Текст книги "Соблазненная подлецом"

Кастрировать, выпотрошить и облить кипящей смолой некоего джентльмена. Тогда бы она испытала подобие удовлетворения. На секунду она представила все это. Затем ощутила потребность что-то сделать, раз уж подвергнуть пыткам Люка невозможно. Она скинула с себя кожаный жилет, засучила рукава и отправилась на поиски мыла. Жаль, нет крахмала под рукой, иначе она сделала бы его одежду такой жесткой, что он не смог бы неделю даже присесть.

Она начала разбирать одежду, бормоча слова мести. Вещи были не сильно грязные. Капитан явно привередлив по отношению к своему белью. Она чувствовала его запах, он взволновал ее. Интересно, нормально ли быть настолько поглощенной мужчиной, что один вид его рубашки заставляет думать о его теле?

Эйврил отыскивала пятна, оттирала их мылом и бросала одежду в горячую воду. Как долго вещи должны мокнуть в ней? Она жалела, что не обращала должного внимания на индийских женщин, которые стирали белье в реках и всегда отстирывали безупречно, даже в мутной воде.

Она застирывала манжеты на одной из рубашек, но вдруг остановила себя. Невероятно, она окружает своего врага такой заботой?! Нет уж, пусть сам занимается стиркой своего белья и чего только ему вздумается! Однако она вспомнила, что одета в его же рубашку, и, по его словам, последнюю из чистых. Значит, если она не справится со стиркой, то одно Небо знает, когда получит сменную одежду.

Ее пальцы покрылись морщинами, как в тот день, когда море вынесло ее к берегу, и два пальца были стерты до мозолей, но одежду она все-таки выстирала. Отжать ее оказалось Эйврил не под силу, поэтому, выплеснув горячую воду возле дома и, заполнив ведра мокрой одеждой, она поплелась вверх по склону к костру.

Ведра были тяжелыми, и она едва дышала, опуская их на землю.

– Может ли кто-нибудь, у кого чистые руки, помочь мне?

Люка нигде не было видно, и она оказалась у костра лицом к лицу с восемью мужчинами с Докинсом во главе.

– Да, дорогуша, я тебе помогу, – протянул он, поднимаясь на ноги.

– Полегче, Гарри. – Поттс поднял глаза от наполовину разделанного кролика. – Это женщина капитана, и нам придется дальше обходиться без тебя, если он взбесится. Он тяжел на руку, когда не в духе, и просто пристрелит тебя, а у нас прибавится работы.

Кок подмигнул Эйврил, которая уже измерила глазами расстояние до его кухонного ножа, стараясь не впадать панику.

– Кроме того, дама любит мою стряпню.

Сказав это, он поднял вверх нож со смертельно острым лезвием и принялся внимательно его рассматривать.

– Да я же шучу, Поттс. – Докинс уселся обратно, его карие глаза неотрывно смотрели на нож. Кок воткнул его в землю рядом с собой и вернулся к своему занятию, снимая шкуру с кролика. Общее напряжение спало, и Эйврил облегченно вздохнула.

– Я все отожму, мэм. – Высокий человек с повязкой на глазу поднялся на ноги. – Я – Заплатка Том, мэм, и руки у меня чистые. – Он с детской откровенностью показал ей свои огромные лапы. – Куда ведра тащить, скажете?

– Я развешу все на вон тех кустах. – Эйврил успокоила замершее было дыхание и указала на середину склона холма.

– Не там, – заметил Поттс, – а то они вас увидят.

– Кто увидит?

– С любого корабля будет видно. Или с Треско. Развесьте их вон там. – И он махнул в сторону тонких кустов, неподалеку от костра.

Она начала понимать, что Поттс не лишен ума или же очень ответственный, в отличие от остальных. Возможно, прежде он был флотским старшиной.

– Почему вы не хотите, чтобы кто-то знал, что вы здесь? – спросила Эйврил у Тома, когда тот выжимал рубашки, стараясь так, что вода с них текла ручьями.

– А капитан разве не сказал? – Он бросил выжатую рубашку в ведро и взялся за другую.

– У нас не было времени для разговора… – ответила она и покраснела, когда вся команда расхохоталась.

– Почему бы вам не поделиться этой шуткой со мной?

