Текст книги "Когда поцелуя мало"

– Я провел время, читая в Интернете статьи о крапиве и бабочках. И сплетни о поместье Хартфорд.

– И как? Узнал что-то новое?

– Из крапивы можно сделать веревку.

Он забрал у нее пакет с лекарствами, высвободив, таким образом, обе ее руки, чтобы было легче справляться с костылями.

– Что сказал врач? Как дела?

– Растяжение связок. Нужно прикладывать пакет со льдом через равные промежутки времени, – Жимми внезапно почувствовала сильную головную боль, на нее навалилась слабость и какая-то липкость. – Давай выйдем на улицу. Здесь жарко. Мне нужен свежий воздух.

Люсьен искоса взглянул на нее. Жимолость – какое нелепое имя! – была бледна. Ей наверняка больно. Он хотел предложить помощь, но опасался, что в ответ она просто стукнет его костылем.

Он, без сомнения, заслужил это.

Люсьен не хотел ехать сюда, но, собирая рассыпанные из ее корзинки вещи, обнаружил сумочку и телефон. Потому и приехал отдать вещи. Кроме того, ей надо расплатиться за такси или позвонить кому-то с просьбой о помощи. По крайней мере, так он оправдывал перед собой визит в больницу.

Правда, к тому времени, как он приехал, ее уже увезли на рентген, и ему ничего не оставалось, кроме как ждать.

Они вышли наружу.

– Почему бы тебе не подождать здесь? Я подгоню машину прямо к двери.

– Здесь нельзя парковаться.

– Я и не буду парковаться, просто остановлюсь на секунду, чтобы ты могла сесть.

– Явно не на секунду.

– Черт возьми! Я просто… – Люсьен замолчал. Ей явно больно стоять, а он ведет ненужный разговор. – Тебе нужна бутылка с водой?

– Нет. – Пересилив себя, она улыбнулась. – Спасибо. Я просто хочу быстрее вернуться домой и выпить чашку чая.

Черт бы побрал эту женщину! Она настоящий боец!

Люсьен не мог сдержать улыбки, когда шел к автостоянке.

Глава 4

Жимми думала, что такой знаменитый и богатый холостяк водит быструю двухместную или какую-нибудь навороченную спортивную машину. Но она ошиблась.

Люсьен Грей сидел за рулем внедорожника, который выглядел так, будто проехал по всем тропинкам и опасным дорожкам.

– Тот, кто продал тебе эту машину, хорошо тебя знает.

– Мне одолжил ее друг, который считает, что овцы расслабляют лучше, чем артиллерийский огонь.

Жимми сглотнула. Она почувствовала себя лучше после нескольких минут на свежем воздухе, и у нее не нашлось оправдания своей раздражительности. Просто было в Люсьене Грее что-то такое. Воспоминание о поцелуе оставило странное впечатление. Его вкус сохранялся все время, пока она пристраивала гусениц. И когда он подложил ей под голову свой свитер, прикоснувшись прохладными пальцами к ее шее.

– Что ж, – сказала она с притворной жизнерадостностью, – очень любезно с его стороны.

– Ее. Дженни Логан.

– О, ясно. – Одна из немногих женщин, делавших репортажи из горячих точек. – Овцы?

– В последний раз, когда я ее видел, она была по шею в новорожденных ягнятах со съемочной группой неподалеку.

– Съемочная группа?

– Ты собираешься повторять все, что я говорю?

– Прости.

Жимми наклонила голову, что трудно сделать в специальном воротнике.

– Ты…

– Я что?

– Создаешь препятствие.

– А я предупреждала, что здесь запрещено парковаться, – напомнила девушка, протягивая свои костыли. Осознав, насколько высоко находится сиденье, она поискала взглядом, за что бы зацепиться. Но ничего не нашлось.

Конечно, люди, которые разъезжают на внедорожниках, должны быть абсолютно здоровы, чтобы легко запрыгивать в салон. Девушка вздохнула.

– Никак. Дай лучше мою корзинку, я вызову такси.

– Не глупи. – Он переложил костыли и корзинку на заднее сиденье и повернулся к ней: – Обними меня за шею, я подниму тебя.

– Что? Нет! – запротестовала она. – Может, у меня имя как у цветочной феи, но я все-таки взрослая женщина. И ты сорвешь себе спину, поднимая меня.

