Текст книги "Ландо"

Луис Ламур
Ландо
(Сэкетты-7)

Посвящается Теду Макналти – старателю, наезднику, другу

Глава 1

Мы, Сэкетты с гор, привыкли с детства охотиться. Лишь некоторые из нас путешествовали. Но я всегда завидовал Жестянщику Тинкеру. Он появился возле моей хижины неожиданно. Я, заметив его издали, сначала не мог разглядеть, кто идет. На всякий случай взял винтовку, спрятался за поленницей и приготовился стрелять, если меня навестит Хиггинс.

Догадавшись наконец, что мой гость не враг, я снова вернулся на мельницу: у меня как раз кончилась мука, и я здорово проголодался.

В горах Тинкера хорошо знали. У этого удивительного человека были золотые руки. Он ремонтировал часы, точил пилы, правил колеса, подковывал лошадей… По правде говоря, он умел делать решительно все, что только можно вообразить, удивляя жителей гор от Вирджинии до Джорджии своим мастерством. Кроме того, Тинкер занимался торговлей вразнос, и сейчас тащил на плечах такой огромный тюк, что я поразился, как он не растянул до сих пор себе мышцы спины. Подойдя к моей хижине, он швырнул свою ношу на землю и присел на корточки.

– Если думаешь, что я Хиггинс, то лучше выброси это из головы. Твой двоюродный брат Тайрел пристрелил последнего из Хиггинсов несколько месяцев назад. Вы, Сэкетты, покончили с ними.

– Я не из тех Сэкеттов. Мне никогда не приходилось стрелять ни в одного из Хиггинсов, но если на меня нападут, пусть не сомневаются – получат по заслугам.

– Тайрел и Оррин отправились в западные земли. Кажется, ты последний из Сэкеттов в Теннесси.

– Может да, а может и нет, – сказал я, продолжая работать на мельнице. – Мне тоже пора отправиться на Запад, иначе всю жизнь просидишь в горах, так ничего и не увидишь.

Тинкер промолчал, но я почувствовал, что у него есть что-то на уме и он просто обдумывал решение.

– Вот ты, – продолжил я, – изъездил вдоль и поперек все горы и селения. Это жизнь! Сколько интересного!

Мне хотелось уйти с гор еще и потому, что я слишком долго жил здесь и знал каждый извилистый ручеек, каждое дерево, разрушенное молнией. Пока мне доводилось бывать только в молитвенном доме на Кроссинге (прихожане собирались там по субботам), да в школе, куда молодежь сходилась по воскресеньям потанцевать или посмотреть на борьбу. Я давно задумал уехать на Запад, но все ждал благоприятного случая. И вот вернулся Тинкер. Если не теперь, то когда же?

Наполнив мельничный бункер, я сделал пробное вращение и спросил:

– Ты собираешься ехать? – и добавил: – Буду рад составить тебе компанию.

В то время Тинкер был одинок. Выглядел он необычно – высокий, с удлиненным смуглым лицом, странным взглядом желтых глаз он чем-то напоминал индейца. О нем ходили слухи, будто бы пришел он к нам издалека, но лично я ничего не знал об этом, ни о его отношениях с иностранцами, хотя познания Тинкера в разных областях отличались широтой. К тому же он обладал необыкновенной ловкостью и хитростью.

Вечерами, когда мы бывало сидели у костра, его пальцы работали без устали. Он плел удивительные украшения, которые так нравились женщинам. Подобных мне не доводилось видеть.

– Я думал об этом, Ландо, – сказал Тинкер, – но мне привычнее действовать в одиночку, общество меня раздражает.

– Меня тоже. Но я все равно уеду на Запад. Буду обрабатывать землю, может, разбогатею. Ты ловкий, сноровистый, любую вещь сделаешь. У меня тоже есть способности к ремеслу. Вдвоем мы достигли бы гораздо большего, чем в одиночку.

– Да, руки у тебя на месте. Пару раз тебе даже удалось обойти меня.

Пару раз? Всегда! И ему это хорошо известно, но не в моих правилах напоминать об этом!