Люк вышел из-за полуразрушенной стены древних жилищ. Он зацепил свой плащ одним пальцем, и тот висел за его спиной, воротник рубашки был открыт, шейный платок ослаблен, весь его вид говорил о том, что он просто вернулся со спокойной прогулки по острову. Эйврил подозревала, что он стоял за стеной с тех самых пор, как она подошла к костру, желая посмотреть, что случится, и узнать настрой своей команды.

– Я сказала, что у нас не было времени для разговора, – пробормотала она и направилась к кустам с ведрами, полными выжатого белья. Любой джентльмен тотчас взял бы из ее рук тяжелые ведра, но Люк позволил ей пройти мимо.

– И до сих пор нет, – бросил он ей в спину, когда она развешивала одежду на колючем можжевельнике, встряхивая каждую вещь с сильным хлопком. – Мы поговорим за ужином.

– Расскажешь ей все, Французик? – поинтересовался Докинс, и тотчас воцарилась полная тишина.

Французик? Эйврил обернулась. Он француз? И эти люди совершили… Что? Они не только дезертиры – они перебежчики и предатели.

– Называй меня капитаном, Докинс, – посоветовал Люк, и она увидела пистолет в его руке. – Или в следующий раз я отстрелю тебе твое дрянное ухо. Это не помешает тебе грести, но послужит уроком на всю жизнь. Comprends-tu?[1]1
  Ты понял? (фр.) (Здесь и далее примеч. ред.)


[Закрыть]

Матрос не воспринял угрозу всерьез, однако Эйврил поняла ее глубину. И ее французский достаточно хорош, чтобы распознать в этих двух словах не чистое, тщательное изученное произношение, которым владела она сама, а диалект. Этот человек, без сомнения, истинный француз.

«Но мы же воюем с Францией», – подумала она, оцепенев от шока.

– Так точно, капитан, – согласился Докинс угрюмо. – Шутил я.

– Вернитесь домой, мисс Хейдон, – приказал через плечо Люк. – Я присоединюсь к вам за ужином.

– Я не хочу туда возвращаться. Я хочу получить объяснения. Сейчас же.

Это было чистым безумием – бросить ему вызов перед всей командой. Она поняла это, едва заговорила. Если он так обошелся с Докинсом, то, безусловно, не потерпит неповиновения от женщины.

– Вы получаете то, что я считаю нужным, и тогда, когда я считаю нужным, – отчеканил Люк, по-прежнему не оборачиваясь. – Теперь ступайте, если не хотите, чтобы я перекинул вас через колено и преподал урок послушания на виду у всех.

Ее достоинства хватило на то, чтобы уйти с высоко поднятой головой, не позволив гневным словам сорваться с губ, когда она проходила мимо него, мимо притихших моряков, вниз по склону к лачуге.

«Отродье. Зверь. Предатель…»

«Нет, Люк не предатель», – подумала она, когда вошла в жилище и без сил опустилась на стул. Если он француз, значит, враг. Ее враг. И она здесь – послушная маленькая пленница, дрожащая от его прикосновений, желающая его поцелуев, стирающая его рубашки и ожидающая его прихода тогда, когда приказано. Но она английская женщина и, следовательно, должна бороться наравне с любым мужчиной.

Эйврил вскочила, отчего стул рухнул на пол, и бросилась к отсыревшей во влажном воздухе оконной занавеске. Где-то там стоял на якоре военный корабль – слишком далеко, чтобы на нем услышали ее крик или увидели сигнал, поданный ею тем, что было под рукой. Но она в состоянии доплыть до него. Почему эта мысль не пришла ей в голову раньше? Если бы она добежала до моря и поплыла, заметили бы ее? А вздумай Люк погнаться за ней, создал бы еще больший шум. Кто-то будет расследовать происшествие, и, даже если он выстрелит, ему придется объясняться.

Она вышла за дверь и побежала, прежде чем ее сознания достигли возражения и сомнения, чтобы не дать страху остановить себя. Крупная прибрежная галька замедляла бег, но она преодолела ее полосу и была уже по колено в воде, когда услышала крик за спиной:

– Вернитесь!

Люк! Она не обернулась и не ответила, только упорно продолжала продвигаться дальше в море, вода уже достигала бедер.

– Стойте, или я выстрелю!

Он не станет стрелять женщине в спину.

