Текст книги "Звёзды ещё горят"

Лиса Эстерн
Звёзды ещё горят

© Лиса Эстерн, текст, 2024

© FIANIT, иллюстрации, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Плейлист

Frank Sinatra – Let It Snow! Let It Snow! Let It Snow!

Stevie Wonder – I Just Called to Say I Love You

AnnenMayKantereit – Marie

John Williams – Christmas at Hogwarts

Те100стерон – Это не женщина

Wham! – Last Christmas

Perry Como & The Fontane Sisters – It’s Beginning to Look a Lot Like Christmas

Анна Бутурлина – Отпусти и забудь

Jonathan Dokuchitz & Kelsey Grammer – Once Upon a December

Queen – Thanks God It’s Christmas

Дискотека Авария – Новогодняя

Vanilla Sky – Звенит январская вьюга

Chris Rea – Driving Home for Christmas

Пролог

Тем незапоминающимся вечером – он был одним из череды многих и одинаковых – она плутала по улочкам заученного города. В нëм каждая деталь, каждый угол, поворот и человек казались ей знакомыми, одинаковыми, невероятно скучными и серыми – не стоящими внимания. Мысли об этом отягощали и без того тяжëлую грудь, спешно вздымающуюся из-за быстрого сердцебиения. Она бежала так, как не бегала уже давно.

Смена на работе закончилась позже обычного, и у Стеллы были все шансы не успеть вернуться в общежитие до того, как неприступные железные двери прихожей закроются до самого утра. Комендант – бабушка в уважаемом возрасте – крайне не любила тех студентов, которые «не понимали по часам», и была непреклонна в своëм воспитательном решении не впускать тех, кто не спешил вернуться домой. А Стелла спешила, да ещë как: даже лëгкие почти собрали чемоданчики и подобрались к горлу, планируя её покинуть.

Тяжëлая сумка оттягивала шею, тянула в сторону при резких поворотах и сильно раздражала своим присутствием, как и всё вокруг: слишком липкий шарф, испарина на носу и губах, из-за которых морозец больно щипался, колючий свитер под курткой, скользкая подошва ещë осенних ботинок. С каждым оставленным позади метром Стелла сжималась в крохотный сгусток негодования, в любой момент готовый взорваться. Словно чувствуя недоброе, прохожие сторонились мчащуюся по наледи девчушку с бешеным взглядом. Хотя дело могло быть и в сползшей на светлые брови шапке, краснючих щеках и летящей во все стороны брани, но в любом случае тротуар магическим образом опустел, и студентка беспрепятственно пересекла последний рубеж аллеи перед старым, скрипучим и покосившимся зданием общежития.

– Светлана из семьдесят пятой, на часах, если мне не изменяет зрение, уже двенадцатый час, – у самых дверей, как цербер у врат ада, поджидала её старушка со свëрнутой газетой, которой, вероятно, она с радостью треснула бы непутëвую студентку. Скукоженное возрастом лицо нахмурилось, большие в толстых оправах глаза воззрились сверху вниз, будто пытаясь изжить Стеллу, а не Светлану… Но не в её положении вредничать. – Я на полных правах могу закрыть эту самую дверь перед твоим курносым носом, милочка. В правилах чëрным по белому значится: «Общежитие закрывается ровно в одиннадцать часов», а потому…

– У меня есть уважительная причина, – голос Стеллы звучал сипло, прерывисто из-за частых и неровных вдохов. Лëгкие буйно топтались в груди, протестуя против непрошеной физической нагрузки. Вероятно, её светлые волосы на голове сейчас напоминали больше птичье гнездо, нежели что-то приличное. – Я как две минуты была бы уже здесь, но меня задержал сторож. Ну, тот, который постоянно птиц по весне гоняет от клумб.

