Текст книги "Русский бунт. Все смуты, мятежи, революции"

Годы 1173–1187. Заговор бояр галицких

Бояре выступали организаторами и исполнителями мятежей не только на северо-востоке. Другая земля, где именно бояре, а не горожане или смерды начинали смуту, находилась на крайнем юго-западе Руси. В Галицко-Волынском княжестве тоже были очень сильны вечевые традиции городов (а их там было множество, и многие – настоящие крепости) и очень сильны позиции богатой боярской прослойки. Хотя города Галиции и Волыни считались княжескими, князья там были значительно ограничены в правах. Галицкие бояре с легкостью изымали отеческий стол у наследников и торговали его, как им заблагорассудится. Стоило только князю начать править властной рукой, ему тут же искалась замена и составлялся заговор.

В 1173 году, например, бояре взбунтовались против своего князя Ярослава Осмомысла, который при живой жене взял в «полюбовницы» некую Настасью и прижил с ней сына Олега, которого ставил выше законного сына Владимира.

В 1173 году, например, бояре взбунтовались против своего князя Ярослава Осмомысла, который при живой жене взял в «полюбовницы» некую Настасью и прижил с ней сына Олега, которого ставил выше законного сына Владимира. Скандал был столь неприличный, что законная жена Ольга (сестра Андрея Боголюбского) вместе с сыном бежала от мужа в Польшу, а Владимир выпросил себе у польского короля городок Червен, чтобы воевать против отца. Вместе с беглецами отъехала и часть галицких бояр. Примерно через год бояре, оставшиеся в Галиче, составили заговор и свергли князя, а Владимира и Ольгу попросили вернуться в город. Причем события в Галиче были кровавыми: самого Ярослава бросили в темницу, его сторонников изрубили мечами, а Настасью торжественно сожгли на костре! Покончив с «ведьмой», приговорили заточить навечно ее сына, а князя освободить, но принудить целовать крест, что более своей жене он не изменит.

Впрочем, хоть князь крест и целовал, спустя 14 лет он на смертном одре отписал свой стол не сыну Владимиру, с которым постоянно конфликтовал, а «незаконному сидельцу» Олегу. Бояр это возмутило, и они исправили княжескую ошибку – прогнали Олега и посадили на стол Владимира. Тот просидел недолго, поскольку бояр сильно разочаровал: князь принимал решения без советов Боярской думы. В летописях ничем хорошим он не прославлен – только тем, что был горький пьяница и творил блуд с женками и насиловал девок. И, как замечали летописцы, пошел по стопам отца – завел себе попадью, с которой прижил двоих детей, не состоя с нею в браке. Так что бояре позвали на княжий стол Романа Мстиславича, а Владимир со своей попадьей и детьми бежал в Венгрию. Роман Мстиславич занял галицкий стол, но бояре снова передумали, и из Венгрии пришел король, который посадил в Галиче своего сына Андрея. Владимир, надеявшийся на венгерский приют, был предусмотрительно посажен в башню, где и просидел до самой смерти. Все это время бояре подыскивали для города подходящую княжескую кандидатуру, пока силой оружия им не посадили все того же Романа Мстиславича, которого бояре возненавидели уже за первый княжеский срок.

Романа бояре опасались не напрасно. Он имел осведомителей, которые оповещали князя об интригах, и он знал, что против него готовится заговор. Поэтому князь, отличный воин и стратег, упреждает мятеж (по опыту прежних властителей Галича он знает, что эта земля живет от одного боярского мятежа до другого). «Роман, войдя в роль жестокого тирана, – писал хронист, – захватывает не ожидавших этого знатнейших галицких сановников. Кого убивает, кого живым закапывает в землю, у других срывает кожу, разрывает на куски, многих пригвождает стрелами. А у некоторых вырывает внутренности и уже потом убивает. Применяя все виды мучения, он является для своих граждан более чудовищным врагом, чем для неприятелей. А тех, кого он не может сразу схватить, потому что они, влекомые страхом, убежали в другие области, он, используя дары, лесть, разного рода хитрости, призывает обратно, одаряет их почестями и возвышает. А потом предписывает и приказывает казнить их в страшнейших, немыслимых мучениях, для того чтобы этим внушить страх соседям и, уничтожив могущественных, править безопасней».

Никого вам этот князь не напоминает? А между тем Роман в 12 веке ведет примерно ту же игру, что и московский царь Иван Грозный в 16 веке, и цель у него такая же – сломить сопротивление бояр, и средства достижения цели те же: не получается усмирить, тогда – уничтожить. И вроде бы ему даже удалось достичь желаемого результата!

