Текст книги "Нас не разлучить"

2

Пожалуй, на сегодня все!

Памела с облегчением вздохнула, вычеркивая последний пункт из очередного списка. Наконец все вопросы по размещению гостей и мелкие изменения, которые предусмотрительно занесла в список сегодня утром ее мать, решены, и она может идти домой.

Сегодня ей пришлось проторчать в отеле немало часов. И все это время, суетясь в банкетном зале, она ловила себя на том, что постоянно вертит головой и нервно озирается, опасаясь увидеть в дверях зала высокую фигуру Даниэла Гранта.

Но стройная, мускулистая фигура не возникла в дверях зала, и хрипловатый, будоражащий голос не заставил ее в очередной раз испытать мучительное волнение внутри.

Нет, она не могла сожалеть о том, что он не появился. Разум убеждал ее, что меньше всего на свете она хотела бы увидеть Даниэла Гранта, что ей незачем видеть и слышать его. Но голос разума заглушала искренность сердца, которая заставляла ее признаться себе в том, что разум со всеми его правильными доводами не имеет никакого отношения к тому, что она испытывает. Ее чувства возникали из каких-то более древних, первобытных, подсознательных глубин. Из тех самых глубин, в которые она запрещала себе заглядывать на протяжении многих лет.

– Ну вот, с делами покончено…

– Разговариваешь сама с собой, Цыпленок Мел?

Насмешливый голос застал ее врасплох. Она нервно обернулась и, не веря своим глазам, уставилась на высокую фигуру мужчины, стоящего в дверях. Вместо вчерашнего элегантного костюма на нем была белая футболка и джинсы, с греховной чувственностью обтягивающие его крепкие бедра. Памела почувствовала сухость во рту. Страх и восхищение поднялись из глубин ее существа и смешались в сердце.

Он застал ее в последний момент перед уходом. Невероятно! Какие силы привели его сюда как раз в тот момент, когда она собиралась сбежать? А может, это ее собственные мысли притянули его, и теперь он возник, как злобный демон, чтобы терзать ее?

– Не зови меня так. Между мной и той юной глупышкой Цыпленком Мел нет ничего общего.

– Ты уверена? – Насмешливый голос понизился на октаву и прозвучал как соблазнительный шепот. – Насколько я помню, тебе нравилось, когда я называл тебя так.

О да. Это были времена, когда она верила, что он произносит ее имя с трепетом и страстью. Когда она была способна убедить себя, что он по-настоящему любит ее, а не только использует, как всех остальных своих женщин, о чем неустанно твердили ее братья.

– Мы все в молодости совершаем ошибки. Ничего не поделаешь. Но, слава богу, часто мы перерастаем свою юношескую глупость прежде, чем происходит что-то необратимое.

– Значит, по-твоему, то, что было между нами – ошибка? – Он посмотрел на нее, сузив глаза.

– То, что между нами было… – Она сделала особый акцент на слове «было», надеясь, что ее мысль дойдет до него неискаженной. – Между нами была юношеская любовная связь, которой управляло невежество и чрезмерное количество гормонов. Почти все в молодости бросаются в такие нелепые, безответственные любовные авантюры, пока не научатся делать лучший выбор. Это можно назвать уроком, и не более.

– И чему же научил тебя этот урок?

– Тому, что даже самый цивилизованный из нас порой становится жертвой животного инстинкта.

По его красивому лицу пробежала мрачная тень, чувственный рот слегка искривился от гнева, и этого было достаточно, чтобы кровь в жилах Памелы застыла.

– А я думаю, что нам есть чему поучиться у животных, – швырнул он ей в ответ. – Поразительно, что не все люди способны заботиться о своем потомстве так, как это делают животные. Надеюсь, ты со мной согласна?

Его слова, словно раскаленные копья, вонзились в ее сердце. Она сникла и потупила взгляд, пытаясь скрыть внезапно выступившие слезы.

– Много ты знаешь об этом…

– А ты дала мне шанс?

– Шанс? – Памела резко вскинула голову. – У тебя был шанс, так что не нужно предъявлять мне претензии в том, что я была несправедлива к тебе.