Лицо свирепой блюстительницы правил немного разгладилось, а в сереньких глазах промелькнуло любопытство и что-то ещё, во что юной девице погружаться очень не хотелось. Стелла наконец выпрямилась, расправив плечи и стряхнув остатки жаркого бега, и с привычной ей сухостью продолжила:

– Просил передать вам, что в начале декабря у него намечается отпуск какой-то и поездка к родственникам, – ложь так просто срывалась с её нечестного и уже давно опороченного фальшью языка, что Стелла не моргнула и глазом, а только больше распалилась, завидев проявляющееся воодушевление в старческом лице. В обычных обстоятельствах ей не хотелось бы так нагло обижать эту прекрасную и трудолюбивую женщину, но сейчас у Стеллы не было желания ночевать под забором, как побитой собаке. – Он заглянет к вам накануне с каким-то предложением. В детали не вдавался.

Она поклонилась, изображая гонца с важным донесением, чем вызвала у старушки добродушный хохот.

– Но только в этот раз, негодница! – Взмахи газеты должны были предостеречь её больше не опаздывать, но Стелла не могла этого гарантировать. Её рабочий график нельзя было назвать нормированным. – Иди, пока никто не видел. Будем считать, что ты просто долго отряхивала обувь от снега.

– И правда, навалило неожиданно.

Стелла не улыбнулась лëгкой шутке. Она никогда не улыбалась и не видела в этом никакой проблемы, хотя окружающие почему-то были крайне этим обеспокоены. Постоянно причитали, комментировали и пытались вывести врунишку на чистую воду: как так, кто-то не умеет улыбаться – такое не может быть правдой! Отнюдь, размышляла Стелла, может быть, и она тому доказательство. Вот и старушка-комендантша сникла, вздохнула, махнула пару раз на лестницу и вернулась в свою каморку, из которой слышались глухие песни из телевизора.

Недолго думая, студентка рванула к лифту – старику немногим старше их страны, вероятно. Он работал по своему желанию, ездил только на те этажи, на которые ему хотелось, и в любой момент мог остановиться, чтобы передохнуть. И, возможно, никогда не заработать. Стелла не любила лифты, потому что в них всегда было узко и никогда нельзя было рассчитывать на побег в случае какой-либо аварии. Но в связи с тем, что ей выделили комнату на верхнем этаже, а подниматься по лестницам, как завещала панда из мультиков, она не любила, ей приходилось уповать на мастерство создателя этого стари-кана.

Несколько долгих минут спустя двери со скрипом открылись. Комендантша недовольно забухтела где-то у себя, но Стелла уже нырнула внутрь и нажала кнопку верхнего этажа. Долго под звуки электричества в плохо работающей лампочке она поднималась вверх, разглядывала рекламу на стенах и совсем ни о чëм не думала. В голове было так же пусто, как в её кошельке до следующей зарплаты.

Соседки в комнате не оказалось, и эта новость стала первой хорошей за весь день. Стелла не любила делить с кем-то личное пространство, но при заселении в общежитие это никого не волновало, и потому пришлось как-то приживаться. А она прижилась и даже неплохо ладила с девочкой, которая любила больше болтать, чем учиться, но всё-таки радовалась уединению, когда соседка оставалась где-то переночевать. Где – это Стеллу не волновало.

Сумка с тетрадями рухнула на рабочий стол, вынудив его жалобно скрипнуть. Уличная одежда была убрана, и на её смену пришла удобная, свободная и лëгкая домашняя футболка да штаны с тапочками. Зашумел чайник – роскошь для живущих в общежитиях, но Стелле повезло ещë и в том, что соседка любила комфорт.

На экране телефона высветилось несколько непрочитанных сообщений, два пропущенных звонка и множество рекламы из разных приложений, которую Стелле было лень удалять или блокировать их рассылку. Множество белых строчек создавали иллюзию, будто она была кому-то интересна и кто-то ждал её возвращения в сеть. Конечно, это не совсем иллюзия, потому что был как минимум один человек, который постоянно ей написывал. Университетская подруга – так называют людей, которые вроде близки, однако недостаточно, чтобы звать их просто друзьями. Словно существует какое-то «но», какая-то назойливая неуверенность в этой связи, которая разорвëтся после получения диплома, а потому к простой «подруге» всегда привязывалось «университетская».

Стелла не хотела об этом долго размышлять, пролистала бессмысленные сообщения, полные шуток, и выключила телефон.