– Вот только мне, видно, никогда не сделать такой нож, как у тебя.

Тинкер вытащил трубку и собрался закурить. Я понял: наконец он выскажет все, что у него на уме.

– У тебя есть враги. Поэтому ты решил уйти отсюда?

Меня разозлило, что он так думает, но я сдержался и постарался ничем не выдать свой гнев.

– Имеешь в виду Вилли Кэфри и его сына? Это они должны бояться меня, а не я их. Мой отец совершил ошибку, оставив меня у Вилли и поручив ему мое воспитание. Он тогда был вне себя от горя и не мог рассуждать трезво.

– Кэфри тогда пользовался уважением, – заметил Тинкер, – хотя у него крутой нрав и он слишком любит деньги. Разбогатев, Вилли сразу же почувствовал жажду власти.

Все началось с золота, которое досталось ему без всяких усилий с его стороны. Отец оплатил мое образование и содержание. Пришло время, и я решил вернуть свои деньги.

– Ты здорово разукрасил его сына.

– Он сам напросился. Пришел ко мне и стал размахивать кулаками.

Высыпав муку, я укрепил дробилку и снова наполнил бункер. Моя мельница производила только первичную обработку зерна, слегка размалывая его, затем мне приходилось устанавливать дробилку и крутить ее до тех пор, пока мука не станет пригодной для выпечки.

– Все только и болтают о том, как ты встретил Вилли Кэфри в молитвенном доме. И дьякон и прихожане слышали, как ты потребовал, чтобы он вернул деньги твоего отца с процентами. Люди видели, как он разволновался, стал врать и изворачиваться, но всем известно, что пять лет назад ты убежал с его фермы и с тех пор живешь в своей хижине один. Не секрет, что вскоре после того, как твой отец оставил ему золото, он купил скот и ранчо. Но учти, Вилли никогда не простит тебе такого тяжкого обвинения. Он гордец, а ты оскорбил его при всех, в церкви.

– Деньги по праву принадлежат мне, Тинкер. Когда Кэфри понял, что мой отец не вернется, он забрал меня из школы и отправил работать в поле, а своего сына послал учиться вместо меня.

Дробилка снова заработала, шум мешал разговаривать. Наконец я опорожнил бункер и заключил:

– Если у меня и есть враги, то только Кэфри. Других не знаю.

Тинкер бросил на меня пытливый взгляд, который озадачил меня.

– А трое мужчин – высоких, длиннолицых, темноволосых? Трое усачей, похожих друг на друга, как горошины в стручке, по фамилии Курбишоу?

– Это фамилия моей матери.

– Они приехали сюда, чтобы убить тебя.

– Где ты их видел?

– В Черокитауне. По-видимому, собирают о тебе сведения.

– Индейцы – мои друзья, ничего им не скажут.

– Они сидели со старым Мидахом и покупали ему выпивку.

Мидах обожал предаваться воспоминаниям молодости, которые обычно всплывали в его памяти после изрядной дозы спиртного. Он был совершенно безобиден, но выпивка делала его слишком болтливым. Потом он всегда извинялся. Но что от того проку?

– Курбишоу – мои родственники. Возможно, они приехала с другой целью.

– Я слышал, как они говорили: «Мы убили волка, теперь нужно разделаться с его отродьем».

Они убили волка? Если это о моем отце, то я им не верю. У отца, возможно, было много недостатков, но хитрости и проницательности ему не занимать. Став старше, я часто вспоминал, как он поступал дома, на охоте, и теперь понимал, что отец никогда не забывал об опасности, жил в состоянии готовности к ней. И все же он не вернулся… Неужели они в самом деле убили его?

– У меня старое отцовское ружье, – произнес я, – и нет ни желания, ни интереса стрелять в незнакомых людей.

Тинкер хитро посмотрел на меня, и мне очень захотелось узнать, что скрывается за этим взглядом. Действительно ли он мой друг? Научился ли я разбираться в людях? Пришла ли ко мне мудрость вместе с горьким опытом?