– Дело не только во мне…

Памела не могла больше вынести этого. Воспоминания, которые она много лет назад похоронила, внезапно восстали из мертвых и с новой силой атаковали ее измученный мозг. От тошноты и головокружения она едва устояла на ногах.

Несмотря на то, что в огромные окна зала щедрым потоком лились лучи яркого июньского солнца, память унесла ее в ту далекую ночь, когда ливень хлестал по улицам и в небе рокотал гром. Память о физической боли до сих пор жила в ее теле и теперь была настолько сильной, что она невольно обхватила себя руками и сжалась.

– Хватит! Довольно! Я не хочу больше слышать этого! Та часть моей жизни прошла! И поверь, я никогда не была более счастлива, чем в тот момент, когда с этим было покончено.

– Не сомневаюсь… – усмехнувшись, сказал Даниэл и открыл рот, чтобы что-то добавить, но она прервала его.

– А теперь прошу извинить меня. Мне нужно идти. У меня еще полно дел на сегодня.

Она не узнала своего голоса. Неужели этот резкий, холодный голос принадлежит ей? Но как бы там ни было, а она добилась того, чего хотела. С горящими глазами и крепко сжатым ртом Даниэл отступил назад и позволил ей пройти мимо него к двери.

– Конечно, понимаю, ты должна хорошо подготовиться к событию года, к своей свадьбе с Эриком. – Он произнес эти слова со злобной ухмылкой. – Кстати, а где же сам расчудесный жених?

Она была уже почти у двери, когда этот вопрос настиг ее.

– Эрик на работе.

– На работе? А я думал, что он будет бегать целый день за тобой и помогать готовиться к свадьбе.

– Слушай, не притворяйся дурачком. – Памела натянуто, неестественно улыбнулась. – У него впереди три недели медового месяца, так что лишних выходных ему никто не даст. Кроме того, он полностью доверяет мне.

Ей стоило немалых усилий идти не спеша. Она изо всех сил старалась, чтобы ее уход не выглядел побегом, и эти несколько шагов, которые ей нужно было пройти, чтобы выйти из зала, казалось, длились вечность. Наконец она оказалась в коридоре и бросилась как одержимая к лифту.

Скорее! Скорее же, черт побери! – бормотала она, нервно колотя пальцем по кнопке со стрелкой вниз.

Если бы она была одна, она с удовольствием воспользовалась бы лестницей, но подозрение, что Даниэл может последовать за ней, отняло у нее эту возможность. Продолжать разговор с ним где-то на пустынной лестничной площадке было бы чем-то очень похожим на пытку.

Лифта все не было. Скорее, скорее бы сбежать отсюда, судорожно пульсировало в ее голове. Лифт по-прежнему не показывался, но зато Даниэл был уже тут как тут. Она услышала его шаги за спиной. Почувствовала, что он стоит рядом.

– Тебе на какой этаж? – деловым тоном спросила она.

– На девятый.

Она могла бы догадаться. Этот новый, умудренный жизнью, изысканный и баснословно богатый Даниэл Грант мог жить только в самом лучшем номере. А самый лучший номер находится на девятом этаже. Он занимает весь этаж и по размерам больше, чем обычная квартира с двумя спальнями, не говоря уже о роскоши, царящей там.

– Не сомневаюсь, что тебе там отлично живется…

– Ну скажи, скажи, Памела. Не стесняйся. – Он явно снова пытался поддеть ее.

– Что? Что скажи? – растерянно спросила она. – Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Скажи, что хочешь сказать. Это так ясно написано на твоем милом личике. Скажи: черт побери! Как все изменилось, если Даниэл Грант – потомок человека, которого мой добродетельный дедушка разорил в пух и прах, – способен снимать самый шикарный номер в самом лучшем отеле города, что…

– Что ты несешь? Ты в своем уме?

В ее глазах вспыхнуло пламя гневного протеста. Но в тот же миг погасло, когда в памяти возник образ высокого, красивого и уже тогда сильного юноши, с которым она впервые познакомилась, когда ей было двенадцать. Она перевела дыхание.

– Ты отлично знаешь, что вражда между нашими семьями мне всегда казалась нелепостью. – Ее голос прозвучал мягко.