Но стоило только Роману пасть в битве, как бояре, вчера еще лежавшие распростертыми ниц перед властным князем, тут же изгнали из Галича вдову Романа и его детей – Даниила и Василько.

Год 1238. Восстание галичан против бояр

По милости бояр Галич после смерти Романа переходил из рук в руки, одно время над ним даже властвовал венгерский король. Несколько раз бояре призывали на престол сына Романа, Даниила, но почти сразу же снова его свергали. Жить в постоянном конфликте с боярами было невозможно, поэтому Даниил стал приближать к себе людей верных и преданных – младшую дружину, отроков, простых воинов, то есть создавать вместо совета бояр своего рода вече. Бояре оказались сильнее.

С 1229 года князю приходилось постоянно сражаться за Галич, и только в 1238 году он несколько обуздал и галичских бояр. И то овладеть городом ему помогли не богатые галичане, а простые горожане, которые устали от постоянной смены князей и от столь же постоянных войн за город. По летописному рассказу, князь привел под стены родного Галича войско, выехал вперед и стал говорить жителям: «Люди городские! До каких пор хотите вы терпеть державу иноплеменных князей?» Те закричали в ответ: «Вот наш держатель Богом данный!» – и, по выражению летописца, пустились к Даниилу как дети к отцу, как пчелы к матке, как жаждущие воды к источнику. Епископ Артемий и дворский Григорий сперва удерживали жителей от сдачи, но, видя, что не могут более удержать, явились к Даниилу со слезами на глазах, с осклабленным лицом, облизывая губы, поневоле сказали ему: «Приди, князь Данило! Прими город». Даниил вошел в свой город, и пришел к Пречистой и Святой Богородице, и принял стол отца своего, и в знак победы поставил хоругвь свою на Немецких воротах, а на другое утро пришла ему весть, что Ростислав (соперник Даниила. – Авт.) возвратился было к Галичу, но, узнавши, что город уже взят, бежал в Венгрию. Тогда бояре, лишенные последней надежды, пришли к Даниилу, упали ему в ноги и стали просить милости, говоря: «Виноваты, что иного князя держали». Даниил отвечал: «Милую вас, только смотрите, вперед этого не делайте, чтоб хуже не было».

Чего же хотели галицкие бояре? К чему стремились? Очевидно, они думали создать боярскую республику, и даже попробовали сделать это, утвердив в высшей власти избранного из своей среды боярина Владислава Галицкого. Причем им была нужна республика без князя. Ради этого и затевались все галичские мятежи и заговоры. Но народ прочувствовал боярское правление на своей шкуре: постоянные войны, и как следствие – голод, военные потери, разорение. И галичане предпочли власть князя.

Год 1237. Народное сопротивление монголам

Особым временем для страны стала эпоха завоевания русских земель монголами. Под монгольскую власть русские земли попали в рекордно короткие сроки – буквально за пару месяцев. Помните, какой Майдан устроили киевляне своим князьям, бежавшим от половцев, в 1068 году? Как они требовали раздать оружие, чтобы биться с врагами? В Северо-Восточной Руси, на которую вдруг свалились полчища монголов, ничего такого не было. Тамошние князья врагов видели скорее друг в друге, а с помощью монголов надеялись погубить своих соперников, ближайших сородичей. Только немногие города рискнули сопротивляться монголам, и самые известные из них – Рязань и Козельск.

Враждебный владимирскому великому князю рязанский князь Юрий Ингваревич предпочел завоеванию смерть, и жители Рязани его поддержали. Летопись сообщала, что в 1237 году в город пришли послы от монголов – колдунья и двое воинов, которые потребовали дать от Рязани в знак покорности «десятины от всего – князей, простых людей и коней, десятины от коней белых, десятины от вороных, бурых, рыжих, пегих». Рязанцы отправили гордый ответ: «Когда никого из нас не останется, тогда все будет ваше». За этот ответ город Рязань был превращен в груду развалин. Новгородский летописец в тот год записал: «князя Юрья Ингворовичя убиша, и княгиню его и иных князей побиша, а мужи их, жен, и детей, и черньца, и черници и ерея емше, овых разсекаху мечи, а других стрелами состреляху и во огнь вметаху, а йныа емлюще вязаху, и груди возрезываху, и жолчь вымаху». А кроме того, множество церквей и монастырей было сожжено и уничтожено.