– Позволь мне самому позаботиться о моей спине и делай то, что тебе говорят.

– Прошу прощения?

– Мы блокируем вход в больницу. Закрой глаза и думай о твоих сорняках, если тебя беспокоит такая близость ко мне. Обещаю, все закончится очень быстро.

Словно в подтверждение его слов, водитель одной из машин, остановившихся у больницы, нетерпеливо просигналил.

Жимми, не имея выбора, обвила руками его шею и снова оказалась рядом с ним. Его кожа была теплой, ее пальцы запутались в его длинных темных волосах. Клиника, боль и раздражительный водитель машины исчезли. Жимми обнаружила, что борется с желанием замурлыкать.

Как раз в тот момент, когда от этой мысли по ее венам пробежал жар, его руки оказались на ее талии, и она взлетела в воздух. Держась за него изо всех сил, Жимми чувствовала сквозь рубашку его учащенное сердцебиение. А когда он бесцеремонно закинул ее на сиденье, его дыхание обожгло ей щеку.

– Не так уж больно, правда? – спросил он.

– Тебе больнее, чем мне.

Прошло много времени с тех пор, как она была в столь близком контакте с мужчиной. Теперь это случилось дважды за два дня. Жимми по-прежнему ощущала теплую кожу его шеи, щекотание волос, биение сердца. Похоже, у нее немного закружилась голова. Виной всему давно забытые ощущения.

Единственное, чего она не испытывала, – это боль.

Жимми отчаянно желала отвлечься.

– Как твоя спина?

– Ты оказалась права, когда утверждала, что ты не цветочная фея. Пристегнись.

Она быстро защелкнула замок ремня безопасности, опасаясь, что он может наклониться и сделать это за нее.

– Готово.

Люсьен пристегнулся сам, помахал водителю машины, словно извиняясь, завел двигатель и, включив в проигрывателе диск, тронулся с места.

Классическая музыка. Самый ясный сигнал о том, что он не хочет отвечать на ее вопросы. Жимми не выдержала молчания:

– А почему Дженни Логан была по уши в ягнятах? И почему ее снимали?

– Несколько лет назад она купила небольшое поместье на границе Уэльса и Глостершира, а теперь решила превратить его в сельскохозяйственный центр. Вот наша продюсерская компания и снимает телесериал о ее жизни.

– У вас есть продюсерская компания?

Люсьен взглянул на нее с явным раздражением, но ответил:

– Мы основали ее несколько лет назад, когда Дженни захотела покинуть передовую линию. У нее было много разных идей, но нужен был человек со связями и финансами.

– Ты собираешься заниматься этим, когда закончишь свою книгу?

– Пришло время перемен. Дженни проделала хорошую работу, да и мне пора сделать шаг вперед, чтобы мы могли расширить спектр наших программ.

– Так вот почему ты оставался с ней. – Ходили слухи об их романе. Правда, давно.

– Я жил у нее, потому что моя квартира сдана.

– А почему тогда ты переехал сюда, если мог жить на ферме?

– Я думал, здесь тихо, – многозначительно заметил Люсьен.

Остаток пути прошел в молчании.

– Сверни на проселок. Ты можешь припарковаться перед конюшнями.

– Конюшнями?

– Для рабочих лошадей. Их использовали в те времена, когда коттедж еще не был механизирован. На лошадях возили дрова из леса, косили и много чего еще. Теперь здесь машина тети Флоры и ее кладовая. Я хотела нарвать цветов завтра.

Это было их особое занятие вместе, пока она не превратилась в капризного подростка, не желающего тратить субботний день на такую ерунду, как сбор цветов, а предпочитающего проводить время со школьными друзьями.

Завтрашний день был посвящен попытке удержать что-то драгоценное, и Жимми сморгнула слезы, навернувшиеся на глаза.

– Всегда есть следующий год. Если только ты не уедешь. В деревне бытует мнение, что такую молодую девушку мало что может удержать в этом месте.

Она с трудом проглотила ком в горле.

– Похоже, ты в курсе всех местных сплетен.

Люсьен не ответил, проезжая через открытые ворота, которые были открыты столько, сколько она себя помнила. Конюшня была построена под углом девяносто градусов, защищая коттедж от зимних ветров, дующих с долины. Люсьен остановился во внутреннем дворе.

