Текст книги "Майя"

Людмила Разумовская
Майя
Пьеса

© Текст. Л. Н. Разумовская, 2020

© Агентство ФТМ, Лтд., 2020

⁂

Действующие лица

Майя

Елена

Марк

Миша

Леня

Ирина – 23 года.

Иван – 15 лет.

Арсений Филиппович – 70 лет.

Действие первое

Бесконечно-круглая земля. Пустое пространство сцены. На горизонте показались две женские фигуры, одна маленькая, другая большая, нагруженные вещами. Приблизившись, они складывают свои вещи и садятся передохнуть. Ошеломляющая красота летнего среднерусского пейзажа обрушивается на них своей неотразимо-первозданной мощью.

Майя (вытянув ладонь, тихо бормочет). Божья коровка, улети на небо, там твои детки кушают котлетки… (Блаженно улыбаясь.) Я бы хотела здесь умереть. И воплотиться, например, деревом. Или птицей… Как это у нее, не помнишь? «Но я предупреждаю вас, что я живу в последний раз. Ни ласточкой, ни кленом, ни тростником, и ни звездой, ни родниковою водой…» Бедная! Ей уже не хотелось воплощаться даже ласточкой! Нет, я бы еще смогла. Рекой, например… О как хорошо быть рекой! По ночам туман такой сладкий, дремотный, обволакивающий. Утром солнышко разбудит ласково, нежно. Водичка такая тихая, прозрачная, чистая… Как ты думаешь, я могла бы уйти в монастырь? О, я так люблю жизнь! И все земное! Но мне иногда кажется, что здесь все так одинаково. Все одно и то же. Человек только рождается и удовлетворяет свои потребности. А те, которые не могут удовлетворить, начинают искать смысл. (Смеется.) Все мы вертимся в колесе наших желаний, а потому озабочены и несчастны. Так?

Елена. Примерно.

Майя. Лена, ну расскажи еще!

Елена. О чем?

Майя. Как мы будем жить?

Елена. Ну, поселяемся здесь в доме. Рожаем ребенка, у кого получится. Если повезет – обе.

Пауза.

Майя. Дальше. Рожаем – и?..

Елена. Я пойду работать, а ты дома. Можешь подрабатывать. Шить, вязать – пожалуйста. Можешь даже взять кружок для отдушины. Но основное для нас, конечно, это дом, семья.

Майя. Дети!..

Елена. Главное, я хочу, чтобы никаких иллюзий, Майя. Личная жизнь не удалась, ну что же. Надо, наконец, посмотреть правде в глаза и смириться. Пойми, в нашем возрасте мы уже ни на что не можем рассчитывать. Я хочу, чтобы ты это твердо усвоила и не строила никаких иллюзий.

Майя. Я не строю…

Елена. Встреча с мужчиной для нас отныне лишь только повод для нашей главной жизненной цели. Поняла?

Майя. Поняла. Повод…

Елена. Когда же, наконец, у нас родится ребенок и цель жизни будет предопределена, мы займемся устройством дома. Постепенно мы надстроим второй этаж, мы проведем водопровод и поставим ванну, мы купим стереопроигрыватель и соберем библиотеку, мы посадим сад и разобьем цветник. Вечерами мы будем читать и слушать музыку. Если у нас родится девочка, мы научим ее вести хозяйство и какому-нибудь рукоделью, а главное, доброте и терпению.

Майя (тихонько). Любви…

Елена. Если родится мальчик, мы воспитаем его великодушным и сильным.

Майя. Он будет рыцарь!

Елена. К нам будут приезжать друзья. (Пауза. Задумалась.) Какое счастье. Ведь друзья – это те, кого любишь. Кто дорог и мил твоему сердцу. Кто не обманет, не предаст, не бросит, не отвернется, как возлюбленный или муж. Друг всегда с тобой, он – твоя единственная опора и надежда, общение с ним – радостно, любовь к нему – чиста и бескорыстна, свидание с ним – наслаждение для души. Благословен дом, принимающий друзей!

Майя. Благословен дом! Как ты хорошо сказала, Лена! Благословен дом!

Неожиданно, словно из воздуха, появляется старичок. Он неестественно для данной местности элегантен. На шее – галстук-бабочка, на голове – берет, в руках – зонт.

Арсений Филиппович (машет рукой). Сударыни! Сударыни!

