Текст книги "Пустая земля"

Луис Ламур
Пустая земля

Глава 1

В Европе умер папа Григорий Великий. В Ирландии в самом разгаре был Золотой век Просвещения, а на континенте короли династии Меровингов правили большей частью того, что сейчас является Францией и Германией.

В Юго-Восточной Азии маленькое королевство Чампа, которое теперь известно как Южный Вьетнам, вело борьбу не на жизнь, а на смерть за свою независимость с Китаем и нынешним Северным Вьетнамом.

Наступил VII век, и великая династия Тан только поднималась в Китае, а на другом конце Азиатского континента почти неизвестный юноша по имени Магомет сидел, размышляя о сути человеческого бытия, закладывая в Мекке зачатки религиозного учения, которое затем будет довлеть над человечеством на протяжении семисот лет.

Там, где через несколько столетий расположится западная Юта, голодный койот трусил по бесплодным холмам.

Койот не знал, что такое история, он лишь помнил, где добывал пищу в последний раз; он также не знал, что благодаря ему скоро потянется цепочка событий, которые сделают богатыми нескольких мужчин и женщин и которые послужат причиной внезапной и жестокой смерти от ножа и пули по меньшей мере сорока человек.

Все это случится в будущем, более чем через одиннадцать столетий, но цепь событий началась с койота.

Склон холмистой пустыни, по которому бежал койот, на первый взгляд не отличался от тысяч таких же склонов, обрывисто спускавшихся к усыпанному камнями, пересохшему руслу реки, где вода появлялась только после дождей, когда старое русло кипело и бурлило, чтобы через час снова превратиться в безжизненный, пересыхающий в песке ручеек.

Сам склон состоял из песка, камней, низкорослого кустарника да редко разбросанного можжевельника.

Здесь не было ничего, что задержало бы взгляд человека и привлекло его внимание. Лишь выделялся темно-зеленым цветом можжевельник на фоне песочного склона, тут и там испещренного обнаженной горной породой.

На протяжении многих столетий этот склон почти не изменился: тут скатился валун, там пророс кедр, засох куст, пробегающее животное оставило свой след. Над холмом всегда висело солнце и постоянно дул ветер.

Койот помнил о бурундуке, жившем где-то у вершины холма. Это был очень хитрый бурундук, но койот надеялся, что в этот раз ему повезет больше, чем в прошлый.

Зная все повадки койотов, бурундук уже почуял его приближение, но был не прочь поиздеваться над врагом, поэтому он подождал, пока койот прыгнет, а затем махнул хвостом и скрылся в норе.

Подвывая от нетерпения, койот стал раскапывать нору, раскидывая вокруг себя песок и гальку. А потом его когти заскребли по скале, обнажая узкую щель, слишком маленькую для койота, но как раз подходящую для бурундука.

В бешенстве койот принялся грызть скалу. После этого он снова обежал вокруг норы, пытаясь найти другой ход, но безрезультатно.

Наконец, долго прорыскав и начиная копать то тут, то там, койот сдался, решив, что маленький бурундук не стоит таких больших усилий, и убежал, изредка оглядываясь назад.

Через два месяца пошел дождь. Земля оставалась рыхлой там, где ее копал койот, и струйка воды, падавшая со скалы, весело устремилась вниз, она перетекла через край ямы, и крохотный ручеек устремился по склону к основному потоку. Ручеек нес с собой частицы песка и ила, смешанные с почти незаметными чешуйками, отвалившимися от скалы, скусанной койотом. Потом внезапный поток иссяк, а чешуйки остались лежать, перемешавшись с песком.

В течение многих лет по этому склону барабанил дождь, а ветер срывал с него пылинки. Ягода можжевельника упала в щель в скале и проросла. Поздний осенний дождь заполнил щель, подул северный ветер и заморозил ее, а лед еще шире раздвинул края щели. Корни растущего можжевельника толкали и толкали скалу, пока она не раскололась, кусок ее упал, перевернулся и остался лежать на дне.