– С тропинки коттедж можно увидеть только мельком. – Он взял ее костыли, обошел машину и открыл дверь. – Дом гораздо больше, чем я предполагал.

– Первоначально здесь было три коттеджа. Но Джека Роуза всегда что-то или кто-то манил. Лорд Хартфорд приложил немало усилий, чтобы убедиться, что он не покинет это место.

– Джек – твой прадедушка?

– Пра-пра-пра-пра… – Жимолость неопределенно помахала рукой. – Он путешествовал по всему миру, собирая растения. Однако Роуз всегда жили в Орчард Энде.

– А теперь осталась только ты? Миссис Лейси сказала, что ты унаследовала его.

– Да.

Жимми, воспользовавшись тем, что он отвлекся, соскользнула с сиденья без посторонней помощи.

Она приземлилась на неповрежденную ногу, но приземление вышло жестким, и она не смогла сдержать крика, когда боль прошла сквозь все тело. Люсьен поймал ее, поддерживая, пока она пыталась отдышаться.

– Идиотка! – воскликнул Люсьен, явно раздраженный тем, что она не хочет полагаться на кого-то, кроме себя. – Твой ключ в корзинке?

Люсьен ослабил хватку, чтобы она могла дотянуться до кармана с ключами, но не отпустил, когда достала их.

– Стой! – приказал он и подхватил ее на руки.

Ей пришлось обхватить его за шею.

– Нет! Отпусти меня!

Он проигнорировал ее и зашагал по дорожке к дому. Жимми вставила ключ в замочную скважину, а когда дверь открылась, буквально ввалился внутрь и с видимым облегчением опустил ее на диван, напугав кота, юркнувшего за ближайшее кресло.

– Ну, и кто тут идиот? – спросила Жимми, когда он наклонился и, уперев руки в колени, с шумом вдохнул и выдохнул. – Ведешь себя как какой-нибудь мачо. А если бы ты рухнул под моим весом на дорожке?

Неожиданно Люсьен расхохотался.

– Что смешного?

– У тебя и правда есть кошка.

– О, тут все не так. Джозеф Бэнкс считает, что это его коттедж. Меня терпят только потому, что я кормлю его два раза в день. – Жимми тоже рассмеялась. – Это я есть у кота. Альма и Брайан взяли его к себе, когда умерла тетя Флора. В тот день, когда я приехала домой, он сидел на пороге и ждал меня.

– Думаешь, он знал о твоем приезде?

– Возможно. – Жимми поерзала на диване. – Ради всего святого, сядь и отдышись.

– Я в порядке. – Он выпрямился и, положив руки на поясницу, немного выгнулся, растягивая позвонки. – Я приготовлю чай.

– Это было бы весьма кстати, только не мог бы ты сначала принести мои костыли? Мне нужно в ванную.

– Это наверху или внизу?

– Даже не думай о том, чтобы отнести меня наверх.

Люсьен поморщился:

– Не хотелось бы.

– Просто принеси мне костыли. Я справлюсь.

Едва он ушел, Жимми приложила все свои силы, чтобы встать на ноги. К тому времени, как он вернулся, она, вся вспотевшая от усилий, уже стояла около дивана. Люсьен молча вручил ей костыли, а корзинку поставил около дивана.

– Не запирай дверь! – крикнул он ей вслед.

– Ты найдешь чай в коробочке с надписью «Чай», – бросила она ему в ответ, – а заварочный чайник в шкафчике над чайником.

Люсьен наполнил стеклянный чайник со встроенным ситечком, взял пару кружек и поставил все это на поднос. Полки над столом были увешаны сушеными травами. Любитель чая в пакетиках, он никогда не заваривал его в чайнике, да, кроме того, опасался, что чай будет с каким-нибудь травяным привкусом. Но нет, тот оказался традиционным «Эрл Греем».

Он положил в чайник одну ложку чая, потом еще одну. На всякий случай.

В холодильнике стояла бутылка молока. Люсьен налил немного в маленький молочник.

Кот, огромное рыжее существо с белой грудкой, оправился от испуга и теперь, жалобно мяукая, терся о ноги Люсьена.

– Извини, Джо, но кормить тебя не знаю чем.

– Он откликается на Бэнкса, когда ему хочется. И он ел сегодня утром, просто пытается выпросить у тебя кусочек.