– Если они найдут дорогу в Кроссинг, Кэфри будет первым, кто расскажет им, где ты. – Желтые глаза Тинкера смотрели прямо на меня. – Неужели отец не рассказывал тебе, почему он перебрался в столь уединенное место со своей невестой? В долине знают эту историю.

– Когда он женился на маме, возникли неприятности. Ее семья была против их свадьбы…

– Была против – слишком мягко сказано. Настолько против, что шурин нанял человека убить твоего отца. Но твой отец расправился с ганфайтером и ушел в горы. Он не хотел убивать братьев жены и не хотел, чтобы кровная вражда встала между семьями. Так говорят, по крайней мере. Ходили еще слухи об ущемленной фамильной гордости. Из-за этого Курбишоу возненавидели твоего отца до того, как он встретил твою мать.

Мы, Сэкетты, с давних времен жили в здешних местах, а происходили из уэльсцев и ирландцев. Моя семья переселилась в Америку сто пятьдесят лет назад, до того как жители колоний начали борьбу за независимость. Одного из моих родственников убили во время мятежа в Северной Каролине, который власти жестоко подавили.

Мы обосновались на границе. Тогда она проходила вдоль горного хребта Блю-Ридж и Смоки, оттуда расселились по окрестным холмам и лесам. Отец первым спустился в долину и вернулся с невестой.

Курбишоу слишком много воображали о себе и с презрением смотрели на нас, жителей холмов. Сэкетты всегда уважали свою родню, но чрезмерная гордость их не заедала. В тяжелые времена мы делом поддерживали друг друга, а вести кичливые разговоры о предках, о том, какое высокое положение они занимали в обществе, никому и в голову не приходило.

То, что мой отец привлек внимание девушки из долины, никого не удивило. Он был хороший, честный человек с яркой, запоминающейся внешностью. К тому же умел подать себя. Его уважали те, кто знал.

Отец ездил на красивом черном мерине. В его карманах всегда водились деньги, а одевался он с такой элегантностью и вкусом, что ему мог позавидовать любой богач. Ребенком я несколько раз видел у него золотые монеты. Мне нравилось смотреть на них, особенно ночью, когда огонь камина бросал на блестящие кружочки слабые, неясные блики.

Как-то вечером, когда семья собралась за столом, отец сказал:

– Там, где я взял это золото, сынок, его много. Придет время, и мы заберем все – ты и я.

– Оставь его там, где оно лежит, – возразила мать. – Земля – самое подходящее для него место.

На лице отца вспыхнула язвительная улыбка, а в глубине черных глаз загорелся мрачный огонь.

– Я мог бы показать им, где находится золото, но они не очень хорошо обошлись с нами. – И, помолчав, добавил: – Если заберут все золото себе, то заплатят кровью.

Сколько времени прошло с тех пор, как я слышал эту историю? Сколько времени прошло с тех пор, как я видел это золото? Потом отец отдал его Кэфри на мое содержание и образование.

Братья матери надеялись, что она выйдет замуж за человека, имеющего власть и богатство, и, когда она сбежала с отцом, пришли в ярость и бросили ему вызов. Он не принял его, но, сообщая им о своем отказе, в руках держал пару заряженных револьверов.

– Вы хотите бороться со мной? – спросил отец язвительно и подбросил бутылку в воздух. Одним выстрелом он разнес ее вдребезги, а вторым точно попал в падающий осколок Это случилось после того, как Курбишоу наняли убийцу.

Сначала мои родители поселились в долине. Но родственники матери, пользуясь своей властью и богатством, заставили их покинуть сначала Вирджинию, а потом и Каролину. В конце концов они нашли убежище в горной хижине, которую отец построил своими руками.

Наша красивая хижина великолепно смотрелась на фоне покрытых лесом холмов. Рядом был родник, а в ста ярдах текла река, в которой плескалась рыба. Мы жили счастливо, пока не умерла мама.

– Если ты останешься здесь, – в раздумье произнес Тинкер, – они убьют тебя. У тебя только старая винтовка, а их трое вооруженных мужчин, изрядно поднаторевших в убийствах.

– Но они мои родственники!