Даже французский головорез не станет…

Она не услышала выстрела, только почувствовала, как что-то ударило ее в спину напротив сердца. Ударом ее отбросило в море, и все вокруг заволокло темной пеленой. Последнее, что она почувствовала перед тем, как волны сомкнулись над ней, – гнев. «Он говорил, что не убьет меня?.. Лжец!»

Глава 6

– Просыпайтесь.

Казалось, голос звучал над ней уже несколько часов. Возможно, дней. Она не хотела просыпаться. Лучше бы она была мертвой. Вокруг, очевидно, не небеса, если, конечно, ангелы не говорят с таким гневом и нетерпением в голосе. Но даже если она жива, Люк стрелял в нее. Зачем ей просыпаться, когда произошло такое? Очень больно это осознавать.

– Зачем мне просыпаться? – спросила Эйврил.

– Значит, я могу задушить вас? – вопросом на вопрос ответил кто-то голосом Люка.

– Вы стреляли в меня. – Она открыла глаза и с удивлением обнаружила, что не чувствует ни страха, ни сильной боли. Может быть, это последствия шока. Лучше всего лежать неподвижно, ведь она наверняка тяжело ранена и потеряла много крови.

Я не стрелял в вас. – Он нависал над кроватью яростной тучей, крепко сжав губы. – Всего лишь бросил в вас камнем, и вы, кажется, потеряли сознание.

– О… – Эйврил села на кровати и резко вскрикнула. – Как же больно! Вы убили бы меня, попади в голову!

– Я попадаю туда, куда целюсь, – пояснил он. – И это просто синяк. Кстати, возможно, вы желаете прикрыться.

Эйврил опустила глаза и обнаружила, что полностью обнажена. Снова. Ее одежда была развешана на стульях перед огнем, и от нее шел пар. Схватившись за край одеяла, Эйврил натянула его до подбородка и села, сверкая рассерженным взглядом.

– Что, черт побери, вы собирались делать? – Он повернулся на каблуках и отошел прочь, словно боялся дать волю рукам. Эйврил не обманывалась, думая, что он сдерживал вожделение.

– Я хотела доплыть до ближайшего корабля, – сказала она. – Одно дело – не пытаться бежать, думая, что вы просто дезертиры, и совершенно другое – понять, что вы французский лазутчик. Я должна была что-то предпринять.

Скрестив руки на груди, Люк смотрел на нее без эмоций и не опровергал ее слова.

– Почему вы думаете, что я – французский лазутчик?

– Потому что вы француз, потому что обманули губернатора относительно истинных причин вашего нахождения здесь, где скрываете этих людей, обучая их для совершения какой-то подлости.

– Сказано почти верно, но вы сделали неверные выводы из того, что узнали.

– И что же в них неверного? – Эйврил очень хотела одеться, так легче сопротивляться.

– Я лишь наполовину француз. – Плечи Люка будто ослабли, он сел на край стола и посмотрел на нее с раздражением. – Я вынужден довериться вам.

– Нет необходимости, если вы – мой враг.

– Возможно, я и есть тот, кем вы меня сочли. Но я не враг Англии. Я – английский морской офицер, и я же – граф Люсьен Мэллори д’Онэ.

– Французский граф? Роялист? – У нее невольно вырвался смех.

– Точнее сказать, конституционный монархист. По крайней мере, им был мой отец, пока мадам гильотина не отсекла его голову, тем самым окончив его политические философствования. – Он с силой провел руками по лицу, и, когда отнял их, взгляд его был безмерно усталым и без малейших признаков недавнего гнева. – Эйврил, вы примете мое честное слово в том, что я сейчас скажу вам правду? В противном случае наше положение безвыходно. Я не смогу доказать здесь и сейчас ничего из сказанного.

– Я не знаю, – задумалась она. – Я бы хотела одеться.

– Зачем?

– Я хочу видеть ваши глаза.

– Тогда я сам подойду к вам. – Он встал на колени возле кровати и пристально посмотрел на нее. – Что же вы видите?

– Мое отражение. И ваш цинизм. И усталость. – Она заставила себя расслабиться и погрузилась во взгляд его серых глаз. – Истину. Истину и гнев.

– Ясно. – Он слегка изменил позу. – Я скажу вам нечто, а вы поклянитесь сохранить все в тайне.