Оставшаяся часть тесно прижималась к склону холма. По обнаженной стороне камня, частью скрытой корнями можжевельника, в легко крошащемся кварце струились яркие пересекающиеся прожилки.

Лет через сто еще один койот остановился в тени можжевельника, чьи ветви теперь нависали над скалой, покусал сухие, твердые ягоды и немного отдохнул на толстом ковре из листьев, ягод и кусочков коры под деревом.

Осенью 1824 года какой-то траппер, пересекавший жаркий склон в направлении поросших лесом гор, сделал краткий привал в тени можжевельника. Потоки воды со скалы превратили разрытую койотом яму в широкий овраг глубиной в несколько футов, увеличивающийся по склону горы. Этот овраг скрывал от враждебных глаз костер, который траппер разжег, чтобы приготовить кофе.

Сидя над тлеющими углями, с удовольствием прихлебывая кофе, он лениво перебирал свободной рукой камешки и гальку. Один осколок крохотным сиянием отразил солнце. Покрутив камешек в руках, траппер обнаружил, что он, как кружевами, покрыт золотистыми прожилками.

Траппер никогда не видел золота, если не считать обручального кольца матери, но положил самородок в карман и забыл о нем, когда следующим утром тронулся в путь.

Девятнадцать лет он носил его, как талисман, считая, что камешек принес ему удачу. В 1843 году он забросил самородок в сундук и устроился, купив таверну в маленьком городке в Миссури. Он женился, пристроил к таверне конюшню и совсем забыл про самородок в сундуке. Но внутри золотистого камня таилось нечто дикое, непредсказуемое и неподвластное ему, нечто, что сейчас дремало внутри, но однажды вырвавшись наружу, вдребезги разнесет тишину ночей в Юте и Неваде грохотом ружейных и револьверных выстрелов.

Таверна и конюшня принесли трапперу достаток, жена родила ему сына. В 1849 году он помог деньгами золотоискателям, направляющимся в Калифорнию, но по равнинам прошла холера, и он потерял и жену и сына.

И все это время и в радости, и в печали он помнил виденную когда-то землю. Она жила в нем, и стоило ему закрыть глаза, как он чувствовал под собой хорошего коня, слышал колышущий траву или раскачивающий кедры ветер, вдыхал запах пыли, сосен и пороха.

Он помнил безлюдную, пустынную и тихую землю, по которой тут и там проплывали тени облаков. Он вспоминал огромные красноватые стены каньонов, темно-зеленые кедры, высокие хребты, покрытые золотом – даром осенних красок лесов. Громоздящиеся вверх снежные холмы, танцующий мираж пустыни, грудь индейца из племени черноногих в прицеле его кентуккийской винтовки – этого он забыть не мог.

В конце концов траппер продал таверну с конюшней. Он постарел, но сохранил силу и помнил, где оставил свое сердце. «Ты умрешь там, Джим», – предупреждали его, а он только улыбался.

Конечно, он может умереть на каком-нибудь пыльном склоне на рогах раненого бизона, или в лапах гризли на горной тропе, или со стрелой в животе. Он может принять свой последний бой где-нибудь на пустынном холме, как старый бык-бизон, которого окружили и вот-вот достанут волки.

«Прежде чем умереть, ребята, я еще услышу, как кричат дикие гуси на Грин-Ривер. Я еще раз пройдусь по следу лося и медведя, почую запах свежесрубленного кедра и сена в нехоженых лугах».

Он выпил стакан и снова его наполнил. «Мне здесь нравится, но вы никогда не видели заката над вершинами Тетона и не любовались с высоты Рок-Хаус великолепием долины. Мне жаль покидать вас, ребята, но я поеду туда».

