Текст книги "Пляска смерти"

Я взглядом дала ему понять, что все заметила. Он в ответ только улыбнулся, ничуть не смутившись. Ну и ну.

За ним закрылась дверь, и мы остались одни. Никто не двигался, словно мы не знали, что нам теперь делать. Тишина стала вдруг тяжелой.

– Анита, накинь хотя бы полотенце. Пожалуйста.

Последнее слово Ричард добавил таким тоном, будто ему невероятно трудно было просить вежливо. Наверное, он все еще злился, но он сумел затолкать свой гнев обратно в себя так же, как научился укрощать зверя. Мелькнула у меня ненужная мысль, что когда-нибудь он не сможет проглотить свой гнев и что тогда будет. Когда-то я думала, что Ричард меня ни за что не тронет, теперь лучше понимала ситуацию. Сознательно – да, не тронет, но не всегда движущей силой Ричарда бывает сознание.

Жан-Клод подал мне полотенце – на его лице совершенно ничего не отражалось. Ничего, что могло бы мне помочь или подсказать, но и ничего такого, что Ричард мог бы принять за оскорбление. Кажется, мы оба соблюдали с Ричардом максимальную осторожность.

Полотенце оказалось большое, почти от подмышек до щиколоток. Конец его я тщательно подоткнула, и вуаля – можно считать, одета.

– Спасибо, – сказал Ричард.

– Всегда пожалуйста.

Я села на край мраморной ванны, расправив под собой полотенце. Голым телом на мраморе сидеть холодно.

Жан-Клод подал мне другое полотенце, чуть поменьше, сам взял такое же и стал вытирать себе волосы. И он был прав: если мои волосы не просушить, завтра эту копну не разобрать.

– Как вы можете? – возмущенно спросил Ричард.

– Что? – спросила я в ответ, выглядывая из-под полотенца.

– Вот так волосы вытирать, будто ничего не случилось?

Я закрепила полотенце на голове и переглянулась с Жан-Клодом. Он понял намек.

– Если мы не высушим волосы, это не изменит того, что уже случилось. Бытовые мелочи не становятся не обязательными, Ричард, оттого что случаются несчастья.

Ричард изменил положение и сел на пол. Колени он подобрал к груди – жест, достойный Натэниела, но не моего доминантного Ричарда. Не знаю, что испытал он сегодня ночью, но это его потрясло.

Жан-Клод сел со мной рядом на край мраморной ванны. Он проследил, чтобы сесть не вплотную – лишь едва-едва касаясь бедрами через два полотенца. Мне хотелось, чтобы он обнял меня, но, наверное, он был прав. Ричарду не всегда приятно смотреть, как мы нежничаем.

– Ты хотел говорить в узком кругу? Говори, – сказал Ричард.

Один из побочных эффектов вампирских меток – это то, что мы стали разделять черты личностей друг друга. Он получил немного моей нетерпеливости и неумения сдерживать гнев – неудачная комбинация для вервольфа, но мы не выбираем, что кому достается.

– Ma petite, не рассказала бы ты ему – и мне, – что случилось перед моим приходом?

Я изложила сжатую версию событий, произошедших до появления Жан-Клода. Где-то в процессе разговора я прислонилась к нему. Просто неправильно было так сидеть рядом и не трогать друг друга. Он положил руку мне на плечо.

Ричард вроде бы и не заметил.

– Но я думал, что Сэмюэл и Огюстин – твои друзья?

– Так и есть.

И тут Ричард сказал то, что я раньше подумала:

– Если таковы твои друзья, Жан-Клод, каковы же будут другие мастера?

– Я тоже об этом думала, – сказала я. – В смысле, что если твои друзья так себя ведут, то твои враги будут нас убивать.

– Одна из причин сегодняшнего междусобойчика – это посмотреть, как отреагирует ma petite на других мастеров города.

– Плохо отреагирует, – сказал Ричард.

– Не обязательно.

Жан-Клод наклонился вперед, придержав меня рукой, чтобы не спихнуть с края ванны, и стал рассказывать свою часть сегодняшнего представления, но Ричард его прервал:

– Большую часть того, что было после твоего прикосновения к Аните, я ощутил. Напоминание мне не нужно.

– Как скажешь, – ответил Жан-Клод. – Смысл в том, что мы, возможно, смогли подчинить себе Огюстина так же полностью, как могла бы Белль Морт.