Чайник вскипел. Нос наполнил терпкий запах крепкого чëрного чая без сахара. Язык укусила горечь. Стелла любила её, хотя считала, что пить крепкий чай на ночь – не самая здравая мысль. Но это не значит, что она откажет себе в таком удовольствии.

Было кое-что еще в её – их – комнате, за что она готова была стерпеть и шумную соседку, и строгую комендантшу, и даже дряхлый, крайне ненадëжный лифт – широкий подоконник с единственным на этаже огромным окном, снаружи больше походившим на открытый глаз циклопа. Забравшись на него, укрывшись тëплым пледом и крепко сжимая кружку с дымящимся чаем, Стелла могла созерцать струящуюся золотую ленту трассы, по которой гоняли машины и сверкали своими красными и жëлтыми фарами. Дома, как грибы натыканые вокруг, оделись в тëмные костюмы, и только пятна света блестели в редких окнах. Их ещë было много, потому что в одиннадцать ложиться спать чудилось чем-то кощунственным, ведь взрослые люди, тратящие жизнь на работу, считали каждый час свободного времени и легко могли пренебречь сном. Стелла их понимала, и потому почти каждый вечер, когда оставалась одна, тратила лишние часы не на сон, а на простое наблюдение.

Красивая игра света, теней и волшебства рукотворного города завораживала. Её можно было даже принять за подражание красоте небосвода. Но только за подражание.

Взгляд Стеллы скользнул к календарю, висевшему над кроватью. Последние дни ноября исчерпывали себя. Осень устала и готовилась передать сцену сестре. Зима уже была здесь, но заглядывала к ним лишь мельком: выпал первый снег, на термометре появился первый минус, а люди начали утепляться и предвкушать. Стелла наморщилась, опуская взгляд чуть ниже, к следующему за ноябрëм месяцу. Декабрь придëт вместе с зимой.

Стелла не знала людей, которым не нравился декабрь за его волшебство зимы, детские проказы и магию Нового года. Зато она была таким человеком: не любила шумиху, не искала в магазинах мишуру, не загадывала желания найти любовь. Ей некогда было мечтать, потому что учëба, работа, учëба…

– В декабре мир сходит с ума, а люди теряют способность здраво мыслить, – проворчала она, отпивая свой горький напиток. Тепло приятно распространилось от горла по всему телу. – Безумцы, которые хотят верить в волшебство и любовь.

Для неё декабрь – пора тяжёлой работы, бесконечной учёбы и экзаменов. В ней не было детского озорства, и она не знала, в каком из многочисленных новогодних магазинов могла бы его прикупить. Рекламы на билбордах и в социальных сетях об этом не рассказывают.

Стелла отпустила мысли, и они мерно потекли мимо её утомлённого сознания. На мгновение закрыла глаза для того, чтобы окончательно забыть сегодняшний день, а потом взглянула в чëрный небосвод. Она ждала, когда погаснут городские огни. Ждала так долго, что, казалось, никогда не дождëтся, но вот вспыхнула первая искра, а за ней – вторая, третья – и так по всему небу. Звëзды.

Она всегда любила смотреть на небо – это было её излюбленное, хоть и странное хобби. Неважно, утром, днëм или ночью, но небо – это место, куда её взгляд неизменно возвращался, словно домой. Бесконечно далëкое полотно никогда не повторялось в своих одëжках и украшениях: переливы цветов, узоры облаков, искры звëзд и их сочетания – всë было новым, неизученным каждый раз, когда она поднимала взор. Далеко от неё что-то менялось, нечто становилось прекрасным и оставалось нетронутым – Стелла любила эти чудеса.

Они успокаивали, зажигали и в ней какую-то крохотную звезду.

Но звезде в душе не суждено гореть вечно.

