Текст книги "В класс пришел приемный ребенок"

Казенный дом: институциональное воспитание

Оставили ли ребенка в роддоме, умерли ли его родители, изъяли ли его из семьи, чтобы спасти от пренебрежения и жестокого обращения, но в итоге он оказывается в учреждении для детей-сирот: приюте, интернате, доме ребенка, детском доме. К сожалению, в России нет пока развитой системы устройства детей в замещающие семьи. А значит, не месяцы, а годы, а то и все детство ребенку предстоит провести в казенном доме. То есть стать «детдомовцем».

К сожалению, это обрекает его не только на не очень счастливое детство. Выпускнику детского дома непросто найти себя в жизни, создать благополучную семью. Кто-то из них попадает в тюрьму, кто-то начинает пить, и в результате их дети, в свою очередь, тоже оказываются в детдоме. Почему так происходит? Не торопитесь с ответом про «порочные гены» и про «яблочко от яблони». Давайте попробуем посмотреть на ситуацию глазами воспитанника детского дома.

Много лет он проводит в казенном учреждении. С одной стороны, он чувствует себя обделенным по сравнению со своими благополучными семейными сверстниками. У него хуже игрушки, еда, одежда, у него нет своей комнаты, нет дома, а главное – нет родителей. С другой стороны, он обеспечен всем необходимым, причем все это появляется как будто само собой: еда в столовой, чистое белье в спальне, новое оконное стекло взамен разбитого. Откуда все это берется, что нужно сделать, чтобы оно появилось, ребенок не видит и не знает. Специальными инструкциями запрещено привлекать воспитанников к приготовлению пищи, к уборке санузлов, к стирке белья и т. п. Ребенок не имеет возможности отвечать за кого-то слабого, например за младшего брата или котенка.

Время от времени в учреждение приезжают люди, которые выгружают из машин подарки и сладости, устраивают развлечения. Детей приглашают на торжества и праздники, где их опять одаривают и угощают. В результате ребенок нередко приходит к выводу: «Я сирота, и поэтому мне все должны». Приходилось видеть, как дети брезгливо рассматривали подаренные шефами мобильники: «Это отстой, старая модель». Конечно, не везде дело обстоит так, до сих пор есть в глубинке забытые всеми детдома и особенно интернаты для детей-инвалидов, где нет элементарных вещей. Но, как ни парадоксально, вывод их воспитанники, скорее всего, сделают тот же: «У меня в детстве ничего не было, поэтому все мне задолжали». Годами копится обида на жизнь, на судьбу, растет ревность и зависть к более благополучным людям, которые легко перерастают в агрессию.

Далее. Все в детском доме распределяется поровну, по нормам. У такого ребенка нет возможности, как у домашнего, наесться конфет именно сегодня, потому что как-то грустно. Ему дают конфету, но одну в день. А в детстве иногда так сильно чего-то хочется, и именно сейчас! Очень хочется розовую тетрадку, а дали зеленую. Хочется необычную, модную майку, а дали какую есть. Как ребенку добыть желаемое? Либо выпросить, либо отнять, либо украсть. Не потому, что ребенок плохой, а потому, что по-другому его индивидуальные желания удовлетворены быть не могут. Нет в мире человека, который помнит, что он не любит пряники, а любит печенье, или что ему не идет красный цвет, а от шерсти все тело чешется – всех тех мелочей, которые знают о своих детях родители и которые есть важная составляющая семейной заботы.