Траппер остановился на ночь у реки Свитуотер и только тогда рассказал о самородке. Вместе с ним разбили лагерь четыре хороших парня из тех, что сходятся, объединенные общей целью и общими чувствами. В тот вечер они все сидели возле костра, но разговаривал он с Диком Фелтоном, самым молодым из них.

В Фелтоне он увидел своего сына: сильный, хорошо сложенный юноша, смелый и принципиальный, всегда выполняющий свою долю работы и не ожидающий, пока ему о ней напомнят. И теперь он показал самородок именно Фелтону.

– Несомненно, это золото. – Фелтон разбирался в таких вещах. – Найдите тот участок, и вам больше ни о чем не придется беспокоиться.

Траппер подбросил самородок в руке.

– Я вам, ребята, расскажу, где это место, и вы поделите все поровну. А мне в этих краях надо только то, чем можно прокормиться.

– Прошло уже много лет. Вы уверены, что сможете вспомнить это место? – спросил Фелтон.

– Для человека, который прожил жизнь в горах, это все равно, что дойти до бакалейной лавки на углу. Если ты хоть раз там побывал, всегда сможешь вернуться.

Но трапперу так и не удалось увидеть это место во Второй раз. Он шел в стороне от остальных, высматривая добычу. Он нашел антилопу, а индейцы юты нашли его. Он выстрелил один раз и упал под грудой тел, отбиваясь и ругаясь на их языке. Индейцы узнали его, поэтому не сняли скальп и не изуродовали тело.

Фелтон обнаружил труп, когда на траве еще не просохла роса, и они похоронили траппера на солнечной стороне южного склона холма под кедром вместо креста. И Фелтон повел остальных дальше на запад.

Через неделю они потеряли Доуни, и тоже из-за набега ютов, но Фелтон, Коэн и Зеллер продолжали путь к горе траппера. Они знали, что ищут. С того места, где траппер подобрал самородок, точно на западе они увидят вершину горы с ледником – самую высокую вершину в тех краях.

Дэн Коэн был ирландцем из Дублина, который приехал в Америку строить железную дорогу «Юнион пасифик», затем стал ковбоем, смотревшим за ремудой – табуном лошадей, и, наконец, горняком. Зеллер был голландцем могучего сложения, со спокойным характером, никогда не пускавшийся вскачь и не терявший голову ни в удаче, ни в беде. Пока кто-то из троих сидел на вершине высокого холма, высматривая индейцев, остальные промывали сухие русла в поисках следов золота.

В начале апреля Зеллер промыл два лотка с одного уровня, и в обоих оказалось золото. Одну чешуйку не успело обкатать водой, а это означало, что месторождение где-то рядом.

Ночью в лагере Фелтон сказал:

– У меня хорошее предчувствие.

– Так, это корошо.

– У нас и раньше были необкатанные пробы, – пожал плечами Коэн.

В полдень под голубым небом в пятнах невесомых кучевых облаков, бросающих рваные тени на окружающие холмы, они нашли это место. Кривой овраг на полмили прорезал склон, пробивая дорогу к высохшему руслу, и здесь Зеллер показал им лоток. На дне лежало с дюжину блесток, некоторые из них – довольно крупные, и все золотистого цвета. Второй лоток оказался еще богаче.

Не говоря ни слова, Зеллер поднялся из устья оврага и взял пробу из-под скалы. Золото, но очень мало… Еще две пробы вверх не дали вообще ничего.

Они были осторожными людьми, учившимися на собственном опыте. На рассвете следующего дня они работали в овраге снизу вверх, и каждая промывка давала хорошие результаты. Незадолго до полудня Фелтон предложил отдохнуть и уселся на кусок скалы в тени изогнутого, древнего кедра. Он протянул ноги к соседнему камню и закурил трубку.

Фелтон выкурил всю трубку, осматривая соседние холмы в поисках подозрительных движений. Повернув голову, он смотрел на запад, на вершину горы с ледником. А потом он наклонился, чтобы выбить трубку, и вот тут-то увидел его. Обломок скалы, буквально прошитый золотом.