Женщины оборачиваются.

Добрый день, сударыни! Добрый, добрый, восхитительный день!

Майя (растерянно). Здравствуйте…

Арсений Филиппович. О, сударыни, вы напоминаете мне двух усталых, но больших и прекрасных перелетных птиц. Посмотрите, какая круглая бесконечная земля, а вы все летите, летите, летите… сами не зная, куда и зачем. Присели отдохнуть, а тут явился старый ворон и сказал: карр! (Снимает берет.) Честь имею представиться, сударыни, фокусник-иллюзионист и гипнотизер, а ныне пенсионер, Арсений Филиппович Емельянов.

Елена. Елена.

Майя. Очень приятно, Майя.

Арсений Филиппович. Как вы сказали, сударыня? Майя? (Шумно вздохнул, как бы принюхиваясь, и простер руки.) Майя!.. Знаете ли вы, сударыня, что майя – это иллюзия. Все, что нас окружает, весь этот волшебный красочный мир – это только майя. Мираж. Наваждение. Сон. Так считали древние индусы. Но какой сладостный, какой упоительный сон, не правда ли?

Елена. Неправда.

Арсений Филиппович. Простите, как? Вы хотите сказать, что эта восхитительная реальность не вызывает у вас восторга?

Елена. Не вызывает.

Арсений Филиппович. О, сударыня, если бы вы могли видеть ваши мысли! Они словно низкие мрачные тучи нависли над горизонтом вашего бытия и заслонили вам солнце. Так вы никогда не дождетесь его благодатных лучей. (Майе.) А вы, милое дитя, неужели вы согласны с вашей, увы, не очень счастливой подругой?

Майя. Я?.. Нет… Я, знаете ли, ужасно люблю иногда… Когда вот так, как сейчас… Право, я только что говорила, здесь так хорошо, что мне хочется умереть…

Арсений Филиппович. Фу, сударыня, как вы меня обрадовали! Просто гора с плеч! Я рад! Я рад! Но только для чего же умирать? Это мне совсем непонятно. Вы так молоды и прекрасны, живите! Разумеется, хотя с одной стороны, все это – майя, но пока мы живем – она наша единственная реальность. Можно даже сказать, благодатная и благословенная реальность! О, если бы люди могли в это поверить.

Майя (радостно). О да! О да!

Елена. Вы забавный старичок, но ведь, вы, наверное, сумасшедший?

Арсений Филиппович. О сударыня! Если радость бытия, довольство и счастье считать сумасшествием, я согласен называться безумцем. Но все же позвольте мне думать, сударыня, безумцы другие – предающиеся унынию и отчаянию. Сияние истины скрыто от них.

Елена. Но не станете же вы отрицать, что существуют болезни, нищета, голод, неразделенная любовь, наконец, война!

Арсений Филиппович. Не стану.

Елена. О чем тогда говорить!

Пауза.

Арсений Филиппович. О, разумеется, мы не можем преодолеть зла, царящего в мире, но мы можем правильно к нему отнестись.

Майя (жадно). Как?

Арсений Филиппович. С пониманием… Надеждой… Верой.

Елена (со смехом). Ох уж эти мне доморощенные мудрецы! Все, что вы говорите, дорогой Арсений Филиппович, я знаю, читала, слышала сто раз! И скажу вам, что все это ерунда! Когда естественные потребности человека не могут быть удовлетворены, он придумывает себе в утешение массу слов, прекрасных и увлекательных, но все это иллюзии и самообман. Женщина рождена для того, чтобы стоять у плиты и жарить мужу котлеты, и чтобы ребенок ползал рядом и держался за ее юбку. Ни во что другое я не верю, потому что ничто другое не сделает женщину счастливой.

Арсений Филиппович. Не кажется ли вам, сударыня, что если мы не можем удовлетворить свои потребности, мы можем их изменить.

Елена (насмешливо). Или вообще лучше отменить.

Арсений Филиппович. Почему вы не хотите, чтобы вашей потребностью стало открытие тайн Вселенной? Постижение загадок бытия? Созерцание мироздания? О, почему же вы выбираете котлеты?

Майя. Значит, вы вообще против брака?

Арсений Филиппович. О нет, деточка. Я только против того, чтобы человек чувствовал себя несчастным, когда мир прекрасен, а жизнь – единственный и неповторимый дар! (Тихо.) Нельзя быть неблагодарным, только и всего, детка.

