Текст книги "Зов западных рек"

Луис Ламур
Зов западных рек

Глава 1

По такой дороге должны бы ходить привидения – заблудшие души, не нашедшие покоя в могиле. Бесконечные изгибы темной пещеры, образованной кронами колоссальных деревьев. Холодный ветер подергивает лужи пленкой льда.

Под ногами – лежник: гать из круглых лесин, уложенных бок о бок. Бревна скользкие: от грязи, от раскисшего снега, от гнилой болотной растительности. Там и сям щели, оставленные затонувшим бревном. Угодишь ногой – рискуешь сломать. А по обеим сторонам… некоторые говорят, трясина тут бездонная. Лошади вязли, и больше их никто не видел. Люди тоже.

Дом моего отца остался в нескольких днях пути позади, за выступом квебекского берега, возвышающегося над заливом Святого Лаврентия. Рыбачья лодка довезла меня от Гаспе вверх по реке до Квебека, там я переправился на другой берег и вступил в лес. День за днем я шагал на юг.

На громадных неторопливых крыльях проскользила сова. Далеко в болоте двинулось нечто невидимое, затем как будто остановилось, чтобы прислушаться.

Позади меня раздались чьи-то шаги?

Ноги по сторонам провала между бревнами, я замер, обернулся наполовину – посмотреть.

Ничего. Ошибся, видимо. Но что-то я ведь слышал?

От тяжести набора инструментов ноют плечи. В сумраке приходится напрягать зрение, выискивая место для остановки. Любое место, где можно передохнуть – хоть минуту.

Пень дерева! Широкий, спиленная поверхность в диаметре шесть футов полных. Срезанное дерево лежит тут же, наполовину погрузилось в болото.

Левой рукой я закинул свои железяки на пень. Правая занята – держит готовое к выстрелу ружье. Дикий же вокруг край. Путники попадаются редко, а честные люди среди них – еще реже. Пусть я молод, но за собой приглядывать умею сам.

Первый раз в жизни я расстался с домом надолго. Иду из Канады на юг, в Соединенные Штаты. К западу, говорят, строят вовсю, а мы, Талоны, – строительная семья.

Жил-был в свое время по крайней мере один Талон, промышлявший захватом судов в море. Каперствовал в водах Индийского океана: в Бенгальском заливе, в Красном море, а больше вдоль Коромандельского и Малабарского берегов Индии. И неплохо на этом разжился, если верить разговорам. Сам я от всех тех сокровищ ни гроша не видел.

А это еще что? Я приподнялся со своего деревянного сиденья. Потом опять устроился поудобнее, перехватив винтовку обеими руками.

Холодно. И становится все холоднее.

Там, в Гаспе, меня ждет лишь отцовское жилище да приязнь соседей. Может, даже не всех. Отец отошел в мир иной, мать умерла, когда я был еще маленький, а возлюбленной я не обзавелся.

Была, конечно, одна девушка. Детьми мы вместе бродили по лугам, потом танцевали друг с другом, дошло до обсуждения будущего брака. Но это до того, как к ее отцу пришел мужчина богаче меня. Быть богаче меня – не проблема: все мое состояние – это» унаследованный коттедж, примыкающие к нему несколько акров, маленькое рыболовное судно и мое профессиональное умение. А она метила высоко.

Мой соперник – купец, владеющий обширными угодьями, трехмачтовой шхуной, торгующей вдоль побережья, большим магазином, – денежный человек, помещик, не то, что я. Да, она метила высоко, как я уже сказал.

Она пришла на наше место еще раз – последний. Совсем другая, как отрезало. Никаких дурачеств в тот день. Она была очень серьезна.

– Жан! – Она произносила правильно – не «Джин», как частенько читали мое имя соседи-англичане, – однако с интонацией собственного изобретения. – Отец хочет, чтобы я вышла замуж за Анри Барбура.

Дошло до меня не сразу. Анри Барбур приближался возрастом к сорока – вдвое меня старше. Его уважали за жизненный успех, хотя я слыхал, что он отчаянный скряга и трудный в общении человек.

– Но ты же не собираешься соглашаться? – запротестовал я.

– Я должна, разве что… вот если…

– Разве что что?