В учреждении ребенок постоянно живет в группе (иногда хочется сказать – в «стае») сверстников. Взрослые приходят и уходят, а настоящая его «семья» – это ребята из одной группы. В результате ребенок не имеет возможности освоить роль… ребенка. При нормальном детстве роль ребенка в семье состоит в том, чтобы слушаться старших, обращаться к ним за помощью, помогать им, подлизываться, клянчить конфеты, препираться, оправдываться, ждать поцелуя перед сном и т. д. В семье на своем опыте ребенок узнает, что ему как ребенку делать и говорить полагается, а что – нет. Он принимает на себя эту роль со всеми ее плюсами и минусами: тобой командуют – но тебя и защищают, тебе запрещают что-то – но зато и балуют, тебя считают порой глупым и маленьким – на зато объясняют что-то и учат полезным вещам. Причем это роль не абстрактного ребенка, а ребенка именно этой семьи. Потому что в одной семье детей считают «безобразниками» – и тут уж изволь хоть иногда хулиганить, в другой от них ждут забавных слов и поступков – и дети стараются соответствовать, в третьей ребенок – непременно вундеркинд (и ему не позавидуешь). У детей из детского дома нет возможности научиться быть ребенком. Именно поэтому им зачастую так тяжело дается период адаптации в семье. Вроде бы все хорошо, и родители новые любят, и в школе неплохо, но – усталость невероятная, стресс постоянный. Потому что приходится ускоренными темпами осваивать сложную, незнакомую роль ребенка этой семьи.

На этом проблемы казенного (его еще называют институциональным) воспитания не заканчиваются. Ребенок растет в искусственной среде. Он общается только в узком кругу сверстников, которые обычно еще и его одноклассники. У него нет соседей по подъезду, детей родительских друзей, приятелей по спортивной секции. Он проводит детство в обществе таких же, как он сам. Он не знает элементарных вещей: как самому приготовить еду, где покупать одежду и как за ней ухаживать. И уж тем более не знает, как растить и воспитывать детей. Ребенок не имеет возможности сходить в магазин, купить что-то, получить сдачу. У него вообще нет карманных денег. Он не знаком с такими понятиями, как «не хватает до зарплаты», «отложить на отпуск», «взять кредит», «заплатить за квартиру». Он не пользуется общественным транспортом (иначе как в группе детей, сопровождаемых воспитателем), не ориентируется в городе. Да перечислить невозможно все, чего он не знает, не умеет, не видел, не пробовал[4]4
  Сейчас во многих «продвинутых» детских домах действуют программы социализации. Для ребят оборудуют кухни, их учат готовить, ходить в магазин за продуктами, привлекают к оформлению комнат. Это очень хорошо и важно, но сплошь и рядом эти программы не содержат главного компонента – ответственности. Такой, как в жизни: поленился сходить в магазин – сиди голодный, не мыл пол неделю – противно ноги с кровати опускать. Этого детское учреждение допустить не может, а значит, получается «социализация понарошку», она учит каким-то отдельным навыкам, но жизни по-прежнему не учит.


[Закрыть].

И вот с багажом всех этих «не» ему предстоит в 18 лет начать самостоятельную жизнь. Когда он покидает детский дом, правила игры вдруг резко меняются на противоположные: только что все в жизни происходило само собой, без его участия, и вдруг – вот тебе выходное пособие и справляйся сам, как хочешь. Никто ничего тебе не должен и помощи ждать неоткуда.

При этом у детдомовских невелики шансы получить хорошее образование и профессию – ребенок, которому не для кого стараться, некого радовать своими успехами, учиться обычно не хочет. Да и способность к обучению часто оказывается снижена из-за пережитого, о чем мы говорили выше. А кто захочет учиться, если чувствует себя несчастным и хуже других? Едва ли не главная причина всех неудач детей из детских домов – низкая самооценка, которая обессиливает, заставляет опускать руки и идти по пути наименьшего сопротивления. Любое препятствие воспринимается ими как непреодолимая преграда, вызывает раздражение и отчаяние, а не желание мобилизоваться, собраться, постараться, добиться своего.

К сожалению, и от жестокого обращения ребенок в казенном доме не застрахован. В детских домах порой дедовщина не меньше, чем в армии. Старшие заставляют младших подчиняться, а возрази – изобьют. Воспитателям это удобно, таким образом они поддерживают дисциплину. Встречаются и ужасные случаи насилия со стороны персонала, о их частоте достоверных данных нет. Впрочем, «воспитательные меры» вроде затыкания рта тряпкой или выставления босиком на холодный кафель, «чтоб не бесились», кое-где и за насилие-то не считаются. Учреждения закрытые, дети слишком зависимы от своих педагогов, чтобы рассказывать об этом, а главное – просто считают это нормой, потому что другого обращения не видели.

