлежности. Я помню, что принимал в этом самое активное участие. Мама зашила все золото, которое у нас было, в одежду. Я помогал ей как прятать наше добро, так и готовиться к тому, чтобы при необходимости быстро покинуть дом.

Одновременно с приказом выйти и собраться в указанном месте немцы усиленно распространяли слухи о том, что все это делается единственно с целью отправить нас на заводы, испытывающие острую нехватку рабочих рук.

Инструкции по переезду в гетто передавались по всему городу обычным способом: посыльные на велосипедах разъезжали с места на место с барабанами и портативными динамиками. Другие стояли на главных перекрестках и передавали сообщение с требованием как можно скорее организовать эвакуацию. В центре города власти разместили большие постоянные громкоговорители, которые также повторяли распоряжения.

Брать с собой разрешалось только личные вещи, рюкзак с кое-какой одеждой и продуктами в дорогу. Да, условия нашего существования в очередной раз ухудшились, но и эта перемена не несла прямой угрозы жизни. Тем не менее постепенно всеми нами овладевало чувство, что на очереди нечто очень плохое.

Вскоре после того, как нам приказали покинуть наши дома, венгерские полицейские из специального подразделения обошли все еврейские семьи, предлагая людям выйти. Я и сейчас могу представить, как это было. Они переходили от дома к дому, одетые по полной форме, в пилотках с пером.

Полицейские сопроводили нас к грузовикам и отвезли в дальний конец города. Мы были все вместе: бабушка Клара, моя тетя Хани с Магдой и Зуликом, мама, Арнольд и я.

Я оглянулся на наш красивый новый дом. Мне не хотелось уезжать, тем более что мы не знали, куда нас везут. До сих пор помню выражения лиц некоторых соседей, выглядывавших из окон своих домов. Никакого искреннего огорчения я на них не заметил. Полагаю, по-настоящему они огорчились потом, гораздо позже, когда увидели, что некоторым из нас удалось вернуться.

Гетто в Берегсасе было создано на территории кирпичного завода, находившегося на окраине города, недалеко от железнодорожного вокзала.

Всех евреев города разместили под длинными навесами на огромной заводской территории. Я знал, что где-то здесь есть и мои друзья-евреи со своими семьями, но никого из них не видел.

В гетто переехали и другие члены нашей большой семьи: мои дядя и тетя – Игнац и Малка Лазаровицы, их дети – Магда и Барри. Брата отца, Изидора, забрали в армию, но его жена Рози и трое их маленьких детей были там, в гетто. Там же находилась семья Шани Ицковица. Наши отцы были двоюродными братьями, а мы с Шани были ровесниками. В Венгрии ему присвоили имя Шандор, но все звали его Шани. Они жили на улице Акразия, недалеко от нас. Шани ходил в венгерскую школу, поэтому мы виделись не очень часто. В 1942 году отца Шани тоже призвали в армию, и он приехал в гетто вместе с матерью и младшим братом. Там, в гетто, мы не встретились, но позже наши судьбы связались воедино.

После высадки из грузовиков нас разместили под длинными навесами, которые использовались ранее для хранения кирпичей. На несколько недель это место стало нашим временным домом. Территорию завода заранее огородили, по периметру расставили полицейских – следить за тем, чтобы никто не ушел.

Несмотря на то что нацистская Германия к тому времени уже оккупировала Венгрию, немцев на этом этапе мы не видели. Всю операцию по эвакуации, а также сопровождению и охране успешно выполнила венгерская полиция.

Условия в этом импровизированном гетто были совершенно непригодными для содержания тысяч людей. Навесы, каждый длиной примерно в пятнадцать метров, защищали только сверху, боковых стен не было. Стоял апрель, и тепло по-настоящему еще не пришло. Я помню, как холодно бывало по ночам. Мы старались защититься от ветра, вешая одеяла, но это помогало мало.