– Жан, ты ведь знаешь, где лежит сокровище? Я насчет того золота, что осталось после старика? Он же был твой прадед, так? Пират который?

– Он был более отдаленный мой предок. И во всяком случае, золота он не оставил. Ничего такого, о чем бы я знал.

Она подошла ближе.

– Я знаю, это семейная тайна. Знаю, что это всегда скрывали, никому не признавались, но, Жан… если бы у нас было все это богатство… понимаешь, отец и не подумал бы просить меня выйти за Анри. Он все время уверял меня, что ты знаешь, где оно, и всегда можешь взять; когда захочешь, тогда и возьмешь немного.

Так вот оно в чем дело. Золото. Конечно, все циркулирующие истории я знал. Они входили в мифологию Гаспе со времен первого нашего предка, кто одним из первых поселился на. пустынном, почти безлюдном тогда берегу. Он воздвиг неприступный каменный замок, который британцы сожгли при очередном нападении на побережье, много лет спустя, а до этого то и дело атаковали.

Легенда гласила: он укрыл невесть где огромные богатства и мог запускать туда руку, когда бы ни пожелал. И что он купил земли, большие площади. Он действительно плавал в Квебек или Монреаль когда вздумается – даже добирался до Бостона и Нью-Йорка за покупками и не ограничивал себя. Но я ни про какой клад ничего не знал. Совершенно ничего. Если он что и оставил после себя, то спрятал настолько надежно, что ни один человек не догадывался куда.

Мой отец только пожимал плечами в ответ на подобные разговоры:

«Не морочь себе кладами голову. В этом мире у тебя будет чего заработаешь и чего сбережешь, и все. Помни это и не разбазаривай жизнь, гоняясь за сокровищами, которых, может, и на свете-то нет».

– Никакого золота не существует, – сказал я ей. – Глупые выдумки, больше ничего.

– Но у него были деньги! – возмутилась она. – Он был сказочно богат!

– И все потратил, – ответил я. – Хочешь меня – бери как есть: человек, у которого в руках доброе ремесло и который может хорошо зарабатывать и жить в достатке.

– В достатке! – презрительно произнесла она. – Думаешь, мне только это и надо? Анри даст мне все! Роскошный дом, путешествия, деньги, чтобы расходовать, как заблагорассудится, красивые платья…

– Ну и выходи за него, – заявил я ей. – Выходи, и черт с тобой!

Тогда она ушла и в следующий раз, когда мы повстречались на улице, прошла мимо, точно меня там и не было.

Мое сердце разбито, сказал я себе. И в течение недели пытался себя в этом убедить. Пробовал писать стихи, размышлял над своей погубленной жизнью, наслаждался драматизмом собственной игры – и ни на минуту не натянул себе носа в действительности. Так по правде, пострадало одно мое самолюбие, и то не слишком. Собственно, я испытывал облегчение. Теперь я свободен, и передо мной открыт весь мир.

Разве не уходили все Талоны в дальние странствия? Те Талоны, кровь которых струится в моих венах. Такую же фамилию могли носить и другие, но мы-то знали, откуда пошло наше прозвание. Нашему предку-пирату по приказу тирана оттяпали руку, он приладил вместо утраченной кисти крюк, и по этому крюку его и стали кликать. Талон – коготь.

Крутой был старик в последние годы, как говорили. Когда я был мальчишкой, в нашей деревне жил дед, уверявший, что знал моего пращура в свои мальчишеские годы. Он никогда не упоминал его имени, чтобы не оглянуться через плечо.

Все это было и быльем поросло. Утекшая вода мельницы не крутит, и вчерашний ветер паруса не наполнит. Имя себе я должен сделать сам. Истории о пирате Талоне – ну это же о нем, не обо мне.

Всплеснула вода. В болоте что-то шевелится.

Дуло моей винтовки передвинулось, беря подозрительное место под прицел. Уголок я нашел, мурашки по коже. Идти бы пора.

Белая рука… показалась из черной маслянистой воды… поднимается… медленно, будто пар… поднимается… манит…

Ужас перехватил мне горло. Сам не заметив, я оказался на ногах. Большой палец на спуске, чуть чего – выстрелю.