Майя. Но одиночество…

Арсений Филиппович. Если я вам скажу, сударыня, что одиночества не существует, вы мне не поверите, потому что это – знание и, как всякое знание, его нужно завоевать. (Пауза.) Я ищу здесь одного человека, женщину. Много лет назад я проезжал эти места и увидел ее на переправе. Лицо ее поразило меня. О, не только своей чистотой и суровостью иконописи, хотя и это тоже. Она была словно обведена кольцом одиночества. Это именно так и ощущалось. (Очерчивает в воздухе круг.) И в то же время она была удивительно открыта миру. Она была с ним в единстве, и я готов поклясться, что она умела разговаривать со звездами и червями. У нее была дивная работа. Паромщица…

Елена (неожиданно). Это была моя мать.

Майя. Как?!

Арсений Филиппович. Не может быть! Неужели?

Елена. Она умерла.

Арсений Филиппович (тихо). Умерла…

Елена. Да. Только она была не родная мне мать. Мой отец из ревности убил ее мужа из-за одной женщины, ее сестры. Когда его посадили в тюрьму, она взяла нас, двоих девочек, и воспитала вместе со своим сыном. Потом прошло много лет, отец вернулся. И тут вдруг она воспылала к нему страстью. О, теперь-то я хорошо понимаю всю горечь и отчаяние этой запоздалой, преступной страсти, но тогда мы, дети, отвернулись от нее с презрением и покинули ее навсегда. Вскоре и отец ее бросил. Где он теперь и жив ли, неизвестно. А мама умерла три года назад. Не знаю, говорила ли она со звездами, но с людьми она уже перестала общаться.

Арсений Филиппович (бормочет). Боже мой! Почему я не заговорил с ней тогда? Куда я спешил? Зачем?

Пауза.

Елена. Если хотите… мы идем сейчас домой. То есть в тот дом, где она раньше жила. Мы собираемся теперь там жить. Вы можете пойти с нами, наверное, там что-то осталось. Может быть, фотографии… Если хотите.

Арсений Филиппович. О, разумеется! Благодарю. Но только не сейчас, не сейчас… Мне нужно побыть одному. Не сердитесь. Прощайте. Я непременно, непременно приду. Прощайте…

Старичок удаляется и незаметно исчезает, словно растаяв в воздухе.

Высокий серебристо-серый от некрашеного дерева и старости, большой «северный» дом, провалившийся боком и задом в землю. Нарядные резные наличники, когда-то составлявшие его главный убор, кое-где еще сохранились на окнах, часть которых заколочена досками. Вид дома – нежилой и таинственный. Вокруг буйно разрослась зелень. Кусты бузины залепили окна, поднявшись до самой крыши. Во дворе – заросли лопухов и почти в человеческий рост крапива. Рядом с домом крохотная, вросшая почти до половины в землю, банька, в которой парятся трое мужчин.

Миша (хлещет себя веником). Трагедия в том, что я мягкий человек и не выношу никакого давления. А она этим пользуется. Как, впрочем, и все остальные… Лень, а ты чего сейчас пишешь?

Леня. Ничего.

Миша. Жаль. (Мечтательно.) Если бы у меня был свой театр!..

Леня. И если бы я написал пьесу, то ты бы ее поставил!

Миша. Да. Не веришь, что ли?

Леня. Ты уже поставил однажды.

Миша (возмущенно). Когда-а?

Леня (Марку). Нет, ты погляди на этого гуся! А кто тебе инсценировку по Бредбери приносил на первом курсе?

Миша. Какую инсценировку? А, эту… Ну, это…

Леня (Марку). А ты помнишь, Маркуша, как он к нам в Политех пришел? Такой весь хипповый-хипповый, штаны из полотенца вафельного, а ля джинсы, девочки наши ротики поразевали; ах, студент! Ах, из Театрального! Посмотрел я на его штаны, ну, думаю, новатор. Мейерхольд! Р-раз ему инсценировку на стол. А он: «Знаете, молодой человек, меня волнуют исключительно вечные проблемы. Будем ставить «Гамлета». Вот тебе и Мейерхольд.

Миша. Да если хочешь знать…

Леня. А потом выяснилось, что на главную роль никого нет. Пришлось снова тебя выручать. Между прочим, ты мне за Маркушу даже спасибо тогда не сказал.