А теперь представим себе детей (даже с самыми лучшими генами), которые годами растут в таких условиях. Сколько из них смогут потом нормально жить? Привычка принадлежать стае, безоговорочно подчиняться сильным и слушаться старших, обида на «благополучный» мир делают выпускников детских домов легкой добычей криминальных структур. И дети охотно на это идут, потому что там их все-таки защищают, там они нужны.

Одиночество, неутоленная потребность в любви и ласке заставляют их рано вступать в брак и рожать детей – так хочется, чтобы у них наконец была семья, близкие люди. Выпускники детских домов искренне верят, что у них в семье все будет хорошо, они-то своих детей не бросят. Но опыта и умения строить семейную жизнь и налаживать быт у них нет, как ухаживать за ребенком – непонятно, бабушек и тетушек нет, и в итоге такие семьи быстро разваливаются. Результат – их дети также попадают в детдом.

Чувство вины, неуверенность в себе вызывают отчаяние, которое мешает им пробиваться в жизни, достигать своих целей. Выпить и забыться – гораздо легче. Из таких случаев и складывается невеселая статистика. Наследственность тут ни при чем. Просто ребенок из детского дома – сплошная «ахиллесова пята». Весь – от макушки до собственно пят.

Так что если к вам в класс пришел приемный ребенок, то главное событие в его судьбе уже свершилось. Он теперь в семье, и у него есть хорошие шансы наверстать упущенное, восстановиться, выровняться. Но годы, проведенные в казенном доме, еще долго будут давать о себе знать. И бедным словарным запасом, и особыми, зажатыми, угловатыми движениями, и рыданиями над тетрадками, и эпизодами с присвоением чужого, и попаданием в «плохие компании». Печать несчастья, неблагополучия еще долго будет лежать на таком ребенке. Эту печать «считывают» и дети, и взрослые. Одноклассники порой не хотят с ним дружить и сидеть за одной партой, родители других учеников недовольны, да и учителю хочется посадить его подальше, на заднюю парту, чтобы не маячил перед глазами. Да ему и не привыкать там, в резервации. Он не такой, как все, с ним все «не слава Богу» – кто бы сомневался! Ничего, после уроков он пойдет к «пацанам» во двор, там он среди своих…

Что делать – подыграть его роли изгоя, дать ему насладиться своей отверженностью? Или не согласиться с ним и сражаться за возвращение ребенка к нормальной жизни? Именно этот выбор стоит перед учителем, которому судьба послала такого ученика. Картошку-то жарить его дома научат. И любить будут, и к жизни готовить. А вот иметь дело с его сниженной самооценкой, привычкой сразу приходить в отчаяние и опускать руки (вариант – швырять тетради на пол и топать ногами) предстоит вам. И с его неумением быть ребенком, соблюдать правила, слушаться и просить помощи вам тоже придется столкнуться.

Нормальные дети с ненормальной судьбой

Часто, наблюдая за ребенком из детского дома, окружающие думают: «Ненормальный какой-то!». Он и в самом деле может вести себя странно и пугающе. Иногда кажется «пожившим», значительно старше своего возраста, порой, наоборот, ведет себя как маленький. Вот он на перемене курит в туалете, сплевывая на пол и ругаясь басом, а через полчаса на уроке совершенно по-детски плачет из-за сломавшегося карандаша. Весь он какой-то нескладный, неровный, словно куски его личности не ладно пригнаны, а набросаны кое-как и углы торчат наружу[5]5
  В науке это называется «диспропорции развития», то есть неравномерное развитие ребенка – как физическое, так и психологическое. Обычно «замирание» развития происходит в моменты наивысшего стресса, в том возрасте, когда случилась психотравма. Поэтому, например, ребенок (или даже взрослый), потерявший родителей в пять лет, спустя годы попадая в ситуацию стресса, может вести себя как пятилетний.


[Закрыть].