За рукой появился рукав. Упал поперек лежащего ствола, и из воды поднялась голова. Бледное, искаженное напряжением лицо, рот ловит воздух. Рука с мольбой тянется ко мне.

Кинувшись вперед, я поймал ее.

Холодная. Да какая еще холодная! Но из мяса и костей, не призрачная рука. Я с силой потянул, из болота высунулось туловище и упало поперек наполовину утопленного ствола. Осторожно на этот раз я перевернул вытащенного человека на спину.

– Помогите, – позвал слабый голос, – помогите мне, я…

Глубокую рану на груди оставил кинжал. Кровь, смешанная с водой, пузырилась, вытекая. Раненый находился на пороге смерти. Даже имей я все необходимое, чтобы оказать ему медицинскую помощь, спасти его жизнь я бы не смог.

– Это он загубил меня. Ударил ножом. Знал, кто я такой, он… – Голос угас.

– Ну-ка не шабутиться! – предупредил я его.

Распахнул ему воротник, затем попытался устроить его поудобнее. Я не имел ни малейшего понятия ни о чем он говорит, ни что мне следует делать. Он находился в тяжелом состоянии, и, судя по виду раны и выходящей из нее пене, надлежало опасаться, что нож проник в легкое.

В боку у него виднелась другая рана, могли быть и еще – на спине. Насколько хватал глаз, незатопленной земли вокруг не попадалось. Негде и разжечь костер. Переносить человека в таком состоянии я не мог и помыслить.

– Сэр, – произнес я, – я немногое в силах для вас сделать;

Он обратил ко мне взгляд и, казалось, в первый раз осознал мое присутствие.

– Я знаю, – сказал он с неожиданным спокойствием, – и я бы скорее… предпочел, чтобы вы не пробовали. Я… мне не так уж плохо. Со спины до меня добрался. Сильный… три раза вонзил его до самой рукоятки, пока я успел повернуться. Не думаю… что я… хоть раз оцарапал его. Негодяй… ни перед чем не остановится… ни перед чем абсолютно. – Он схватил меня за руку. – Я капитан Роб… Роберт Фулшем.

– Американская армия?

– Английская.

Мог бы сам догадаться по акценту.

Сумеречный, унылый час. Далеко мне до места, где хотелось бы уже быть – гостиницы или просто дома, принимающего прохожих, милях в пяти-десяти, которые еще предстоит прошагать. И уже поздно.

Раненый бубнил непонятное, заговорил ясно, потом понес околесицу. Я держался поблизости, злился, что ничего не могу сделать, в мыслях обещая себе никогда больше не оказываться в таком положении. Однако капитан находился на краю могилы и слабел с каждой минутой.

– Найди его! – вдруг громко проговорил он. – Он гад… дезертир… предатель. Будет разрушать… уничтожать… Он приносит несчастье… он… – Звук сошел на нет, и говоривший замолчал.

– Кто вас убил? – спросил я. Затем, сообразив, как это должно слышаться, изменил выражение: – Кто на вас напал?

– Торвиль… барон Ричард Торвиль. Изверг рода человеческого.

– Как он выглядит? Высокий? Какого…

Спрашивать было без толку. Человек из болота умер.

Я медленно поднялся на ноги и стоял, глядя на него сверху вниз. Что теперь делать? Что можно и что должно? Затопить его в болоте – нет ничего, чтобы это устроить, закопать и вовсе не выйдет. А оставить труп как есть мне казалось стыдно.

Были бы тут родственники, они бы…

Его семья! Я встал на колени рядом с телом и тщательно осмотрел все карманы. На свет явились промокшие бумаги. Но часть бумаг хранилась в водонепроницаемом пакете. Кроме того, я нашел несколько золотых монет, в поясе, застегнутом вокруг талии, – еще золото. Пистолет никуда не годился, пока его не высушат и не зарядят заново. Маленький пистолет, а отделан – залюбуешься.

Немногочисленные свои находки я сложил вместе. Буду в городе – отошлю их по почте. Наверняка где-нибудь там написан адрес.

Усопший был молод. Старше меня, но до тридцати не дотянул. Красиво сложен. Нечто в его поведении заставляло думать: помимо капитанского звания, у него мог иметься и титул. Умел подать себя с достоинством.