– Я бы не хвастался, – сказал Ричард.

Он прислонился плечом к мраморной облицовке вокруг ванны и оказался достаточно близко, чтобы до нас дотронуться, но сокращать дистанцию не стал. Ну и мы тоже не стали.

– Если Огюстин стал нашим тем же способом, каким приобретала союзников Белль, то никто из других мастеров не станет нас испытывать. Они будут бояться нас, Ричард, бояться даже прикосновения наших рук.

Ричард поглядел на нас, хмурясь. Мне хотелось потрогать густые волны его волос, но одна рука у меня лежала на талии Жан-Клода, а другая у меня же на коленях.

– Но ты нам говорил еще до того, как мы согласились на этот съезд мастеров, что они будут вести себя как следует. Особенно если будут думать, что один из их подчиненных может оказаться новым pomme de sang у Аниты. И вот – первые же два мастера, до которых она дотронулась, нарушают все правила.

– Я думаю, для того есть причина.

Ричард посмотрел на нас скептически – как зеркальное отражение моего взгляда.

– И какая?

Жан-Клод изложил ему свою теорию, что ardeur охотится за добычей, обладающей силой.

– Но тогда любой мастер города, который войдет с ней в контакт, будет… что? Вынужден к попытке покорить ее разум?

– И не только мастер города. – Жан-Клод рассказал о Менг Дье и Реквиеме. – Может быть, дело в том, что именно эти двое из нашей линии крови и оба они не раз испытали вкус ardeur’а.

– Но Ашер тоже, а его с ума не свело.

– Ашера потянуло к ma petite сразу, как он у нас появился.

– Он в ней увидел повторение того, что было у тебя и у него с Джулианной.

Ричард придвинулся почти вплотную – но так, чтобы с нами не соприкасаться. Интересно, заметил ли он это сам.

– Это – и еще то, что единственный путь возвращения в мою постель лежал через Аниту. Но что, если здесь было еще что-то, Ричард?

И теперь мне пришлось добавить:

– Реквием – не единственный из новых лондонских вампиров, кто пробовал вкус ardeur’а, и все они – из линии Белль. А их особо ко мне не тянет.

– Может быть, им нужно хоть чуть-чуть попробовать твоего ardeur’а, чтобы включился этот механизм?

– А может, ты просто ошибаешься, – сказал Ричард, – и просто у тебя вообще нет друзей. Сколько времени уже прошло, как ты этих типов видел?

Жан-Клод пожал плечами:

– Огюстина – около сотни лет, а Сэмюэла – с тех пор, как я приехал в эту страну.

Я подняла на него глаза:

– Жан-Клод, если кто-то был твоим другом сто лет назад, это не значит, что он им и остался.

Он кивнул, будто я заметила что-то важное.

– Вероятно, но я ощутил нечто странное, когда мы были с Огюстином. Какая это была сила… Я думаю, ardeur сейчас подходит к какому-то новому уровню, эволюционирует в нечто новое – по крайней мере новое для нас.

– Что, если Огги окажется подчинен не полностью? – спросила я.

– Тогда то, что мы сегодня сделали, не будет сколько-нибудь сильным сдерживающим фактором.

– Расскажи Ричарду и о другой стороне – что если мы действительно подчинили себе мастера города, ты опасаешься, что совет в Европе воспользуется этим как предлогом, чтобы убить нас. Или наши американские соседи решат убить нас до того, как мы подчиним их всех.

Ричард посмотрел на нас с выражением открытого недоверия.

– Тогда получается, что в этой ситуации все исходы – проигрышные. Зачем же ты тогда собрал их всех здесь, Жан-Клод?

– Потому что от их присутствия мой танцевальный вечер становится важным событием. Несправедливо, что артисту отказывают в доступе на сцену только потому, что он стал вампиром. Я хочу, чтобы моему роду было разрешено пробуждать страсти, не относящиеся к крови и силе. Я надеюсь – и твоих волков это тоже касается, Ричард, – что мы можем быть не только монстрами.

Но я слишком углубилась в мысли о том, что он говорил раньше, чтобы отвлечься на разговоры о балете.

– Ты знаешь, что я и от Байрона питала ardeur. И он по мне с ума не сходит.