Глава 1
Декабрь

Он, конечно же, настал. Кто вообще сомневался, что мироздание не услышит мольбу какой-то старшекурсницы и не отсрочит злополучный для студента месяц? Декабрь пришëл и не постучался, ворвавшись в жизнь людей, будто его звали, будто он уже давно имел права на их засыпанные снегом машины, обледеневшие дороги, замëрзшие носы и подвëрнутые лодыжки. Конечно, имел, а кто ему воспротивится? Он – часть природы, как и люди, правда, если декабрь – это сын тëтки, сдающей квартиру, то человек – это таракан, которого пытаются изжить, но он всë равно возвращается… «Эта аналогия ушла куда-то не туда», – подумала Стелла, качаясь на пятках.

Зимнее небо было похоже на бело-серый лист из де-шëвой книги, весь текст которой легко смазывался. Бесконечный пустой купол, накрывший город, потерявший свои краски, одевшийся в одинаково светлые костюмы. Плотный слой снега под чëрными ботинками скрипел, ему вторили голые ветки берëз, царапающие стëкла крытой автобусной остановки. Чëрно-коричневые кривые линии разбивали светлый купол, как льдинку. На горизонте, над парком напротив, клубился ещё более светлый, выделяющийся на фоне дым из полосатых вышек завода. Он поднимался, струясь, и развеивался, расплываясь.

Остановился синий автобус с запотевшими окнами, а когда двери открылись, из него вывалилось – буквально – несколько человек, потому что транспорт ранним утром был забит. Двое мальчишек задели Стеллу портфелями, бросившись к дверям, надеясь прошмыгнуть, видимо, между ног пассажиров, иначе она не представляла, как втиснуться в эту плотную живую стену. Водитель повернулся и хмуро уставился на неё, будто она была единственно виноватой в том, что он отставал от графика.

Поудобнее перехватив сумку, натянув варежки, Стелла решила идти пешком: не так уж далеко находился университет, а там и до работы почти рукой подать. Утренняя прогулка в минус двадцать пять сквозь сугробы и угрюмое настроение – что может быть лучше?

Путь был бесконечным. Честно. Стелла несколько раз смотрела на часы и не видела, как цифры сменяют друг друга, а если всё-таки сменяли, то делали это неохотно, лениво. Сугробы замедлили Стеллу, снег забился в сапоги, носки промокли, и морозец тянулся от лодыжек к коленям – и так по всему телу. В толстом пуховике – Стелла не гналась за опасной для здоровья модой – она больше напоминала гусеницу, ползущую по неподходящему для неё субстрату. Неприятное ощущение промозглого холода, поселившегося где-то в костях из-за промокших ботинок, смешивалось с жаром, окутавшим кожу и пропитавшим одежду. Ветер впрягся в это непростое уравнение плохого настроения, которое, казалось, не могло испортиться ещë больше: щёки болели, глаза слезились, и губы покалывало.

Когда Стелла добралась до университета, внутри неё всë клокотало. Хотелось высказать недовольному водителю всё, что она думала, пока шла: резкие слова так и рвались из неё, когда охрана на входе шпыняла её и осматривала вещи, а потом ещë позже, в кабинете кафедры, она по-настоящему ощутила, как нить её терпения этого утра истончается с каждым тиком настенных часов.

– Ситуация неоднозначная, – в очередной раз произнесла заведующая кафедры, изучая бумаги с успеваемостью. Хотя в случае Стеллы, вероятно, с неуспеваемостью. – Обычно несколько долгов – это ничего, понимаешь? В обычной ситуации.

– Понимаю, – сухо отозвалась она, разглядывая прожилки на деревянном столе.

Кабинет был небольшим и обставлен слишком по-домашнему для преподавателей высшей категории. Светлые стены, обклеенные еще в прошлом веке, узкие шкафы со стеклянными дверями, несколько длинных преподавательских столов вдоль стен и один строго посередине, на котором стояла ваза с конфетами, две кружки и лежало несколько папок с документами. Пахло мëдом и малиной – запах сладко сворачивался на языке. В соседней, прилегающей к этой, комнате шелестела пачка печенья, звучали неразборчивые голоса преподавателей, щëлкали компьютерные мышки – всë это сливалось в одну знакомую мелодию, принадлежащую исключительно психологической кафедре. Стелле нравилось здесь. Обычно.