Покончив со всеми этими делами и распрямляя спину, я услышал слабый плеск: что-то двигалось. Я поднял винтовку на уровень пояса, держа свободно, не сжимая пальцев.

Шум приближался. Шаг… шорох… точно идущий то и дело оступается.

Кто, кроме меня, может в такую ночь очутиться в дороге? Дурак я был, что рассчитывал добраться до цели до наступления темноты. И ведь капитан, похоже на то, кого-то преследовал.

Внезапно из мрака выступила человеческая фигура.

– Подходи, – сказал я. – Добрый человек – подходи не торопясь, с руками на виду. Хочешь, можем поговорить. А плохое замыслил – так я могу тебя напополам раздолбать:

– Стоп, стоп! Суши весла, парень. Я с миром, зла не желаю ни человеку, ни зверю, – а себе-то уж в последнюю очередь.

Он на шесть или семь дюймов превосходил мои пять и десять. Плечищи – что корабельный рей, а вот одна нога подкачала – деревянная. Еще у него были черная борода и золотое кольцо в ухе.

Оружие было тоже. Я видел у него винтовку и кортик.

– Поздновато путь держишь, – заметил я.

Он глянул вниз, на мертвеца.

– Это ты его уделал? – Глаза блеснули интересом.

– Нет, не я. Ты, может? – Кто-кто, а он выглядел разбойником на все сто процентов. Другого такого днем с огнем не отыщешь.

– Не я. – Пригляделся к телу. – Так-так. Славный, видный молодец – и пропал ни за что. О, кой-кого мне случалось укокошить, но этого нет. – Показал мне в ухмылке зубы. – И вообще я только что подошел. И тут ты стоишь над свежим жмуриком. Представители закона захотят тебя порасспрашивать, так что неплохо бы тебе подумать над ответами.

– Нету тут представителей закона. Лес кругом. Но люди не должны умирать вот так.

Рослый незнакомец пожал плечами.

– Кому судить, как человеку умирать? Умирают, когда время приходит, а уж где – это как получится. А потом, – прибавил он, – здесь только тело. Что было внутри, того больше нет. Какая важность, где он лежит.

Показал в направлении, куда уходила дорога.

– Мне сказали, там неподалеку есть гостиница. Ты туда?

– Да.

И мы двинулись в путь, оставив мертвого лежать на месте, поскольку ничего лучшего придумать не могли.

Новый мой спутник был и так крупным дядей, а старая треуголка и плащ делали его в темноте еще крупнее.

– Далеко туда, как считаешь? – спросил он меня. – Я иду уже порядочно, а эта моя нога долгих походов не одобряет.

– Миль пять, а может, меньше. Расстояние не все одинаково понимают. Иногда «пять миль» означает «через бугор за поворотом», а другой раз приходится топать целый день.

– Знаю я. – Внимательно посмотрел на меня. – Здорово ты нагрузился. Инструмент несешь?

– Орудия моего ремесла. Я корабельщик.

– Это здесь-то? – вылупил он на меня глаза. – Собираешься строить корабли посреди леса?

Что я собирался делать и где, было не его дело, поэтому я попросту сказал:

– К югу отсюда много морских портов. Там строят суда для торговли с заморскими странами, и китобойные тоже.

– Ты говоришь с французским прононсом.

– Я и есть француз, наполовину, но родился в Канаде, чем и доволен.

Дальше мы шли молча, лишь изредка поругиваясь на плохую дорогу, оскальзываясь, расплескивая слякоть и охая.

– Меня зовут Жобдобва – Деревянная Нога, – неожиданно сказал он, – из-за этого. – Показал на свою деревянную подпорку.

– Имя как имя, – ответил я. – Имя – это то, чем человек его делает.

– Верно, малыш. Верно. – Покосился на меня. – А ты? Есть у тебя имя?

Я насторожился. Кто такой этот пришелец из ночи, нашедший меня стоящим над убитым? Откуда неожиданный интерес к моему имени? Вроде бы тон его голоса чуть повысился при этом вопросе! Сверх того, точно не скажу, но видится в нем знакомое, и все.

– У кого его нет! По-моему, имена мало имеют значения.