– Кому же я смогу рассказать о том, что услышу?

– Кто знает. – Он встал и подошел к столу. – Мою мать звали леди Изабелла Мэллори, и она вышла замуж за моего отца в 1775 году. В 1791 году, когда король был вынужден принять условия конституции, мне было пятнадцать лет. Мой отец твердо стоял на стороне нового порядка, полагая, что демократическое правление в состоянии предотвратить кровопролитие и революцию. Маман настаивала, что оно сулит только беды и несчастья, но она не смогла переубедить отца и объявила, что в таком случае она возвращается к родителям в Англию. Я хотел остаться во Франции, но отец сказал, что мой долг – оберегать маму и он пошлет за нами, когда во Франции воцарится свобода и процветание, по его расчетам, в самом скором времени.

Он сделал паузу. Эйврил слушала затаив дыхание.

– Да, мама оказалась права, а отец поплатился своей головой во время террора в девяносто четвертом. За ним на гильотину последовали наши верные слуги.

– Как мне жаль… Ваша бедная матушка…

Он говорил спокойно и решительно, и можно было только догадываться, что ему довелось испытать, когда эта весть дошла до Англии.

– Вы говорите на прекрасном английском, я никогда не догадалась бы, что вы француз.

– Я думаю на нем в течение многих лет. Когда умер мой отец, я уже служил в английском флоте. Там я прошел путь от графа Люсьена д’Онэ до мичмана Люка д’Онэ, или Люка Дорнея, я сделал все возможное, чтобы стать англичанином. Но меня прозвали Французиком, и эта кличка приклеилась, вместе с ней меня стали сопровождать шепот за спиной и недоверие. Я никогда не был одним из нас, полноправным англичанином. Но я трудился, и удача была ко мне благосклонна, моя матушка прожила достаточно долго, чтобы увидеть мой рост в чинах.

– Она, должно быть, очень гордилась вами. – Эйврил думала о несчастной женщине с трагической судьбой, муж которой казнен, сама она – изгнанница в собственной стране, сын далеко от нее и в опасности.

Люсьен – Люк – снова пожал плечами, однако не от скромности. Он знал, чего достиг, через что прошел, и вовсе не собирался обсуждать с ней смерть своей матери.

– Но что же пошло не так? – Обхватив руками колени, она поморщилась от боли в ушибленном камнем плече.

– Адмирал Портингтон – вот что пошло не так. – Люк извлек из кармана нож и принялся вонзать его в столешницу, вытаскивая, чтобы снова воткнуть. – Я был прикомандирован к разведке и выяснил, что в этих водах происходят встречи продавшегося неприятелю английского лица с французской разведкой, на которых передаются важнейшие сведения. Эти острова постоянно используются транспортными судами и судами обеспечения, к тому же они расположены недалеко от Франции. Я копнул глубже, и оказалось, что все пути ведут к некоему джентльмену, имеющему в этих водах свои деловые интересы. Я представил доказательства, однако они не были рассмотрены.

– Почему их не рассмотрели, а этот человек не попал под следствие?

– Он – троюродный брат Портингтона. Я копал недостаточно глубоко.

– О!

– Именно что «О!». Мне запретили работать дальше. Портингтон посмеялся над моим расследованием и отказался одобрять любые мои действия. Я вышел из себя.

Эйврил прикусила губу, чтобы не спровоцировать его лишними словами.

– Я размышлял обо всем этом, пил, возможно чрезмерно много, а затем решил дать бой этому предателю на его поле. Подумал, отправлюсь в Портсмут, где квартировал адмирал, и предложу ему ультиматум: либо он сам прекращает деятельность предателя, либо я иду в адмиралтейство, где полностью излагаю дело. Я ворвался в его квартиру и обнаружил, что он находится в обществе, которое предпочел бы скрыть от посторонних. С ним была молодая женщина, которую он принуждал к близости силой.

– Что вы сделали?..

– Я сказал ему, чтобы он немедленно прекратил это. Он рассмеялся мне в лицо и велел убираться вон. Я ударил его.

– О господи! – Эйврил знала, что грозило бы в Ост-Индской компании военно-морскому офицеру, поступи он так. – И что случилось потом?