Когда-то они вместе смеялись над этой глупостью мира взрослых. Тот факт, что семьи Джорданов и Грантов ненавидели друг друга только из-за того, что дедушки обеих семей были влюблены в одну и ту же женщину, выглядел в их глазах смехотворным. А последовавшие за этим яростные финансовые войны казались бессмысленной тратой времени и сил.

И только спустя много лет, когда они сами повзрослели, они смогли понять, что такие чувства, как страсть и любовь, имеют довольно глубокие корни. Только спустя годы они смогли понять, что испытывал Абель Джордан, когда Артур Грант соблазнил и отбил у него невесту за три недели до свадьбы.

Или, по крайней мере, Памела смогла это понять. Чувства Даниэла, думала она, были гораздо мельче и примитивнее.

Он хотел ее. И ничего больше ему от нее не было нужно. И только для того, чтобы достичь этой цели, он был готов соучаствовать в ее фантазиях. А она… Она, наивная и простодушная фантазерка, представляла себе, что они – современные Ромео и Джульетта, и верила, что Даниэл разделяет с ней эту красивую и печальную романтику. Но, как выяснилось позже, он подыгрывал ей лишь до тех пор, пока ему это было выгодно и удобно.

– Но это было до того, как ты сделал это личной историей.

К счастью, подъехал долгожданный лифт. Она торопливо вошла в него, как только открылись двери, и на ходу нажала кнопку своего этажа. Двери лифта уже закрывались, и Памела готовилась с облегчением вздохнуть, когда услышала, что Даниэл, всего за секунду до того, как двери лифта закрылись, успел войти.

– О чем ты? Что я сделал личной историей? – настойчиво спросил он.

Он стоял теперь, прислонившись к зеркальной стене лифта напротив нее.

– Кажется, ты говорил, что твой номер на девятом этаже. – Ее голос дрогнул.

Именно этой ситуации она боялась больше всего. Они были в лифте одни. Надменное лицо Даниэла отражалось в зеркалах на стенах лифта – полный драматизма образ бесконечно повторялся. Памеле казалось, что она сходит с ума, погружается в головокружительный бред, заволакивающий ее рассудок, стирающий все мысли и образы, кроме одного – образа Даниэла Гранта и воспоминаний о том, как страстно она когда-то любила его, как безумно она его хотела.

– Тебе придется снова подниматься, – слабым голосом проговорила она, пытаясь избавиться от наваждения.

Но Даниэл проигнорировал ее реплику.

– Итак, что же я сделал личным? Ту идиотскую родовую вражду? Ты забываешь, дорогая Памела, что во всем этом виноваты твои дорогие братцы. Если бы они тогда не вмешались, то…

– То что? Все было бы мило и пристойно, и мы жили бы вместе одной дружной и счастливой семьей? Ты это хотел сказать?

Черт, кажется, она слишком далеко зашла.

– Нет, но…

– Конечно нет! – перебила она, откинув назад голову. – Не сомневаюсь, что об этом ты никогда и не думал… Ой!

Ее тирада оборвалась, потому что кабина лифта внезапно дрогнула и закачалась. Послышался страшный скрип.

Теряя равновесие, Памела покачнулась и стала падать вперед. Прямо на зеркало…

Но, вместо того чтобы расшибить лоб о стекло, она оказалась в надежных объятиях. Мускулистые руки обхватили ее и прижали к теплой груди. Она чувствовала щекой мягкую ткань футболки, мощную грудную клетку под ней. Сердце под футболкой билось ровно и спокойно, совсем не так, как ее. Она сделала судорожный вдох и попыталась удержаться на ногах, но терпковатыи аромат его тела опьянил ее, и, чувствуя слабость в коленках, она снова прильнула к его груди.

– Ты в порядке?

– Думаю, что да. Что случилось?

– Не знаю. Лифт остановился. Может, что-то сломалось.

Он произнес это так спокойно и безучастно, что в ее душу тут же закралось подозрение. Она подняла голову и посмотрела на него.

– Что-то сломалось, – скептически повторила она, пытаясь своим тоном дать ему понять, что ее не так легко надуть. – Признавайся, что ты сделал с лифтом?

– Я-а-а? – протянул он. Две ошеломляющие синевой бездны смотрели на нее с выражением оскорбленной невинности.