– Они твои враги. А ты еще не такой, как твой отец. Все трое – настоящие бойцы, а ты?

Его слова больно ударили по моему самолюбию, и гнев охватил меня.

– Я тоже умею бороться!

– Ты привык драться с мальчишками или с неповоротливыми и ленивыми недотепами, – раздраженно ответил Тинкер. – Это не борьба. Борьба – прежде всего мастерство, которому надо учиться. Я видел, как* ты сбил с ног троих парней из Линдсея, но любой мужчина, обладающий достаточной сноровкой, разделается с тобой в один момент.

– Те трое и были такими.

Тинкер вытряхнул пепел из трубки.

– Ладно, ты достаточно сильный, даже очень сильный, у тебя быстрая реакция, но ни то ни другое не делает тебя настоящим бойцом. Нужны ловкость, хитрость, надо много тренироваться. До тех пор пока не поймешь, что помимо мускулов неплохо еще иметь и голову на плечах, ты ничего не добьешься.

– Надеюсь, ты овладел этой наукой?

Я задал ему вопрос пренебрежительным тоном; сама мысль о том, что Тинкер – длинный, тощий и не очень сильный – может бороться, казалась мне смешной.

– Да, знаю дюжину способов. Как драться кулаками, открытой ладонью, владею японской борьбой и стилем корнуэльского кулачного боя. Если будем путешествовать вместе, научу тебя.

Учить меня? Я едва сдержался, чтобы не наговорить ему грубостей. Очень задело то, что меня не принимают всерьез. Ведь я единственный, кто поборол Дункана Кэфри. А он на два года старше меня и тяжелее на двадцать фунтов. С тех пор я поборол еще восемь или девять парней и взрослых мужчин. Разве на Клинч-Крик я не первый среди всех? А он еще собирается учить меня!

Открыв сумку, Тинкер достал пакет кофе, – ему нравился настоящий кофе, а не сушеные бобы и цикорий, которые использовали мы, жители гор. Не вставая с места, он протянул руку, достал щепки, кору, ветки и разжег костер.

Тинкер был из тех, кто любил простор и небо над головой, – четыре стены ограничивали его свободу. Болтали, что он когда-то сидел в тюрьме, и потому его тревожило замкнутое пространство. Я не обращал внимания на сплетни.

Пока мой гость возился с костром и наливал в котелок воду, я пошел к туше оленя, висевшей под навесом, отрезал от нее большой кусок мяса, разделил его на толстые ломти, приготовил их для жарки и вернулся К мельнице.

Моя мельница давала скудный доход, к тому же кукуруза была у всех на исходе, и перед отъездом я собирался продать мельницу за любую цену.

Курбишоу действительно разыскивали меня, чтобы убить, а наши горы не так велики и неприступны, чтобы затеряться в них. В конце концов меня бы обнаружили.

Однако сама мысль, что придется оставить родные места, вызывала грусть. Все здесь хранило память о моих родителях и обо мне тоже. Вот дерево, на которое я залез в первый раз. Какими высокими и непроходимыми казались тогда эти обычные кусты. А ручеек, где я впервые набрал ведро воды и гордо нес его, пока не споткнулся и едва не опрокинул на землю…

Нет такого человека, который смог бы без сожаления порвать со своим прошлым. Даже в лишениях, нужде и горе наша семья сумела сохранить доброту и сердечные отношения, мы любили друг друга. Сколько раз я сидел под деревом, восхищенно наблюдая, как ловко отец строил нашу хижину, подгонял бревна, скреплял их. А вот огород. Я копал грядки, сажал с любовью, как учила мать, выращивал каждое растение.

Тинкер наполнил мою тарелку и чашку.

– Поговорим о борьбе в другой раз.

Небрежно брошенная им фраза внезапно оборвала мое безмятежное настроение, и я снова почувствовал, как раздражение захлестывает меня. Кому понравится такое подчеркнутое превосходство? Я был молод, силен и раздувался от гордости за одержанные победы.

– Поговорим об этом сейчас, – воинственно выкрикнул я. – Если ты собираешься учить меня, то зачем откладывать?