Миша. Спасибо.

Леня. Пивка бы сейчас холодненького, просили ж тебя, Мишаня, как человека.

Миша. Ну, Лень, ну у меня брюхо болит.

Леня. Ехать же на велосипеде, а не на брюхе.

Миша. А у меня камни. Это не шутка. Да она мне все равно не даст. Я ведь тогда поехал, мне мужик точно сказал, что есть. «Здравствуйте, – говорю, – Клавочка, мне бы пивка…» А ты чего сейчас не пишешь-то?

Леня. Не о чем.

Миша. Как это не о чем? Столько проблем. Странно… Хочешь, я тебе дам сюжет? Для сатирической комедии.

Леня. Маркуша, ты еще там не умер?

Марк (слезая с полки). Так вот, братцы. Люди, которые на самом деле живут, не спрашивают, зачем.

Леня. Иди ты! Ну, и что дальше?

Марк. Русский же человек всегда неудовлетворен. Оттого он вечно задает один и тот же вопрос: зачем я живу? Зачем страдаю? Зачем моя жизнь – одно страдание? Какой в ней смысл? Дайте человеку немного счастья, и он перестанет задаваться глупыми вопросами.

Леня. Ты смотри, Мишаня, как мужик пашет!

Леня и Миша (вместе). Глубоко-о!..

Марк. Жизнь – дар! Представьте себе: вам дали миллион, а вы вместо того, чтобы обрадоваться, схватить деньги и наслаждаться, начинаете канючить: зачем миллион?

Миша. Почему не два?

Марк. Вот именно.

Леня. У нас почему-то соберутся два человека, поговорят о жизни, поужасаются и уйдут в баню с чувством глубокого удовлетворения и исполненности гражданского долга. В связи с вышесказанным нельзя ли лучше о бабах?

Миша. Можно. Вот одна моя замечательная знакомая как-то сказала: какие, говорит, мы несчастные бабы. Другие соберутся – и без конца о тряпках, о мужиках, а мы все о политике.

Леня. Ты с ней спал?

Миша. Нет, конечно.

Леня. Зря: с женщинами нужно много и хорошо спать, тогда они перестают думать о ерунде.

Миша. Со всеми не переспишь. Их во-о-он сколько! И все хорошие. Только моя жена стерва.

Леня. Тебе не повезло.

Миша. А тебе?

Леня. Как сказать… В общем терпимо. Денег только нет.

Миша. Денег ни у кого нет. Даже у тех, у кого они есть, почему-то все равно никогда нет. Я пробовал, я занимал.

Леня. Хата у тебя, Маркуша, шикарная. И чего ты раньше сюда не ездил?

Миша. Все! Бобик сдох! Пойду погуляю.

Леня. Ты там прикройся чем-нибудь, Аполлон, а то курей распугаешь.

Миша напяливает плавки, выходит во двор и натыкается на Елену и Майю, в глубоком молчании озирающих дом. От потрясения неожиданной встречей Миша и Майя долго не могут вымолвить ни слова, наконец Миша робко произносит.

Миша. Майка, ты откуда?

Майя. Я, Миша, вообще с автобуса…

Миша, чуть не взвизгнув от радости, бросается ей на шею.

Миша. Майка! Вот это да! Вот это, черт возьми! Погоди! (Пулей летит в баню.) Ну, мужики! Ну, я вам скажу! Одевайтесь, мужики. Быстро. Там кто приехал-то к нам! Кто приехал! Ну – мир тесен! (Снова вылетает из бани, натягивая на ходу брюки.) Майка! Майка моя любимая! Майка моя золотая!

Майя (улыбаясь). Познакомься, Миша, это Елена.

Миша (трясет руку). Михаил. Очень приятно. Майка, откуда ты свалилась? Родненькая!

Майя. Вот с Леной приехала…

Миша. Леночка, это гениально! Потрясающе! Мужики, скоро вы там?.. Идут. Девочки, уже идут!

Из бани выходят распаренные и немного смущенные мужчины. Миша суетится, бегает между ними, размахивает руками и кричит.

Знакомьтесь. Это Леночка. Это Майя. Мы с ней на одном курсе учились. Ах, какая актриса! Звезда! Птица! Это Лёнечка, писатель, ужасно талантливый, гений. Это Маркуша, с вашего позволения, хозяин…

Елена вдруг заплакала громко, навзрыд. Марк подошел к ней, обнял. Стоят, обнявшись.