– Как же поступить с тобой, Светочка? – То, как женщина с чудными кудряшками звала её по имени, растапливало лëд в душе, и, если бы не эта духота, царящая в комнате, и не холодные, мокрые пальцы в ботинках, раздражение мирно улеглось бы. – Как же непросто. Неоднозначно.

– Кристина Алексеевна, вы идëте? – Из соседнего кабинета послышался низкий мужской голос, и следом нарисовалось пожилое лицо профессора анатомии. Он, не изменяя себе, сегодня выделялся яркой тканью костюма. – Скоро совещание, и ректору не понравится, если мы и в этот раз отличимся своей пунктуальностью.

– Да вот, у нас тут, – Кристина Алексеевна указала на бумагу в руках, сокрушаясь и повторяя уже заученную даже стенами фразу, – такая неоднозначная ситуация!

Седые усы пошевелились от добродушной улыбки, когда профессор взглянул на провинившуюся студентку. Стелле он всегда напоминал доброго мишку из сказок, и хоть она сама была не самой добросовестной студенткой – не давались ей медицинские предметы, – ей искренне нравились его занятия просто за эту неподражаемо мягкую, заразительную мимику. Если бы она умела улыбаться – хотела этого, – то, вероятно, именно этому пожилому джентльмену отдала бы все свои улыбки.

– Снова проказничаете, Светлана Викторовна, – он покачал головой, продолжая улыбаться.

– Неприятности сами находят меня, – просто ответила Стелла.

В уголках глаз навсегда у него запечатлелась паутинка морщинок, но она только добавляла ему искреннего добродушия. Профессор юрко вынырнул из-за угла, держа в руках ту самую шуршащую пачку, подошёл к столу и поиграл густыми белëсыми бровями, изучая протокол.

– Не так уж и неоднозначно, – он протянул студентке печенье. Овсяное. – В нашей профессии неоднозначность и без того преследует нас на каждом шагу, а здесь, Кристина Алексеевна, всë просто: сдать долги и с чистым сердцем встречать Новый год.

– Так-то оно так, – пролепетала она, покачав головой.

Стелла закусила губу, внутренне сокрушаясь. Никто не рассчитывал, что преподаватели или ректор подпишут амнистию и избавят должников от их долгов в честь праздника – это именно то чудо, в которое хотят верить все студенты, но оно не случается. Под лежачий камень вода не течëт, хотя очень хочется.

– Вы такая умная девочка, Светлана Викторовна, – прокряхтев с тихим смешком, профессор покачал задумчиво головой. – Вы обязательно придумаете, как оказаться во всех местах одновременно и всë успеть.

– Так-то оно так, – заладила Кристина Алексеевна новую песню, поправляя тонкую оправу очков. – Если мы поставим зачëт в это окно, а монографии на предпоследнюю неделю, когда нагрузка спадëт, и при этом вы донесëте проектную работу, то в целом, наверное, всë сложится удачно… Как вы смотрите на это, Светочка? Справитесь?

Кристина Алексеевна смотрела на своих подопечных как жалостливая мамочка, желающая укрыть своих агнцев от всех невзгод мягким одеяльцем, но никогда этого не делала, потому что они «должны быть благодарны всем тем людям и ситуациям, которые создают сложности, потому что благодаря ним происходит развитие». Её насыщенно карие глаза, чуть круглые в уголках, Стелле всегда напоминали взгляд безобидного и неуверенного ягнëнка, но она никогда не забывала, что первый долг в её студенческой жизни появился благодаря этой женщине. А теперь у неё все «неоднозначно». Не себя ли она, случаем, описывает?

– Конечно, – отрепетировано ответила Стелла.

– Вы еще будете сиять ярче многих, – как-то странно произнëс профессор и усмехнулся своим мыслям, похлопал студентку по плечу и шустро вернулся к своим коллегам.