– Ну что ты несешь! – попытался он меня урезонить. – Я твой друг. Сомневаюсь, есть ли у тебя еще кто-нибудь. Подожди. Когда тебе понадобится вздуть кого-то, приходи ко мне, и я покажу, как это делается.

Поставив чашку с кофе, я вскочил на ноги.

– Нет уж, покажи, если в самом деле умеешь драться.

С болезненной гримасой на изможденном темном лице, он медленно поднялся на ноги,

– Думаешь, это спасет тебя от поражения, или считаешь, что я ничего не смыслю в борьбе? Давай-ка, иди ко мне, если так настаиваешь!

Тинкер стоял, опустив руки, и вдруг меня осенило: какой же я дурак, если решил драться с другом. Но тут гордость взяла верх, мои пальцы сжались в кулаки, и я бросился на него.

Мне казалось, что я кончу поединок одним ударом и избавлю его от дальнейшей борьбы. Именно так я рассуждал, когда замахнулся. Вдруг длинные пальцы неожиданно схватили меня за запястье, в следующее мгновение я перевернулся в воздухе и с грохотом рухнул на землю. Происшедшее слегка охладило мой пыл и выбило дурь из головы. Я взглянул на Тинкера. Он стоял рядом и холодно смотрел, как я барахтаюсь в траве.

Гнев охватил меня, я вскочил и приготовился не дать ему сделать захват. На сей раз я оказался на земле, ударившись сильнее чем прежде. И тут он нанес мне еще один удар, причем так быстро и сокрушительно, что я даже не понял, как ему удалось достать меня.

Наконец, немного придя в себя, я взглянул на Тинкера и попытался улыбнуться.

– Да, ты действительно знаешь кое-какие хитрости. Ты их хотел мне показать?

– Это и еще кое-что, – ответил он спокойно. – А теперь допивай кофе, а то остынет.

Мой гнев утих, здравый смысл подсказал, что, будь он моим врагом, я, вероятно, стал бы уже покойником или калекой. Пока я беспомощно валялся перед ним, он мог бы ударить меня ногой по ребрам, сломать грудную клетку или проломить череп. Такая борьба не похожа на спортивное состязание или игру. Это серьезный поединок, где часто приз – твоя жизнь.

– Ты слышал когда-нибудь о Джиме Мэйсе? – спросил он.

– Нет.

– Он чемпион мира по борьбе среди цыган и англичан. Победил лучших из них, не обладая огромной силой. Одним из первых он стал использовать ловкость в искусстве кулачного боя. Джим обучил меня боксу, и я много раз боролся с ним. Передвижения в боксе – не просто топтание на месте. Передвигаясь, ты вынуждаешь соперника сменить позицию и лишаешь его возможности нанести тебе сильный удар. Выбрав выгодную позицию для себя, ты должен расправиться с ним мгновенно. Научившись приседать и наносить скользящие удары, овладеешь тактикой ближнего боя, сможешь держать руки свободными для нападения. – Он снова наполнил чашку. – Человек, который путешествует один, вынужден быть осторожным и осмотрительным.

– Но у тебя же есть ножи.

– Да, но при правильном использовании рука не менее опасна, чем нож. – Помолчав немного, добавил: – И человека не линчуют за то, что он сделал руками.

Мы оба сидели неподвижно, и пламя костра будоражило наши воспоминания. О чем думал Тинкер, какие мысли могли прийти ему в голову? Что, о чем я не знал, тревожило его Душу? В моей же памяти всплыл тот день, когда отец оставил меня у Вилли Кэфри. Три тяжелых мешка с золотом вручил он тогда Кэфри и сказал:

– Вот мой сын, о котором я тебе говорил. Заботься о нем, и каждая третья монета – твоя.

– Ты уходишь? – спросил я.

– Да, ухожу. Мы были очень счастливы твоей матерью. Мне необходимо забыться. Странствия помогут. – Он положил руку мне на плечо. – Я вернусь, сынок. Будь хорошим мальчиком.