Но он мог одурачить кого угодно, только не Памелу. Она продолжала сурово, исподлобья, изучать его лицо.

– Памела, тебе не кажется, что ты стала болезненно подозрительной? – спросил он. Потом пожал плечами и добавил: – Что ж, если ты не веришь мне, то лучше я попробую что-то сделать. Ты как, способна стоять на собственных ногах?

И тут Памела поняла, что он до сих пор держит ее в своих объятиях и что она прижимается грудью к его груди.

– О да, конечно…

Она отпрянула от него, чувствуя, как румянец залил ей щеки, опустила глаза и принялась поправлять задравшуюся юбку.

Даниэл снял трубку аварийного телефона.

– Алло! Алло! Ответьте кто-нибудь! А, привет… Да… Не знаю, что случилось, но мы застряли. Надеюсь, вы поможете…

Несколько секунд он внимательно слушал и недовольно морщил нос и кривил губы.

– Да… Буду очень признателен. Что делать, мы подождем. – Он положил трубку и продолжил, обращаясь к Памеле: – Техническая неполадка.

Памела тяжело вздохнула.

– И когда они собираются ее устранить?

Она решительно отвергла требование своей совести попросить у него прощения за свою подозрительность.

– Проблема в том, что у механика обеденный перерыв. Но они обещали найти его.

– Интересно, а что мы должны делать, пока они будут искать механика?

– Сидеть и ждать, – сказал он и пожал плечами.

– О нет! – отчаянно выкрикнула она. – Этого еще не хватало!

Перспектива просидеть с ним в лифте бог знает сколько времени наводила на нее ужас. Мучительные подозрения и недоверие к нему атаковали ее с новой силой.

– Нет. Я должна выбраться отсюда. Я не могу сидеть здесь.

– Почему? Ты ведь не страдаешь клаустрофобией?

– Нет. – Она отвела глаза, не в силах выдержать его пронзительного взгляда. – Но…

Он развел руками.

– Ничего не поделаешь, Памела. Единственное, что мы можем сделать, это расслабиться и ждать. Предлагаю сесть на пол и отдохнуть.

Он проговорил это убедительным голосом школьного учителя и первым опустился на покрытый зеленым ковром пол лифта. Удобно прислонился к стене, вытянул ноги и сложил руки на груди.

Да, так оно, пожалуй, намного удобнее, мысленно согласилась с ним Памела. И, возможно, ее подозрения беспочвенны. Если бы в голове Даниэла таились какие-то задние мысли, он наверняка не уселся бы на пол с таким безразличным видом.

– Ладно. Пожалуй, ты прав.

Она медленно, сползая по стене, присела, но тут же почувствовала дикую неловкость. Чертова короткая юбка. Как бы так сесть, чтобы было и удобно, и прилично. Если она сядет и подберет под себя ноги, ее узкая юбка подскочит и обнажит ноги. Если сядет по-турецки, будет еще хуже. Она покрутилась, пытаясь выбрать позу, и в конце концов уселась так же, как и он, – вытянув перед собой ноги.

– Уселась наконец? – спросил он, как только она перестала ерзать. Он наблюдал за ней все это время и откровенно забавлялся.

– Да, – ответила она резко. – И что будем делать теперь?

– У нас не такой уж большой выбор, – сказал он тем же насмешливым тоном. – Если у тебя нет более интересного предложения, то мы можем побеседовать.

– О чем?

Даниэл равнодушно пожал плечами.

– О чем угодно. Можем поговорить о твоей свадьбе.

– Я бы этого не хотела.

– Правда? Ты меня удивляешь. А мне казалось, что, кроме этого, ты ни о чем теперь и думать не способна. Любая женщина с восторгом принялась бы щебетать о своей предстоящей свадьбе с любимым мужчиной. Но если ты не хочешь говорить об этом, то можем выбрать другую тему. Например, вспомнить старые добрые времена… – Памелу словно окатило кипятком. – Вспомнить, как мы проводили время вместе. Как мы…

– Ладно! Скажи, что ты хочешь знать?

Она готова была говорить о чем угодно, только бы не ворошить эти мучительные воспоминания. Воспоминания, от которых ее сердце разрывалось на части.

– Расскажи мне о своем великолепном Эрике.