Каждая семья размещалась в одной секции гетто. Мы были с бабушкой и Лейзиндерами – Хани, Шломо, Магдой и Зуликом, которые раньше жили с нами в комплексе. Мало-помалу наше сообщество начало организовываться.

В центральной части гетто оборудовали общую кухню, и работавшие на ней старались по мере возможности обеспечить всех свежей, хорошо приготовленной пищей. Я вызвался помогать на кухне и, работая там, чувствовал, что вношу свой вклад в общее дело.

Гетто в Берегсасе было создано на территории кирпичного завода, находившегося на окраине города. Всех евреев разместили под длинными навесами на огромной заводской территории.

В гетто не было душевых и мыться приходилось холодной водой – не самое приятное занятие в апреле, но мы все надеялись, что это временно и что скоро мы переедем в лучшее место.

Проведя в гетто четыре недели, мы там же отпраздновали Песах. Все было по-другому – вдали от дома, без мацы[19]19
  Маца – тонкая пресная еврейская лепешка, выпекаемая строго по рецептам, установленным Торой, из муки и воды.


[Закрыть]. Мы пытались сохранить атмосферу праздника в этих совсем не подходящих для праздника условиях, но без особого успеха.

В один из дней в середине мая поступил приказ покинуть гетто и проследовать на железнодорожную станцию. Нам сказали, что там нас посадят на поезд и отправят в трудовые лагеря. С позиций сегодняшнего дня все представляется очевидным, и кто-то может подумать, что мы должны были все знать и понимать и ни в коем случае не повиноваться. Но в том-то и дело, что ничего подобного холокосту история еще не знала, и даже в худших кошмарах евреи моего города не могли представить, какой ужас нас ожидает.

Хотя к этому времени известия о происходящем уже распространились по другим европейским странам, мы были полностью отрезаны от мира. Мы ничего не знали о движении поездов и перевозке миллионов евреев из разных стран в концентрационные лагеря и лагеря уничтожения. Средства коммуникации были развиты плохо, оккупация Венгрии случилась относительно поздно, а депортация венгерских евреев произошла быстро и организованно. Поведать правду было некому – ни один выживший домой не вернулся.

В Польше гетто существовали в течение нескольких лет, пока их не снесли, но в Венгрии они открылись всего за несколько недель до нашей эвакуации. Представляется сомнительным, что Германия на том этапе войны преуспела бы в осуществлении своего сатанинского заговора по убийству сотен тысяч людей в течение нескольких недель, если бы не помощь со стороны Венгрии. Ни в Берегсасе, ни во всем Карпатском регионе не нашлось «праведников народов мира»[20]20
  Праведник народов мира – это официальное звание, присуждаемое мемориалом «Яд Вашем» от имени Государства Израиль и еврейского народа тем неевреям, которые рисковали своей жизнью ради спасения евреев в период холокоста.


[Закрыть]. Лишь очень немногие венгры предлагали евреям какую-либо помощь до их заключения в гетто.

Почти тотальный коллаборационизм венгерского народа и его вклад в судьбу евреев Венгрии – одно из самых уродливых пятен на человеческой расе в истории Второй мировой войны.

В середине мая венгерские жандармы начали эвакуацию. Женщин, стариков и детей избивали прикладами винтовок и дубинками, торопя побыстрее выйти из гетто.

Мы были полностью отрезаны от мира. Мы ничего не знали о движении поездов и перевозке миллионов евреев из разных стран в концентрационные лагеря и лагеря уничтожения.

Никто из нас понятия не имел, куда мы направляемся. Полицейские по-прежнему твердили, что нас просто перевозят к рабочему месту. Секрет охранялся строго.

Рядом с заводом проходили железнодорожные пути, по которым в те времена, когда предприятие еще работало, привозили продукцию. На путях нас уже ожидали вагоны. Каждые несколько дней солдаты специального подразделения венгерской полиции приходили в гетто и уводили группу, определенную для отправки согласно графику.