Но когда узнаешь все, о чем говорилось в этой главе, начинаешь понимать, что это не ребенок ненормальный. Это обстоятельства его жизни были ненормальными[6]6
  Здесь шла речь только о психологических аспектах проблемы. Понятно, что есть еще и чисто физиологические. Мать могла во время беременности принимать алкоголь и наркотики, предпринимать попытки прервать беременность, ребенок мог годами плохо питаться, не получать медицинской помощи. Все это не проходит бесследно.


[Закрыть]. И он, как мог, приспособился к ним. В романе Виктора Гюго «Человек, который смеется» рассказывается о компрачикосах – преступниках, которые похищали детей и уродовали их, чтобы потом продавать в бродячие цирки на потеху публике. Они помещали маленького ребенка в специальный сосуд. Тело росло, стенки сосуда сдавливали его, и все кости, мышцы, связки деформировались, приспосабливаясь к обстоятельствам. Так из здорового малыша вырастал карлик, горбун, уродец. Или не вырастал – не сумев приспособиться и стать «ненормальным», ребенок просто умирал. Для детей, оставшихся без родителей, роль такого «компрачикоса» играет сама жизнь. Все его странности – это всего лишь нормальная реакция на ненормальные обстоятельства существа, которое хотело жить. И победило – иначе ребенок не пришел бы в ваш класс и не стоял бы сейчас перед вами. Остается только поблагодарить судьбу за эту его силу, гибкость, терпение. Эти же качества позволят ему, как только жизнь наладится и среда станет благоприятной, наверстать многое из упущенного, выправиться, раскрыться. Если, конечно, окружающие будут относиться к нему по-человечески, а не как зеваки в балагане, которые, тыча в него пальцами, кричат: «Смотрите, какой урод!», и уводят своих детей подальше.

К счастью, с одним конкретным ребенком не может произойти сразу всех перечисленных выше бед и событий. В прошлом у каждого из них было немало хорошего. Возможно, мама забывала покормить ребенка, когда была пьяная, но в периоды просветлений заботилась о нем и придумывала интересные игры. Возможно, в доме ребенка была добрая, сердечная нянечка. Возможно, первые годы жизни в семье все было хорошо, и только потом начало разваливаться. Возможно, его отчим бил, но бабушка или брат, как могли, защищали. Так или иначе, у каждого есть свой позитивный ресурс, что-то светлое и хорошее в прошлом. А в настоящем – новая семья, новые друзья, новая жизнь.

Некоторые дети от природы наделены такой жизненной силой, таким стремлением расти и развиваться, что, как заговоренные, проходят сквозь все невзгоды без явных последствий. Может быть, именно такие дети были прообразами героев Диккенса и авторов сентиментальных романов? Там их хранили благородная кровь и благословение матери. Не знаю уж, что именно влияет, но иногда действительно кажется, что ребенка хранит ангел, и приемные родители потом удивляются – нас предупреждали о трудностях, а он – золотой мальчик!

Эта сбереженная ангелом-хранителем часть личности есть у каждого ребенка. Просто у одного она больше и с ним почти все в порядке. А у другого – меньше, может, особенно тяжело ему пришлось или ангел попался неопытный. Смотришь на такое дитя: все с ним не так. Несуразный какой-то, неправильный, неудобный, и самому ему несладко от своей искореженности, он буквально «места себе не находит» – ни на стуле, ни вообще в жизни. Но сохранный уголок души и у него обязательно есть. Его нужно найти и начать постепенно укреплять и расширять. Результаты будут ошеломляющие. Их в моей практике было множество: детей, которым ставили диагноз «умственная отсталость», а они хорошо заканчивали школу и колледж; детей с такими хроническими заболеваниями, которым врачи предрекали инвалидность, а потом удивлялись, куда делись все болезни; детей неуправляемых, расторможенных, агрессивных, которые потом становились ласковыми, контактными, готовыми помочь.

Следующая глава как раз об этом – о конкретных детях и их судьбах.

