Текст книги "Княгинины ловы"

Побывала костлявая и в тереме Заозерского правителя. От мора у Юрия скончалась жена и три взрослых сына. Сам князь тяжело заболел, но выжил. В подружьи откуда-то с юга он привез молодую деву Улиту, кроткую и тихую. Вскоре она родила ему сына Ростислава. А через три года Юрий внезапно преставился, и Улита преобразилась, показала себя иной: сильной и жесткой. Бояр быстро поставила на место, с неугодными расправилась без колебаний. Вся власть оказалась у нее в руках. Домашняя и богомольная при муже, теперь она устраивала пиры и охоты. Молодые да холостые соседи зачастили в гости. О княгине пошла срамная слава. Обеспокоенный епископ стал требовать от вдовы объяснений. Она написала ему длинное письмо. Что в нем было, никто не ведал, но епископ публично объявил, что княгиня Заозерская неповинна и оклеветана недоброжелателями. На этом все успокоилось. Но приглашения к соседям от имени молодого Ростислава по прежнему приходили, не было грамотицы только князю Чернореченскому. Это его удивляло и обижало, что же он хуже других, али слабее, али беднее. И вот весточка пришла, ну как здесь устоять. Любопытство пересилило, и теперь князь плыл по Бежскому озеру.

Бежск стоял на северо-западном берегу. Мощные деревянные стены и маковки церквей были видны издалека. Дозорные на башне подали сигнал о приближении каравана.

– Крепостица пожиже нашей будет, – с бахвальством заявил Пахомий, разглядывая черный сруб городни²⁸28
  Городня – оборонительное укрепление, сруб, часто заполненный землей.


[Закрыть].

– Хозяевам то не говори, обидятся, – предупредил князь, – и вообще, меньше болтай да больше примечай, здесь зевать нельзя, те еще други…

Бежская крепость сурово смотрела на пришлых темными глазницами бойниц. Димитрию было тревожно: в малой дружине, да у бывшего врага. Мать ведь говорила: « Сиди дома». Да не поворачивать же назад. Вон уж к причалу толпа выходит, шапками машет. Вроде все благополучно.

Нищета здешнего края бросалась в глаза уже на пристани. Не было верениц расписных торговых корабликов, как в Чернореч-граде. Старенькие рыбацкие лодки выглядели унылыми развалинами. Бежский люд, вываливший из любопытства за городские ворота, одет бедновато. Еще долго Заозерской земле нести на себе печати неудачной войны и мора.

Встречавший чернореченский караван воевода князю сразу же не понравился, и, как видно, Димитрий ему тоже. Какая-то невидимая неприязнь тут же легла между ними. Статный высокий муж, лет тридцати, с резкими хищными чертами лица, гордо держался в седле, выгнув колесом широкую грудь. Богатая, расшитая замысловатым узором одежда выделялась ярким пятном среди окрестной голытьбы. Нетерпеливо бил копытом под хозяином красавец конь. Димитрий, как знаток, сразу определил: жеребец редкий, дорогой, не у всякого князя такой есть.

Слегка сощуренными глазами бежский воевода дерзко рассматривал Чернореченского правителя. Легкая усмешка скользила во взгляде. Он как бы говорил: «Уж знаю, чего тебе здесь надобно, какой грешок за тобой». Но вслух заозерский боярин вежливо сказал:

– Здрав буде, Димитрий Андреич, я Найден – дядька княжий. Будь гостем. Ждет тебя князь наш Ростислав Юрьевич да матушка его, – и он жестом указал на ворота. При этом Найден слегка поклонился, но, как показалось Димитрию, недостаточно низко для приветствия князя, словно воеводе тошно было услуживать пришлым и делал он это по великой необходимости.

– Спесив – то воевода местный, – подметил Пахомий, – а вид у него, аки у коршуна, у которого добычу хотят отобрать, даром, что крючконосый.

– Так тоже, небось, на ловы хотел, – подмигнул Димитрий дружку. Оба засмеялись. Найден, не расслышав, но догадавшись, что шутка о нем, нервно передернул плечами.

Перекрестившись на образ Богородицы Одигитрии на надвратной церкви, путники въехали в город.

Ростислав радостно бросился гостям на встречу. Пухленький, но очень подвижный, с усеянным веснушками наивным лицом, мальчишка оказался балагуром. Он засыпал чернореченцев расспросами: как добрались, какие у них лошади, броня, мечи. С детской непосредственностью начал показывать свой новенький, еще не ведавший сечи меч. Силы били в нем через край, мальчонка не мог устоять на месте и скакал, как резвый козлик промеж гостей.

– Ну, я думаю, Пахомий, вы с ним сойдетесь, порода то одна, – поддразнил друга князь.

– Я вам комоней своих покажу, у меня тоже знатные комони, а соколы какие! Вы таких и не видели! Пойдемте же! – и Ростислав потянул Чернореченского князя за рукав.

– Уймись, Ростислав, оставь гостей в покое! Не видишь, устали в дороге, – раздался с крыльца мягкий женский голос. То была Заозерская княгиня Улита. Пришлые с любопытством вскинули головы.

Княгиня была совсем не такой, как писало пылкое воображение Димитрия. Он представлял, что увидит пленительную степную красавицу, дерзкую и гибкую, со смелым распутным лукавым взглядом и чувственными, зовущими к поцелую губами. Но перед ним стояла скромная, краснеющая от смущения молодая женщина. Она – то бросала на гостей робкий взгляд, то поспешно опускала глаза. На щеках алел румянец. Улита оказалась небольшого росточка, с округлыми плечами и выдающейся грудью, которую она прикрывала рукой с кружевной ширинкой²⁹29
  Ширинка – платок.


[Закрыть]. Миловидное лицо, с правильными чертами, до роковой красавицы не дотягивало. Чернореченский князь был, с одной стороны, разочарован, а с другой – вздохнул с облегчением: ну ловы, так ловы, за тем и ехали.

Маленький князь обиженно надул губы:

– Да мы ненадолго, я только комоней покажу.

– В баньке попариться гостям надобно да откушать, а ты с жеребцами своими.

– Ничего, – улыбнулся Димитрий, – мы не устали. Пойдем, князь Ростислав, покажешь своих красавцев.

Чернореченский гость заговорщически шепнул:

– Ты, князь, что волю бабам даешь, аль не хозяин в доме своем?

Пахомий так и прыснул:

– Да кто б говорил! Ты, княже Ростиславе, мать слушайся, чай, вон у него уж у самого борода, а и то за материнский подол все держится.

– Кабы держался, так тут бы не хаживал, – огрызнулся Димитрий.

Первак, Пахомий и Чернореченский князь сидели в жарко натопленной баньке. После промозглого бежского ветра окостеневшие пальцы на ногах больно покалывали. От пара кружилась голова. Было приятно и блаженно.

– Ростислав говорит, завтра медведя травить пойдем, они там местечко приметили. Рогатины свои возьмем, оно надежней, и броню, князь, надо бы надеть. Весной зверь голодный, свирепый, в броне оно надежней, – Первак всегда все стремился продумать заранее.

– Заладил, надежней да надежней. Стану я на ловы броню на себе таскать, нас толпа какая, а медведь один, чего бояться? Вы, как хотите, – запальчиво заявил Пахомий, – а я в броне не пойду.

– Подумаем, – расслабленно промурлыкал князь,– до завтра еще дожить надо.

– И то верно, сегодня на пиру еще погуляем, хмельного их отведаем, – повеселел Пахомий.

– И на меды сильно нечего налегать, чай, не дома, – неугомонный Первак и здесь одергивал дружка.

– Ты, Димитрий, свету белому радоваться не умеешь, – пробурчал Пахомий.

– Зато ты больно весел, на двоих хватит, – не уступал Первак.

– Ну, будет вам, опять сцепились попусту. Как княгиня-то здешняя вам?

– Баба как баба, ничего особенного, я-то уж думал …, – и Пахомий пренебрежительно махнул рукой, – правда, грудастая, может, она этим и берет.

Боярин для смеха толкнул грудью князя в плечо, оба расхохотались. Первак лишь кисло улыбнулся, он с детства стараниями матушки имел искренний страх перед грехом, и похабные разговоры не любил.

– Гляди, ты, праведник-то наш весь наморщился, – поддразнил Пахомий, – надо было с чернецом в скит идти, а не с нами на ловы.

– Ежели можно было б с таким балаболом, как ты, князя оставить, так, может, и ушел бы. Душе на ловы за благодатью завсегда лучше, чем телесам – за зверьем.

– Как тебя дома терпят такого нудного, подружью небось заучил? Покуда с десяток молитв не прочитает, на постель с собой не кладешь. Вот деток у вас и нет, когда вам – у вас то посты, то молитвы.

Лицо у Первака побагровело, на лице заходили желваки, он двинулся на обидчика как раненый шатун. Князь понял, что Пахомий зашел слишком далеко в своих насмешках, и кинулся разнимать своих бояр.

– Уймись, Димитрий, уймись! – безуспешно взывал он, хватая Первака за руку.

– Прости меня, дурака, – прокричал и Пахомий, не столько из страха, сколько от стыда. Он и сам понял, что шутя, ударил по самому больному.

– Сам же сказал, что я балабол, сначала мелю, потом думаю.

Первак тяжело вздохнул, развернулся и, не промолвив ни слова, сел в углу.

– Ополоумел что ли?! – зашипел на Пахомия князь. – Нешто не знаешь, уж десять лет на коленях перед образами стоят, чтоб Бог дитя послал, а ты?!

– Да понял я уж все, нечистый попутал, скверное это место – баня, так всякое дурное и лезет. Должно, выходить уж пора.

Стол заозерские приготовили на славу. Здесь в княжеских хоромах бедность никого за полы не хватала, всюду чувствовались сытость и достаток. Жаркое дразнило за нос, заморское вино и мед звали утолить жажду, к золотистым пшеничным хлебам рука тянулась сама.

Чернореченского князя усадили на самое почетное место, по правую руку от князя Ростислава. Княгиня Улита сидела по левую руку от сына, она суетилась как хозяйка дома и шепотом все время отдавала приказы челяди, снующей между пирующими. Гости и хозяева вели неспешную дружескую беседу, все улыбались и желали друг другу здравия. Перестал дуться и Первак, мирно, как ни в чём не бывало, перешептываясь с Пахомием. Старшиной на пиру с лёгкой руки княгини Ростислав назначил Найдена. Тот, не забывая подливать гостям хмельное, без умолку хвалил своего воспитанника, не стесняясь грубой лести, мол, и ловок, и смел, и умен не по годам, и на рати уж может войско вести. Речи дядьки смущали маленького князя, он украдкой показывал Найдену: «Хватит уже, неудобно перед гостями». Но тот не замечал возмущенных взглядов мальчика.

– Скажи, князь, – тихо обратился Ростислав к Димитрию, – и твой дядька таков?

– Нет, мой на похвалу скуп да ворчлив, уж ежели похвалит – жди снега летом.

Ростислав во всем старался подражать Чернореченскому князю, украдкой подсматривая, как тот держится за столом. Так же подпирал левой рукой подбородок, постукивал пальцами по столу в такт гудкам скоморохов.

Хмель медленно кружил Димитрию голову, расслабляя тело. Чернореченский князь начал поглядывать через голову Ростислава на княгиню. Теперь под медовыми парами она не казалась ему простушкой. Он отметил про себя ее пухлые губы. «Целовать, должно, приятно», – мелькнула бесстыжая мысль.

Княгиня Улита заметила пьяный оценивающий взгляд, сильно засмущалась и начала вести с Дмитрием непринуждённую, но подчёркнуто вежливую беседу, как бы напоминая: «Ты гость, не забывайся».

– Здорова ли княгиня Глебовна³⁰30
  Женщин в Древней Руси часто именовали не по имени, а по отчеству отца.


[Закрыть]?

– По милости Божией все благополучно, – улыбнулся Димитрий.

– Дай Бог ей милость свою. Все ли благополучно во земле твоей?

– Мирно бысть. А как, княгиня, у вас, не гладно ли?

– Оправились с Божьей помощью, тесть вот только твой, Мстислав, гостей³¹31
  Гости – здесь купцы.


[Закрыть] с житом³²32
  Жито – ржаное или любое другое зерно.


[Закрыть] к нам не пущает, дозоры по Утице поставил. Но хоть ратью не грозит, и то ладно.

Утица текла в Бежское озеро с северо-востока из Залесских земель, по ней издавна залессцы торговали с заозерскими житом, так как в болотистом Бежском краю хлеб рос скудно. Закрыть торговлю – значит, сильно ухудшить положение и без того небогатого люда.

– Почто ж прогневался Мстислав? – удивленно поднял бровь Димитрий.

– Уж и не знаю, видит, что дитя у нас на столе сидит, вот и изводит, – вздохнула Улита.

Чернореченский князь раздраженно поджал нижнюю губу. Если бы княгиня сказала «Залесский князь», а то ведь «тесть твой», получалось, что вина за бедствия заозерских лежала и на нем, на Димитрии.

– Ну, житом – то и мы, наверное, помочь сможем, урожай – то знатен тем летом был, поспрошаю у бояр, может, что и осталось, – к своему стыду он понял, что не знает, каковы запасы хлеба в княжестве, и не может точно обещать Улите помощь.

– Да уж мы на юге с Всеволодовыми гостями ряд³³33
  Ряд – договор.


[Закрыть] заключили, ждем струги³⁴34
  Струги – небольшие, как правило, грузовые суда.


[Закрыть] от них.

– Всеволод – брат твой двоюродный – тоже к нам на ловы приезжал, ласков был со мной, братом своим нарекал, – вклинился в беседу Ростислав, – обещал сильное войско собрать. Так мы этому Мстиславу еще покажем!

Мальчик воинственно ударил кулаком по столу.

– Что ты болтаешь, Ростислав! – всполошилась мать. – Только войны нам не хватало! Вы с Всеволодом еще оба отроки несмышленые, а туда же – с Залесским воевать собрались.

– Так он уж взрослый, – оправдывался Ростислав.

– Шестнадцать годков – то взрослый? – Улита снисходительно улыбнулась, показывая ровные белые зубы.

Наступила неловкая тишина. Ростислав явно выпил лишнего и теперь боролся со сном. Верхние веки упорно падали на нижние, не желая подниматься вновь, голова тяжелела и медленно клонилась к столу.

– Нешто можно малому наравне со взрослыми мужами наливать? – с осуждением глядя на Найдена, шепнул княгине Димитрий.

– Ах ты, Боже мой, не доглядела, – всполошилась Улита. – Найден, Найден, куда ж ты князю-то подливал? Вели, пущай унесут спать его. Как на ловы завтра идти, ведь голова болеть будет!

– Прости, княгинюшка, недосмотрел, – смиренно ответил Найден Улите, кидая недобрый взгляд на Димитрия, который вместе с княгиней склонился над Ростиславом.

После того, как юного князя унесли, Димитрий оказался за столом рядом с Улитой. Наклоняясь к ее уху, он кивнул в сторону Найдена:

– А воевода-то ваш глаз на тя положил, так бы и порубил меня, как бабы по осени капусту, что с тобой вот рядом сижу.

Улита побледнела и испуганно перевела взгляд с Димитрия на Найдена.

– Показалось тебе, Димитрий Андреич, всегда смирен он со мной да учтив, никогда мне ничего такого не говорил.

– Так про то можно и не говорить, и так все видно, по глазам, их – то ничем не замажешь.

– А коли и так, издалече пущай вздыхает, ловить - то здесь ему нечего, – вдруг хитро подмигнула князю Улита, и во взгляде ее не было уже ни испуга, ни стыдливости.

«А баба-то не так скромна, как на первый взгляд показалось», – Димитрий любил девок с характером, дерзких да смешливых. Заозерская княгиня нравилась ему все больше и больше.

Поутру Димитрия растолкал Первак.

– Вставай, князь, уж солнце к полудню повернуло, а вас хоть кнутами стегай. На ловы-то сбираетесь?

Князь устало потер виски. Голову покалывали невидимые иглы, во рту пересохло.

– Испить бы чего?

– Квасу я достал, отведай, полегчает, – и Первак протянул крынку с холодным питьём. Князь жадно глотнул.

– Хорошо!

За спиной раздавался богатырский храп Пахомия. Ночью он свалился с лавки и теперь, раскинув руки, спал прямо на полу.

– Что было вчера? Когда с пира – то ушли? – Димитрий никак не мог собраться с мыслями, они разбегались, как тараканы по углам, что-то смутно вспоминалось.

– Я ничего дурного не творил, к княгине не приставал?

Первак прищурился:

– Ох, княже, такое себе дозволял, вспоминать срамно…

Дмитрий испуганно взглянул, лицо его вытянулось. Первак расхохотался.

– Да не бойся, ничего дурного не случилось, кроме того, что вслед за малым Ростиславом ты на столе заснул. И как в кисель-то головой не нырнул? Мы с Пахомием тебя еле дотащили, уж больно здоров ты, княже.

Вместе они растрясли сотоварища. Тот долго мотал головой, потирая лоб.

– А я, князь, дюжее тебя буду, на своих ногах с пира ушел, – хвастливо расправил он грудь.

– Я-то на постели спал, а ты тут рубахой полы подметал, – не остался в долгу Димитрий.

– Оба хороши, – угрюмо буркнул Первак. – Там уж все к ловам готово. Вас ждут.

– Как? И Ростиславушка уж пробудился?

– Так он раньше тебя, князь, почивать изволил, уж и выспался. Матушка его квасом да отварами отпоила. Вон, как молодой жеребчик, на дворе резвится.

Димитрий взглянул в окно. Княжич действительно нетерпеливо сновал по двору, поторапливая холопов. Рядом деловито расхаживал Найден, отдавая челяди бесчисленные приказы.

Димитрий кликнул Жидятку, пятнадцатилетнего холопа, которого он недавно взял в услужение.

– Что ж ты, дубина, Пахомия-то не растолкал, чтоб на лавку лег, боярин вон всю ночь на полу валялся! – гневно прикрикнул князь, отвешивая Жидятке подзатыльник.

– Да разве ж его растолкаешь, тут семерых таких, как я, надобно, – обиженно буркнул Жидятка.

Пахомий показал холопу кулак. Тот даже глазом не моргнул. Он мнил: ежели он, Жидята, княжий холоп, то справно прислуживать должен только хозяину, а всякие прочие ему не указ, и следить, где они спят, он не обязан.

– Княгиня говорит, Мстислав им хлеба не дает, – вспомнил Димитрий, пока отрок натягивал ему сапоги, – с чего бы это?

– Просто так Мстислав бушевать не станет, видать напакостили ему, – рассудительно ответил Первак.

– Стало быть, Мстислав у тебя хороший, а заозерцы худые, – прищурился Димитрий.

– Не знаю я, какие заозерцы, а с Мстиславом отец мой был знаком, тот правды всегда держался, попусту никого не обижал.

– Так то когда было, они ещё в наших летах ходили, – вмешался Пахомий. – Сколько воды утекло, нешто люди не меняются? Чем ему мать да дитя напакостить смогли?

– Видать, смогли, – отрезал Первак.

– А я так думаю, прибрать измором он их землицу хочет, пока Ростислав мал, – не унимался Пахомий, повышая голос.

– Ну, опять сцепились, сколько мне разнимать-то вас можно. Кто прав, кто нет – то не наше дело, а мы приплыли медведя стравить, – перебранки дружков князю порядком надоели.

III. У лесного хозяина на ловах.

На Чернореченских равнинах давно господствовала весна, щедро одевая пестрыми нарядами первоцветов уже просохшую под лучами солнца землю. Здесь же, в Заозерском краю, еще угадывалось дыхание зимы. Лес стоял сырой и унылый. То тут, то там взгляд наталкивался на внушительные кучи почерневшего снега. Мокрые ветки деревьев печально колыхались, сплетая над головой черную сеть. Молодая зеленая поросль кое-где очень робко пробиралась сквозь ворох старой листвы. Травинки острыми пиками насквозь пробивали бурые листья, но сбросить с себя полностью эти путы еще не могли.

Отряд ехал неспешно. Лошади фыркали от падающей с деревьев влаги, тревожно стригли ушами. Всадники вполголоса переговаривались, напряженно всматриваясь в черноту деревьев, хотя до места, где доброхоты³⁵35
  Доброхоты – добровольцы, разведчики.


[Закрыть] видели зверя, было еще далеко. Впереди за дубравой шел глубокий, разветвляющийся на два рукава овраг. По ту сторону балки в густом ельнике и видели изголодавшегося после зимней спячки медведя.

На ловы знатные охотники отправились вшестером: князья Димитрий и Ростислав, Первак с Пахомием, Найден и заозерский боярин Гаврила (муж грузный и оттого неповоротливый, лет сорока пяти). С собой для загона прихватили с десяток холопов и воев для охраны лошадей. Димитрий взял и своих любимых гридней – опытного следопыта Гордея и молодого Чурилу, велел им держаться поодаль, но в случае сигнала бежать на помощь.

Решено было спуститься на дно оврага и разделиться на два отряда. Одни ловчие станут дожидаться зверя в правом рукаве, а другие – в левом. Холопы, обогнув ельник с севера, гудками да бубнами, лаем собак должны загнать бурого в овраг и гнать его до развилки. И тут уж как ловчая удача выпадет: к кому медведь завернет, тот с ним бороться и станет.

Найден хотел, чтобы заозерские встали своей засадой, а чернореченские, стало быть, своей, но Ростислав воспротивился. Он пожелал быть в одном отряде с Димитрием, Первак предложил с ним поменяться. Но тут запротивился уже Найден, заявив, что за князя он головой отвечает и отойти от Ростиславушки не имеет права. Пришлось князю Чернореченскому вставать на ловы вместе с Найденом. Оба смерили друг друга холодным взглядом.

За версту до оврага всадники спешились и, оставив лошадей воям, пошли пешком. Гаврила, запыхавшийся от быстрого шага, причитал:

– На медведя зимой надобно ходить, когда он в берлоге лапу сосет. Выманил его, и только успевай, ворочай рогатиной… Вы хоть не так шибко-то идите… А весной что, бегай вон за ним по всему лесу, ноги изобьешь в кровь…

– В чем зимой доблесть-то, сонного мишку колоть? – возмутился маленький князь, молодецки размахивая рогатиной, как будто уже насаживая на нее медведя.

Из шестерых охотников в кольчуге был только Первак, все остальные беспечно махнули на это рукой. Не смогла заставить сына надеть кольчугу и Улита, долго уговаривая его.

На дне оврага отчаянным шумным потоком бежал ручей, вбирая в себя окрестную талую воду. Чтобы сбить запах, ловчие пошли вброд по щиколотку в мутной воде.

– По морю, аки посуху, – вспомнилось Пахомию.

– Ветер в спину, стало быть, как засядем, запах наш к хозяину не донесет. Не должен учуять нас, – со знанием дела заявил Гаврила, и Димитрий понял, зачем Найден потащил с собой этого увальня. Боярин был опытен на ловах. Даже медведя называл уважительно – хозяин, как это принято было у люда, жившего богатствами леса.

У развилки Ростислав выбрал десный рукав. Ловчие стали расходиться.

– Постойте, – остановил всех Гаврила, – ежели хозяин на вас выйдет, да спужавшись поворотится, так вы сигнал подайте, чтоб мы ему проход заслонить успели. А ежели он от нас повернет, то мы в рог потрубим, тогда уж вы не зевайте.

Димитрий с завистью посмотрел на уходящих бояр, ему хотелось быть в отряде с дружками да опытным Гаврилой. Вместо этого он поплелся вслед за противным Найденом и надоедливым Ростиславом.

– Вот, чую, медведь на нас выскочит, уж я его, – и Заозерский князь резанул воздух рогатиной.

– Ты за спинами нашими держись да не высовывайся, никто тебе к живому зверю подойти не даст, – грозно предупредил Найден.

Мальчик обиженно выпятил нижнюю губу и с надеждой посмотрел на Димитрия, но тот согласился с воеводой. Ростислав посчитал это предательством.

Ловчие устроили засаду в небольшой ямке за кустами орешника. Потянулись томительные часы ожидания. Все трое сидели молча: Ростислав все еще обижался и на Найдена, и на Димитрия, а эти двое вообще не собирались разговаривать друг с другом. Кроме стрекота сорок и треньканья синиц ничего не было слышно. Неласковый лес дремал, навевая сон и на охотников. У Димитрия от хмеля еще болела голова, он время от времени тер виски. Найден при этом едва заметно ухмылялся, догадываясь, что тревожит Чернореченского князя. «Вот черт крючконосый», – со злостью подумал Димитрий.

Ростиславушка сначала сидел, потом стоял, потом со вздохом лег на мокрую листву, опять встал. Бесконечное ожидание начинало его тяготить. Для отрока беспокойного нрава сидение на одном месте было жестокой пыткой.

– Я схожу, гляну, как там, у Гаврилы дело идёт, – заявил он с надеждой в голосе. Но тут же получил окрик в два горла:

– Сиди!

Тяжело вздохнув, мальчик плюхнулся на землю.

– Лучше б на тетеревов пошли али на зайцев. На такой охоте хоть весело, и сидеть сиднем не надо, – буркнул он себе под нос.

И опять ожидание, тишина, скука. Без этого лова не бывает, нетерпеливые возвращаются с пустыми руками, упорные получают награду. Димитрий считал, что выдержки у него не отнять. Небрежно откинувшись на поваленный ствол засохшей ели, острием рогатины он лениво ковырял землю, рассматривая на коряге неизвестно откуда взявшегося сонного муравья. Найден неспешно большим ловчим ножом обстругивал и без того тонкую палку. Всем своим видом он показывал, что запас терпения и у него тоже будь здоров, уж не меньше, чем у Димитрия.

Внезапно, отчаянно разрезая тишину, протрубил рог. Это был условный сигнал. Медведь в левом рукаве, уходит от схватки, надо бежать на подмогу. Найден первым вскочил на ноги, хватая рогатину, и резко рванул вперед. Димитрий тоже было бросился за ним, но тут князь замети, что рядом нет Ростислава. Он завертел головой во все стороны, но мальчонка как в воду канул.

– Ростислав пропал! – крикнул Димитрий в спину воеводе.

Тот растерянно обернулся, махнул рукой, мол, «куда он денется», и еще быстрей припустил к развилке. Найден явно хотел первым выйти на зверя и утереть Димитрию нос.

Чернореченский князь заметался, глядя то на спину Найдена, то на теряющийся в кустарнике изгиб оврага. Куда? Тяжело вздохнув, Димитрий развернулся и побежал в противоположную от заозерского воеводы сторону.

– Ростислав, Ростислав! – как можно громче крикнул он. Ответа не последовало.

Поскользнувшись несколько раз на мокрой листве, коленями пропахивая канавы, Димирий вылез сначала на правый склон, осматривая ельник, а затем на левый, к дубраве. Не увидев нигде малолетнего князя, он достал из-за пояса рог и трижды протрубил: два раза протяжно, один коротко. Это сигнал для гридней. Если Гордей и Чурила услышали, то прибегут на помощь. После этого князь снова спустился в овраг и торопливо продолжил путь.

«Теперь Найден предстанет пред княгиней героем, голову медвежью, должно, ей под ножки кинет, – досадливо подумал Димитрий, – а я тут вместо него за няньку». То, что воевода завалит косолапого, он не сомневался. Князь редко ошибался, на глаз оценивая силу и хватку воев. У Найдена удали хватает.

За поворотом овраг резко уходил вниз к широкой поляне. На ней Димитрий и увидел, наконец, Ростислава. Тот игрался с двумя маленькими медвежатами.

«Про медведя же говорили, откуда здесь медвежата?! – тревожно подумал Чернореченский князь. – Где медвежата, там и мать, или это ее сейчас травят?»

И тут он увидел медведицу. Огромное разъяренное животное летело из дубравы на Ростислава, их разделяло шагов триста.

– Берегись! – срывающимся голосом закричал Димитрий, бросаясь вниз. Мальчик беспечно улыбнулся, поднимая медвежонка над головой.

– Берегись! – опять крикнул Димитрий, жестом указывая направление. Он успел на ходу скинуть с себя корзно³⁶36
  Корзно (корзень, «кръзень») – плащ.


[Закрыть], чтобы ловчее ворочать рогатиной.

Маленький князь, наконец, обернулся и дико завизжал, отбрасывая от себя медвежонка. Неминуемая смерть приближалась к нему.

Димитрий подбежал к Ростиславу, когда их с медведицей разделяло всего десять шагов. Отбросив мальчика назад, князь приготовился к нападению, выставив рогатину вперед.

Медведица на секунду остановилась, обдумывая опасность, подбодрила себя грозным рыком и бросилась на Димитрия. Резкий запах дикого зверя ударил в нос. Князь замахнулся, делая выпад вперед. Он хотел ударить рогатиной в клыкастую пасть, но промахнулся. Острие угодило медведице в шею. Удар оказался не смертельным. Животное взвыло и в порыве бешеной ярости ударом мощной лапы переломило рогатину пополам. Хруст отлетевшего в сторону древка показался Димитрию невероятно громким: «Вот сейчас и кости мои затрещат», – зловеще пронеслось в голове. Охотник отпрыгнул назад, выхватывая меч. Положение становилось отчаянным.

Медведица прыгнула, старясь подмять противника под себя. Димитрий почувствовал, как острые ножи когтей рванули кожу на груди. В это время, находясь уже под зверем на земле, князь и нанес свой последний удар снизу, проколов хищнице горло. Добрая половина лезвия вошла в звериную голову. Медведица упала замертво, накрывая своей тяжестью ловчего…

– Князь, живой, живой?! – Гордей склонился над Димитрием, тот улыбнулся, показывая, что все в порядке. Губы не слушались, и слова застревали в горле. С большим трудом Гордей с Чурилой и обливающимся слезами Ростиславом стащили медведицу с Димитрия. Гордей быстро разрезал на князе одежду (а вернее то, что от нее осталось). Кровь густо сочилась из пяти глубоких борозд. Гордей стащил с себя свиту³⁷37
  Свита – верхняя одежда, одевалась поверх рубахи.


[Закрыть] и, свернув ее комком, прижал к ране.

– Холстина под седлом, неси её скорее сюда да туес с водой тащи, – крикнул он Чуриле. – Перевязать тя, княже, надобно. Лошади у нас тут недалече, сейчас Чурила принесёт что надобно. Пальцами на руках да на ногах пошевели, не сломано ли чего.

Димитрий медленно пошевелил конечностями:

– Да нет, вроде, все цело, – наконец смог выговорить он.

– А ребра? Покашляй. Больно?

Князь сделал, что велели:

– Да, вроде, нет, обошлось все.

– Гриднева свита то вон вся в крови, может, теперь мою возьмете, – виновато предложил Ростислав.

– Не надо, вон уж Чурила с холстиной летит.

– Что случилось? – сверху с оврага, откуда совсем недавно скатился Димитрий, на поляну спешили Пахомий и Первак, за ними бежал Найден.

– Князь Чернореченский меня спас, он медведицу заколол, – затараторил Ростислав, рукой показывая на убитого зверя, вокруг которого, жалобно скуля, бегали медвежата.

– Поменьше, чем мой, будет, – рассматривая тушу медведицы, хвастливо бросил Найден.

– Значит, завалили-то медведя? – спросил Димитрий, поднимаясь на локтях.

– Найден его с первого удара прямо в сердце, – с уважением в голосе подтвердил Первак.

– А я вот с первого-то раза промазал, мечом пришлось добивать.

– Говорил я тебе, надень броню, – не смог удержаться от упрека Первак, помогая Гордею перевязывать князя, – теперь зараза такая заживать долго будет. Звериная рана не то, что от меча, – дольше затягивается.

– Ну, раскаркался! – возмутился Пахомий. – Заживет, и следов не останется, не впервой.

– Что ж ты, Ростислав, убег-то? – как можно мягче спросил Димитрий Заозерского князя.

– Я больше так не буду, честное слово! – опять глотая слезы, прошептал мальчик. Его искреннее раскаяние тронуло Димитрия.

На поляне показался Гаврила, красный от долгой и быстрой ходьбы. Тыльной стороной ладони отирая пот со лба, он в недоумении остановился перед медведицей:

– Вот это да! Откуда ж здесь мамка с сосунками? Видать, мы на границе их владений: ельник, видать, хозяина удел был, а дубрава – медведицы. Я холопам приказал бурого к саням тащить, велю, чтобы потом и за медведицей пришли.

– И медвежат пущай возьмут, мои будут, – капризным голосом пропел Ростислав, он опять превращался в баловня.

– Да, знатные ловы, ох, знатные! – Гаврила светился от радости. Два медведя за один раз, да в схватке один на один с такими богатырями, он и не ждал того. Будет, что порассказать.

Димитрия подняли на ноги:

– В седле-то ехать сможешь? – участливо спросил Пахомий.

– Смогу, вон уж и кровь почти не сочится.

– Нет, – сказал Первак, – хуже может стать, надобно князя в сани положить.

Пахомий что-то хотел возразить, но Гордей встал на сторону Первака:

– Не храбрись, княже, поезжай в санях.

Гордей был воем угрюмым и неразговорчивым, не лез ни к кому с советами, пока его о том не спрашивали. Князь доверял ему как себе, уже готовый отмахнуться от Первака, он согласился с Гордеем:

– Ну, сани так сани.

IV. Во грехе.

Димитрий лежал в жарко натопленной горнице на широком дубовом ложе. В комнату со смущенной улыбкой робко заглянула Улита.

– Хвораешь, князь? А мы вот перевязать тебя пришли.

Вслед за княгиней в горницу вошли две старухи с большими крынками и широкими льняными лентами в руках.

– Да не стоит, меня и Гордей перевяжет. Не велика беда, я уж сдюжил, – смутился вниманием Димитрий.