Люсьен обернулся. Жимми стояла в дверном проеме и наблюдала за ним.

– Я не нашел сахар.

– Я его не употребляю. И ты тоже. В жестяной банке есть печенье.

– Не вижу банку с надписью «Печенье».

– Посмотри в той, где нарисован шиповник.

– Ты голодна? Я могу сделать сэндвич.

– Все, что я сейчас хочу, это чашечка чая.

Но он все-таки положил немного песочного печенья на тарелку и последовал за ней в гостиную. Поставив поднос на столик, пододвинул к ней старенький кожаный пуф.

– Твоя нога. Ты должна держать ее поднятой. Вот так. – Люсьен осторожно приподнял ее ногу и положил на пуф. – С молоком?

– Ни в коем случае! Я провела слишком много времени в тех местах, где молоко смертельно опасно.

– Миссис Лейси сказала, что ты работала за границей.

– Хотя следовало находиться здесь. Тетя Флора утверждала, что справляется сама и ей оказывают необходимую помощь и поддержку.

– У нее больше никого не было?

– Пара мировых войн и испанский грипп уничтожили большую часть семейства Роуз. Те, что остались, разбросаны по миру. Брайан выполнял тяжелую работу в саду, а Альма ходила по магазинам и убиралась, но этого было недостаточно.

«Недостаточно», – мысленно согласился Люсьен, с грустью думая о своей матери, умирающей от рака, в то время как он, находясь за тысячи миль, рассказывал о тяготах других людей.

Она скрывала от него свое состояние, всегда была сильной и независимой, не желающей беспокоить его.

И вот теперь перед ним сидит еще одна такая женщина.

Несмотря на свою браваду, Жимми была бледна.

– Ты не употребляешь сахар, но, может быть, тебе стоит добавить в чай немного меда.

– Я несла тебе последний горшочек. Надеюсь, он не разбился.

– Нет. Он в корзинке.

– Тогда давай добавим по ложечке в чай, а остальное ты заберешь домой. А ты не нашел мою свалившуюся сандалию?

Люсьен взглянул на сандалию с ремешком на ее неповрежденной ноге.

– Скорее всего, она под полом веранды.

– И вся грязная, – вздохнула девушка.

Он размешал немного меда в кружке.

– Я поищу.

– Спасибо. Если ты отдашь ее Альме, она занесет, когда будет проходить мимо. – Должно быть, он выглядел озадаченным, и она пояснила: – Альма Лейси, твоя экономка.

– А, точно. Я и не знал, что ее так зовут.

– Зато ты знаешь, как зовут меня.

– Да. Очень необычно.

– Это семейная традиция. Девочке, родившейся в семействе Роуз, дается имя цветка.

– Жимолость.

Она широко улыбнулась.

– Но тебе больше идет Роуз.

– Из-за шипов, без сомнения.

– Ну, если так рассуждать, то Крапива – более подходящее имя.

На мгновение показалось, что он зашел слишком далеко, как вдруг Жимми прыснула от смеха:

– Ты просто грубиян!

Глава 5

Люсьен стиснул зубы. Шипы.

Роуз Жимолость стала занозой в его теле с тех пор, как он открыл дверь, ответив на ее яростный стук. Он явно совершил ошибку.

Тем не менее, несмотря на сложности и потраченное впустую время в больнице, ему не удалось избавиться от привкуса клубники.

Поцеловал ли он ее? Воспоминание казалось более реальным всякий раз, когда он думал об этом. Хотя нет, маловероятно.

Он протянул ей кружку.

– Твой чай, Жимми.

Она накрыла его руку своей.

– Чай немного горячий для меня, Люсьен. Но спасибо тебе. За чай. За все, что ты сегодня для меня сделал.

Ее прикосновение было нежным, волнующе интимным. На мгновение показалось, что еще чуть-чуть, и он прольет горячий чай ей на руку и на диван.

– А что оставалось делать? Оставить тебя лежать с поврежденной ногой?

Девушка улыбнулась.

– Хочешь сказать, у тебя не возникло подобного искушения?

– Я лучше промолчу. – Люсьен поставил кружку на поднос. – Тебе нужны обезболивающие?

Девушка бросила взгляд на часы.

– Через час.

– В таком случае, почему бы тебе не прилечь ненадолго?