– Но он не мастер вампиров, ma petite, и никогда мастером не будет. И он с этим смирился.

– Если Анита оказывает такое воздействие только на вампиров вашей крови, то завтра нам ничего не грозит, потому что других мастеров города из этой линии нет.

– Но в этой стране есть еще много мастеров линии Белль. Некоторые завтра здесь будут. Даже в самой балетной труппе они есть.

– Значит, я посижу дома, – сказала я.

– Золушка должна приехать на бал, ma petite.

– А Натэниел говорит, что я – не Золушка, а принц.

Он улыбнулся и чуть приобнял меня.

– Как скажешь, ma petite. – Ну да, он слегка подшучивал надо мной, но я не возражала. – Все же тебе надо будет показаться на завтрашнем вечере.

Колено Ричарда коснулось моей ноги, хотя руками он все еще держал свои колени. Даже руки слегка побелели от силы охвата.

– Ей нельзя идти, если ты не хочешь, чтобы они налетели на нее все вместе.

Он потянулся было к моей ноге, остановился и схватился за собственную руку. Очень сдерживался, чтобы не дотронуться до меня, до нас. Вампирские метки – по крайней мере метки вампира линии Белль – заставляют желать прикосновения. Не обязательно сексуального – просто без него чего-то не хватает. Я знала, что Ричарда что-то почти вынуждает искать моего прикосновения, но у меня никогда не хватало храбрости спросить, тянет ли его так же к Жан-Клоду. Если да, это отчасти объясняло, почему он так взбесился насчет Огюстина.

– В нашем лагере есть другие мастера не слабее Реквиема, испытавшие вкус ardeur’а. Есть даже один из линии Белль.

Я покачала головой:

– Если ты говоришь о Лондоне, то смени тему. Он меня всерьез пугает.

Ричард тоже покачал головой:

– Только не он.

– Честно говоря, Жан-Клод, не понимаю, почему ты согласился его взять. Ты же знаешь, что в прежнем его поцелуе у него было прозвище Темный Рыцарь. Это о чем-то говорит.

Жан-Клод вздохнул и прислонился спиной к стене.

– Ты знаешь, что Белль Морт пыталась затребовать обратно всех представителей своей линии, когда мастер этого поцелуя был казнен. Мог ли я отказать ему, когда он просил от нее спасения?

– Да, но мне казалось, что двор Белль – это как раз то, что нужно Лондону. Темный лондонский переулок, так сказать. Подходящее место для темного рыцаря.

– Он не хотел к ней возвращаться. Он мне звонил по телефону и умолял не отпускать обратно к ее двору. Видите ли, ma petite и Ричард, Лондона отдали Белль на несколько лет, а потом она его изгнала. Она хотела призвать его, но он упросил своего нового мастера запретить.

– Почему? – спросил Ричард. – Огги бы все отдал, чтобы вернуться. Я чувствовал, как он по ней тоскует. – Ричарда передернуло. – Что-то вроде наркомании.

– Oui, mon ami, exactement – именно поэтому не захотел возвращаться Лондон. Он как алкоголик, ставший трезвенником. Он знает, что его тянет к выпивке, но не знает, сможет ли после этого остановиться. И как я мог его к ней отпустить?

– Что-то для тебя это слишком сентиментально, – бросил Ричард.

Жан-Клод поглядел на него недружелюбно:

– Я всюду, где можно, стараюсь быть добрым, Ричард.

Ричард вздохнул и уткнулся головой себе в колени:

– Господи, ну и каша!

– Ты говорил, что у нас есть еще мастера вампиров, пробовавшие ardeur, но не из линии Белль, – кто это?

Наш список мастеров – не потомков Белль – был чертовски короток.

– Нечестивец и Истина, – сказал он.

Тут уж Ричард вскинул голову:

– Ни в коем случае! – Потом, кажется, еще подумал и сказал: – Не Нечестивец.

– Истина, думаешь, подойдет? – спросил Жан-Клод.

Ричард ссутулился – мне показалось, что сейчас он своей хваткой сам себе руки сломает.

– Ты меня просишь поделиться ею с другим мужчиной. Так мало того, ты меня самого еще просишь его выбрать?

– Сколько женщин ты поимел за последний месяц, Ричард?

Сила Ричарда просто взорвалась – будто полыхнуло огнем из-за мирного вида стены. Нас обдало обжигающей волной.

