Текст книги "Matador поневоле"

– Нет. На этот раз мои… Всегда надо смотреть в будущее, даже если будущего нет. Точнее, на самого себя в этом будущем. И если тебе не нравится человек, которого ты видишь, значит, нужно убивать его прямо сейчас.

– Убивать?

– Конечно. Если не хочешь, чтобы через десять лет по миру ходило ничтожество, надо убивать его, едва оно поднимает в тебе голову. Каждый твой поступок сегодня делает тебя завтрашнего.

– А если сегодня стоит выбор: жить или умереть?

– Что ж, – сказала Вероника, – подумай о том, что ты скажешь себе через несколько лет, если сегодня предпочтешь выжить, при том, что остаться в живых – значит покрыть себя позором.

– Мне кажется, сейчас мы говорим не о том.

– Пожалуй.

– Со мной все в порядке, – сказал Рафи, но тут же поправился: – Будет в порядке.

– Я тоже так думаю. Не давай сбить себя с толку, и все. Думай о быке.

– Ты говоришь, как твой отец.

– Знаю. Но от этого смысл слов не меняется, верно?

–Да.

– Удачи тебе, матадор, – сказала Вероника. – Покажи мне еще раз свои руки.

Рафи вытянул руку вперед. Пальцы чуть подрагивали. Сам он этого не замечал. Это заметила Вероника. И тайком, будто он мог увидеть, перекрестила юношу.

ГЛАВА 3

Когда они подъезжали к главной арене города, Рафи показалось, что до него доносится шум моря. Словно волны, гонимые северным ветром, рокотали, разбиваясь о каменные утесы. Но это были не волны. Это был приглушенный расстоянием ропот многотысячной толпы. Никогда прежде Рафи не слышал ничего подобного.

«И не видел», – подумал он. Правда, на этот раз никакой горечи он не чувствовал. Даже наоборот, он, может быть впервые за все эти годы, был почти доволен, что не может увидеть то, что было источником шума. Слишком уж эти звуки напоминали тяжелое дыхание огромного чудовища. Казалось, прозрей он сейчас – и увидит перед собой живую, покрытую осклизлой чешуей громадину с тысячей глаз на уродливой голове и широко разинутой исполинской пастью, источающей смрадное дыхание и эти звуки, от которых кружилась голова.

В десятый раз за этот день Рафи пожалел, что поддался на увещевания хозяина и приехал в этот город. На черта ему, слепцу, слава и те деньги, которые она может принести? Что он будет с ними делать? У слепого не так много возможностей пороскошествовать в этой жизни. Мягкая постель и вкусная еда – вот, пожалуй, и все, что он может взять в качестве плодов славы. Шикарные особняки, красивые женщины, дорогое убранство комнат… Зачем ему это все, если он не может видеть? С тем же успехом он может провести ночь с самой некрасивой из женщин и получить свою порцию удовольствия. Ведь он не будет видеть ее уродства. Наоборот, для него она будет писаной красавицей. Да еще именно такой, которая абсолютно соответствует его вкусам. То же самое с домом… Любая лачуга может стать для него роскошным дворцом, лишь бы не текла крыша и не слишком дуло в щели…

И Рафи вдруг понял, что вся красота, которая ему доступна и которую никто не сможет у него отнять, – внутри. Женщина может уйти, дворец – сгореть, дорогая одежда запачкаться или порваться… но зато ничто не может случиться с его представлениями о том, что его окружает. Пусть это всего лишь иллюзия, его фантазии, но благодаря слепоте они становятся неуязвимыми. Уж в чем в чем, а в них он разочароваться не сможет. Настоящая, видимая красота бесконечно хрупка. Потерять ее проще, чем потерять прожитый день. Та же красота, что внутри, – может умереть только с ним.

Нельзя сказать, что эти мысли хоть в какой-то степени примирили его со своим увечьем, но юноша впервые почувствовал, что такое примирение возможно. Это одновременно напугало и пробудило слабую надежду– В конечном счете, человек, даже желая получить что-то конкретное, на самом деле просто хочет быть счастливым. И если счастье придет с неожиданной стороны – это тоже совсем неплохо.

Когда Рафи откинул плотный полог и вылез из повозки, рев толпы чуть не оглушил его. А ведь он еще даже не на арене. Что же будет твориться там? Он подумал, что запросто может не услышать быка за этим гулом. О том, что из этого может выйти, Рафи думать себе запретил.