Чудо из чудес, Жимми не стала спорить, когда Люсьен положил большую мягкую подушку к подлокотнику дивана, чтобы она могла лечь. Не возражала, когда приподнял обе ее ноги, чтобы она повернулась и вытянулась.

Жимми едва заметно дрожала. Стены коттеджа были толстыми, да и день выдался теплым, однако внутри было прохладно.

– Тебе холодно?

– Совсем чуть-чуть.

Люсьен, проигнорировав неодобрительное шипение кота, выдернул из-под него вязаный плед и накинул на ноги девушки. Достал из корзинки обезболивающие таблетки, ввел свой номер телефона в телефон Жимми и положил все это в пределах ее досягаемости на столе.

Она криво улыбнулась ему.

– Я отняла у тебя столько времени. Впредь не буду больше отрывать тебя от написания книги.

– Это никуда не денется.

– Должно быть, тяжело переживать заново все, что ты видел.

Он пожал плечами.

– Ты вел дневник?

– Аудиодневник. – Слушая дневник, он фоном слышал взрывы, стоны и плач детей, крики взрослых. В такие моменты душа разрывалась на части. – Когда ты постоянно в движении, записи легко теряются.

– То, что ты делаешь, очень важно.

– Ты так думаешь?

На мгновение их взгляды встретились. Опять дежавю. Ощущение, что это случалось раньше.

Люсьен решил сменить тему:

– Похоже, чай остыл. Будешь?

– Да. Пожалуйста. – Жимми обхватила кружку, наслаждаясь теплом. И, сделав глоток, вздохнула от удовольствия. – Знаешь, тебе действительно не обязательно оставаться. Со мной все будет в порядке.

– Я планировал допить чай и попробовать печенье до того, как ты меня выгонишь.

– Угощайся, – предложила она. – Только, пожалуйста, сядь. У меня уже шея затекла смотреть на тебя снизу вверх.

Он взял печенье и, откусив кусочек, направился к креслу, на котором недавно располагался Бэнкс, тот явно предпочитал нежиться на теплом пледе и сейчас лежал в ногах девушки.

Кресло было удобным и уютным. У него возникло давно забытое чувство, чувство возвращения домой.

– Очень вкусное печенье, – одобрил Люсьен, отвлекаясь от своих мыслей. – Ты сама пекла?

– Тетя Флора обычно пекла его для Брайана к чаю, когда тот работал в саду. Приготовление печенья создает впечатление, будто она рядом. Это глупо, я знаю. Она ушла. – Жимми замолчала, боясь расплакаться.

– Так делают все, когда теряют кого-то близкого. Способ удержать их с нами. Моя мама любила заварные кремы. Я их терпеть не могу, хотя, кажется, у меня всегда где-то есть пачка.

– Как давно ты ее потерял?

– Пять лет назад. Рак. А мой отец бросил нас, когда я был маленьким. – Об этом он не говорил никому. И сейчас не понимал, почему все рассказал.

– Должно быть, это очень тяжело.

– Довольно распространенная история. А что насчет твоих родителей? – Люсьен пытался уклониться от дальнейших расспросов.

– Они погибли в дорожно-транспортном происшествии более двадцати лет назад. С тех пор я живу здесь.

– О, извини. Очень мило со стороны твоей тети приютить тебя. Похоже на убежище. Эта комната…

Дубовые балки, камин в углублении и роскошные темно-зеленые бархатные шторы, защищающие зимой от сквозняков.

Через французские окна, выходившие на террасу, виднелся сад с лужайкой и с такого расстояния напоминал полотна импрессионистов. Только тиканье старых часов нарушало тишину.

– Легко поверить, что оказался в прошлом веке.

– Это из-за балок. Тетя Флора часто говорила, что дуб не знает, что его срубили, и продолжает дышать. Давай, закрой глаза и прислушайся. Дыши вместе с ними.

Осознавая, что оттягивает момент возвращения за свой стол и в мир, наполненный болью, он закрыл глаза.

Тогда Жимми от злости упустила шанс представиться и напомнить Люсьену, что они встречались раньше. А теперь слишком поздно. Тем не менее сегодня он был очень добр к ней, и она не пожелала смущать его тем, что он не узнал медсестру, которая промыла и зашила ему рану в полевом госпитале под звуки канонады. В напряженной обстановке, в близости боя. Это было не более чем мимолетное мгновение, и едва ли оно нашло бы отражение в беспокойной жизни Люсьена Грея.