Отец наказал Вилли отдать меня в лучшую школу и хорошо обращаться со мной. Обещал вернуться в назначенный срок.

В первый год ко мне относились сносно, по крайней мере, поначалу я видел хоть какое-то подобие хорошего отношения. Правда, я часто слышал, как миссис Кэфри жаловалась, что я – непосильная обуза для семьи, и сколько денег они сэкономят, если перестанут думать обо мне. А Кэфри вслух размышлял о том, какую пользу принесут деньги моего отца, сколько можно купить земли и скота на такую огромную сумму.

Ее слова тревожили меня гораздо больше, чем его: в ней я чувствовал скрытую злобу. Кэфри же оказался человеком эгоистичным, жадным и самоуверенным. Ее я искренне боялся, думая, что она может убить меня. В том, что у нее есть такое намерение, я нисколько не сомневался.

Кэфри пользовался репутацией честного человека. Увы, многие люди, имеющие ее, просто никогда не подвергались проверке на честность. Для Вилли испытание золотом оказалось непосильным. Спустя год после того, как уехал отец, все переменилось. Школа оказалась не для меня. Из меня сделали бесплатного работника. Мне исполнилось тогда только одиннадцать лет; я не знал, куда пойти и к кому обратиться.

И вот пришел день, когда Дункан ударил меня.

Как и его родители, он с презрением относился ко мне, постоянно издевался и насмехался надо мной. Но когда он поднял на меня руку, я сцепился с ним насмерть.

Это была неравная борьба. Но, поняв, что он намеренно старается бить меня по лицу, я пригнулся и, когда обидчик бросился на меня, со всей силы ударил его в живот.

У него захватило дух. Хрюкнув, он открыл рот, а я с размаху саданул его ногой по подбородку.

Его слабую челюсть могла бы сломать и девушка, что уж говорить обо мне. Я-то был от природы сильным пареньком, привыкшим к тяжелой работе.

Дункан, бледный и перепуганный, свалился на охапку дров, которую я бросил, когда он на меня напал. В ярости я нанес ему последний удар по носу и сломал его; кровь потекла по его губам и подбородку.

Хлопнула дверь, выскочили его родители: Вилли с поднятой тростью, мать, растопырив пальцы, как клешни.

Я бросился бежать. Остановился, только когда убедился, что преследователи окончательно отстали. Меня окружал сосновый лес, и уже наступала ночь. Что делать, я не знал. Большие города пугали, поэтому мне никогда не приходило в голову оставить хорошо знакомые родные горы.

Единственным местом на земле, где я когда-то испытал счастье, была наша опустевшая хижина. К ней я и стал пробираться, отыскивая путь в лесу. Блуждая по скалам и непроходимым дебрям, прошел около тридцати миль. В первый раз в жизни я один провел в лесу три ночи. Совершенно обессиленный, добрался до дома.

Я не знал, пытались ли мои мучители разыскивать меня. Возможно, они приходили, когда я уходил на охоту. Более вероятно, что они просто обрадовались, освободившись от меня, – ведь теперь все золото досталось им.

Я прожил в одиночестве пять лет.

Но это не значит, что я никого не видел все это время. Еще при жизни матери я подружился с мальчишками из племени чероки, охотился с ними, не хуже их умел пользоваться луком и стрелами, ставить силки и ловушки. Мои приятели принадлежали к тем диким чероки, которые захватили горы, когда правительство начало переселять индейцев на запад. Отец хорошо относился к ним, и они любили меня. Я был уверен, что индейцы всегда по-доброму встретят меня и накормят. В тот первый год мне много раз пришлось прибегать к их помощи.

Живя у Кэфри, я научился возделывать огород, и теперь стал покупать или менять семена у чероки. Вскапывал грядки, сажал дыни, картофель, сеял кукурузу. Лес обеспечивал мой стол дичью, ягодами, орехами и корнеплодами.

Было бы неправдой сказать, что я ничего не боялся. По ночам меня охватывал жуткий страх, и я часто плакал, вспоминая маму и желая, чтобы отец поскорее возвратился домой.