Глава 2

Фелтон отдал обломок Зеллеру, а Коэн стоял рядом и наблюдал. Именно это они искали. Пока Зеллер исследовал осколок, Фелтон начал очищать скол. Кварц искрился и сверкал.

– Ювелирный камень, – с благоговением сказал Коэн.

Сердца у них стучали, во рту пересохло. Зеллер брал пробы по краю выхода жилы, а Коэн мерил ее шагами. Она открывалась почти до вершины холма, а затем появлялась на другой его стороне.

Фелтон набил трубку и внешне казался спокойным, несмотря на охватившее его волнение.

– Надо ехать в Карсон-Сити. Нам нужен документ и снаряжение.

– И оформлять документы на участки, – сказал Зеллер. – Дэн лучше стреляет. Он будет охранять.

Возвратился Коэн и, положив руки на бедра, объяснил положение жилы и ее размер.

– Сверху ничего нет, но как только мы пройдем вглубь, начнется богатая порода, как здесь.

– Все заявки на партнеров с одинаковыми правами. Так? – сказал Дик Фелтон.

– Разве ты не знаешь, что бывает в таких случаях? – спросил Коэн. – Сюда сбегутся все – и хорошие, и плохие.

– Здесь будет город, – согласился Фелтон. – Мы должны подумать об этом. Надо выбрать место, выделить участки и улицу.

Коэн показал на уступ ярдах в двухстах ниже по склону.

– Вот и участок. Как он вам?

Фелтон кивнул.

– Я пошел седлать коня, – сказал он. – До Карсона долгий путь.

Это была пустынная, выжженная солнцем земля. Взгорье, где лежали их участки, пересекало множество каньонов и оврагов. Давным-давно их расчертили ручьи с гор, землетрясения изменили их, а затем другие ручьи и потоки внесли свои поправки в их расположение.

Зеллер с Коэном, одни на многие десятки миль, изучали местность, постоянно остерегаясь нападения ютов, разрабатывали свои участки, изнемогали от жары и мечтали о прохладе далеких гор.

Ровно через три недели после отъезда – день в день – возвратился Фелтон. Он въехал в лагерь на коне, а на тропе позади него следовали два больших фургона, нагруженные всякой всячиной. Золотая лихорадка началась.

Первый фургон был уже в лагере и наполовину разгружен, когда Зеллер показал на длинный шлейф пыли, повисший в безжизненном воздухе над тропой.

– Вот и они. Теперь нам быть несладко.

– Они пригодятся, если заявятся юты, – ответил Коэн.

У первого подъехавшего фургона, покрытого брезентом, были высокие борта. Погонщик свернул на размеченную первопроходцами улицу и увидел участки, помеченные вбитыми колышками.

– Это еще что? – сурово спросил он.

– Участки для домов, – ответил Коэн, – и довольно дешевые: по двести долларов за штуку.

Погонщик был дородным мужчиной с черными усами. Эти трое знали его и были рады, что он рядом.

– Вы, ребята, зря время не теряете, – сказал он и указал кнутом на неровный участок склона. – А вон там я колышков не вижу.

– Там можете делать все, что хотите, Бакуолтер, – сказал Фелтон.

Мужчина со знанием дела развернул фургон, подал его задом и спрыгнул. Фургон накренился, но он уже открыл задний борт и с удивительной легкостью выкатил одну из бочек. Он повесил на кран бочки алюминиевую кружку.

– Две монеты за кружку, – предложил он.

Дэн Коэн начал было приподниматься, но Бакуолтер поднял руку.

– Я хочу иметь прибыль, но не такой ценой. Я только что вспомнил: в той толпе едет Большой Томпсон. Если у вас хорошие участки, вам лучше оставаться трезвыми.

– Кто такой Большой Томпсон? – спросил Фелтон.