Пять футов десять дюймов мой рост. Ниже его. И он силен с виду, но тут я ему не уступлю. Парень я мосластый и мышцами оброс – любому на зависть. Частью мне надо благодарить за это наследственность, а частью – свое занятие, заставляющее нянчить массивные деревянные плахи. Что до голой силы, я считал себя кому угодно под пару.

Кто же он в конце-то концов? И куда направляется? Я изнывал от желания задать ему эти вопросы, но какое имел на то право, отказавшись отвечать сам? И неясно знакомое нечто в нем. Я забрел настолько далеко от дома, и вдруг попадается экземпляр, от которого так и разит морем, а в речи – намек на наш семейный акцент. Неужели он следовал за мной? Что же, идиотская сказка про сокровища так и будет липнуть ко мне до скончания века?

Мы продолжали шлепать вперед впотьмах, на каждом шагу боясь оступиться. В кружевной сети ветвей над головой лишь изредка мелькала звезда. Несмотря на деревяшку вместо ноги, мой попутчик отмеривал расстояние так же легко, как и я, а своим умением ходить я горжусь.

Неожиданно между черными колоннами древних древесных исполинов показались огни. Завидев это указание на возможную хорошую еду, а то и выпивку, мы удлинили шаг, и через несколько минут перед нами была вырубка и кое-как сколоченный мостик, переброшенный через рукав болота.

На двери висела веревочка от щеколды. Потянув ее, мы вошли в дом.

Отличный огонь полыхал в громадном камине по ту сторону комнаты. Длинный стол, скамьи, там и тут стоят с полдюжины человек. Женщина средних лет мешает в горшке у огня – в моем желудке сразу затеплились надежды!

На наш приход обернулся человек с лысиной во всю голову, только по краям оставалась бахромка песочных волос. Хозяин, скорее всего. Он носил длинную кожаную безрукавку и тяжелые сапоги.

– Входите, ребята, добро пожаловать! Давайте прямо к столу! Промозглая ночка, на улице не больно поторчишь. Глотните чего-нибудь. У меня есть ром, даже эль найдется, сам варил. Вкусный, очень вкусный.

Повернулся к женщине у очага.

– Бет, что в печи – на стол мечи. Проголодались люди, это уж наверняка.

Спиной к стене стоял высокий, по-настоящему красивый человек с трубкой в одной руке и стаканом в другой. Бросив на меня сначала быстрый оценивающий взгляд, его глаза задумчиво остановились на мне. Пальто я не застегивал, и он мог видеть пистолет.

Я пристроил свои инструменты в угол и после минутной нерешительности поставил туда же ружье.

Глава 2

– Моя фамилия Вотсон, – сказал лысый. – Мы тут помаленьку фермерствуем, рыбку ловим, с ружьем и дичь добудешь. Стол держим хороший, скажу не хвалясь. – Перевел взгляд с Ноги на меня. – Чарочку рома? Согреет с холоду.

– Хорошо, – согласился я. – Долго нам пришлось тащиться по лесу да болоту.

– Угощайтесь! Ямайский, что надо! Нравится мне темный ром. Хороший ром, и никаких хитрых выдумок мне не нужно.

Ром прогнал стынь из моих костей, но чего я хотел – это поесть. Да и не люблю пить, когда вокруг незнакомые, а в воздухе явно висело что-то не то. С Вотсоном, конечно, все в порядке, но я по природе человек осторожный, и вид прочих пришелся мне не по душе.

У одного, темноволосого, с изжелта-бледным лицом, глаза были, точно у змеи. Черные, уперлись в меня.

– Далеко идешь? – спросил он.

– До рабочего места, – сказал я. – Говорят, дальше к Бостону строят корабли.

Тут я отклонился от правды, потому что интересовал меня Запад, а не Юг. Город Питтсбург на границе заселенных мест. Года два или три назад был спущен на воду пароход «Новый Орлеан», первый будто бы на Западе, и я предчувствовал, что первый из многих. Торговля мехами растет, быстрый и надежный транспорт должен пойти нарасхват, и, когда «Новый Орлеан» докажет свою пользу, захотят строить еще. Подумывал я, не сделать ли судно для себя – торговать по западным водным путям.