Еще некоторое время женщина стучала ручкой о стол, размышляя, пока Стелла снова притворялась декорацией кабинета и разглядывала интерьер. Ей нравилось место, где она училась: сколько себя помнила, хотела помогать людям с их проблемами, но медицина для её ума была слишком сложной, какое-нибудь МЧС тоже не годилось из-за её низкого и пышного тела, а вот психология казалась неплохим компромиссом. Правда, только казалась. Стелла не восприняла всерьëз слова заведующей кафедры, когда та приветствовала ново-испечëнных студентов в одном из кабинетов: «Не обманывайтесь иллюзией, что психология – это легко. Нет! Можете считать, что нет ничего более сложного, чем психика, потому что вам в своë время придëтся лечить то, чего никто никогда не увидит».

Теперь-то Стелла понимала, о чëм шла речь.

Она на четвëртом курсе, впереди полтора года обучения, но ей уже казалось, что в ней не осталось былого рвения, прежнего огня. В ней не осталось ничего: всë, что горело, давно погасло.

– Кристина Алексеевна!

– Иду-иду, – женщина встрепенулась, отложила лист в сторону и спешно поднялась. – Хорошо, Светочка, так и сделаем. Мы еще обсудим с коллегами более удобное расписание, и тогда староста тебе сообщит сроки. Не переживай, всë будет хорошо.

– Знаю.

Она улыбнулась Стелле, взяла папку и поспешила в соседнюю комнату. На пороге преподавательница обернулась и покачала головой, сочувственно щурясь.

– В обычной ситуации мы не стали бы так давить и торопить. Нам грозит аккредитация, а в борьбе за нее все средства хороши, – полный жалости вздох наполнил комнату и, кажется, отравил Стеллу. – Даже если они совсем не гуманные.

* * *

– Не смотри на меня.

– Головой ударилась?

– Вдруг только от одного твоего взгляда я обращусь в камень? – Мария криво улыбнулась, наклоняя голову и отгораживаясь от Стеллы ладонями. Указательный палец дрогнул и отъехал чуть в сторону, создавая небольшую щель в преграде. – Ты похожа на Медузу Горгону! Откуда столько негативной энергетики?

Стелла демонстративно громко опустила сумку на парту, спугивая Машу с её части стола: она любила растекаться по всему пространству так, словно весь мир ей принадлежал. В том числе их парта. Их – не её.

– Ты вообще видела мой послужной список из долгов?

– Ещë бы, – Маша хмыкнула, откидываясь на спинку стула и скрещивая руки на груди. Она играючи покривила тëмными бровями. – Небось первая будешь на отчисление.

– Недолго тебе придëтся радоваться, потому что ты будешь второй.

Маша зашипела, как настоящая гадюка. Кто кого ещë называл Горгоной, хотелось спросить, но Стелла только пожала плечами и села за парту, раскладывая тетради и ручки. Она прилежно писала конспекты, выполняла задания и всё равно едва успевала за программой. Может, её мозгов и правда мало на что хватало, но думать об этом – только больше портить настроение. Слишком много за одно только утро случилось, чтобы подбрасывать в этот костëр еще и самоистязание.

Кабинет был наполовину пуст или наполовину полон – зависит от точки зрения. Стелла считала, что если процентов пятьдесят от группы явилось к первой паре, то, можно сказать, это полная посещаемость. Особенно на старших курсах. Особенно для лекции в восемь утра.

Одногруппники о чëм-то болтали, мусоля общие темы, связанные как с учëбой, так и с совместным времяпрепровождением: у Стеллы не задались отношения с группой, и только Маша почему-то хотела общаться с ней. Хотя чем дольше Стелла знала эту девицу, тем больше убеждалась в том, что если не она, то никто не станет терпеть её строптиво-противный характер. Маша умела доставать, не прилагая к этому никаких усилий. Её слова – ядовитые, действия – неоднозначные, а улыбки – не самые искренние, однако Стелла всё же не отказалась от протянутой когда-то руки и пока не жалела об этом. Почти не жалела, потому что иногда она становилась просто невыносима. Например, как сейчас.

– Что?

– Ты бесконечно дëргаешь ногой, – подметила Стелла.

– И что?

– Меня это раздражает.

– Это твои проблемы.