Миша. Ребята, а вы что… тоже, что ли?

Марк. Это моя сестра, Мишаня. Не единоутробная. Вместе здесь выросли. В этом доме. А не видались лет двадцать, да, Лен?

Елена. Шестнадцать.

Марк. Вот видишь.

Елена. Я только знаю, что женился потом в Москве… и что мальчик, кажется… или…

Марк. Сын, Иван. С женой разошлись. А сын сейчас здесь. Увидишь.

Елена. Господи, Марк! Это ты, Марк? Это правда совсем-совсем ты? (Снова заплакала.) Ро-одной какой! Хороший. Не сердишься. Теплый… руки теплые. Ты же не исчезнешь теперь никуда, Марк? Господи, и каким это чудом?!

Марк. Ну пойдем, после поговорим. Устали, наверное?

Миша. А пусть девушки помоются с дороги. Пока пар есть.

Марк. Вообще, это идея, Лен?

Миша. Мы вас и веничком попарим, ежели что.

Леня. Ага, вот ты, Миша, и попаришь.

Миша. Да нет, я же от души!

Леня. Да нет, парь, я что, возражаю?

Миша. Нет, ты все же ненормальный, Лень.

Елена (неуверенно). Я не знаю… как-то так… сразу… Май?

Майя. Пойдем… как хочешь.

Неуверенно заходят в баню. Потрясенные встречами, мужчины долго и молча сидят, курят. Наконец Миша глубокомысленно произносит.

Миша. Да… Очевидное рядом с невероятным!

И снова молчание. Входит Иван.

Иван. Что за тетки?

Миша. Это тетки… Это, брат, такие тетки, что, знаешь!..

Иван. Какие?

Миша. Всем теткам тетки, вот какие!

Иван. Понятно. Они что, будут здесь жить?

Миша. Они – да, брат! Я считаю, нам крупно повезло, что такие тетки. Будут!.. Вот именно!

Иван. Какой-то вы, Михаил Александрович, нынче малость повернутый.

Марк. Иван!

Иван. Ты хочешь сказать, что он всегда такой?

Миша (задушевно). Ваня, почему ты постоянно хамишь взрослым?

Иван. А я дурно воспитан. Папенька, почему вы не отдали меня в лицей?

Марк (Мише). Оставь его. Ванька, ей-богу врежу. Дождешься.

Иван. Ну, где уж вам, папенька. Слабо-с.

Входит Елена.

Елена (застенчиво). Надо переодеться взять. (Идет к вещам. Замечает Ивана, останавливается, подходит к нему.) Иван? Здравствуй. Какой ты большой. Ну, подойди, я тебя обниму. Не бойся, родненький, я твоя, считай, тетка. (Обнимает.)

Иван. Я вас не боюсь. (Насмешливо смотрит на отца.)

Елена. Бабка твоя была мне вместо матери. Отец говорил?

Иван. Нет.

Елена. Ничего. Я расскажу. Мы с тобой и на кладбище потом к ним сходим. Навестим.

Иван. Не-е, я не пойду. Я покойников боюсь. Ну вас!

Майя (из бани). Лен, возьми мой халат, пожалуйста, в чемодане. И полотенце.

Елена (рассеянно). Прямо голова кругом… Как ненормальная, да? (Достает вещи, идет в баню.)

Марк (берет Ивана за грудки). Если ты посмеешь хамить тетке!..

Иван. Ой, Маркуша, остынь, а?

Марк. В общем, я предупредил.

Иван. Ну, я понял. Да не бойся ты. Чего ты, Маркуша, такой нервный? Пошел я. Скучно с вами, мальчики. Чао. (Уходит.)

Пауза.

Миша. Не переживай. Все они сейчас…

Леня. Да нормальный парень. Чего вы каркаете? С юмором.

Марк. Ладно, пойду что-нибудь пожрать… (Уходит в дом.)

Пауза.

Леня. Как тебе эта шведка?

Миша. Елена, что ли? Знаешь, Лень, я бы давно развелся с женой, но – дочь! Когда я прихожу домой, она делает губки вот так и говорит: па-па! Разве такое бросишь?

Леня. Ни-ког-да! Самый нравственный из нас мужчина, Миша, это ты.