В Козельске ситуация была еще интереснее: там правил малолетний князь Василий, то есть решение не сдавать город принимали бояре и народ. И они предпочли умереть, но не сдаться. Козельск держался семь недель! Летописец пишет, что, когда монголам все же удалось взобраться на городские стены, их встретили все жители Козельска, которые резались с ними, пока не падали мертвыми, и смогли отогнать от стен, и убили даже 4000 монгольских воинов, но Батый послал новые полки, и город был взят. Войдя в Козельск, Батый не пощадил никого. О князе Василии, как с горечью добавлял летописец, ничего не известно, но, скорее всего, он потонул в крови, потому что был еще мал… А монголы потеряли в этом сражении троих сыновей своего темника, их тела искали, но так и не смогли найти. Весьма выразительная картина сопротивления горожан. И весьма печальный вывод: таковые битвы с монголами были исключением. Обычно князья предпочитали добровольно идти в рабство. И определили туда на два с половиной столетия и весь свой народ.

Великий Новгород, где тогда княжил Александр Невский, предпочел выплатить дань, не допуская города для разграбления – как только монголы двинулись на север и разорили Торжок. Торжок сопротивлялся две недели, хотя и не имел хороших крепостных стен. Монголы, взяв город, иссекли в нем все живое. Александр выслал навстречу им посольство с выражением благонамеренности, то есть обязался добровольно платить дань с Новгородской земли. Не дойдя до Новгорода (понятно, почему), монголы повернули на юг. А в 1240 году взяли главный город Южной Руси – Киев, который, в отличие от северо-восточных городов, оказал самое яростное сопротивление. И неудивительно – в Киеве воеводой сидел Дмитр, ближайший соратник Даниила Галицкого, в тот год великого князя. Практически уничтожив город, хан Бату пощадил Дмитра, как пишет летопись, за его храбрость.

Киевская Русь на четыре с лишним века стала для северо-востока «заграницей», но и этот северо-восток, и юг, и даже не завоеванные монголами Новгород и Псков оказались в итоге под их властью. Казалось бы, какой теперь Майдан?

Год 1255. Новгородский бунт против переписи населения

Итак, владимиро-суздальские князья предпочли не сражаться, а искать с врагом соглашения. И первым шагом к такому соглашению стало проведение всеобщей переписи населения.

Начало переписям положил великий владимирский князь Ярослав, при котором, по Соловьеву, «прислали сюда баскаком одного сарацина, который у каждого отца семейства, имевшего трех сыновей, брал одного, захватил всех неженатых мужчин и женщин, не имевших законных мужей, также всех нищих, остальных же перечислил, по обычаю татарскому, и обложил данью: каждый человек мужского пола, какого бы возраста и состояния ни был, обязан был платить по меху медвежью, бобровому, соболиному, хорьковому и лисьему; кто не мог заплатить, того отводили в рабство». Чудесная перепись и волшебные перспективы!

Первые выступления русских людей против монголов как раз и связаны с составлением податных списков. Все эти выступления натыкались на полное согласие князей с захватчиками. Монголы, быстро оценив ситуацию, отправляли гасить восстания княжеские дружины, усиленные незначительным монгольским контингентом.

Именно так был задушен новгородский бунт, когда после смерти Ярослава на великое княжение сел Александр Невский, который провел вторую перепись 1255 года в Новгороде.

Летописец писал, что приехал с низовских (то есть владимирских) земель некто Михаил Пинещинич и сказал, что поскольку низовские земли уже исчислены, то настало время исчислить и новгородские, и что татары скоро явятся в Новгород. Все лето горожане жили страхами и решали, что им делать. Когда умер посадник Ананий, и на его место сел посадник Михалка, который выступал за непротивление переписчикам, горожане в ярости «разодрали его на части», чтобы не смущал умы. Народный приговор был прост: не дать себя переписать. Тогда же Александру стало известно, что против проведения переписи выступил посаженный им в Пскове сын Василий. «Великий князь, негодуя на ослушного сына, – пишет Карамзин, – велел схватить его во Пскове и под стражею отвезти в Суздальскую землю; а бояр, наставников Василиевых, казнил без милосердия. Некоторые были ослеплены, другим обрезали нос: казнь жестокая; но современники признавали ее справедливою, и самый народ считал их виновными, ибо они возмутили сына против отца: столь власть родительская казалась священною!» Ну-ну! Не в священной власти отца над сыном дело, а в том, что несчастные бояре решили воспротивиться монгольскому приказу, исполнять который был назначен Александр Ярославич!