– Он никогда не делает заявки на участок, – сказал Коэн. – Он просто отбирает участок, который дает золото, но хозяину участка лучше промолчать, если у него нет револьвера, а за спиной того, кто его прикрывает.

– Кто-нибудь хоть раз сопротивлялся ему?

– Несколько человек пытались. Ни один из них долго не прожил.

– Получается, что никто не может стрелять быстрее его?

– Матт Кобэрн может, – ответил Бакуолтер. – К тому же он порядочный человек. Если бы он был здесь, я бы чувствовал себя уверенней. Это место как раз для него.

– Это наш город, – твердо и холодно сказал Фелтон. – Мы не потерпим здесь всяких ганфайтеров и ковбоев-стрелков.

– Ты говоришь глупости, – резко заговорил Коэн. – Я знаю этот народ. Бакуолтер тоже знает. Приедут толковые горняки и много честных людей, не знающих горного дела, но их будет намного меньше, чем всякого сброда: профессиональных игроков, воров, шулеров и убийц. Сюда приедут женщины, побывавшие в каждом шахтерском городке Запада, а некоторые из них настолько крутой закваски, что смогут справиться с двумя любыми мужиками и с радостью это сделают.

– Он прав, – согласился Бакуолтер. – Я разделяю твои чувства, сынок, но не в твоих силах выбирать, кому остаться, а кто должен уехать.

– Нам нужна церковь и школа, – настаивал Фелтон. – Нам нужен городской совет и нам нужны покой и порядок.

Бакуолтер взглянул на Коэна.

– Откуда взялся этот мальчик? Похоже, что у него еще молоко на губах не обсохло.

– Он хороший парень, Бак, и будет отстаивать то, во что верит.

– Тогда он должен отлично владеть револьвером, или пусть посылает за Кобэрном.

Немного помолчав, Бакуолтер продолжил:

– В той толпе у тебя будет один друг, Фелтон. Стурдеван Файф везет свой печатный станок. Он тоже верит в закон и порядок.

В новоявленный город шли и ехали сотни вооруженных людей. Небритые, жесткие люди в тяжелых ботинках поднимались по дороге в ад. Если им не повезет в этом городе, они надеются вытянуть счастливый билет в другом.

Пыльные и грязные, они ехали верхом, на повозках… приезжали на всем, что имело колеса и могло двигаться.

Через час Бакуолтер опорожнил свой первый бочонок и продал его за тридцать долларов игроку в «три листика». Еще один мужчина купил участок, поставил палатку, повесил вывеску и начал продавать шахтерские принадлежности.

– Это Джим Гейдж, – сказал Коэн. – Не пропускает ни одного «золотого» города, покупает и продает землю, потом двигается дальше. Он отлично знает, когда кончается «лихорадка», и если Гейдж начинает распродажу, значит, все кончено. Он тоже сторонник закона и порядка.

– Откуда он знает? – спросил Зеллер.

– Инстинкт, наверное. Во всяком случае, когда проваливается крыша, его в доме уже нет.

К наступлению темноты на склоне уже обосновались или строились более трехсот человек. Из двадцати участков, которые застолбил Зеллер, двенадцать были проданы, а два из них перепроданы за большие деньги.

Перед тем, как совсем стемнело, на улицу свернули четыре всадника и подъехали к сидевшим Зеллеру и Фелтону. Первым ехал огромный бородатый мужчина с маленькими жесткими глазами. Коэн с винчестером в руке, направленным прямо в живот здоровяку, встал у него на пути.

– Ты кого-нибудь ищешь, Томпсон?

Здоровяк не мигая зло смотрел на Коэна, но ирландец не отводил глаза. Томпсон перевел взгляд на Фелтона, который тоже держал винтовку. Зеллер, стоявший немного в стороне, вытащил из-под одеяла ружье.

– Ищу место, где бы переночевать, – дружелюбно улыбнулся Томпсон. – Хотел остановиться подальше от шума и гама.