Миша. А ты – самый безнравственный.

Леня. Нет, я тоже нравственный. Самый безнравственный у нас Марк.

Миша (все еще не может успокоиться). Нет, это надо же! И где! Сказать – никто не поверит! (Подбегает к баньке, кричит.) Девочки, вы как?

Голоса из бани: «Хорошо!», «Отлично!», «Темно только!»

Миша. Это ничего. Это по-черному называется. Майка, ты где сейчас?

Майя. В каком смысле? В бане.

Миша. Да нет, работаешь где?

Майя. Я нигде.

Миша. Как?! (Невольно распахнул дверь.)

Девушки завизжали.

Как нигде?!

Леня. Закрой дверь. Маньяк!

Миша. Как нигде, Майка? Ты с ума сошла! Ты что, из театра ушла? Куда?

Леня. Слушай, отстань. Дай девушкам спокойно помыться.

Миша (в дверь). Майка! Май! Ты меня слышишь?.. А я в экскурсионном сейчас. Давно. Показываю провинциалам Петербург. Ничего, жить можно. И коллективчик у меня есть, народный. Симпатичные ребята такие, знаешь…

Дверь открывается, и в щель просовываются два ведра.

Майя. Мальчики, принесите водички.

Миша. Ты меня убила, Майка. (Берет ведра.) Уж ежели ты… то что уж тогда нам… Пошли, Лень. Убила! (Уходит за водой.)

Через некоторое время из баньки выходит Майя. Она в халате. Садится на скамейку, глубоко, с наслаждением дышит. Входит Марк.

Марк. С легким паром, Майя.

Майя. Спасибо. Я не парюсь.

Марк. Чего ж так?

Майя. Не знаю. Жарко очень. Лена любит.

Пауза.

Марк. Майя, а вы правда актриса?

Майя. Да, бывшая. А вы?

Марк. Я, видите ли, в свое время пошел по стопам папеньки и стал архитектором. Обнаружив, что архитектура – это скорее мое хобби, чем истинное призвание, я покинул сие достойное поприще и переквалифицировался в электрики.

Майя. И вам нравится?

Марк. Что?.. Оч-чень! Мне даже кажется, я нашел себя. А чем изволите заниматься вы, если не секрет?

Майя. О!.. Вообще-то, если серьезно… общением в основном. На свете столько всего интересного!

Марк. Да? Не замечал.

Майя. Ну как же? Ну, вот, например, вы знаете, что в мире существуют только волны? И человек – это тоже волна. (Смеется.) Интересно, правда? Мы с вами – две волны. Отсюда и – волновать. Что значит кого-нибудь волновать? Мы говорим: я волнуюсь, он волнует меня. А это резонируют две волны. Понимаете? Подобные волны всегда резонируют, вибрируют, взаимодействуют друг с другом. И тогда люди влюбляются. А бывает и наоборот, одна волна убивает другую. Вот вы… ничего сейчас не чувствуете?

Марк. А что я должен чувствовать?

Майя. Вы очень сильно вибрируете.

Марк. По-моему, это вы вибрируете.

Майя. Это я вам отвечаю.

Пауза.

Марк. Слушайте, а вы на самом деле такая хорошая или притворяетесь?

Майя (тихо). На самом.

Марк. И вас все мужчины бросали?

Майя. Ну почему все?

Марк (засмеялся). Майя, а вам никогда не хочется напиться?

Майя. Нет, я не пью.

Марк. Жаль. А я пью. Иногда. С горя. Составьте мне компанию, Майя. Мне очень хочется сегодня напиться. А? Составьте мне, пожалуйста, компанию.

Майя (с сомнением). Ну, какое же у вас горе…

Марк (серьезно). Замысел мира мне не понятен.

Майя. Как?!

Марк. Ну, зачем вот это все: люди, львы, орлы и куропатки, словом, все жизни, все жизни, все жизни…

Майя. То есть вы хотите сказать, вы не знаете, в чем смысл жизни?

Марк. Ну да, смысл, разумеется.

Майя. О, мне кажется, смысл жизни заключается в эволюции. В нравственном совершенствовании человека, в расширении его сознания, во все возрастающей духовности…

Марк. О Господи, да где же это вы видите нравственное совершенствование и что там еще… все возрастающую духовность? О Майя! Человек действительно занят только собой, но не самосовершенствованием, а самоустроением в жизни. А это скучно. Мне по крайней мере. Если бы в системе мироздания я ясно видел перед собой цель и свое, пусть крохотное и незаметное, но свое место, способствующее созидательной работе на благо этой великой всеобъемлющей цели, я был бы доволен и даже счастлив. Но цели нет.