Высокий с трубкой обошел стол и сел на скамью напротив. Улыбался он любезно, но глаза оставались холодными. Словно что-то про себя рассчитывает и подсмеивается. Впечатление создавалось, что все окружающее его развлекает, вызывая в то же время презрение.

– Полковник Родни Маклем, – представился он. – Выпьете?

– Спасибо, у меня уже есть.

– Вы не говорили, как вас зовут.

– Джон Даниэль. – Я произнес эти слова беззаботно, хотя в глазах моего собеседника промелькнуло нетерпеливое раздражение. Не любит, чтобы от него отмахивались или препятствовали ему. Но губы продолжают дружески улыбаться. Кажется мне, однако, он другого имени ожидал. Какого же?

Жобдобва еще наблюдает за мной. Явно недоумевает и мучается любопытством.

Бет Вотсон пошла вокруг стола, распределяя огромную миску тушеного мяса, две поменьше, половник и ложки.

– Наваливайтесь, – весело предложила она.

Краснощекая черноглазая хозяйка ходила распустехой. Да черт с ней, с аккуратностью, главное, чистенькая и, видимо, хорошая женщина и выглядит неунывающей.

– Это не все, – добавила она.

Маклем снова зажег трубку. На Деревянную Ногу он старался не глядеть, и Жоб отвечал тем же. Знакомы? Припомнили что-то, что предпочли бы забыть?

Разговоры в комнате велись беспорядочные. Больше о погоде и состоянии дороги – чем мы все сейчас жили. Маклем говорил мало и небрежно. О найденном нами умершем я решил не упоминать, но прислушивался, вдруг путники выскажут что-то связанное. Кто-нибудь из них мог видеть убившего или даже убить Фулшема сам. Последнее казалось маловероятным.

Как я знал, убитый являлся офицером британской армии и по какой-то причине преследовал заколовшего его человека.

По какой именно?

И зачем понадобилось убивать? Тут не простой грабеж, пусть даже разбойники окружили каждую тропу, и любой постоялый двор мог оказаться «малиной». Найти путешественника убитым не такая уж особенная редкость. Или же люди просто исчезали.

В домике было больше одной комнаты, но снаружи он просторным не выглядел. Спать будем здесь же на полу, конечно. Вотсон уже ворошит в камине, подкладывает пару толстых чурбанов. Такие будут поддерживать огонь всю ночь.

Тушеное мясо оказалось вкусным. Когда его прикончили, Бет Вотсон принесла нам здоровенный кусище пудинга с изюмом и котелок кофе.

Если не считать Маклема, собравшиеся смотрелись диковато. Боюсь, я и сам со стороны презентовался не лучше.

– Вы француз? – поинтересовался тот.

– Не чистокровный.

– Вид у вас знакомый, Джон Даниэль. Думается, я встречал вас раньше или кого-то очень похожего.

– Возможно. – Я пожал плечами. – Кто его знает! Я в разных местах бывал.

Не удовлетворенный, он продолжал беседу, стараясь вывести меня на откровенность, задавая коварные вопросы. Явно жаждал выяснить мою подноготную и не верил, что я корабельный плотник. Но вежливости не утратил, и разговаривать с ним было приятно.

В помещении стало душно и тепло. Слишком тепло. Устав от ходьбы, я ощущал сонливость. Не то чтобы я прошел много, двадцать миль – обычное дело, но ненадежная бревенчатая кладка под ногами замучила. Однако засыпать я не хотел. До тех пор, пока не заснут все остальные.

Ни с того ни с сего припомнились конверт за пазухой и мокрые бумаги. Так и не представилось случая заглянуть в них. Кто-то должен знать родственников погибшего, кто-то из знакомых, а если он находился на действительной службе, командованию нужно знать о его судьбе.

Вотсон и один из гостей отодвинули стол вбок, и мы расстелили на полу себе подстилки. Все несли с собой одеяла – без них не постранствуешь. Даже в более солидных заведениях постель часто надо было иметь собственную.

Долго после того, как задули свечи, и только свет от горящих дров плясал на потолке, я лежал с открытыми глазами и размышлял.