– Портингтон потребовал военно-полевого суда, но кто-то в адмиралтействе, кажется, тоже что-то заподозрил. Меня вызвали и дали последний шанс – два месяца, чтобы доказать правоту. Если не удастся, я предстану перед военно-полевым судом, который вполне может приговорить меня к смертной казни за удар, нанесенный старшему по званию. И я не смогу отрицать, что нанес его.

Одно дело – смотреть в лицо смерти, когда нацелен меч или грозят испытания, подобные тем, что вы пали Эйврил. Но когда нависла угроза смертного приговора – это больше похоже на изощренную пытку.

– Но это ужасно! – воскликнула Эйврил.

– Это достаточно низкая цена за тот удар. Случалось, я убивал за куда меньший проступок.

– Вы исполняли свой долг, принуждая его выслушать вас, кроме того, вы вели себя как джентльмен, защищая несчастную женщину. О ней, разумеется, стало известно?

– Адмирал Портингтон отрицал, что запретил мне продолжать расследование. Будто бы он только сказал мне проявлять осторожность, пока сам просчитывает тактику. Он изобразил меня упрямцем, который способен допустить промах, губящий все расследование. И потеря самообладания подтвердила его правоту! Что касается женщины, она была служанкой, а не леди. Кажется, для адмиралтейства эта разница играет существенную роль. – Люк приподнял бровь. – Только не думайте, что я святой.

– Я прекрасно знаю, сколько в вас святости, – парировала Эйврил. – Я могу ненавидеть вас лично…

Люк приподнял другую бровь.

– …но больше я ненавижу несправедливость. Где вы набрали вашу команду?

– В камерах смертников. Если я прав и мы обнаружим здесь источник утечки, все они будут помилованы. Но если я ошибаюсь или же мы потерпим неудачу, их казнят.

– Они не слишком много потеряют, убив вас и попросту сбежав, не так ли?

Если они убьют Люка, то не станут долго раздумывать, как поступить с ней.

– Не слишком. Пытаться командовать ими – плутовская затея. Это как если бы всадник пытался убедить лошадь, которая бесконечно сильнее, подчиняться словам и нести его на спине.

– Но вы будете использовать силу, когда другие средства перестанут действовать?

– О да. Например, Эйврил, я бы не колеблясь отшлепал вас у костра, положив поперек колена, если бы вы не перестали меня так упорно расспрашивать.

– Вы стали бы бить женщину? – Она словно ощетинилась от возмущения. – Ни один джентльмен не стал бы делать этого!

– Вот именно, при необходимости. Однако вы включили здравый смысл. – Было ли выражение его лица полностью лишено самодовольства? – Так я причинил бы вам куда меньшую боль, нежели брошенным камнем.

– Недостойно джентльмена даже говорить об этом!

– Разумеется, недостойно, но чем больше я думаю об этом, тем более меня захватывает эта идея. – Веки его опустились, слегка прикрыв глаза, и Эйврил почувствовала какое-то изменение в воздухе, будто движение ветра. – У вас самая восхитительная задница на свете, моя дорогая. Было бы приятно согреть ее немного.

– Вы обещали…

– Я обещал, что не буду насиловать вас, Эйврил, но я ничего не сказал о соблазнении. Вы – серьезный соблазн для человека, у которого мало наслаждений, как у меня сейчас. Непростая задача.

– Ну, я не намерена становиться одним из ваших немногих наслаждений, – возразила она, крепко сжав одеяло у подбородка. – Достаточно дразнить меня, расскажите о том, что вы делаете на этом острове! – Она вовсе не думала, что он дразнит ее, но его следовало осадить, чтобы сама возможность дразнить ее показалась немыслимой. – Что вы можете сделать, будучи здесь? – недоумевала она.

– Я жду сигнала. Источник, который первым зародил во мне подозрения, сказал, что когда осведомитель – не будем называть его имени – получает бумаги для своих хозяев, то выходит на бриге из Хай-Тауна и встречается с французским военным бригом за Западными скалами. Мы захватываем здешнее силлийское судно и отправляемся на рандеву. Мысль о двойной добыче не позволяет ослабеть боевому духу моих людей.

– Понимаю. И верю вам. – Он поклонился, но она была уверена, что это иронический жест. – Поскольку теперь я знаю правду, вы можете отпустить меня. Я не предам вас, даю слово.