– Эта земля заявлена и оформлена, Томпсон.

– Нам всего лишь нужно место для лагеря.

– В Пласервилле был швед, который разрешил тебе разбить лагерь на своей земле, а утром исчез. Ты сказал, что он продал тебе участок и уехал. Я там был, Томпсон. Я помогал откапывать его тело.

– Если расскажешь кому-нибудь эту историю, я убью тебя.

– Я уже рассказал. А теперь проваливай… быстро!

Он взвел курок, Томпсон пристально посмотрел на него и сплюнул. Он медленно, не торопясь, развернулся и поехал вниз по склону. Трое остальных последовали за ним.

– Он тебя при случае убьет, – сказал Зеллер.

– Нам нужен шериф, – сказал Фелтон. – Нельзя, чтобы были такие случаи.

– Ты не сможешь найти шерифа. Во всяком случае, сейчас, когда всем известно, что в городе Большой Томпсон и Пегготи Гормен. Они едят шерифов на завтрак, – сказал Коэн.

– Мы им прикажем убраться из города.

– И не пытайся, Дик. Я знаю, что ты не трус, но ты не так хорошо стреляешь и не так быстро.

– А Кобэрн?

– В этом ему нет равных.

– Тогда он станет еще одним Томпсоном.

– Только не Матт Кобэрн, – сказал Бакуолтер. – Я ему доверю собственную жизнь. Между прочим, – добавил он с иронией, – уже доверял, и не раз.

Дик Фелтон смотрел, как оживает склон, как зажигаются лампы, как то тут, то там вспыхивает костер. Только что закончили ставить громадную палатку, одну из тех, где скрывается игорный ад, одну из тех, что всегда можно найти в начале строящейся железнодорожной ветки «Юнион пасифик». Мужчины еще продолжали забивать колья, а кое-где уже слышалась музыка и звон стаканов.

– Ну, – сказал Коэн, – вот тебе свой город.

– Нам нужен городской совет. Что ты скажешь о Бакуолтере?

– Согласен, и Гейдж, если согласится.

– Я хочу видеть в совете и тебя, Дэн.

– Возьми Зеллера. Он более осторожный человек.

– Нет, – решительно отказался Зеллер. – Я не знать тех людей унд я должен рапотать.

– Кто еще?

– Файф, если ты сможешь его уговорить. Он наверняка откажется, но даже если так, он сможет порекомендовать двух человек.

– Город должен как-то называться.

Коэн рассмеялся.

– Глядя на все это, я могу придумать только одно имя: Конфьюжен – беспорядок. Во всяком случае, так называются эти горы.

– Пусть будет Конфьюжен. Но вот увидишь – через несколько дней это будет совсем другой город.

Коэн взглянул на Фелтона, но ничего не сказал. Бесполезно было что-то объяснять человеку с Востока, пусть такому знающему и способному, как Дик Фелтон. Даже после того, как увидишь город «золотой лихорадки», трудно в него поверить. Нужно пережить несколько таких городов, как довелось ему, Коэну.

Рассвет начался под звуки кирок на склоне и молотков и пил в городе. В нескольких повозках привезли разобранные здания, которые сейчас собирали, скрепляли и открывали для разных нужд. Салуны, игорные дома, магазины и химические лаборатории начали работу одними из первых.

На деньги, вырученные от продажи участков, Фелтон нанял троих шахтеров, которые помогали Зеллеру на разработках. Коэн с Фелтоном по очереди охраняли их.

Фелтон только что отдежурил и хотел спуститься в город, чтобы поговорить со Стурдеваном Файфом. Остановившись в дверях, чтобы оглядеть сверху улицу, он вдруг услышал пальбу.

Окровавленный человек, попятившись, вывалился из большой игорной палатки и упал на спину с револьвером в руке. Он попытался встать, но из палатки вышел человек в одной рубашке без пиджака – худощавый, интересный, с холодным и жестоким лицом. Прежде чем раненый смог подняться, игрок тщательно прицелился и выстрелил ему в голову.