Майя (тихо). Цель есть… есть… Мне кажется, думать о цели мироздания, не заботясь при этом о своей душе, о том, чтобы стать лучше, бессмысленно. Неужели вы всерьез полагаете, что нам, таким глухим, слепым, невежественным, эгоистичным, не способным любить, откроется мудрость мира? Чем совершеннее человек, тем больше ему открывается тайн, разве не так?

Пауза.

Марк. Майя, вы очень смешная девушка, хотя в вашем последнем тезисе что-то есть. Подите сюда поближе.

Майя. Зачем?

Марк. Я хочу вас поцеловать.

Майя. Правда? Вы этого правда хотите?

Марк. Я этого правда хочу. (Подходит к Майе, целует.)

Майя. Как хорошо, что вам это пришло в голову.

Марк. Я рад, что наконец наши мысли совпали. Майя, вы мне очень нравитесь, Майя. Я вам этого еще не говорил?

Майя. Нет. Вы мне тоже очень нравитесь, Марк.

Поцелуй.

Майя. Это ужасно!

Марк. Что именно?

Майя. Мы с вами еще не успели познакомиться, а уже целуемся. А ведь здесь ребенок!

Марк (сдерживая улыбку). Майя, сколько вам лет?

Майя. Мне… очень много. А что? Я сегодня выгляжу не очень? Это потому что я с дороги, в поезде не спала.

Марк. Вы замечательно выглядите. Так сколько, сорок?

Майя. Вы с ума сошли! Тридцать шесть.

Марк. Ну, вот, видите, мы с вами почти что ровесники, а мне показалось, что вам только пятнадцать. Я чувствую, у нас с вами будут замечательные отношения.

Майя. Да. Только вы ведь, наверное, скоро уедете…

Марк. Я надеюсь, наши замечательные отношения возникнут гораздо раньше.

Из бани выходит Елена.

Елена. Ох, как хорошо! Сто лет в деревенской бане не мылась! А водички мальчики так и не принесли.

Марк. За водичкой, Лен, на речку бегаем. Далеко. Колодца нашего уже нет. (Пауза.)

Елена. Иди ко мне. (Села рядом, обняла.) Я тебя искала. Ты не хотел никого видеть, ни меня, ни сестру. Но мы-то здесь при чем, если она его полюбила? Мы же не виноваты, что он убил, а ты всех возненавидел. Я к тебе на пятом курсе пришла, а ты как сквозь стену, как чужой, даже страшно. Я потом всю ночь плакала.

Марк. Ну, негодяй, Лен, свинья, подонок; маленький был, идиот.

Елена. Странно все! Как странно! Ведь мы же здесь жили! Помнишь, как мы жили? Ну-ка, покажи шрам. В дом даже заходить боюсь. Марк, там… похоже?

Марк. Похоже.

Елена. Господи, куда все ушло? Все ушло. Люди ушли. Прошла жизнь. Мы такие уже старые. Все, все прошло!

Марк. Ну какие же мы старые, правда, Майя?

Елена. Милый, ты ей только скажи, чтобы она не смела в тебя влюбляться.

Майя (вспыхнув). Лена, как тебе не стыдно! (Отошла от них, села поодаль.)

Елена. А то влюбится, ты уедешь, а она будет страдать. А нам это ни к чему. Мы ведь приехали сюда жить. Навсегда.

Пауза.

Марк. Лен, извини, но это как-то несерьезно. Ты вообще где живешь? В Ленинграде?

Елена. Знаешь, Марк, если я начну сейчас рассказывать свою биографию, я заплачу и буду плакать до вечера, а вы останетесь без обеда. Так что поверь мне пока на слово, другого выхода у меня нет.

Марк. И дом старенький. Его отремонтировать, знаешь, сколько сил нужно ухлопать и денег.

Елена. Ничего, я баба здоровая. Года через три ты этот дом не узнаешь. Здесь хорошая биопольная точка.

Марк. Жуть какая. (Усмехнулся.) Я вдруг подумал, что все, кто сюда приезжал, тут и умирали. Прямо какой-то рок.