Несколько минут они сидели в молчании, каждая занятая чем-то своим: Маша листала ленту в сети, раздражающе дëргая ногой под партой, а Стелла листала конспекты, пытаясь сосредоточиться на аспектах патопсихологии, но получалось только чтение одной и той же строчки без всякого смысла. Жëлтое освещение усиливало цвет стен, выявляя трещины на штукатурке, после вчерашних занятий на доске остались белые разводы, а за окном поднялась метель. Оставалось надеяться, что к вечеру, когда она пойдëт на работу, погода успокоится так же, как и её нервная система.

Тетрадь закрылась, и когда Стелла собиралась выдать свою догадку о причинах расстроенного настроения сокурсницы, Маша произнесла:

– Мы поругались.

Ещё бы, хотелось ей сказать, но Стелла промолчала, только вопросительно склонив голову. Не надо было спрашивать, чтобы понять, о ком идёт речь и кто причина её ужасного поведения. Был один парень с режиссуры, старшекурсник, невероятно назойливый и упëртый, не так давно смогший добиться расположения ледяной королевы Марии. Стелла с поистине бурным интересом наблюдала за этой историей отношений, чувствуя себя зрителем фильма, на который никто не пришëл, а ей билет достался даром. Зритель в первом ряду, глохнущий от грохота звуков и слепнущий от яркости картинки.

– И что ты сделала в этот раз?

– Я?! – взвизгнула она, привлекая излишнее внимание к их задней парте. Несколько пар женских глаз удивлëнно обратились к ним, пока Маша не стрельнула в них одной из своих улыбочек, означающих «Идите к чëрту, пока сама не отправила». – Ты на чьей стороне? Кто твоя подружка – он или я?

– Если мы говорим в женском роде, то очевидно…

– Стелла!

Она замолкла, пожимая плечами. Её мало волновало истеричное поведение Маши, потому что она была такой всегда – все четыре курса: девочка с эпатажем, с вызовом во взгляде, в словах и поведении. Интересно, кто в её жизни так усердно игнорировал маленькую Машу, что теперь всë в ней кричит звонче громкоговорителя?

Стелла вздохнула и примирительно пробормотала:

– Ладно. Прости, я сегодня тоже не в духе, как ты успела заметить, поэтому буду очень благодарна, если, наконец, скажешь, что произошло, и прекратишь дëр-гаться.

Всего секунду Маша боролась со своим упрямством, но потом смахнула с лица чëрную прядь прямых гладких волос и придвинулась ближе.

– На прошлой неделе мы договорились провести эти выходные вместе и сходить куда-нибудь. Он всё жаждал посетить какую-то театральную пьесу, а я была не против посмотреть на мужчин в смокингах, – Маша легко и непринужденно пожала плечами, незаметно для самой себя начав накручивать кончик пряди на палец с аккуратным нюдовым маникюром. За исключением тëмных волос и глаз, вся она была пятнышком света в мрачном царстве Стеллы, в последний год одевающейся в тусклыецвета. – Я перенесла свою поездку к родителямна следующие выходные. Отец был очень недоволен, но ему ничего не оставалось, кроме как принять это.

– Жестокая ты дочь.

Она улыбнулась, и её щеки чуть порозовели, придав ей более реалистичный и человечный вид. У Маши был острый подбородок и аккуратный контур лица с тонким носом и ровными губами, красиво – именно красиво – изгибающимися в улыбках. Тех самых улыбках, которые нравились окружающим: мужчинам и женщинам вне возраста и социального статуса. Улыбках, которые не могла – не хотела – себе позволить Стелла.

– Итак, что дальше?

– Вот именно, что ничего! – Маша театрально откинулась на спинку стула, коснувшись ладонью лба и закрыв глаза. – Этот негодяй просто взял и отменил все. Конечно, я буду в ярости! Планы существуют для того, чтобы они сбывались.

– Думается мне, ты пропустила лекцию о правде жизни.

– Я тебя ударю!

– Тогда я тоже тебя ударю.