– У вас там все в порядке? – крикнула Клодия из-за двери.

Я посмотрела на Ричарда, он едва заметно кивнул.

– Все нормально! – крикнула я в ответ.

– Уверены?

– Вполне.

За дверью стало тихо.

– Спасибо, – сказал Ричард и стал дальше бороться с собой. Мне не надо было смотреть ему в лицо, чтобы увидеть, насколько он зол. – Мы все согласились, что я продолжаю с ними встречаться. Анита будет моей лупой и Больверком, но она не хочет выходить замуж или иметь детей и вообще ничего в этом роде. Мы согласились, и не надо теперь мне этим в глаза тыкать.

– Ты сам себе синяки оставишь, Ричард, – сказала я тихо, глядя, как меняется цвет кожи у него на руках.

Он разжал руки с выдохом, в котором послышалась боль. В конце концов позволил себе – своей руке – обернуться вокруг моей икры. И сила его побежала у меня по коже тысячами крошечных кусачих муравьев.

– Ой, – не удержалась я.

Он прижался лицом к полотенцу у меня на коленях.

– Прости, прости меня.

Энергия успокоилась – осталась теплой, от нее у меня на позвоночнике выступила испарина, но она уже не причиняла боли. Ричард сказал прямо в ткань полотенца:

– Когда ты кормилась от Огги, у меня вырос уровень силы – и еще как вырос. Так приятно, так невыразимо приятно ощущался этот прилив, даже когда я понял, что вы сделали для этого. Даже после этого все равно было чудесно.

У него затряслись плечи – я поняла, что он плачет.

Я тронула его волосы, запустила пальцы в густые волны.

– Ричард, Ричард…

Он обхватил меня за ноги руками, прижался, ткнулся лицом в колени, позволив мне касаться его. Жан-Клод осторожно положил руку ему на спину и, когда Ричард не возразил, погладил. Без намека, как гладят добрых друзей и любимых, бесконечными кругами, будто жестом хочешь сказать, что все будет хорошо. Я перебирала его кудри, стирала с лица слезы. Мы утешали его как друзья, старые, добрые друзья. Чем бы еще ни были мы друг для друга, а друзьями мы были.

Глава двенадцатая

И вот так мы оказались на полу, Ричард льнул к моим коленям, а я сидела, опершись на голый торс Жан-Клода, как на спинку теплого и шелковистого кресла. Футболка Ричарда куда-то девалась, и теплая мускулистая гладкость его груди и плеч легла на пушистое полотенце у меня на коленях, а выше пояса я тоже была голая, как и он, – полотенце сползло, не выдержав. Ричард лежал на спине, глаза его смотрели умиротворенно, волосы раскинулись вокруг лица ореолом золотого и каштанового.

Я гладила руками его голую грудь, и не ради секса – так было уютнее. Таковы все ликантропы: прикосновение – это благо, иногда оно даже необходимо, чтобы остаться в своем уме. Это как нормальный человеческий тактильный голод, только больше, больше на несколько порядков.

Рука Ричарда шла вдоль моего тела, пальцы играли моими волосами, которые уже начали высыхать тугими мелкими кудряшками. Жан-Клод водил ладонью по мускулистой руке Ричарда – вверх-вниз.

Слов не было – было только успокаивающее прикосновение. Другая рука Жан-Клода гладила меня по плечу, по руке, почти зеркально повторяя то, что делал он с Ричардом. Думаю, всех нас удивило, что Ричард позволил Жан-Клоду себя коснуться хотя бы кончиками пальцев – после того, какой бурей он влетел в комнату. Я видела, как ликантропы гладят друг друга независимо от сексуальной ориентации: для них объятие – это всего лишь объятие, но насчет Жан-Клода у Ричарда был пунктик, которого не было по отношению к другим.

Сейчас Ричард перевел взгляд, и я знала, что он глядит на мужчину за моим плечом.

– У тебя волосы почти такие же кудрявые, как у Аниты.

Это замечание заставило меня обернуться и посмотреть на него. Ричард был прав, у Жан-Клода волосы стали массой черных кудрей. Не крупных локонов, как у него обычно бывало, а мелких, действительно похожих на мои. Но его волосы при естественном высыхании были такими, как у меня бывают от средств ухода за волосами, а не той черной пеной, в которую они у меня превратились сейчас.