Она наблюдала, как потихоньку ослабевает его напряжение. Его дыхание изменилось, и он погрузился в столь необходимый сон.

Это было своего рода волшебство.

Именно так тетя успокаивала ее, помогала уснуть, когда она попала в Орчард Энд, слишком маленькая, чтобы понять, что смерть – это навсегда. Все, чего она хотела, – это чтобы мать вернулась и обняла ее, а отец снова подкидывал в воздух.

Позже она научилась использовать эту технику, когда испытывала стресс из-за экзаменов. И в то ужасное время, когда через шесть дней после того, как Николас надел ей на палец кольцо, пообещав вернуться через полгода и жениться на ней, в десятичасовых новостях прошло сообщение о его смерти, и ее мир рухнул второй раз.

Сон… «чудесный восстановитель природы»… Подарок, который она с радостью преподнесла Люсьену Грею. И вот теперь сама закрыла глаза, прислушиваясь к дыханию старого дуба.

Потребовалось мгновение, чтобы комната, сад и тикающие часы обрели четкость и Люсьен, открыв глаза, осознал, где находится.

Как долго он спал? Чай в кружке остыл. Люсьен посмотрел на диван, уверенный, что Жимми наблюдает за ним, но она спала.

Единственный наблюдатель – кот – лениво моргнул, зевнул и потянулся.

Возникло искушение снова закрыть глаза и погрузиться в редкое забвение сна без сновидений. Однако он заставил себя подняться и очень тихо отнести в холодильник молоко, сполоснуть кружки и тарелки, оставив их стекать.

Он поставил стакан с водой на стол рядом с обезболивающими, на мгновение заколебавшись, не зная, стоит ли будить ее. Но она сама открыла глаза.

– Тебе может что-то понадобиться, прежде чем я уйду?

– Нет. – И она опять закрыла глаза. А просыпалась ли она вообще?

Люсьен как можно тише закрыл входную дверь, проверив, заперта ли она, постоял мгновение, собираясь с духом.

Его соседка – смесь сладкого и острого. С тех самых пор, как вчера открыл ей входную дверь, он перестал понимать свои ощущения. Она не из тех, кого сразу же забывают.

Ступив на крыльцо, Люсьен ощутил сладкий аромат роз. Всю соломенную крышу усыпали бутоны. Весь сад был наполнен весенними красками. Цветы, живая изгородь, где кипела жизнь. Насекомые, бабочки явно чувствовали себя здесь очень хорошо.

А вот и жимолость.

И, конечно же, крапива.

Он пригнулся, когда над его головой, едва не задев, низко пролетела ласточка. Орчард Энд полон жизни. Легко понять ее гнев, ведь она считала, что он уничтожил эту самую жизнь, распылив химикаты.

Сейчас же, идя к лодочному домику, Люсьен увидел эту жизнь. Сад не заросший и не заброшенный. Может, тут полно сорняков и клумбы не прополоты, но в этом всем была структура. И жизнь. И это самое главное.

Он добрался до лодочного домика и огляделся. Жимми права. Домик в плачевном, опасном состоянии.

Нужно связаться с агентом и предупредить миссис Лейси, чтобы держалась подальше. Довольно с него несчастных случаев.

С большой осторожностью Люсьен ступил на веранду и склонился над дырой, пока не нашел сандалию Жимми, та была мокрой и грязной. Но он ее почистит и оставит миссис Лейси.

«Ах, черт!» – мысленно выругался он.

Жимми дремала, когда зазвонил телефон. Она хотела сбросить звонок, но замерла, увидев имя звонившего на экране.

– Люсьен?

– Как твои дела?

– Я только что проснулась. Что случилось?

– Есть хорошая новость. Я нашел твою сандалию.

– А плохая, видимо, в том, что она пришла в негодность?

– Нет. Я ее очистил, и, как только она высохнет, все будет в порядке.

– Отлично. Тогда в чем же плохая новость?

– Если ты собиралась позвонить миссис Лейси, чтобы она помогла тебе, должен предупредить, она уехала праздновать золотую свадьбу своего брата. И будет отсутствовать пару недель.

– О да. Ничего страшного.