В первые годы только мысль об отце, о том, что он скоро вернется, помогала мне выжить. Хотя уже тогда Кэфри был уверен, что отец умер, и не уставал повторять об этом. Понять, откуда в нем такая уверенность, я не мог.

Прошло три года, и я окончательно потерял надежду увидеть отца. И хотя понял это умом, вопреки всему, каждый раз, заслышав стук копыт, выбегал посмотреть, не он ли едет.

Путешествовать в те дни было далеко не безопасно. Везде – на Натчез-Трэйс, Вилднэс-Роуд и Болд-Ноб – путников подстерегали бандиты и убийцы. Покинув свои дома, люди часто исчезали навсегда. И кто мог сказать, что с ними стало?

Некоторые вещи из сундука моей матери мне пришлось обменять на куртку и штаны из оленьей кожи. За шкурки ондатры и рыжей лисы я получал у чероки все, что мне нужно.

Пришел день моего пятнадцатилетия. Мама не испекла мне праздничный пирог. Я сам поджарил яичницу из индюшачьих яиц. Все же день оказался особенным. Именно в этот солнечный день, когда я собирался сесть за стол, на дороге появился Тинкер. Я часто слышал о нем, но видел впервые. Он сел за стол рядом со мной и рассказал все новости. Потом стал иногда заходить ко мне.

Тинкер мало говорил в тот, первый раз, больше осматривался. И я решил показать ему свое хозяйство: хижину, построенную отцом (я очень ею гордился); дорогу, по которой отец ходил к роднику, когда нужно было поливать огород; сосновый лес и речку.

Тинкер подмечал все, но время от времени задавал вопросы, которые приводили меня в замешательство. Особенно насчет золота.

Однажды он спросил, есть ли у меня золотые монеты, заметив, что за золото сможет кое-что достать.

И я рассказал ему, как все наше золото досталось Вилли Кэфри, а Тинкер попросил меня подробнее обрисовать, как выглядели эти монеты.

– Твой отец, – сказал он, – должно быть, много путешествовал.

– Сэкетты не особенно любили путешествовать, – ответил я, – но говорят, что много лет назад, прежде чем поселиться в Колонии, большинство их были моряками.

– Как твой отец?

– Отец? Никогда не слышал ничего подобного.

Тинкер указал на узел, который я завязал на веревке.

– Хороший тугой узел. Отец научил тебя этому?

– Конечно. Называется беседочный узел. Он научил меня завязывать узлы, прежде чем писать. Двойной, беседочный, корабельный – я знаю все виды узлов.

– Морских узлов, – уточнил Тинкер.

– Думаю, что не только моряки умеют завязывать узлы.

Кроме мешка кукурузной муки, старого сундука, где хранились вещи моей матери, отцовской винтовки «баллард», да садовых инструментов, в хижине ничего не было.

В сундуке хранилась небольшая шкатулка – восемь дюймов в длину и четыре в ширину, – сделанная из тикового дерева. В ней мать держала семейные бумаги и кое-какие безделушки, имевшие для нее какую-то ценность.

«Баллард» – старое, никуда негодное ружье, с ним нечего делать на Западе. Поэтому я решил обменять его сразу, как только продам мельницу, или же при первом удобном случае. Если я встречусь с бандитами или дикими индейцами, то мне нужно новое, настоящее ружье.

Сейчас Тинкер сидел у костра и курил. Наконец огонек его трубки погас, и он произнес:

– Мы отправимся на рассвете. Устраивает?

Мне предложение понравилось. Наступил рассвет, и мы спустились с гор в последний раз.

По дороге я остановился и оглянулся. Горные вершины окутывал легкий туман, скрывая от глаз мою хижину. Я знал, что она там, за деревьями, и понял, что никогда больше не увижу ни ее, ни могилу матери, которую отец вырыл под высокой сосной. Какая-то важная часть моей жизни осталась позади. Наверное, и мой отец думал так же, покидая этот край.

Мы миновали последний поворот, и мои горы исчезли из виду. Перед нами лежал Кроссинг, и я бросил последний взгляд на место, где родился.