– Мне не хотелось бы, чтобы ты называл его так.

– Почему?» Разве он не великолепный? Ты хочешь сказать, что собираешься замуж за Квазимодо?

В голове Памелы возник образ Эрика. Серые глаза, темные густые волосы, мягкие черты лица. Эрика нельзя назвать великолепным. Это слово больше подходит Даниэлу, но Эрик…

– Он славный, – заключила она.

– Славный? – Даниэл презрительно хмыкнул. – Это ни о чем не говорит.

Памела на миг растерялась, но быстро нашлась.

– В наше время слово «славный» утратило свой истинный смысл. Мы понимаем под этим словом нечто обычное, заурядное и скучное. Но для меня это слово дороже множества других слов.

Он бросил на нее косой взгляд, полный скептицизма, и Памела приготовилась услышать очередную колкость. Но он лишь удобнее уселся и, глядя ей прямо в глаза, спокойным и невозмутимым голосом спросил:

– А чем он занимается?

– Он работает в местном банке. Заведующий отделом личных вкладов. Это довольно высокая должность, если учесть, что ему всего тридцать.

Ее голос слегка понизился. Она внезапно вспомнила, что в двадцать четыре года Даниэл успел уже завершить карьеру спортсмена и принялся успешно делать следующую – карьеру бизнесмена. К своим двадцати восьми годам он стал миллионером.

– Ты любишь его?

– Он мне очень нравится, – ответила она, но тут же осознала, что совершила ошибку. Даниэл не упустит возможности поиздеваться над ее словами.

– Очень нравится, – брезгливо повторил он. – И этого, по-твоему, достаточно, чтобы подписаться под своей жизнью и отдать ее этому мужчине?

– Ты говоришь об этом так, будто это финансовая сделка! – возмутилась она.

– Нет! Это ты говоришь об этом, как о сделке! Похоже, единственное, что интересует тебя в Эрике, это его «солидная» должность. Почему ты выходишь замуж за этого человека, если…

– Хватит!

Памеле казалось, что она стоит на краю крутого утеса, и достаточно одного сильного порыва ветра, чтобы столкнуть ее в бездонную пропасть.

Даниэл неожиданно выпрямился, подобрал ноги под себя и уставился на нее.

– А как же страсть? Куда девалась твоя безумная жажда, то горящее желание, которое ты не способна была контролировать? Разве ты больше не нуждаешься в любимом человеке, без которого не способна прожить и дня? Ты испытываешь эти чувства к своему Эрику?

Я испытывала это с тобой и едва не сошла с ума, когда ты бросил меня. Меня и малыша, которого я носила в себе. Ты не хотел этого ребенка, потому что он был препятствием для твоей карьеры. Я испытывала эту потребность, эту страсть к тебе, и что? Моя жизнь превратилась в руины, когда я потеряла тебя. Неужели ты думаешь, что я соглашусь пройти через всю эту боль еще раз?

Ей нестерпимо хотелось выкрикнуть все это ему в лицо. Но она хорошо знала, что ему на это наплевать, что ее отчаянные слова не коснутся его очерствевшей души. Сделав глубокий вдох, она с невероятным усилием сдержала себя.

– Я однажды испытала страсть, – стараясь сохранять самообладание, сказала она. – Одного раза достаточно. Более чем достаточно. Страсть приносит боль, она разрушает. Убивает. А желание, которое ты называешь жаждой, не что иное, как примитивное сексуальное влечение. Элементарная похоть, как ни называй ее.

Она произнесла последние слова с такой мстительностью, что Даниэл невольно отпрянул, как будто ее слова были полны яда и она выплюнула этот яд прямо ему в лицо.

– Что ж, по крайней мере, эти чувства сильнее тех, которые ты испытываешь к Эрику. Скажи, ты поэтому не носишь его кольцо?

– Что?

– Его кольцо.

Даниэл схватил ее за левую руку и, держа ее перед собой, указал на безымянный палец.

– Если ты так ценишь своего Эрика, то почему не хочешь заявить об этом всему миру? Почему с гордостью не носишь его кольцо? Почему не ткнешь мне в лицо его кольцо и не пошлешь меня к черту? Почему не скажешь, что у тебя есть мужчина, который помог тебе уничтожить все, что было между нами?