– Я сам принесу сандалию.

– Не стоит. Правда. Я все равно не смогу носить ее эти две недели.

– Знаю. А как насчет еды?

– Хм, ну, я просто приготовлю яичницу-болтунью.

– Забудь о яичнице. У меня есть отличная лазанья, которую оставила миссис Лейси. И она огромная. Я принесу ее и заодно захвачу твою сандалию.

Сразу заурчало в животе. Жимми не ела с самого завтрака, а стряпня Альмы всегда была потрясающей. Она колебалась, но лодыжка болезненно пульсировала, и мысль о том, чтобы стоять и готовить что-то себе на ужин приводила ее в ужас. Она сдалась.

– Ты ведь запер входную дверь, когда уходил?

– Конечно.

– Это не проблема. И будет быстрее, если ты пойдешь по тропинке. Ключ от задней двери под каменной лягушкой. Ты мог бы заскочить в теплицу, когда будешь проходить мимо, и нарвать немного салатных листьев.

– Я в жизни никуда не заскакивал.

– Заглянуть, забежать, – предложила она и обнаружила, что разговаривает сама с собой. Он повесил трубку.

– Это плохо, Бэнкс. – Кот моргнул, глядя на нее. – Нет, правда. Он чувствует себя виноватым из-за бабочек и полон решимости выполнить долг доброго соседа. Правильно делает. Так что мне действительно стоит прекратить…

Прекратить что? Поддразнивать его?

Она приехала слишком поздно, не успела даже попрощаться с тетей Флорой, а после похорон договорилась с Альмой и Брайаном, чтобы они присмотрели за коттеджем и позаботились о Бэнксе. И, сбегая от людской доброты, поспешила обратно в лагерь беженцев, где могла спрятать слезы жалости к себе в окружающей ее нищете.

И это работало до определенного момента.

И стало невыносимо. Поэтому она вернулась домой. И вот уже пару месяцев здесь. Правда, находит тысячи предлогов, чтобы избегать участия в местных праздниках или посещать книжный клуб. Она отгородилась от людей. От всего. Хотя дверной молоток не сняла.

Однако, в отличие от Люсьена, обитающего в съемном жилье, она вернулась в целебный покой дома своего детства.

Люсьен Грей, возможно, антиобщественный ворчун, но она знает достаточно о том, что он видел и через что прошел, чтобы проявить к нему снисхождение.

– Черт возьми, – пробормотала она, хватая костыли и направляясь в ванную. – Надо стараться больше.

Глава 6

_Жимми скорчила рожицу своему отражению.

Сегодня утром перед тем, как покинуть коттедж, она навела минимальный макияж. А сейчас от него и вовсе ничего не осталось. А тут еще и медицинский воротник.

Помада могла бы помочь, но под рукой оказалась только ярко-красная, которая сделала бы ее похожей на клоуна.

Будто это имеет значение.

Люсьен вряд ли заметит, как она выглядит. Оставит лазанью и сандалию, ну, может, несколько листьев салата и уйдет.

А потому она просто умылась, расчесала и убрала в хвост волосы, закрепив заколкой. Порылась в гардеробе тети в поисках чистого черного джемпера длиной до бедер.

* * *

Черт бы побрал эту женщину!

Люсьен прервал связь, прежде чем сказал что-то, о чем потом пожалел бы. Роуз Жимолость. Самое неподходящее имя.

Он заметил, как она направляется к лодочному домику. Надо бы развернуться и вернуться в тишину и покой своего кабинета.

Вот только тишины не было. Никогда. Все время в голове звуки, крики. И только в общении с ней ему удавалось хоть на несколько минут забыть об этих ужасах. Как бы она ни раздражала, он ловил себя на том, что говорит ей то, чего никогда никому не говорил.

Он взял лазанью, подхватил мокрую сандалию и направился через сад по тропинке. Его внимание привлек писк. Люсьен, шагавший достаточно быстро, замедлил шаг, огляделся и увидел выводок только что вылупившихся утят, крошечных пушистых шариков, снующих по воде, чтобы не отстать от своей матери.

Он смотрел им вслед, пока они не скрылись под нависающими ветвями ивы, и, толкнув заднюю калитку Орчард Энда, понял, что впервые за несколько месяцев улыбается.