Фелтон рванулся было вперед, но чья-то рука остановила его. Это был Файф.

– Я знаю, что ты думаешь, парень, но не говори этого вслух. Он убьет тебя.

– Это же самое настоящее убийство!

– Потише, сынок. Убитый был вооружен, поэтому никто не назовет это убийством. Тебе надо хорошенько запомнить, что когда ты надеваешь пояс с револьвером, ты подчиняешься правилам игры. Это Натан Блай.

– Натан Блай? Здесь?

– Почему бы и нет? У него нюх на золото. Он игрок, и неплохой. Тот парень, наверное, подумал, что поймал его на мошенничестве. Так он его не поймал и никогда не поймает. Я не говорю, что Блай не сдаст пару карт снизу, если это его устраивает, но он слишком ловок, чтобы попасться за этим занятием.

Фелтон зашел вслед за Файфом в палатку издателя. Он увидел набранный заголовок: «… убитых в первый же день».

– Количество я еще не набрал. День ведь не кончился.

– Файф, я хочу создать городской совет из надежных людей, – сказал Фелтон. – Вы присоединитесь к нам?

– Это не для меня, сынок. Я хочу оставаться в стороне, чтобы называть вещи своими именами и иметь возможность критиковать вас, когда вы не правы. Но если вы правы, я скажу об этом.

Он внимательно изучил шрифт через свои очки в стальной оправе, потом поверх них поглядел на Фелтона.

– Я чертовски мало знаю о грамматике и чертовски много книг мне уже не прочесть, но я знаю, что именно считать честным, и скажу об этом. Я нашел вот этот самый станок в хижине, где его хозяин умирал от раны. Он подарил мне станок за обещание похоронить его по-человечески и обещание писать правду, только правду и ничего, кроме правды. До сих пор я так и делал.

– Мне нравятся ваши слова, – сказал Фелтон. – И всякий раз, когда вы будете считать, что я не прав, так и пишите.

Несколько минут оба молчали. На улице кто-то оттаскивал с дороги тело убитого.

– Нам здесь нужен закон, – сказал Фелтон. – Вы можете кого-нибудь порекомендовать?

– Ничем не могу помочь тебе, мальчик. Может быть, потом мне захочется обругать своего протеже или написать, что он совершил нехороший поступок.

– Я слышал о человеке по имени Кобэрн…

– Нет.

– Нет? – удивился Фелтон.

– Матт Кобэрн прекрасный человек, вероятно, он лучше всех из тех, кого я видел, владеет оружием – а повидал я их предостаточно. У него стальные нервы и, что важнее всего, трезвая рассудительность.

– Тогда почему же нет?

– Матт был мне вместо сына, и не хочется думать, что может сделать с ним этот город. Такой город нельзя удержать в узде без убийств, а я не хочу, чтобы Матт Кобэрн убил кого-нибудь еще.

На четвертый день Фелтон одолжил плуг и пару волов и вспахал, а затем утрамбовал улицу.

– Никто тебя за это не поблагодарит, – сказал Коэн. – Все, что они хотят, – это разбогатеть и побыстрее смотаться.

Стурдеван Файф написал об этом редакционную статью и потребовал, чтобы граждане города не разбрасывали бутылки по улице.

К ночи пятого дня в городе случилось семь перестрелок, две из них со смертельным исходом, еще один был убит ножом. Уилсон, продавший половину своего участка Большому Томпсону, исчез.

– Надоело ему все, – с серьезным видом говорил Томпсон. – Уехал домой.

Каждая ночь приносила драки и перестрелки, а одна палатка сгорела дотла, подожженная проигравшимся шахтером.

За пределами города произошло ограбление, а дилижанс – первый в Конфьюжене – остановили и тоже ограбили.

А затем в город приехал Матт Кобэрн.