– Отпустить вас? Моя дорогая Эйврил, вы должны понимать, что это невозможно.

– Невозможно? Почему? Вы не доверяете мне? – В негодовании Эйврил спустила ноги с кровати и встала, завернувшись в одеяло, несмотря на боль в плече. Глаза Люка расширились, когда она подлетела к нему. Одеяло стало сползать, и ей пришлось остановиться, чтобы завернуться плотнее. – Перестаньте глазеть на меня!

– Открывается столько всего, на что стоит поглазеть, когда вы так порывисты, – сказал он, поднимая глаза, очарованные увиденным зрелищем. – Вы умная женщина – думайте. Где вы находились с тех пор, как затонул корабль? – Люк сел за стол на безопасном расстоянии от нее, прежде чем продолжить: – Прошло четыре дня после крушения. Военный флот и местные рыбаки прочесали все острова, заглянули под каждый камень, до которого не дошел прилив. На островах не более трех сотен душ. Где среди них вы могли прятаться? Итак, что за историю вы будете рассказывать?

– Я… я не знаю, – призналась она. – Но разве я не могу все рассказать губернатору?

Люк отрицательно покачал головой.

– Думаете, он может быть замешан? Тогда мне следует остаться здесь, как я полагаю. Но как долго?

– Я ожидаю получить сигнал в течение этого дня, самое позднее – завтра. Сейчас происходит множество событий, о которых должен сообщить осведомитель, и, я думаю, мы выследим его.

– Но что теперь? – Она подошла к сушившейся перед огнем одежде. – Ее уже почти можно носить.

Мысль о возможности одеться, чтобы выйти из лачуги и избежать общества Люка, привела к другому вопросу:

– Знают ли остальные, что я собиралась бежать?

– Нет, и было бы крайне опасно для вас, узнай они об этом. Теперь мы должны появиться перед ними так, будто все это время улучшали свой аппетит.

– Я не хочу, чтобы вы снова целовали меня! – Эйврил сделала шаг назад, но поняла, что это приведет ее прямо к кровати, и остановилась, держась за спинку стула. – Лжец!

Люк встал и потянулся всем телом. И она обнаружила, что не может отвести от него взгляда. Неужели было недостаточно увидеть его обнаженным? Сильным, мужественным, возбуждающим… «Ах, перестань же!»

– Скажите мне, почему нет? – недоумевал он.

– Потому что вы – лицемер. Вы осуждаете этого адмиральского родственника за принуждение девушки к близости, и сами заставляете меня целовать вас!

– Разве я заставляю вас? – Он подошел и присел на край стола, может быть, в двух футах от нее. Слишком близко, чтобы чувствовать себя спокойно.

– У меня нет опыта с мужчинами. Я не знаю, как противостоять тому, что вы заставляете меня чувствовать, – призналась она. – Я хочу сказать «нет», но отчего-то, когда вы прикасаетесь ко мне, не могу этого сделать. Я, должно быть, совершенно потеряла рассудок.

Эйврил замолчала, глядя в сторону и пытаясь скрыть румянец, приливший к ее щекам.

– Ничуть. Вы просто чувственны, – объяснил Люк. – Вам не нравится, когда мы целуемся?

– Нравится. И это неправильно.

– Это совершенно правильно. Это естественно.

– Я обручена, – вдруг призналась она, поразившись тому, что совершенно забыла об этом обстоятельстве. – Я не вспоминала о виконте Брэдоне с тех пор, как наш корабль налетел на скалы. Я возвращалась из Индии в Англию, чтобы выйти за него замуж, и не вспомнила о нем, даже когда вы поцеловали меня.

Как же она могла забыть настолько важное обстоятельство? Как могла наслаждаться ласками другого человека? Она смотрела на Люка, пребывая в ужасе от себя самой.

– Это самое шокирующее из всего, что произошло.

Он опустил руку, которой касался ее щеки. Эйврил обручена? Это не должно было ничего изменить, но все же едва заметно изменило. Сделало ее еще более желанной. Он никогда не соревновался с англичанами в обладании женщиной. Если бы он женился, то только на французской эмигрантке из хорошей семьи, с титулом. Он не стал бы просить денег, но вложил бы свои – полученные за службу на флоте, – притом с осторожностью, понес бы небольшие расходы, но не связывался бы с землей, если только Бонапарт не потерпит поражения. В этом случае он смог бы вернуть то, что принадлежит ему по праву. Все, чего он желал, – вернуть хорошую французскую кровь в семейство д’Онэ.