Но по его бледному, как бумага, лицу хозяин понял, чего опасается матадор. Сам шут тоже только сейчас понял, чем может закончиться эта коррида. И это ему не понравилось. Все равно, что заткнуть Рафи уши. Лишить слепца того, что заменяет ему глаза… Верная смерть. С запоздалым раскаянием хозяин бродячего цирка понял, что, погнавшись за большими деньгами, может потерять все, что имеет сейчас. За последнее время слепой матадор принес ему столько денег, сколько он не видел уже много лет. И вот теперь из-за его собственной жадности благополучие находится под угрозой. Он занес нож над курицей, несущей ему золотые яйца. Конечно, ему было жаль и самого Рафи. Но дело есть дело, без риска ничего не получишь. Однако на этот раз риск был слишком велик…

На мгновение у хозяина мелькнула шальная мысль отказаться от этого боя. Послать всех к черту и увезти Рафи из этого города. Но представив себе, какие убытки он понесет, шут решил не делать этого. В конце концов, шанс есть всегда. Может быть, все еще закончится благополучно. Рафи уже не раз удивлял его. Почему бы ему не удивить всех снова?

Кое-как успокоив себя, хозяин подошел к Рафи.

– Как ты? – спросил он.

– Нормально, – ответил юноша и облизнул пересохшие губы.

– Всего один бык. Ничего сложного. Только один бык.

– Я знаю… Очень шумно.

– Не слушай их, слушай быка.

– Я знаю. Но уж слишком громко… А ведь на арене никого нет. Представляю, что будет, когда начнется бой.

– Может быть, все будет не так просто, как раньше, не спорю… Но ведь это в конце концов всего лишь бык, Рафи. Ничего необычного. Простой бык. Наверняка не самый большой. Ты справишься. Не обращай на них внимания. Пусть себе орут. Слушай быка, и все будет хорошо.

Рафи кивнул и снова облизнул губы. Он был не слишком уверен в том, что все будет хорошо. Черт возьми, он совсем не был в этом уверен.

– Кстати, – сказал шут, – после тебя будет выступать парень, у которого что-то не в порядке с ногой. Говорят, он здорово прихрамывает. Так что не тебе одному здесь будет трудно…

– Прихрамывает? – переспросил Рафи.

– Ну да. Удивляюсь, как он здесь выступает. Хромой матадор в столице – это…

– Подожди, подожди, – Рафи схватил хозяина за руку. – Как его зовут?

– Не знаю.

– Не Мигель?

– Откуда мне знать! Я не интересуюсь хромыми матадорами… А что, он твой знакомый?

Рафи пожал плечами.

– Я знавал одного тореро, который хромал. Но к тому времени он был уже бывшим матадором. С одной здоровой ногой от быка не побегаешь… Так что, когда мы познакомились, он оставил корриду. Хотя… Нет, скорее всего, это просто совпадение.

Но Рафи сам не верил в то, что говорил. В ушах его звучал голос цыганки. «Друга старого встретишь, да недолго вместе будете», – так, кажется, она сказала. Да, это ее слова. Неужели…

– Узнай, как его зовут, – сказал Рафи.

– Хорошо. – недоуменно ответил хозяин.

– Узнай как можно быстрее… Это очень важно.

– Да ты и сам можешь услышать его имя. После тебя сразу выступает он.

– Мне нужно сейчас. Понимаешь? До того как я выйду на эту чертову арену.

Шут с удивлением посмотрел на юношу. Лицо у того было белым как мел, незрячие глаза вытаращены больше обычного. Его трясло, как в лихорадке. Таким возбужденным хозяин его ни разу не видел.

– Ладно, постараюсь, – сказал шут. – Только давай сначала я отведу тебя туда, где ты сможешь переодеться. Поспеши, времени осталось совсем немного. Клоунада вот-вот начнется.

Они прошли вдоль конюшни к низкой, но почти такой же длинной, как конюшня, пристройке, где размещались лекарь, что-то вроде небольшой церквушки и обслуга и где было несколько комнат, отведенных для матадоров с их помощниками. Пока они шли. Рафи несколько раз уловил саркастические смешки у себя за спиной. Кто-то вполголоса проговорил:

– Ну и потеха будет сегодня. Калеки на арене…

В другой раз юноша не спустил бы человеку этих слов. Но сейчас оп лишь поморщился, как от горькой настойки, и ничего не сказал. Он думал только об одном– Если хромой матадор действительно Мигель – значит, цыганка говорила правду. Ее пророчество – это не бред больной старухи и не выдумка шарлатанки. А коли так, должно сбыться и все остальное.