Новгородцы не желали идти под перепись, и черные люди говорил: лучше умрем за святую Софию и дом ангельский. Они собрали вече, и жители города разделились на две части: одни были тверды в вере и готовы умереть за святую Софию, а другие хотели покориться, и других было меньше числом.

О событиях в Пскове и Новгороде стало известно в Орде, и князь неожиданно узнал, что на Новгород идет карательное войско. Он попробовал призвать горожан к здравомыслию. Но новгородцы не желали идти под перепись, и черные люди говорили: лучше умрем за святую Софию и дом ангельский. Они собрали вече, и жители города разделились на две части: одни были тверды в вере и готовы умереть за святую Софию, а другие хотели покориться, и других было меньше числом. «И в ту же зиму приехали окаянные татары-сыроядцы Беркай и Касачик со своими женами и с прочими, и был в Новгороде великий мятеж. И новгородские люди и в самом городе, и в волостях не желали подчиняться татарам и стали их уничтожать. И стали окаянные татары бояться смерти и стали просить у Александра: „дай нам охрану, а то нас изобьют“. И повелел князь охранять их по ночам сыну посадскому и всем детям боярским. И сказали татары ему: „дай нам число, или же мы уйдем, не сотворив переписи“». Не сотворив переписи – это означало для Новгорода одно: город будет предан монгольским мечам и стрелам. Ох, нет, простите: мечам и стрелам Александра Ярославича.

«Мятеж не утихал, – писал Карамзин. – Бояре советовали народу исполнить волю княжескую, а народ не хотел слышать о дани и собирался вокруг Софийской церкви, желая умереть за честь и свободу, ибо разнесся слух, что татары и сообщники их намерены с двух сторон ударить на город. Наконец Александр прибегнул к последнему средству: выехал из дворца с монгольскими чиновниками, объявив, что он предает мятежных граждан гневу хана и несчастной судьбе их, навсегда расстается с ними и едет во Владимир. Народ поколебался. Бояре воспользовались сим расположением, чтобы склонить его упорную выю под ненавистное ему иго, действуя, как говорит летописец, согласно со своими личными выгодами. Дань поголовная, требуемая монголами, угнетала скудных, а не богатых людей, будучи для всех равная; бедствие же войны отчаянной страшило последних гораздо более, нежели первых. И так народ покорился, с условием, кажется, не иметь дела с баскаками и доставлять определенное количество серебра прямо в Орду или чрез великих князей. Монголы ездили из улицы в улицу, переписывая домы; безмолвие и скорбь царствовали в городе. Бояре еще могли утешаться своею знатностию и роскошным избытком: добрые, простые граждане, утратив народную честь, лишились своего лучшего достояния. Вельможи татарские, распорядив налоги, удалились».

Летописец не столь мягок в суждениях, как Карамзин. О монголах он пишет, что, сделав перепись, уехали окаянные прочь. Ясно, что он вполне разделяет чувства горожан, хотя и понимает, что только вмешательство самого Александра и появление вражеской конницы остановило мятеж, иначе бы горожане попросту перерезали переписчиков – и к чему бы это тогда привело?

Однако гнев народа великому князю все же не удалось погасить, и многие города Александра восстали против «томления бусурманского», ярость закипела в христианских сердцах, и восстали против «поганых» Ростов, Владимир, Суздаль, Ярославль, Переяславль, и выбили оттуда присланных переписчиков. Тех, кто прислуживал монголам, убили собственными руками, а ханского посла Титяма, который разорял церкви, бросили псам не съедение. Александра, который отвечал за покой на Русской земле, тут же вызвали в Орду и там, вероятно, отравили. «Переписные волнения» той эпохи нужно рассматривать не только как сопротивление поработителям, но и как сопротивление силам Антихриста, поскольку, с точки зрения христианской эсхатологии, монгольское «исчисление» воспринималось христианами как наступление последних времен, то есть конец света. Согласно Апокалипсису, перед концом света Сатана каждому исчислит число, и монгольская перепись великолепно это подтверждала. Естественно, верующие люди не желали идти под власть Сатаны! Они и восставали!

Тот значимый факт, что священники и монахи переписи не подлежали, мог только усилить народный гнев, чтобы эту категорию населения считать предателями. Именно на эти годы приходятся стихийные казни чернецов, которые пытались уговорить людей не противиться переписи. В Ростовской земле народ растерзал защитника монголов чернеца Зосиму, объявив того прислужником Сатаны.