– Я никогда не видела, как у тебя естественно лежат волосы? – спросила я, разглядывая эти колечки.

Он улыбнулся, и будь это кто другой, я бы сказала, что смутился, но к Жан-Клоду это слово как-то слабо подходило.

– Наверное, нет.

Ричард переложил руку с моих волос на волосы Жан-Клода, потер кудри в пальцах, потом взялся за мои, сравнивая.

– У тебя волосы все равно мягче, чем у Аниты или у меня, кстати. – Он встал на колени, взял по горсти наших волос в обе руки, будто взвешивая на ладони. – Обычно они у тебя и выглядят шелковистее, но сейчас только на ощупь можно различить, где твои волосы, а где Аниты.

Жан-Клод рядом со мной застыл неподвижно. Кажется, он даже перестал дышать, и сердце, которое билось до сих пор, как у любого человека, замедлило ритм. Я знала, отчего он застыл: Ричард трогал его добровольно, и Жан-Клод не хотел спугнуть его. Но, наверное, он еще и просто не знал, что делать. Мужчина, который был великим любовником в течение четырехсот лет, не знал, что делать, когда кто-то играет его волосами.

Он не хотел быть слишком дерзким и снова вызвать гнев Ричарда или пробудить в нем что-то вроде гомофобии. Если бы Ричард был женщиной, Жан-Клод бы принял это за предварительную игру. Не будь Ричард оборотнем, он бы тоже счел это некоторым приглашением. Но оборотни помешаны на тактильных ощущениях, и прикосновения для них не означают секс – как для собаки, которая слизывает у тебя пот с кожи. У тебя приятный вкус, и собаке ты нравишься – ничего сексуального, но это личное. Если бы ты собаке не нравился, она бы не стала к тебе прикасаться.

Он сидел вплотную ко мне, и сама его неподвижность мне сказала, как много значат для него прикосновения Ричарда. И еще сказала мне, что он совершенно понятия не имеет, что с этим делать. Что может значить, если вампир, бывший великим любовником и соблазнителем несколько веков, выбирает себе в метафизические возлюбленные именно тех двух людей на своей территории, которые могут его озадачить?

В дверь постучали. Те из нас, у кого билось сердце, вздрогнули. Руки Ричарда упали прочь от нас обоих, и он обернулся к двери, все еще на коленях.

К телу Жан-Клода возвратилось движение – как если бы человек сделал вдох.

– Да, – сказал он, и в голосе его слышалась нотка нетерпения.

Голос Клодии доложил:

– Это мастер города Кейп-Код и его старший сын.

Мы с Жан-Клодом переглянулись, а Ричард только нахмурился.

– Зачем он вернулся? – спросил он.

– Мы можем сами спросить, – ответил Жан-Клод, и голос его был почти так же шелково-безразличен, как обычно. Такой голос он использовал, когда что-то скрывал, но пытался этого не показать. Сэмюэл узнает этот почти пустой голос. Скрытность – или страх, слабость. Так что Жан-Клод этим голосом подрывал свою позицию, скрывая что-то от Ричарда и, быть может, от меня и не собираясь скрывать от Сэмюэла. Очень было не похоже, что уик-энд пройдет без очередного несчастья: слишком жесткой стала комбинация метафизики и политики.

– Сейчас выйдем! – крикнула я в дверь.

Мы все встали с пола, Ричард потянулся за футболкой и натянул ее через голову. Мы с Жан-Клодом надели халаты, висевшие на двери. Халат Жан-Клода я раньше видела, и он мне нравился: тяжелая черная парча с черным мехом на воротнике и лацканах, обрамлявшим треугольник бледной груди. На широких манжетах тоже меховая оторочка, и я когда-то уже ощущала ласку этого меха своей кожей. От одного его вида в этом халате по мне пробежала дрожь.

Он улыбнулся мне, давая понять, что заметил. Ричард либо не понял, либо не обратил внимания.

У меня халат был черный, шелковый, без вышивки, без оторочки, просто черный.

По дороге к двери нам надо было пройти мимо зеркала, и Ричард остановился, положив руки нам на плечи, повернул нас к нашим отражениям и встал между нами. Черная одежда на белой коже, резкий контраст. А посередине стоял он – в ярко-красной футболке, синих джинсах, с каштаново-золотистыми волосами. И темный загар, контраст к нашей бледности.