Он сможет видеть.

Да, ведь это было частью предсказания. Сердце Рафи едва не выпрыгивало из груди. Он хотел верить в то, что все правда. И в то же время боялся в это поверить. Слишком много было разочарований. Слишком часто он оказывался в одном шаге от своей мечты, но вмешивалась безжалостная судьба и он оставался ни с чем.

Едва они оказались в комнатушке, пропахшей кислым потом и сыростью, он повернулся к шуту.

– Иди. Узнай его имя.

– Подожди, я должен помочь тебе одеться.

– Я справлюсь сам. Иди скорее.

– Да к чему такая спешка?

– Потом я тебе все расскажу. Ступай быстрее… Подожди. Если окажется, что его зовут Мигель, постарайся найти его до боя. Найдешь – спроси, знает ли… помнит ли он мальчика по имени Рафи.

– Может, все-таки…

– Иди же, – повторил Рафи.

Хозяин покачал головой, вздохнул и вышел из комнаты. В нем крепла уверенность, что он сделал большую ошибку, привезя в столицу свой цирк.

Оставшись один, Рафи нервно заходил взад-вперед по комнате. Ему нужно было успокоиться. Он прекрасно это понимал, но ничего не мог с собой поделать– Предстоящий бой отошел на второй план. В голове пульсировала только одна мысль – если это Мигель, предсказание сбывается. Если только это Мигель…

Рафи словно опять оказался в старом сарае перед заветным ящичком, в котором лежали его сокровища. Он был на пороге новой жизни, где-то там, на окраине маленького сонного городка, его ждал бродячий цирк. С ним он навсегда покинет ненавистный дом и отправится навстречу своей мечте.

Если только это Мигель…

Сколько прошло времени, Рафи не знал. Минуты тянулись невыносимо медленна Хозяин не возвращался.

Наконец, юноше удалось взять себя в руки. Предсказание предсказанием, но его ждет бык. А значит, нужно готовиться к бою. Рафи нашел брошенный прямо на пол узел с одеждой, развязал его и достал рубаху и куртку, в которых он обычно выступал. Это был не настоящий «костюм света». На него хозяин не хотел расщедриться. Но все же куртка была скроена как надо, пусть и сшита из дешевой материи и безо всяких украшений. Впрочем, Рафи было все равно. Увидеть свой костюм он не мог, а публика обычно была не слишком требовательна к внешнему виду матадора. Во всяком случае, в тех городах, где ему довелось выступать.

Рафи натянул рубаху, обмотал вокруг талии широкий пояс, похожий на шарф, сверху надел куртку. Потом нащупал в узелке монтеру. Оставалось только сменить грубые башмаки на туфли. Он делал это всегда в последнюю очередь. Больше заняться было нечем. Рафи сел на что-то вроде табурета, стоявшего, как он определил, у окна, и принялся ждать возвращения хозяина.

Его шаги юноша услышал издалека. Он вытер вспотевшие ладони о штаны.

Но когда дверь открылась, он даже не шелохнулся. Не пристало мужчине показывать свое волнение. Он и так уже вел себя, как взбалмошная женщина, когда только услышал о хромом матадоре. Хотя бы теперь нужно было побыть спокойным и степенным. – Ну что? – все-таки не выдержав, первым спросил Рафи, стараясь изо всех сил, чтобы его голос звучал ровно.

– Ты прав, его действительно зовут Мигель, – ответил хозяин.

– Видел его?

– Нет. Говорят, он ни с кем не хочет говорить до боя.

– Пообещай мне, что после корриды ты найдешь его. И приведешь ко мне… Или меня отведешь к нему. Все равно.

– Хорошо. Ты готов? Не пора ли надевать туфли?

– Пообещай.

– Обещаю. Давай заканчивай одеваться. Как ты себя чувствуешь?

– Лучше, чем когда бы то ни было, – честно ответил Рафи.

Шут в который раз за этот день лишь недоуменно покачал головой.

Спустя полчаса, уже стоя с плащом, намотанным на руку, у самых ворот, из которых ему предстояло выйти на арену, Рафи вдруг подумал, что, если сейчас победит бык, он так и умрет слепым. Страх окатил его ледяной волной.

Из-за гула толпы Рафи не слышал даже собственного дыхания. Хотя оно было тяжелым, сиплым, будто он только что одним махом взбежал на вершину горы. Пот стекал по лицу в три ручья. Колени противно подрагивали от напряжения и усталости, когда он замирал пред быком, чуть покачиваясь на носках.