Убили англичанина не за просто так. Он шел по следу своего убийцы, когда упал или оказался брошен в трясину смертельно раненный. Из чего вытекает, что зарезавший его станет предполагать – тела не найдут, и волноваться по этому поводу не будет.

Еще две вещи следует учесть. Или тот, кто уложил Фулшема, обыскал его, или же нет. Если обыскал, значит, ни золото, ни бумаги, ни пистолет ему не были нужны. Если не сумел, может все еще хотеть получить эти бумаги. В случае если они представляют для него ценность.

Как бы ни повернулось, мне лучше соблюдать крайнюю осторожность. Ни слова о том, что я видел убитого, что говорил с ним, что осмотрел тело.

Нога знал, но не проявил стремления выносить свои знания на обсуждение общественности. Не его ли рук это дело? Мог ведь спрятаться, когда услышал мое приближение?

Под прикрытием одеял я извлек свой нож. Я часто нуждался в нем при работе. Большинство мужчин ножи носили если не как оружие, то в качестве инструмента. Свой я поддерживал острым точно бритва с кончиком, сходящим на нет наподобие иглы. С ножом в руке я погрузился в сон.

Последнее, что я помнил, – это мерцание отсветов из камина на потолке. Потом будто меня толкнули, и на фоне тусклого красного свечения черный силуэт высился надо мной, одеяло было откинуто. Чужая рука полезла мне за рубашку. Я резко выбросил руку с ножом вверх.

Я лежал на боку, и для этого мне пришлось перекатиться на спину. Вор – кем бы он ни был – отдернул руку и пропал с моих глаз.

Как не было!

Я быстро сел, встал на ноги, все еще держа нож.

Темно и тихо. Ни движения кругом. Угли слабо светились, кидали блики на некоторые лица, тень на остальных казалась от этого гуще.

Перешагивая через спящих, я вернул клинок в ножны, подобрал кочергу, расшевелил огонь, подложил несколько палок. Пламя взметнулось кверху, и стало светлее.

Шесть человек на полу, вроде все спят. Я оглядел комнату: все на месте.

Один из шестерых притворяется. А может быть, и не один. Кто-то из них собирался ограбить меня, если не отправить в могилу к тому же.

Но который?

Некоторое время я смотрел на них, потом пошел обратно к своей постели и улегся.

Сомнительно, что состоится вторая попытка, но разве угадаешь? Возможно, просто меня хотели обчистить. Я лежал без сна и прислушивался. Задремал, когда уже светало, но лишь на несколько минут. Следующее, что я увидел, – это все вокруг встают.

Натянув сапоги, я тоже встал и принялся засовывать за пояс пистолет.

Маклем протянул руку.

– Забавная вещь. Можно посмотреть?

Затолкав пистолет за ремень, я отпустил полу, и она прикрыла объект Маклемова любопытства.

– Шутник вы, – невозмутимо произнес я. – Я никому не одалживаю оружия. – И добавил: – Обычный пистолет, ничего особенного.

За столом хозяин сказал нам, что болото через несколько миль кончается, а дальше дорога ведет лесом.

Клеенчатый пакет царапался под рубашкой, и желание узнать, что в нем, прямо-таки жгло. Но я должен быть один, -когда открою его. Остальные бумаги высохли от тепла моего тела, и в них тоже могло найтись интересное.

Жобдобва сел за стол рядом со мной.

– Хорошо бы нам было идти вместе, – предложил он.

– Вот как?

– Безопасней будет, я думаю.

– Для тебя или для меня?

– Для обоих. Мне тут кое-кто не очень нравится. – Обвел взмахом руки находящихся в комнате. Говорил он, понизив голос. – По-моему, ты того же мнения.

С чего он взял, что меня грызут опасения? Не спал ночью? Или это он сам стоял надо мной и потом так молниеносно исчез?

И все-таки почему бы не разрешить ему? Грабитель – так проще будет следить за ним, а нет – его присутствие послужит дополнительной защитой.

– Иди, если тебе по пути со мной.