Кроме эсхатологической, была, конечно, и вполне земная причина неповиновения. Мало того что переписывали людей завоеватели, но и переписывали они их не так, как было принято. Русь не знала подушного обложения и платила подати с кождого двора. Монгольская система вела счет по головам. Естественно, выплаты в несколько раз возрастали.

Год 1327. Тверской бунт

Впрочем, уже через семьдесят лет к монгольскому налогообложению настолько привыкли, что платили дань без всякого возмущения. Восстания случались только изредка, и только в чрезвычайных ситуациях. Об одном таком выступлении против монголов рассказывается так: «В лето 6834 (1327), сентября 15, убиша в Орде князя великого Дмитреа Михаиловича Тверского да князя Александра Новосилского, единого дни, на едином [месте], на реце нарицаемыи Кондракли. Того же лета князю Александру Михалковичу дано княжение великое, и прииде из Орды, и седе на великое княжение. Потом, за мало дний, за умножение грех ради наших, Богу попустишу диаволу възложити злаа в сердце безбожным татарам глаголати безаконному царю: „аще не погубиши князя Александра и всех князей рускых, то не имаши власти над ними“. И безаконный, проклятый и всему [злу] началник Шевкал, разоритель христианскый, отверьзе уста своа скврьняа, начать глаголати, диаволом учим: „Господине царю, аще мы велиши, аз иду в Русь, и разорю христианьства, а князи их избию, а княгини и дети к тебе приведу“. И повеле ему царь сътворити тако».

Если перевести этот текст на современный русский язык, то события происходят в такой последовательности: сначала были убиты вызванные в Орду русские князья, а тверской князь, получив ярлык на княжение, вернулся в Тверь, но тут же на него поступил донос, и ханский чиновник Шевкал был послан с войском, поскольку участились случаи неповиновения и баскаков перестали уважать, то есть народ слегка осмелел. Дань, очевидно, шла в Орду нерегулярно, князья служили не слишком усердно, и монгольское войско шло для «зачистки» нелояльных земель. В народе стали ходить упорные слухи, что христиан хотят обратить в ислам, и будут это делать насильно, всех русских князей истребят, а на их место посадят монгольских чиновников. Сам тверской князь Александр тоже поверил слухам, после недавних событий это вполне понятно, тем более что его попросту выгнали из собственного дома, а в княжеских хоромах расположились ханские посланцы, и в Твери было неспокойно – монголы издевались над людьми, избивали их, разоряли дома, глумились.

Князь не выдержал, и народ стал бунтовать. Правда, в нашей благонамеренной летописи автор стремится объяснить внезапность восстания иначе. Вроде бы князь призывал к терпению, а виной всему – незначительный случай: один дьякон повел на водопой свою кобылицу, а монголы ее отняли. Дьякон взмолился к тверичам о помощи. Возмущенные тверичи пошли громить монголов. Монголы же стали сечь их мечами, а люди тут же ударили в колокол и созвали народ на вече, после чего избиение монголов стало неизбежным. Восстал весь город. Убили и самого Шевкала. В живых остался только вестовой, которому удалось вскочить на коня и ускакать в Москву, а оттуда в Орду. В другом летописном тексте сказано, что восстанием руководил князь Александр, и по его приказу не осталось ни единого живого монгольского воина, ни единого ордынского купца, а самого Шевкала, занявшего княжеский дворец, тверичи сожгли живьем.

Это восстание стало для хана Узбека пренеприятной новостью, он даже думал, что в стране поднимется всеобщая смута. Но ограничилось Тверью, и тогда, чтобы наказать Тверь, Узбек воспользовался известным ему рецептом – послал на город не монгольское, а русское войско Ивана Даниловича Московского, усиленное, правда, пятью золотоордынскими туменами (по 10 000 воинов). По пути к этому войску с большой охотой присоединились суздальские князья. Тверской князь в ужасе бежал на северо-запад. Новгород побоялся его принять, но Псков принял. Не найдя князя, карательное войско разрушило Тверь, Торжок и Кашин, многие жители Тверской земли были убиты или уведены в плен.

И это хорошо иллюстрируют события предыдущего десятилетия.

Во время ордынского владычества недовольство монголами вполне сочеталось с недовольством собственными князьями. Во всяком случае, простой народ разницы между ними особой не видел.