Как это бывает

Из многих десятков историй, с которыми мне приходилось сталкиваться в процессе работы, было трудно выбрать несколько. Некоторые из этих приемных семей прошли весь путь на моих глазах: я готовила их к приему ребенка, многое о них знала, волновалась, когда они знакомились, помогала пережить адаптацию. Другие взяли детей раньше и ко мне обратились в ситуации кризиса – уже с сигналом SOS. Признаюсь сразу, что ни одна из историй не взята прямо «с натуры», я объединяла в один сюжет несколько схожих, меняла не только имена, но и возраст детей, состав семей, конкретные обстоятельства жизни. Ведь мир тесен, и мне вовсе не хочется, чтобы внутренняя жизнь реальных людей была выставлена на всеобщее обозрение. Так что образы и членов приемных семей, и учителей здесь собирательные. Приведенные в этой главе истории – просто материал для размышлений, и, надеюсь, они помогут вам понять чувства ребенка и его приемных родителей, а может быть, подскажут, что можно в той или иной ситуации сделать, а чего – нельзя ни в коем случае.

В отношениях между приемным ребенком и его новыми родителями важно все: его прошлое, их прошлое, характеры и темпераменты, условия жизни, поведение окружающих, наличие у родителей подготовки, возможность обращаться за помощью к специалистам службы устройства (и готовность это делать). Я постаралась на конкретных примерах представить большую часть проблем, о которых говорилось в предыдущей главе, и выбирала именно те семьи, в жизни которых решающую роль – позитивную или негативную – сыграла школа и личность учителя. И в которых все, возможно, было бы по-другому, если бы иначе сложилось в школе.

Брось, а то уронишь!

Севе 11 лет. Симпатичный, сероглазый, немножко лопоухий, но ему идет. Сначала он с недоверием относился к идее найти ему семью. Дело в том, что некоторое время назад Севу уже брала к себе одна женщина, Клавдия. Они с первого дня знакомства друг другу очень понравились и были полны желания жить вместе.

Сначала все было замечательно. Сева очень старался, хотел больше времени проводить с новой мамой, все время крутился возле нее, приставал с вопросами. В доме только и слышалось: «Мам, смотри!». А посмотреть, в общем, было на что. Сева – мальчик живой и изобретательный. То на подоконник влезет – а окно открыто! – и ногами болтает. То кошку в школьный рюкзак запихнет и по квартире таскает. На самом деле, ничего особенного – обычные мальчишеские шалости. Просто их было слишком много – ведь Сева обладал завидной энергией, да еще находился в эйфорическом возбуждении от того, что теперь он живет дома, с мамой. Кроме того, как это часто бывает у детей из детского дома, он не очень умел справляться со своими эмоциями, которые захватывали его полностью. Он громко возбужденно разговаривал, кричал, размахивал руками, требовал внимания. В школе на него тоже жаловались из-за этого, ведь мальчика каждую минуту приходилось одергивать и делать ему замечания.

А Клавдия была уже немолода, да и темперамент у нее совсем другой. Ничего забавного в Севиных выходках она не находила и вообще не понимала, почему ребенок не может посидеть спокойно, никому не мешая. Она уставала, раздражалась, а направить Севкину энергию «в мирное русло» у нее не получалось. Сначала она просила его успокоиться, потом подолгу «пилила», затем обижалась и, наконец, начинала кричать, а то и отвешивала ему подзатыльник. Причем «воспитательные меры» до крика и подзатыльника Сева просто не замечал – монотонные нотации Клавдии оказывались за порогом его восприятия. Поэтому ругань доведенной до белого каления приемной мамы он воспринимал как совершенно неожиданное, ничем не объяснимое нападение – ведь он ничего плохого не делал, наоборот, было так весело, а она вдруг разоралась! Сева обижался в ответ, не слушался, грубил, убегал без спросу на улицу, не выполнял поручений по дому и даже начал курить.

Так прошло больше года. Периоды взаимной симпатии, хорошего настроения, когда они вместе обсуждали планы на будущее, становились все реже и все короче. Зато все больше было скандалов, слез и взаимных обид. Однажды Сева не пришел вечером домой. Клавдия ужасно волновалась, ходила его искать, а он явился далеко за полночь, в ответ на ее упреки только огрызался. Терпение женщины лопнуло, и она объявила Севе, что они расстаются. Так он снова оказался в детском доме. И твердил, что теперь-то он десять раз подумает, прежде чем идти в какую-то там семью. И чего он там вообще не видел… В детском доме, кстати, он вел себя вполне прилично, слушался воспитателей, более-менее прилежно учился и вообще как-то притих.