Мы не начинали собирать наши шмотки, пока остальные не ушли. Укрепив на спине свой тюк и подняв с пола инструменты и винтовку, я обратился к Вотсону:

– Милях в четырех или пяти назад по дороге лежит мертвый. Он был английским офицером, и его будут искать. Возьми вот, – я передал ему монету из небольшого запаса покойного, – и пригляди, чтобы останки похоронили как полагается, на сухой земле. Его звали капитан Роберт Фулшем, а умер он вчера. Напиши на могиле имя и дату гибели.

Бет пристально, в упор глядела на меня. Суровый взор. Вотсон взял деньги, затем спросил:

– Отчего он умер?

– Его убили. Ударили ножом. Потом он упал в болото, или его туда бросили. Прожил как раз, чтобы выбраться и рассказать мне об этом.

– Убили? Кто же…

– Как бы не один из тех, что здесь только что ночевали. Поэтому я и помалкивал при них. Разинь я рот раньше, появился бы еще мертвец, чего доброго.

– Что с его имуществом?

– У него почти ничего не было. Я напишу его родным и начальству, и они приедут убедиться, что его похоронили по правилам. – Я помолчал. – Так что позаботься.

Мы сразу взяли хороший темп, потому что я не беспокоился, отстанет ли одноногий; он оказался ходоком не хуже меня. Во время моего разговора с трактирщиком он не проронил ни слова.

По дороге с глазу на глаз он сказал мне:

– На рожон лезешь, приятель. Есть вещи, которые лучше оставлять в покое.

– Может, и так. Да только я не из тех, кто пускает все на самотек. Сообщу, кому следует, тогда уж займусь своими делами.

– У тебя это так просто. Если заварилась такая история, разве скажешь, когда она кончится! И где.

Темнотища стояла в этом болоте! Темь и сырость. Мы шли в вечных сумерках переплетенных ветвей, пропускающих, лишь редкие проблески дневного света. Почва под ногами представляла черную массу разлагающихся растений. Старые листья плавали в озерках стоячей воды, старые комли высовывали отвратительные комки перекрученных корней, похожих на голову Медузы, старые деревья росли из грязи, вокруг которой копилась черная вода. Идти можно было едва-едва, рискуя костями, если не жизнью, на каждом шагу. Но наконец мы все же добрались до твердой, лежавшей выше, земли. Опять поднялся ледяной ветер, выстуживая наши тела на долгой сумрачной дороге.

Однажды нам встретились развалины жилья. Почти вплотную к ним – ветхая изгородь. С кольев отваливается кора. Буйная трава скрыла все, что могло быть на земле, сообщая лачуге еще более заброшенный, потерянный вид.

Дорога оставалась безлюдной, и на ходу мы разговаривали. О многих вещах: о кораблях, и людях, и бурях на море, о крушениях, и судовых наборах, и как построить крепкую посудину, и как чувствуешь в руках добротно сделанное судно при высокой волне. Моряком я не был, хотя много раз выходил в залив, плавал в Ньюфаундленд, Новую Шотландию, на Лабрадор. Мне исполнилось всего десять, когда я под парусом один дошел до острова Бонавентур, который виднелся из моего дома. Да, впрочем, таких вещей какой мальчишка из Гаспе не делал. Но пусть я не был морским волком, как строить корабли, я знал, и знал, что требуется, чтобы они успешно противостояли стихиям.

Деревянная Нога знал больше. Он был знаком с открытым морем, и не поверхностно. Ему доводилось плавать боцманом, парусным мастером и судовым плотником. Он говорил о Марселе, Ла-Рошели, о Дьеппе, Сен-Мало, Бристоле, Генуе. Знал Малабарский берег и глубокие воды Иравади. Обо всем этом я слышал с детства, ведь многие Талоны возвращались в море, и наш родоначальник не остался единственным приватиром в семье.

И вдруг я застыл как вкопанный. За поворотом того, что здесь сходило за дорогу, в нескольких сотнях ярдов шел Маклем. Не один.

Жобдобва чертыхнулся, но было поздно. Он увидел нас и остановился подождать.

– Гляди в оба, парень, – предупредил мой спутник. – Злой тот человек, грешный, ни совести в нем, ни жалости. Дай малейшую возможность, сердце у тебя из груди вынет.

– Так ты знаешь его?

Жоб не отвечал, как если бы выболтал чего не следовало, затем с горечью проговорил: