Текст книги "Я – здесь"

Дома у психолога

А ещё эта сосиска. Её нужно куда-то деть. Я была в комнате, а родители ругались у себя. А окно закрыто. Пришлось осторожно идти на кухню.

Хотя, они так кричали, что если бы я даже летела, как мама, то не услышали бы.

Я открыла окно и выглянула. Дедушка стоял внизу, прямо под фонарём, и грозил мне пальцем. Но что мне делать? У меня – сосиска. Я показала ему, может он меня поймёт. Он покачал головой и вытянул руку.

У него огромная рука. Она дотянулась до нашего седьмого этажа. Потом она взяла сосиску и спустила её вниз. Остановилась, похоже, напротив Бони.

Я поняла, что дедушка хочет отдать сосиску Боне. Я высунулась в окно и опять чуть не выпала. Наверное, я бы опять попала в эти большие руки дедушки. Но меня схватили сзади.

Там уже мама с папой были в истерике. Зачем так кричать? Теперь не знаю, съел ли Боня мою сосиску.

Мама ещё раз Оксане позвонила. Завтра опять едем к психологу. Я думаю, она опять мою картинку не так объяснит.

Вечером опять мама у меня выключила свет.

А я – опять к окну. В доме напротив опять горела лампочка. И так всегда. Я залезла на подоконник. Пробовала рассмотреть внизу дедушку. Ничего не видно, и окно не открыть. Грустно.

Я приложила ухо к стене. Родители ругаются. Думаю, это из-за моего рисунка. Всегда сложно им угодить. Делаю, чтобы лучше, а они находят своё, чтобы не было лучше. Ещё говорят, что пытаются копаться в моей голове. Но если ничего не понимают, значит не там копаются? Почему нужно одно и то же делать, если это не работает?

А завтра опять Оксана у меня будет копаться. Они думают, что ей виднее. По-моему, ей ещё дальше до моей головы, чем им.

Я включила свет и посмотрела на пупырышки. Они прыгали. Они – весёлые. Может, это им нужно залазить в чью-то голову?

А ведь с ними можно играть! Точно! Они ведь меня летали. Я подумала, что, если я до них дотянусь, то мы опять сможем полетать. И я начала прыгать. Но, думаю, это было громко. Мама не любит, когда я громко.

И я попробовала тише. Но тише не прыгается. А пупырышкам, мне кажется, нравилось, что я хочу с ними играть.

Я снова залезла на подоконник. И я забыла про пупырышки. Мне показалось, что в том окне штора шевелилась. Я влипла в стекло. Как же хотелось попасть туда. Может, там тоже человеку одиноко. Может, ему нужна помощь.

Меня кто-то защекотал. Я обернулась. Никого. Но заметила вверху движение. Конечно, это пупырышки. Им обидно, что я забыла о них. С ними нужно поиграть. И я снова попыталась до них дотянуться.

И упала…

Нет, нет, я не очень упала. Они меня подхватили и закружили по комнате. Это было так круто! Я засмеялась.

– Таня! – из-за стенки отозвалась мама.

Я, конечно, сразу притихла. Не хочу, чтобы родители увидели меня с пупырышками. Мама потом ещё недовольно прокричала, что пора спать.

Как пора, если здесь такое? Пупырышки меня положили на кровать, и я наблюдала, как они танцуют вверху.

Мне показалось, что если нарисовать картинку с ними, то Оксане должно понравиться. Может, тогда она перестанет всем подсовывать карандаши. Вот бы посмотреть, почему она хочет всех научить рисовать то, что она хочет.

Я представляла, какая у неё большая комната с картинками. И вот сейчас бы туда.

И тут пупырышки подлетели ко мне. Точно подлетели. Их было так много, что я даже зажмурилась. Они такие белые, и светились. Мне кажется, это потому, что я люблю, когда свет.

А потом мы полетели вместе. Мы пролетели сквозь окно и дальше на улицу. Ведь и так можно было, оказывается. Почему я не знала этого раньше? Я попробовала ущипнуть себя. Мне казалось, что это не настоящее, но всё прощупывалось. Было немного больно себя щипать, но я же не сильно.

Как мы могли пройти через стекло? Мне захотелось вернуться и попробовать. И мы вернулись. Но оно было твёрдое.

Ну, ладно… А, о чём я? Так много нужно было сделать. Нет, не нужно. Нужно – это как взрослые, у них какие-то планы и убеждения, как правильно. А мне, конечно, просто хотелось.

Сначала я хотела к Оксане, потом в это окно. Или сначала в это окно, а потом к Оксане?..

Мы подлетели к окну, и я протянула руку к стеклу. Но потом одёрнула. А если там не захотят, чтобы кто-то чужой был? Мне стало немного грустно. И я решила, что лучше к Оксане. Я ей не чужая. Она уже меня видела раньше.

И мы понеслись через много много домов к ней. Я не знаю, где она живёт, но я точно знала, что мы летим к ней.

И никто не обращал на меня внимания. Может это пупырышки?

Я видела, как какой-то парень стоял за углом и держался за стену. Ещё компания громко пела песню. Ужасный получался у них концерт. Каждый хотел кричать громче, как мне показалось. Они не слушали друг друга, а только каждый себя. Как почти все люди делают – только себя… Мне хотелось остановить их всех и показать им, как нужно вместе. Но, кажется, им и так было весело.

Я подумала, что лучше мы будем вверху лететь. Тогда я никому не буду мешать. И мы полетели вверху.

А потом был большой дом и где-то посередине тоже горел в окне свет.

Там была Оксана. Ещё её муж, думаю. Они ещё не спали. Это странно. Маме Оксана говорит, что нужно соблюдать режим дня, и без гаджетов. Может, мама не так его соблюдает или у Оксаны другой режим?

А в другой комнате была девочка. Она тоже не соблюдала режим. Она играла на компьютере. Она, думаю, больше меня. Я хотела с ней поиграть.

Мы с пупырышками хотели залететь к ней в комнату. Но потом я подумала, что она нас испугается. А ещё, наверное, ей будет не интересно со мной. Потому что я не хотела на компьютере, я думала, что будет интересно так поиграть – попрыгать на кровати, полетать с пупырышками.

Ладно, я просто осмотрела её комнату. Там не было рисунков. В других комнатах тоже ничего не было.

Оксана и её муж сидели отдельно. Он ел чипсы и смотрел телевизор в наушниках. Оксана болтала по телефону.

У них тоже не было в комнате картинок. Вообще-то, скучно у них было. Только огромный телевизор, мебель скучная, может и не скучная, но она была завалена вещами. И ничего не понятно.

А, может, где-то под вещами у неё много картинок? Я подумала, что было бы здорово, если бы меня никто не видел. Я тогда могла бы рассмотреть всё получше. И пупырышки меня переместили в комнату.

Я снова засмеялась. Я не боялась, что меня увидят. Я знала, что не увидят.

– Слыш, да пошли ты его, – голос Оксаны был теперь совсем не такой, как у неё в кабинете. – Я бы вообще не разбиралась с ним. Зарплата бюджетника – смеёшься, что ли? Да, куда он тебя отвезёт? Не то, что Мальдивы, голимую Турцию позволить себе не можете. Я своего задалбываю, чтобы, либо минимум Таиланд, либо пусть гуляет лесом. Нам с Анькой такой папаша не нужен. Я, если что, среди клиентов найду кого-то вменяемого.

В общем, не знаю. Мне больше нравилось, когда Оксана на потолок смотрела. И голос у неё был не такой неприятный. Я бы, на месте её мужа, сразу пошла гулять лесом. Не вижу в этом ничего плохого. Мне нравится лес.

И картинки она не для себя собирает, а просто, чтобы найти кого-то вменяемого. Но, мне кажется, что она не найдёт. Она всех неправильно расшифровывает. Потом всё равно в лес пошлёт.