Сколько Рафи помнил, это был самый тяжелый его поединок. И вовсе не потому, что ему попался какой-то особенный бык. Торо был нормальный. Не слишком хороший, но и далеко не плохой. Даже начинающий матадор с таким быком мог бы показать все свое искусство и сорвать раз-другоЙ аплодисменты. Начинающий зрячий матадор мог бы… Рафи удалось сделать больше. Публика только что не ревела от восторга. Хотя среди сидящих на каменных ступенях амфитеатра не все знали, что перед ними выступает слепой матадор.

Но сам Рафи знал, чего стоит его работа. Он был способен на большее. Но из-за этого шума он боялся лишний раз рисковать. Стоило быку пробежать на несколько шагов дальше, Рафи почти переставал слышать и чувствовать его. Несколько раз его спасли только выработанная за этот год сверхъестественная интуиция и накопленный опыт. Лишь благодаря им, плащ оказывался там, где он должен был оказаться. Со стороны это не было заметно. Но сам Рафи знал, что едва избежал гибели, И сдавленные проклятия вперемешку с молитвой то и дело слетали с его обескровленных губ.

Но главным все-таки было не то, что публика шумела сильнее обычного. Для матадора это являлось лишь слабым оправданием собственной чрезмерной осторожности. На самом деле (и Рафи никогда бы в этом не признался даже самому себе) он попросту боялся рисковать. Еще вчера он стал бы работать куда опаснее и стал бы кумиром за один вечер. Еще вчера… Потому что вчера он не знал о том, что предсказание цыганки начнет сбываться.

Вчера ему нечего было терять, кроме темноты вокруг. Но сегодня, сейчас, у него вдруг появилась надежда. Слабая, робкая, как запах жимолости, исходящий от Вероники, И она требовала от Рафи, чтобы он остался сегодня живым. Это не рокот толпы, это голос надежды заставлял его держаться подальше от быка. Подальше ровно настолько, чтобы гарантировать относительную безопасность, но в то же время чтобы это выглядело, как трусость.

Сам Рафи презирал себя за это малодушие. И чтобы хоть как-то оправдаться перед собой, он убедил себя в том, что не слышит быка– Но какая-то его часть, загнанная глубоко внутрь и запечатанная тысячей печатей, ликовала от осознания того, что ему ничто не грозит, пока он держится подальше от быка. Это была трусливая радость солдата, спрятавшегося во время атаки на дне окопа и избежавшего таким образом гибели.

Но ему так хотелось жить! Первый раз за многие годы. И он ничего не мог с собой поделать. Раз за разом вызывая быка на атаку, он держал плащ на несколько дюймов дальше, чем обычно. И каждый раз, пропуская быка сбоку от себя, отгибался чуть сильнее. Конечно, знатоки видели это– Люди же неискушенные принимали бой за чистую монету и вопили от восторга.

Но ни знатокам, ни простым зрителям, ни самому Рафи как-то не приходило в голову, что то, что он делает сейчас на арене, неплохо даже для того, кто видит. Для слепого же это просто чудо.

Когда бой закончился, Рафи сделал крут почета по арене под бурные аплодисменты зрителей. Теперь они не были для него многоглазым чудовищем. Обычные люди. Просто их слишком много, вот и все. Хотя чем больше людей собирается вместе, тем меньше в них остается человеческого. Но все это мало заботило Рафи. Он не мог дождаться, когда встретится с Мигелем. Он до сих пор боялся того, что все это окажется простым совпадением. Нелепым и горьким… И хотя в глубине души он знал, что никакое это не совпадение, что судьба действительно свела его со старым другом, выработанная годами привычка не ждать от жизни ничего хорошего заставляла его волноваться.

Когда он проходил по узкому проходу, ведущему от арены во внутренний дворик, где располагались все подсобные помещения, никто больше не смеялся ему вслед. Люди, стоящие здесь, знали, что это такое, когда на тебя несется разъяренный торо. Они привыкли преодолевать свой страх и уважали тех, кто поступает так же. Но у них в голове не укладывалось, как можно справиться с быком, не видя даже собственных рук. Поэтому Рафи, убивший быка с первого удара и не допустивший ни одной ошибки, хоть работавший и не безупречно, вызывал у них нечто вроде благоговения. Слепой матадор, кто бы мог подумать, – было написано у них на лицах. Но прочитать это Рафи не мог. Впрочем, тишина, которая окружала его, сама по себе говорила о многом

Но, черт возьми, даже это было сейчас неважно. В другой раз он насладился бы сполна этим молчаливым триумфом. Но не сейчас. Хозяин довел его до комнаты и помог стянуть пропахшую потом и кровью быка куртку. Шут был счастлив. Все прошло гладко. Курица, несущая золотые яйца, снесла увесистый бриллиант. Все-таки риск – не такая уж плохая штука…

– Молодец, – сказал он. – Ты молодец, Рафи. Слышал, что творилось на трибунах? Пусть меня возьмут черти, если добрая половина этих зевак не поверила в то, что у тебя глаза, как у сокола.