Патронатные воспитатели, которых мы нашли для Севы, были совсем не похожи на Клавдию (хотя тоже не очень молоды). Веселые, спортивные, энергичные, Оксана и Андрей вырастили своих троих хулиганистых мальчишек, поэтому кошка в рюкзаке их удивить не могла. Сева, несмотря на угрозы «десять раз подумать», сразу же, как их увидел, согласился с ними жить. Первые три дня он улыбался, слушался и с восторгом вникал во все детали новой жизни. Потом началось. Через неделю Оксана уставшим голосом рассказывала: «Он все время кричит. Слово вставить невозможно. Малейшее замечание – кидается вещами, хлопает дверью, орет так, что уши закладывает. Кричит, что мы злые, плохие, зря его взяли, и вся семья у нас идиотская, и все мы делаем не так, и над ним издеваемся. С понедельника он идет в новую школу, и я боюсь, что там будет».

Боялась Оксана не случайно. В этой школе Сева выдержал три дня. Затем устроил истерику на уроке после того, как учительница попросила его не мять тетрадь локтем. «Ну и заберите вашу тетрадь! Я все равно не могу нормально писать! И не лезьте ко мне!». И до конца урока просидел, положив голову на парту. Учительница предпочла не трогать его, надеясь, что позже все наладится. Еще через день Сева, не сумев решить пример, грубо выругался на весь класс. Учительница сделала ему замечание, он вскочил и выбежал из класса, пнув по дороге чей-то портфель. В понедельник Оксану вызвали в школу. Она молча слушала жалобы учительницы, не зная, что ответить. Ее сыновья, бывало, сбегали с уроков или получали двойки, дрались иногда, но истерик на уроках не устраивали.

Домой Сева шел притихший. Решив наказать его, Оксана велела ему вне очереди помыть посуду. Сева почему-то очень обрадовался и отдраил заодно холодильник, плиту и весь кафель на кухне. Так что наказания никакого не получилось. А вечером опять произошел безобразный скандал из-за пустяка. В школе Сева больше не скандалил, но и не учился – смотрел тупо в тетрадь или в окно. На простейшие вопросы не отвечал, бурча себе под нос: «Я не знаю». Учительница первое время старалась его не трогать, но долго так продолжаться не могло. Остальные дети, уже сложившийся коллектив четвертого класса, смотрели на новенького с недоумением и неприязнью. Подойти к нему, заговорить никто не решался.

Оксана и Андрей не знали, что делать. Сева, который сначала с таким удовольствием пришел к ним в дом, делал все возможное, чтобы его выгнали. Он хамил, открыто нарушал требования приемных родителей, пытался курить прямо в комнате. Наказания на него не действовали, уговоры – тем более. Он словно был очень зол на них, но они не могли понять – за что? Симпатичный, смышленый, хоть и немного хулиганистый парень, каким Сева был в детском доме, превратился в чудовище. То казалось, что он готов помогать по дому, «быть хорошим» и ему нравятся новые родители. То вдруг как с цепи срывался. Оксана и Андрей понимали: весь их прошлый опыт воспитания своих детей не может помочь в воспитании приемного ребенка.

Когда семья пришла на консультацию, мы сначала немного поговорили все вместе. А потом патронатные воспитатели вышли за какими-то документами, и мы с Севой остались одни. Помолчали немного. Вдруг он быстро, не глядя на меня, спросил: «Они уже сказали, что меня отдадут?». Я удивилась: «Нет, Сева, они не собираются тебя отдавать. Они сказали, что ты им очень нравишься, хотя они устали от твоих выходок, конечно». Сева уставился на меня и переспросил: «Правда, не отдают? Правда, нравлюсь? Они сами так сказали? Вы не шутите?». Его буквально колотило от напряжения. «А тебе они нравятся?» – «Очень нравятся». «А почему же ты так себя ведешь?» – «Я не знаю, просто взрываюсь, когда мне замечание делают. Меня бесит, что они командуют». Мы немного поговорили о том, что все взрослые делают своим детям замечания, и это совсем не значит, что дети им не нравятся. И о том, что родители для того и нужны детям, чтобы иногда командовать. Вот если ребенок совсем один, на необитаемом острове, им никто не командует. Но никто и не защищает, и не любит.