Их взгляды схлестнулись жëстче всяких мечей на поле брани. Одногруппница присвистнула и рассмеялась, проходя мимо их парты – точнее, обходя её. Время перевалило за восемь, пара уже должна была начаться, но преподаватель по обыкновению опаздывал, а потому никто не спешил занять своё место и сбавить голос. Правда, появление профессора не остановило бы Машу от повествования о своей трагедии в отношениях, пока Стелла в полной мере не прочувствует её страдания. Жаль, она не на ту напала. Хотя, наверное, поэтому они и дружили. Странно, но дружили.

– Почему отменил? Паша каждый раз выглядит так, словно у него челюсть отвалится при виде тебя. Не думаю, что дело в его чувствах, – Стелла переключилась на свои конспекты, бессмысленно листая тетрадь. – Наверное, у него были причины.

– Наверное, – и это была её последняя фраза перед тем, как дверь лекторной открылась и появился профессор по медицинским предметам.

Настроение окончательно испортилось. Стелла и Маша не ругались – они просто переставали говорить, когда кто-то кого-то обижал или если у кого-то из них случалось такое вот упадническое настроение. Это молчание ощущалось тяжëлым, немногим лучше обычных криков и споров, но почему-то так повелось с самого начала: они не кричат, не спорят, а просто замолкают. Наверное, девочки не хотели ругаться, портить отношения правдой о своих чувствах, но по итогу, вероятно, выходило только хуже.

Взгляд Стеллы пополз мимо лектора, кабинета ивсей этой ситуации к окну, к белому небу с бушующими в диком танце снежинками. Ветви гнулись от ветра, спешащие на учëбу и работу люди кутались в шарфы, прятались под капюшонами и ныряли в тепло машин – никому не хотелось ощутить жëсткое начало декабря.

Стелла закрыла глаза и открыла их будто бы только в следующей жизни: она стояла перед зеркалом в узкой каморке для персонала и вглядывалась в своё круглое лицо с мягкими щëчками, вздëрнутым носом, губами бантиком и ясными, холодными голубыми глазами – не за них, конечно, к ней некогда привязалось прозвище, а за блондинистые, длинные волосы, всегда немного завивающиеся на концах. Сейчас она беспощадно заплетала две косы, чтобы потом заколоть их в гульки и надеть темно-красную шапочку в цвет фирменного поло кафетерия, в котором она подрабатывала после пар. На ней униформа сидела не совсем так, как на других работниках, из-за её покатых плеч, среднего размера груди и округлых бёдер, которые некогда в детстве были объектом для насмешек. Размышляя об этом, Стелла пришла к выводу, что на самом деле детям неважно, за что ненавидеть, они просто выбирают то, что выбивается из «такого, как у всех», и начинают придираться. Дети вырастают, а травмы – они бледнеют, как шрамы, которые навсегда останутся на коже твоей души.

– Ты просто прелесть, Стелла! – В коридоре её встретила воркующая по телефону Олеся в чëрной униформе менеджера. Её строгие черты лица никогда не сочетались с тоном. Она была из тех людей, чей голос совсем не подходил внешности, вызывая диссонанс. – Рита приболела, а заменить её было некем. Я так рада, что у нас есть такой золотой человек, как ты!

И Олеся убежала по коридорам решать какие-то очень важные вопросы кафе. Стелле не нужно было ничего отвечать и даже прощаться, потому что Олеся – себе на уме: она, вероятно, уже все решила в голове, сделала выводы и потеряла интерес. Очень удобно.

Первое, что её встретило, когда Стелла вышла в главный зал, где и кипела вся жизнь, – так это богатый запах кофе. Само кафе было небольшим, интерьер выдержан в стиле гранж: стены с голым серым кирпичом, местами обклеенным трескающейся плиткой, голые чëрные трубы над головами, деревянный пол и разного рода завлекающие вывески на стенах. Самым завораживающим, наверное, был прозрачный бокс, в котором помещалась та часть кухни, на которой пекли выпечку. Посетителей так и завораживал процесс, как мужчины и женщины месят тесто, мнут его, растягивают и снова мнут. Стелла не могла не согласиться: когда она только устроилась, то зависала в созерцании этого чудного действа. Не зря же говорят, что вечно можно смотреть на то, как кто-то работает.