Настала и наша очередь. При выходе из гетто нам сказали сложить все ценные вещи, которые мы привезли с собой, в большое ведро. Венгерские солдаты собрали все золото и драгоценности, включая обручальные кольца. Как и многие женщины, мама зашила большую часть нашего золота в подкладку пальто, которые мы носили, и в одежду, которую мы взяли с собой.

Позже все это золото исчезло вместе с нашей одеждой.

Мы прибыли на железнодорожный вокзал, имея при себе небольшой запас еды и воды. На станции уже стояли грузовые вагоны, в которые нам приказали садиться.

Я помню, там был ужасный хаос: толпы людей, шум, крики. Вооруженные охранники подталкивали нас, заставляя поторопиться и побыстрее сесть в поезд. Вагоны были забиты до предела, так что яблоку некуда было упасть.

Потом мы услышали лязг и скрип – нас заперли снаружи. Сразу же стало темно, лишь кое-где свет просачивался через щели. Мы – мама, Арнольд и я – прижались друг к другу в темноте, чтобы быть вместе и не потерять друг друга. Думаю, бабушка, Хани, Магда и Зулик попали в один с нами вагон. Других наших родственников тоже посадили на поезд, но в неразберихе и сумятице мы никого из них не видели. Вагонов в каждом поезде было много, и сама эвакуация в Аушвиц осуществлялась несколькими разными видами транспорта, поэтому мы разделились. В то время мы также ничего не знали о судьбе наших близких в Добрженице. Позже я узнал, что и в сельской местности евреев сажали в такие же поезда и отправляли в пункт назначения.

Что сталось с ними, о том у нас нет никаких сведений.

В битком набитых вагонах мы прождали, казалось, вечность, прежде чем поезд наконец тронулся с места.

Не имея возможности сесть и вытянуть ноги, мы пытались как-то приспособиться к тесноте, принять такое положение, которое помогло бы перенести тяготы долгого пути. Я помню невыносимую духоту и жару в переполненном, запертом вагоне. Дышать становилось все тяжелее, не хватало воздуха. Казалось, мы задыхаемся. Люди теснились и толкались, не находя места, куда можно было бы пристроиться.

В вагон передали отхожее ведро, которое время от времени приходилось опорожнять через узкую вертикальную щель. Час шел за часом, и вонь в вагоне становилась невыносимой.

Ехали долго. Я не могу сказать точно, сколько времени заняла поездка, но, по моим оценкам, она растянулась на два или три дня. Свет проникал в вагон только через небольшое, расположенное под потолком отверстие на одной стене – вентиляция предназначалась для животных.

Мы понятия не имели, куда направляемся и когда доберемся до места назначения.

В первую ночь, когда на улице стемнело, некоторые из парней стали поговаривать о том, чтобы попытаться разбить окно и спрыгнуть. Остальные возражали, опасаясь, что побег и даже попытка побега только ухудшит наше положение. В любом случае шансы выжить при падении с такой высоты из окна движущегося поезда были крайне малы. Большинством голосов идея была отклонена. Мы предпочли поверить слухам о том, что нас ждут лучшие условия и что семьи не будут разлучены.

Как я уже сказал, поездка была долгой, с несколькими остановками по пути. Мы не получали ни еды, ни воды, и я очень проголодался и хотел пить. В обычных условиях дорога заняла бы меньше суток, но грузовой поезд, предназначенный для перевозки крупного рогатого скота, шел очень медленно. Кроме того, в это самое время немцы отправляли в Аушвиц евреев со всей Венгрии. Железнодорожные пути были перегружены, и нашему поезду несколько раз пришлось делать вынужденные остановки и ждать на подъездных путях.

Еды, которую мы взяли с собой в дорогу, оказалось недостаточно, и питьевая вода в какой-то момент тоже закончилась. Мы были голодны, хотели пить и утешали себя только тем, что положение улучшится, как только поезд достигнет места назначения и остановится.

Как же мы ошибались…