Сева был уже большой и довольно толковый парень, поэтому я сказала ему напрямую, без всяких «психологических подходов»: «Знаешь, дорогой, ты должен решить сам. Они тебя отдавать не хотят, но, сам понимаешь, довести можно любого. Тем более с твоими способностями. Ты не хочешь, чтобы они тобой командовали? Ты легко можешь этого добиться. Они еще продержатся, сколько хватит терпения, но в итоге ты победишь – они совсем устанут и сдадутся». «Я так не хочу, – сказал Сева, – это никакая не победа». Потом он еще несколько раз переспросил, правда ли, что его не собираются отдавать: «Нет, а как точно они сказали? Прямо такими словами? А вы хорошо запомнили? А вы не обманываете меня?» – «Сева, что же ты сам у них не спросишь? Хочешь, сейчас вместе спросим?». Это было для него уже чересчур. Он замотал головой, потом глубоко, как-то облегченно вздохнул и попросил разрешения пойти поиграть в футбол с мальчишками. Очень разумно, по-моему. Лучше любой психотерапии.

Что происходит. Для постороннего наблюдателя поведение Севы представляется абсолютно неадекватным. Срываться в крик из-за рядового замечания – это ненормально. Доводить «до ручки» людей, которые тебе хотят добра и вообще тебе нравятся, – тем более странно.

Теперь посмотрим на ситуацию с точки зрения ребенка. В его жизни происходят кардинальные перемены. Можно сказать, решается судьба. При этом его опыт очень невелик. Историю с неудачным устройством в семью он интерпретирует примерно так: «Я недостаточно хорош, чтобы иметь родителей. Сначала они все хотят, а потом видят, какой я, и передумывают. Такой, как я есть, я никому не нужен». Сознание ребенка устроено так, что причину любых событий он видит в себе самом. Это называется детским эгоцентризмом. Ничего ругательного в этом слове нет, это просто научное определение, буквально означающее, что для ребенка в центре мира – он сам. Только с возрастом приходит понимание, что другие люди могут совсем по-другому воспринимать ситуацию, что у них могут быть свои причины себя вести так или иначе, что мама может расстраиваться не только из-за того, что ты не съел суп, и родители могут ругаться не потому, что ты плохо себя вел.

Севе, естественно, в голову не приходит, что первая приемная мама просто не справилась с ним. Они не подошли друг другу по характеру. Возможно, такой уставшей от жизни немолодой женщине вообще не следовало брать на воспитание живого, озорного мальчугана. Но этот анализ ситуации ребенку недоступен. Для него все просто: меня взяли, а потом отдали, потому что я не понравился. И с самой первой минуты в новой семье он с ужасом ждет, что они догадаются, какой он «на самом деле».

А теперь попробуйте представить себе степень этого напряжения и уровень стресса в этот период. Если вам случалось переживать нечто подобное, вполне ли адекватным было тогда ваше поведение? Взрослые люди, как правило, очень нервничают на собеседовании при приеме на работу. Но ведь речь идет не о жизни и смерти – всего лишь о работе! Кроме того, потерпев неудачу на собеседовании, взрослый человек приходит домой, к своим близким, к друзьям, и они ему быстро объясняют, что на самом деле он лучше всех, а работодатели просто не понимают, какое сокровище упустили, и в следующий раз все обязательно получится, и вот, кстати, в последнем журнале советы, как правильно писать резюме… У этого ребенка никакой «группы поддержки» нет. Новые родители еще не привыкли к ребенку, не знают, как к нему подступиться, и тоже испытывают растерянность и стресс. Друзья и знакомые взрослые далеко. Советов приемным детям в журналах пока не печатают. Он одинок и растерян. Он очень хочет радоваться новой жизни, иногда у него это получается, и целый день он счастлив, но потом опять не дают покоя вопросы: взяли ли его в семью «насовсем»? есть ли у него теперь свой дом и родители, или вскоре его опять вернут в детский дом?