Мне после этого совсем не интересно стало рисовать Оксане картинки. И говорит она так странно, и смотрит в потолок – потому что так нужно. Наверное, это как игра актёра. И ничего она не видит на потолке интересного. Думаю, она просто не хочет смотреть на меня. Потому что я не похожа на вменяемую.

И мы с пупырышками полетели домой. Я, кажется, была немного грустная. Я не хотела, чтобы мама дала Оксане мою картинку. Она точно не обрадуется, как и мои родители. А я рисовала, чтобы они улыбались.

А Оксане сейчас важно, чтобы полететь на Мальдивы или в Таиланд. Ей не важны люди. Как можно помогать людям, если они не важны? Но теперь я понимаю, почему у неё не получается мне помочь. Она хочет просто деньги, а не помочь.

Домой мы долетели быстро. Я даже не помню, как. Я устала. Как иногда Анна Петровна говорит – от наших проделок она неприятно устаёт, а она хотела бы уставать приятно. Вот, кажется, сегодня я устала неприятно.

Интерпретации

Я проснулась в своей кровати. Как я сюда попала, я не помню. Я смотрела на потолок. Пупырышки уже вовсю резвились. Интересно, они уже спали? Или они не спят никогда?

– Таня, где твой рисунок? – мама зашла в комнату и начала всё перерывать.

Я бы, например, на её месте сначала сказала доброе утро. Но ей нужен был рисунок.

– Давай, вставай, опоздаем в садик, – торопила меня мама.

Я засмеялась. Потому что это было не правда. Это не потому, что в садик опоздаем, мама нервничала. Это потому, что она опоздает на работу.

– Не смешно, – нахмурилась мама, и начала стаскивать меня с кровати. – Там твой Пашка. И Анна Петровна. Разве ты не хочешь к ним в садик?

Как-то мама рассказывала своей подруге, что её начальник проецирует на других свои мысли. Он думает, что другие должны думать, как он. И со своей стороны он свои мысли вкладывает в чужие уста. Так мама говорила. А вот сейчас она проецировала свои мысли на меня.

Думаю, у неё не очень плохой начальник. Он просто тоже куда-то спешит.

Мама думает, что я хочу больше в садик, чем дома. Потому что там у меня есть друзья. Почему она Пашку называет друзьями? На самом деле, мама просто хочет от меня отдохнуть на работе.

Папа говорит, что я – самое большое разочарование для мамы. Не знаю. Мне кажется, что, когда ей сделали неудачный маникюр – это было её самое большое разочарование. Вообще, она любит во всём разочаровываться. Потом она рассказывает подругам о своих разочарованиях.

А я просто хотела её чуть-чуть очаровать. Она ведь сама хотела тихую симпатичную девочку. А я очень симпатичная. Все улыбаются, когда меня видят. И вряд ли бы мама радовалась, если бы всё, что я думаю, я бы говорила вслух. Я бы болтала, не прекращая.

Я опять засмеялась, представив всё это, и мамино недовольное лицо. Наверняка бы она сказала, чтобы я берегла её уши.

Она опять сказала, что ей не смешно. Ну, ладно. Но даже если бы она прочитала мои мысли, ей бы было всё равно не смешно. Ей смешно только с подругами, и с телефоном.

А ещё у меня сегодня был важный план. Я решила, что моё мюсли я попробую отдать дедушке. Не выливать же всегда ему на голову. Может, он любит мюсли. Мама, например, любит. Папа ненавидит. Я не знаю, любит ли дедушка, после того, как я ему их на голову вылила…

А ещё я опять попробовала попасть в садик в пижаме.

Родители не разговаривали. Я слышала, что мама обвинила папу в том, что он специально выбросил мой рисунок, чтобы не платить Оксане. А папа сказал, что это хорошая идея, и почему он сам до такого не додумался.

Я думаю, что мама просто не даёт возможности папе самому до чего-то додумываться. Она пытается все свои мысли на него проецировать. Может, поэтому он долго сидит утром в туалете? Там он может думать, о чём хочет, пока мама проецирует на себя косметику.