Большая каменная лягушка у задней двери служила цветочным горшком. Он поднял ее, достал ключ. В нос ударил острый, похожий на сосновый, аромат розмарина. Отперев дверь, Люсьен вернул ключ на место.

– Жимми?

Не получив ответа, он оставил сандалию в прихожей и прошел на кухню. Поставил в духовку лазанью и направился в гостиную. Там было пусто. Он вернулся в сад в поисках теплицы.

Длинная, с покатой крышей и явно очень старая, та находилась в задней части конюшни. Там было полно маленьких растений в лотках, более крупных – в горшках, кое-что росло в бордюре у стены. Около скамейки зеленел салат.

К тому времени как Жимми добралась до кухни, Люсьен промывал листья салата.

– Твою обувь я оставил в прихожей, а лазанья разогревается в духовке.

– Правильное решение. – Она помнила свое намерение быть хорошей.

А у него глаза цвета горького шоколада. И подчеркнуты веером бледных линий там, где прищурены от слишком яркого солнца, солнцезащитные очки не в состоянии обеспечить полную защиту. Копна темных кудрей, месяцами не стриженных, коротко подстриженная борода, немногим больше щетины.

Почти так же он выглядел в тот день, когда, спотыкаясь, вошел в медицинский центр с пораненной рукой. Не хватало только пыли.

Жимми едва удержалась, чтобы не обнять его, сделать все возможное, чтобы облегчить боль, которую видела на его лице. Или, может быть, это была ее собственная боль, которую она надеялась забыть, пусть и ненадолго. Может быть, если бы он вспомнил ее…

Словно прочитав ее мысли, Люсьен резко повернулся и начал открывать ящики в поисках столовых приборов. Наблюдая за ним какое-то время, Жимми поняла, что он накрывает на двоих.

– Ты остаешься?

– Давай, скажи это. Я знаю, что ты хочешь это сказать.

Она вздрогнула, отвлекшись от мысли о том, как будет ощущаться его кожа под ее пальцами, как под ее ладонью напряжется живот… В предвкушении…

– Ч-что?

– Ну, если я останусь, то мне придется мыть посуду.

– Боже упаси! – воскликнула Жимми, испытывая облегчение от того, что на самом деле он так и не смог прочитать ее мысли. – Просто загрузи посудомоечную машину перед уходом, и все.

Люсьен покачал головой, наблюдая за ней, пока она пробиралась к шкафу, сохраняя максимальное расстояние между ними.

– Что ты делаешь?

– Собираюсь приготовить заправку для салата.

– Тебе повезло, что он у тебя есть. Салат. Растения в теплице вянут от жары.

– О, утром я все полила. Но сегодня жаркий день. Я выйду позже.

– Не нужно. Я полил растения в горшках, оставил шланг включенным, чтобы земля пропиталась как следует. Думаю, все выживет.

– Люсьен…

– У меня никогда не было сада, но я знаю, что растениям нужна вода. – Он резко сменил тему: – Кстати, тебе удалось спасти гусениц?

– Я посадила их на крапиву. Некоторые, возможно, выживут.

– Рад слышать. Ты забыла, что должна держать ногу как можно выше?

– Нет, но…

– Это «но» сведет на нет все лечение.

Она неловко пожала плечами, и кивнула бы, если бы не воротник. Ненавидя ограничения в движениях, Жимми сорвала его и отбросила в сторону.

– Стоило это делать?

– Вероятно, нет. Но он меня раздражал.

– И мы оба знаем, к чему это приводит.

Она пожала плечами.

– Все это кажется мне неправильным.

– Потому что это ты заботишься о людях?

Жимми затаила дыхание. Он вспомнил.

– Ты ведь медсестра, если не ошибаюсь. А лед уже прикладывала?

– Пока нет. – Она подавила разочарование. – Приложу после ужина.

– Значит, это правда. Из врачей и медсестер получаются худшие пациенты.

– Неправда. Я приложу лед после ужина и сразу лягу спать. А сейчас мне нужно приготовить заправку для салата, которую я прекрасно могу сделать сидя.

– И как ты это сделаешь?

– Попрошу тебя передать мне ингредиенты. – Она старательно улыбнулась ему.

Люсьен покачал головой.

– Скажи, что тебе нужно.

– Оливковое масло, дижонская горчица, белый винный уксус, соль. Верхний левый угловой шкаф.