Попробуйте услышать ушами ребенка, находящегося в таком положении, любое критическое высказывание взрослых. Для него оно звучит, как удар погребального колокола – вот оно, началось! Они все поняли! В этот момент все внутренние «предохранители» у него перегорают и начинается истерика.

Понятно, почему Сева воспринял мытье посуды не как наказание, а как подарок – он-то думал, что его прямо из школы отведут с вещами в детский дом. Мне приходилось слышать от приемных родителей рассказы о том, что ребенок выглядел, как именинник после того, как его… выпороли! Родители в недоумении – да что же это, ничем его не проймешь, издевается он, что ли? А для него-то это наказание – амнистия, его опасения были гораздо хуже.

Если вам приходилось когда-нибудь ожидать неприятностей, наверняка вы ловили себя на мысли: «Скорее бы уж! Лучше пусть это случится сейчас, чем ждать и бояться!». У детей – то же самое, только гораздо сильнее. Если все равно меня вернут в детский дом, то пускай уж скорее! (По формуле: «Брось, а то уронишь!».) И вообще, пусть лучше я сам их доведу. Если вернут в детдом, потому что я плохо себя вел, это не так больно, как из-за того, что я недостаточно хорош, чтобы быть их ребенком. Тогда можно постараться убедить самого себя и всех вокруг, что мне не очень-то и хотелось, что на самом деле это они плохие и «все делают по-идиотски».

Конечно, ребенок таким образом не рассуждает. Он сам порой удивляется, что за бес заставляет его грубить, кричать, не слушаться. Имя этого беса – тревога. Всепоглощающая, запредельная тревога, которая, вырываясь из-под контроля, полностью подчиняет его себе и заставляет приближать финал, которого он так боится. Если в этот момент в окружении семьи, в школе окажутся люди, которые придут в ужас: «Где вы взяли этого психа?», или начнут требовать от родителей «немедленно принять меры и привести его в порядок», сами понимаете, чем все закончится.

Естественно, особенно остро переживают дети, которых однажды уже вернули из приемной семьи. Но в большей или меньшей степени тревогу испытывает любой ребенок в период адаптации к новой жизни. До тех пор, пока он не поверит, что все это – всерьез и надолго, что он нужен, что его любят и никуда не отдадут. Обычно на это уходит от полугода до двух лет, в зависимости от возраста и характера ребенка, от того, что ему пришлось пережить, и от мудрости и терпения окружающих взрослых.

Что можно сделать. Если вы знаете, что ребенок живет в новой семье недавно, вы должны учитывать, что у него возможны всплески неадекватного поведения. Это не обязательно громкие истерики, могут быть и тихие слезы, неестественная веселость, ступор, замкнутость, неспособность сосредоточиться, двигательное возбуждение, нарушение аппетита, даже нервная рвота.

Теперь вы понимаете, почему это происходит. Поэтому главное – не принимайте все это на свой счет! Это не вы что-то сделали не так, не вы не понравились ребенку, и не ребенок ненормальный. У него сейчас просто сильнейший стресс, нервы на взводе, реакции непредсказуемы. Это пройдет. Его состояние в большей степени зависит от его приемных родителей или патронатных воспитателей, чем от вас. Но вы можете очень помочь, если:

• Не будете усугублять напряжение. Постарайтесь избегать хотя бы в первое время замечаний, упреков, вызовов родителей и прочих карательных мер. Это не значит, что вы должны ввести для этого ребенка особые правила и все ему разрешать. Просто избегайте осуждающего тона. Можно ведь даже неудовлетворительную работу прокомментировать так: «Извини, Сева, но пока даже тройку поставить тебе не могу. Ну, я думаю, ты скоро привыкнешь и станешь успевать больше. Если нужна помощь, скажи мне».