– Я… я…

Памела окончательно растерялась. Она летела в пропасть головой вниз, а на дне ее ждали темные, опасные, ледяные воды, готовые поглотить ее.

– Я… Мы… Для нас все это не так важно…

– Слушай, не нужно подсовывать мне эту чепуху, – жестоко оборвал он ее сбивчивую попытку объясниться. – Ты знаешь, что этого недостаточно.

– Недостаточно, чтобы…

– Да, не достаточно, чтобы перечеркнуть все, что было между нами… Было и есть.

– Нет, – беспомощно пролепетала она, зная, что ее голос слишком слаб, чтобы выразить истинный протест.

– Да.

Даниэл продолжал держать ее за руку, но теперь его пальцы слегка ослабли и почти нежно обхватывали ее пальцы. Он осторожно, но довольно настойчиво потянул ее за руку к себе. И она невольно оказалась рядом.

– Памела, не отвергай того, что у нас есть. Не отвергай саму себя.

Слегка наклонившись, он провел губами по ее лбу и щеке. Она тихонько всхлипнула, чувствуя, как от его ласки внутри нее пробуждается та дикая, языческая, неуправляемая страсть, которую, как ей казалось, она похоронила в себе много лет назад.

Но, видимо, похоронила не очень глубоко, потому что, чтобы оживить ее, оказалось достаточно крошечной искры. Всего несколько секунд его близости, и по ее жилам растекся огонь, порождающий жажду…

И эта жажда заставила ее отыскать его губы и, найдя, припасть к ним с такой жадностью, как будто они были животворным источником. Ее пальцы сначала впились в его плечи, потом скользнули по спине и сомкнулись на шее, перебирая шелк его волос…

– Памела, – произнес он со вздохом наслаждения, оторвавшись от ее рта на долю секунды, а потом вновь припал к нему, с силой раздвигая губы и играя с ее языком – провоцируя, дразня и напоминая о более интимном вторжении.

Поцелуй сводил ее с ума. Ее словно несло по волнам бушующего моря. Но это море не было холодным, опасным и предательским – оно было теплым и ласковым и качало ее, то поднимая на гребень высокой волны, то позволяя соскользнуть в прозрачную бездну…

Она не заметила, как Даниэл лег на спину, а она оказалась лежащей на нем, грудь к груди, бедра к бедрам… Даже сквозь одежду она чувствовала жар и силу его возбуждения.

– Сделал это личным, – пробормотал он хриплым и тягучим от страсти голосом и рассмеялся дрожащим, странным смехом.

– Что? – нахмурившись, спросила Памела.

– Ты обвинила меня в том, что я сделал это личным. О боже, Памела, как это может быть чем-то другим? Между нами все всегда было только личным. Было и будет. О, девочка, иди же ко мне, целуй меня…

И она склонилась к нему и жадно припала к его рту, заставив его содрогнуться под ее телом. Его нетерпеливые, сильные руки блуждали по ее телу, лаская, пробуждая каждый нерв, в то время как ее пальцы скользнули по его груди и животу туда, где широкий кожаный ремень обхватывал его узкую талию.

Несколькими короткими рывками она вытащила футболку из-под его джинсов и обнажила горячий живот. Желание подобно острой боли пронзило ее, и, чувствуя, как ищущие пальцы Даниэла возятся с пуговицами ее платья, она восторженно застонала.

Наконец он расстегнул их… Она откинула назад голову и, утопая в наслаждении, отдала ему свое тело. И Даниэл немедленно воспользовался этим: нежно проведя губами по мягкой, молочной коже ее груди, он горячо впился в ее сосок.

– О, малышка, – пробормотал он, уткнувшись носом в ее грудь. – Я хочу тебя…

Малышка. Слово ворвалось в одурманенное сознание Памелы потоком ледяной воды, в один миг погасив пламя страсти. Она застыла и стеклянными глазами уставилась в пространство перед собой.

Малышка. Как она могла забыть, к чему приводит подобное легкомыслие? Как она позволила ему овладеть ее рассудком, забыв, что следует за такими безрассудными порывами страсти?