– Перестань, —устало ответил Рафи, опускаясь на табурет. – Сам знаешь, что я могу выступать лучше. Просто сегодня…

– Не говори ерунды, кто угодно нервничал бы, впервые выступая перед столичной публикой. Для первого раза это было отличное выступление. Не будь к себе слишком требовательным. Ты был очень неплох сегодня. Поверь мне.

Рафи снял рубаху и вытер ею мокрое лицо.

– Дай мне воды, – сказал он.

Юноша жадно припал к поданной хозяином фляге. Напившись, он утер губы и проговорил:

– Ты помнишь о своем обещании?

– Хромой матадор?

– Да. Найди его и скажи, что я хочу с ним встретиться.

– А чего его искать? Он сейчас на арене. Я же тебе говорил, что он выступает сразу после тебя.

– Черт, совсем вылетело из головы… Отведи меня, я хочу послушать, как он будет выступать.

– Тебе лучше немного отдохнуть. Все равно не услышишь ничего, кроме этих крикунов. Когда он закончит, я постараюсь привести его сюда…

– Я сказал, отведи меня туда, где я смогу послушать его бой. Не так уж много я прошу... Заработал ты сегодня гораздо больше, – добавил Рафи и усмехнулся.

Шут смутился. Раньше Рафи никогда так не улыбался.

– Хорошо. Накинь на себя что-нибудь и пошли. Спорить с таким упрямцем, как ты…

Шут не договорил. К нему вдруг вернулась уверенность, что сегодняшний день преподнесет ему не слишком приятный сюрприз.

Вскоре они снова были у забора, опоясывающего арену. К своему огорчению, Рафи не слышал ничего, кроме шума зрителей. Ничего, только накатывающие на утес волны… Лишь когда тореро подвел быка достаточно близко к тому краю арены, где стоял Рафи, юноша смог расслышать мягкий стук копыт по песку и свистящее дыхание торо. Впрочем, он мог представить картину боя, слушая только толпу. Она рассказывала о ходе боя ничуть не хуже, чем самый красноречивый рассказчик. Приветственные крики после хорошо проделанного пасе, ропот разочарования, если бык вел себя не так, как хотел матадор, вздох ужаса, когда рога проходили уж слишком близко, так, что казалось, они неминуемо заденут человека… К радости Рафи восторга было больше. Он радовался и переживал за своего старого друга, как за самого себя. Пожалуй, даже больше…

Наконец ликующий вопль толпы возвестил об окончании поединка. Бык был мертв.

– Веди меня быстрее к выходу с арены, – сказал Рафи, дергая за рукав шута.

Расталкивая людей, они протиснулись к проходу, где совсем недавно шел Рафи, а теперь должен был пройти Мигель.

Юноша привставал на цыпочки и крутил головой, будто бы мог что-то увидеть.

– Скажи мне, когда он будет поблизости, – попросил он шута.

Тот мрачно кивнул. Его интуиция, интуиция дельца, подсказывала ему, что если он и лишится своего лучшего артиста, то никак не по вине быка. Это произойдет как раз благодаря этому типу по имени Мигель…

Но Рафи не замечал сомнений хозяина, хотя давно уже научился угадывать настроение людей, находящихся рядом. Он дрожал от нетерпения, забыв о всех неписаных законах. Ему было плевать на то, что он ведет себя сейчас не как взрослый мужчина, а как простой деревенский мальчишка. Черт, да он и был сейчас тем деревенским мальчишкой, который каждое утро с замиранием сердца прислушивался, не раздадутся ли в лесной тишине упругие шаги его друга и учителя.

Он так хотел услышать эти шаги, что не заметил, как кто-то остановился рядом с ним. И лишь когда раздался знакомый чуть насмешливый голос, Рафи перестал подпрыгивать и замер, не в силах даже вздохнуть.

– Значит, ты все-таки добился своего, маленький матадор.

Рафи сам не заметил, как по его щекам побежали слезы.