После того, что произойдет здесь, он либо умрет, либо всерьез займется поиском невесты. Бонапарт не мог продержаться долгое время – так Люку подсказывало шестое чувство, – и через три или четыре года ему следовало бы приехать во Францию и вернуть принадлежащее ему по праву.

Женщина, стоящая перед ним, смешно спрятала руки под одеялом, ее лицо выражало одновременно и замешательство, и вину.

– Шокирует то, что вы забыли о нем? Удивительное – возможно. Я нахожу это лестным для себя.

Она послала ему испепеляющий взгляд.

– Впрочем, кораблекрушение и угроза пойти на дно вместе с судном могут оправдать легкую забывчивость. Вы любите его?

Разумеется, нет, если она смогла забыть о нем, когда ее целовал другой мужчина. Она чувственна, но не без сознания. Однако Люк помнил, что Эйврил не знала поцелуев прежде.

– Люблю? Нет, я не ожидала даже, что буду любить его. Любовь, разумеется, не имеет ничего общего с браком в аристократических семьях.

– Вы думаете в точности так же, как и я. Брак – это династия и земли. Ваш отец нашел вам подходящую партию?

Должно быть, так, если девушку отправили в такое далекое путешествие.

– Я никогда не встречалась с ним и не получала от него писем, но папа устроил все так, что в этом не было нужды. Это превосходная партия для меня, – добавила она. – Все так говорят. – В этих словах звучал оттенок непокорности, за которым он почувствовал ее сомнения. – Его отец – граф Кингсбери. – Эйврил будто козырь на стол положила.

– Да, на бумаге – очень хорошая партия. – Люк кивнул.

– Вы знаете его?

– Я встречал его. – Люк тщательно сохранял бесстрастность в голосе. – Но незнаком с его сыном.

Если этот Брэдон такой же мот и игрок, как его отец, тогда Эйврил ожидал самый неприятный удар. О чем только думал ее отец?

– Полагаю, ваша семья состоит в отдаленном родстве с Кингсбери?

– О нет, – улыбнулась она.

«Обороняется, – подумал Люк. – Интересно, что дальше».

– Мой отец, сэр Джошуа Хейдон, коммерсант.

Таким образом, многое прояснилось. Граф Кингсбери, несомненно, обеспечил бы превосходное состояние своей новоиспеченной родственнице. Но что, спрашивается, получал сэр Джошуа? Возможно, влияние на судейских чиновников, с которыми близко знаком граф. По сути, это торговая сделка. Люк пересмотрел свои предрассудки. Он не восхищался дочерьми обрюзгших городских торговцев, не уделял им и толики внимания. Д’Онэ не женится по расчету. Эйврил, однако, казалось, лишена всякого намека на вульгарность.

– Господи, Брэдон будет беспокоиться, когда известие, что корабль затонул, достигнет его, – сказала она, нахмурившись.

Похоже, ей не приходило в голову, что виконт обеспокоится куда более, когда обнаружит, что его невеста провела несколько дней неизвестно где, не сопровождаемая матерью. Мисс Хейдон вполне могла обогнуть половину мира, выжить в кораблекрушении и в конце концов обнаружить помолвку разорванной, а себя – отвергнутой.

Но это не проблема Люка. Он должен был захватить два брига, противостоя серьезным трудностям, и сделать это с командой, будто вышедшей из преисподней, после чего ему останется только молиться, чтобы все это помогло раздобыть доказательства, разоблачить предателя и восстановить собственную честь.

Опекать, подобно старой леди, невинную барышню в этих обстоятельствах невозможно. С того момента, когда он принял решение оставить ее в этой заброшенной лечебнице и не сообщать о ней военному судну, ее репутация была настолько близка к гибели, что уже не важно, произойдет ли с ней что-нибудь. Эйврил Хейдон уже не невинна в глазах света, и, даже если он будет держать в узде свои желания и инстинкты, это ничего не изменит.

Он смотрел на нее, думая об этом, и его тело наполнялось мужской силой. Она олицетворяет собой искушение, и он не в настроении жертвовать собой.