– Найдите на этой картинке лишний предмет, – сказал он тихо, и снова в его глазах мелькнула тень.

Я обняла его за талию, прижала к себе, но даже в моих глазах это было как будто что-то, вырезанное из кости и тьмы, льнет к свету и жизни.

– Жан-Клод, Анита, вы идете? – спросила Клодия слегка неуверенным голосом, какой от нее не часто услышишь.

– Идем! – откликнулась я.

– Если бы я мог освободить тебя, mon ami, я бы это сделал.

Ричард прижал меня к себе почти до боли, потом чуть отпустил и посмотрел на Жан-Клода:

– Если бы была у тебя такая волшебная палочка, я бы позволил тебе ею воспользоваться. Но у тебя ее нет. – Он повернулся, обнимая меня одной рукой за плечи, а второй коснулся плеча Жан-Клода и пожал это плечо – по-мужски, как делает настоящий мачо вместо того, чтобы обнять друга. – Иногда я ненавижу тебя, Жан-Клод, но если бы я был сегодня с Анитой, касался бы ее, Огюстин не смог бы ее подчинить. Если бы я был там, где должен был быть, ничего из того, что так мне было отвратительно, не случилось бы в эту ночь. И я это знаю. Я ощущал это, когда оно происходило. Я был за мили отсюда и ощущал ваш конфликт, но не потянулся на помощь. Это была вампирская политика, а потому не моя проблема. – Он так встряхнул головой, что волосы разлетелись вокруг лица. – Больше я себе лгать не буду. Я – зверь твоего зова, и я ненавижу это и иногда ненавижу тебя, иногда Аниту, а больше всего и почти всегда – себя самого. Больше я не буду лгать, не буду сам нас калечить.

Лицо Жан-Клода было таким внимательным, каким я редко его видела.

– И что значат все эти мудрые сентенции, mon ami?

– То, что во время встречи с Сэмюэлом я буду рядом с тобой, где и должен был быть раньше. – Он крепче обнял меня рукой и еще раз стиснул плечо Жан-Клода. – Я даже не предложил энергию, чтобы помочь Аните. С нею были Мика и Натэниел – я думал, ей другой подвластный зверь не нужен. Но ей нужен был, и тебе тоже. Если бы вы с Анитой не вытащили метафизическое чудо из воздуха, мастер Чикаго победил бы вас. Может быть, он не мог бы захватить вашу территорию, но если один мастер победит другого – это будет как кровь в воде: тут же налетят акулы. Если мы проявим слабость, то пусть не сегодня, но вскоре явится кто-нибудь нас убивать.

– Готова согласиться с каждым твоим словом, – сказала я медленно, – но это все на тебя не похоже.

– Да, действительно. – Он посмотрел на Жан-Клода, и я ощутила первую пробивающуюся струйку его энергии. – Ты снова делаешь из меня марионетку?

– Клянусь тебе, что не делаю этого – намеренно. Но все это я давно уже мечтал от тебя услышать. Когда ты рядом с нами, Ричард, я не боюсь никого, кто вступит на нашу территорию. Когда же третий в триумвирате отсутствует или не желает присутствовать… Сегодня я усомнился в правильности своего решения пригласить других на нашу землю.

Ричард убрал руку с плеча Жан-Клода.

– Тогда давайте, устраиваем это собрание. Я не могу обещать, что снова не взъерепенюсь. Не могу обещать, что мне это понравится, но обещаю, что буду стараться изо всех сил.

Он направился к двери, все еще обнимая меня за талию. Я обернулась на Жан-Клода, и на лице у меня, очевидно, было написано, о чем я думаю, потому что он пожал плечами, будто сам понятия не имел, что за чертовщина случилась с Ричардом. Не то чтобы мы были недовольны тем, что он стал реагировать разумнее, но просто это казалось не совсем реальным. Это не была тишина после прошедшей бури, скорее это ощущалось как обманчивое спокойствие, когда мир затих в ее ожидании. Вот так ощущалось это новое поведение Ричарда – как хрупкое, напряженное, готовое сломаться. Я приветствовала его усилия и чувства, которые их вызвали, но под ложечкой свернулся страх перед тем, что случится, когда этот новый настрой встретится со старыми проблемами.