– Что случилось, Памела? – Даниэл почувствовал, что она внезапно охладела. Он приподнял голову, и пронзительно-синие глаза, затуманенные желанием, уставились на нее. – В чем дело?

– Нет! – Памела резко отпрянула от него, встала и в один миг оказалась у противоположной стены лифта.

Как она позволила себе снова стать жертвой его соблазна? Как могла забыть, что он воспламенял в ней страсть только для того, чтобы использовать ее, и мог в любой момент повернуться и уйти, если ему этого больше не хотелось? Как она могла забыть, что такая страсть привела к зачатию их ребенка, малыша, который умер, не успев увидеть свет?

– Черт побери, Памела, что на тебя нашло?

Он лениво, как ни в чем не бывало, встал на ноги, привычно отряхнул одежду, заправил футболку и пригладил рукой волосы. Казалось, что он только что покинул свое рабочее кресло или встал из-за обеденного стола. Он вел себя так, будто между ними ничего не произошло, и для Памелы это было окончательным ударом по ее чувству собственного достоинства.

В отличие от него она выглядела так, будто скатилась кубарем по лестнице. Глядя на бесконечно повторяющееся в зеркалах лифта отражение, она с ужасом видела свои всклокоченные волосы, горящие глаза и лихорадочный румянец на щеках.

А ее одежда… Льняное платье было смято и задрано до бедер, из расстегнутого лифа выглядывали красные клювики все еще возбужденных сосков…

– Проклятие, Памела. Ты можешь сказать, что случилось?

– Лишь то, что ты есть на свете! – выпалила она, судорожно одергивая платье. – И то, что я, как последняя дура, снова попалась в твои сети.

– Памела…

Но она не могла больше слышать его голос, не могла перенести его присутствие рядом. Наспех приведя себя в порядок, она шагнула к аварийному телефону и нервно сняла трубку.

– Я не могу здесь больше находиться! Я хочу выбраться отсюда! Помогите…

Но телефон был мертв.

– Почему они ничего не делают! – отчаянно выкрикнула она, чувствуя, что близка к истерике. – Почему…

Но слова застряли у нее в горле, когда она увидела, как Даниэл быстро подошел к пульту лифта и уверенно нажал кнопку. В ту же секунду лифт пришел в движение: покачнулся, заскрипел и начал спускаться.

Она оцепенела от недоумения. Но в тот же миг истина снизошла на нее.

– Ты? Ты сделал это умышленно? Мерзавец!

Гнев и ненависть снова полыхали внутри нее.

Даниэл даже не попытался отрицать это. Более того, коротким кивком лишь подтвердил ее слова. На его красивом, выразительном лице не было ни тени эмоций: ни сожаления, ни стыда. Памела бросилась к нему и, занеся кулаки, уже готова была обрушить на него каскад яростных ударов. Но вдруг опомнилась, почувствовав, что лифт притормаживает, приблизившись к первому этажу.

Как только двери лифта открылись, она выскочила из него и поспешно оглядела пустое фойе. Только бы кто-то из знакомых не увидел ее в таком виде!

Она была уже возле машины своей матери, стоявшей у входа в отель, когда услышала за спиной его голос и в ту же секунду почувствовала, как он крепко схватил ее за руку.

– Отпусти меня! Дай мне уйти отсюда!

– Только после того, как скажу тебе все, что хочу сказать.

– Ты сказал уже и сделал больше, чем достаточно! И я не хочу ничего слышать!

– Ты должна понять, что между нами…

– Все кончено! – выкрикнула она. – И никогда больше ничего не будет!

Выдернув из его захвата свою руку, она поднесла ее к его лицу, растопырив пальцы.

– У меня, может, и нет кольца, чтобы ткнуть тебя носом в него, но я могу послать тебя ко всем чертям. Убирайся и никогда больше не появляйся в моей жизни! Ты забыл о свадьбе!

Даниэл медленно покачал головой, и на его лице появилась дьявольская усмешка победителя.

– Я ни о чем не забыл, – со злобной мягкостью в голосе ответил он. – Но до воскресенья осталось пять дней. Что ж, я попробую за это время доказать тебе, что, если ты выйдешь замуж за Эрика, ты совершишь непоправимую ошибку, за которую будешь проклинать себя всю жизнь.