Елена. Ну и что? И я здесь тоже умру. Уезжать я отсюда никуда не собираюсь. Проживу жизнь и умру. И ничего страшного.

Марк. Да, конечно, прости. Так, глупость сказал.

Елена. А Ивана своего чтобы на каждое лето отправлял ко мне. Какой-то он у тебя несчастненький.

Марк. Чем это он несчастненький?

Елена. Не знаю еще, не поняла. Может, ты его мало любишь?

Марк. Ну, Лена, ну как же я могу его не любить? Хотя, конечно, трудно с ним, знаешь. Какие-то они все сейчас жутковатые. Я так иногда его даже боюсь. А впрочем, и я, наверное, таким был, просто уже забыл. А теперь вот ходил на могилу к матери и плакал, как последний идиот.

Пауза.

Елена. Я не поехала на похороны, потому что… не могла.

Марк. Да. Я тоже. Не мог… Майя, ну, что же вы нас покинули? Мне без вас скучно. Не бойтесь, идите сюда.

Елена. С женой-то чего развелись?

Марк. Ну Лена, ну чего сейчас все разводятся?

Подошла Майя.

Майя, сядьте, пожалуйста, рядом со мной, мне это будет приятно. (Майя садится.) Люблю послушных женщин, чувствуешь себя хозяином. Вы мне очень нравитесь, Майя.

Майя. Вы мне это уже говорили.

Марк. А это я нарочно, чтобы Елена Петровна слышала, как я вас обольщаю, несмотря на ее суровое предупреждение.

Елена (смеется, ласково). Дурачок.

Входят Миша и Леня с водой.

Миша. Кажется, мы уже опоздали. (Ставит ведра.) С легким паром, девушки, как банька?

Майя. Чудесно.

Миша. Вот, девушки сейчас нас рассудят: как вы считаете, может ли писатель писать все время про себя?

Елена. Почему нет? Если это талантливо. Писатель «про себя» пишет, режиссер «про себя» ставит, а зритель «про себя» смотрит. Или я не права?

Миша. Мудро. Только себя-то ведь скоро исчерпаешь.

Марк. Что ты, Миша, волнуешься? Если ты себя исчерпаешь, то «про себя» напишет кто-нибудь другой и положит твою капусту в свой карман.

Миша. Я вообще ничего не пишу. У меня и ручки-то давно нет. В последний раз я писал записку своей жене в роддом. Это было пять лет назад.

Леня. Нос зачесался.

Марк. Картошку поставил, сейчас сварится. А насчет пива – это, пожалуйста, к Мише, у него там какая-то Клава.

Миша. Не верьте, Леночка, у Клавы я совсем не котируюсь как покупатель.

Елена. Ой, у меня там консервы мясные! Надо открыть.

Миша. Господи, какое счастье, Марк, что у тебя есть сестра! Мы ж тут, Леночка, на вегетарианском питании просто совсем уже вымираем как вид! Одно спасенье – грибы, которые, как говорят, все ж таки – мясо!

Леня. Уйди, Рогожин, ишь зашустрил! А у самого и ножичка консервного нет. Леночка, скажите ему, чего он к вам пристает? Правда же, я вам гораздо меньше не нравлюсь, чем он?

Елена. Вы мне оба, мальчики, глубоко безразличны.

Леня. Что я говорил? В меня почему-то все женщины моментально влюбляются. Прямо какой-то рок.

Елена. Ладно, мальчики, надо вас поскорей накормить, пока вы от голода не начали в любви объясняться. И что мне с вами тогда делать?

Берут вещи, уходят в дом. Майя идет следом. Марк ее останавливает.

Марк. Майя, я вас ничем не обидел?

Майя. Нет.

Марк. А что же вы от меня убегаете? Боитесь?

Майя. Только вы, пожалуйста, не смотрите на меня так при всех, а то…

Марк. Что?

Майя. Я волнуюсь…

Марк. Майя, вы прелесть. Я уже давно не видел, чтобы девушки так бледнели и краснели, как вы. С вами чувствуешь себя мужчиной, ей-Богу. (Приближается к ней.)

Майя. Я же просила… Ну зачем?.. Не смотрите на меня так.

Марк. Но здесь же никого нет, Майя.

Майя. Все равно. Не приближайтесь… Пустите меня! Они же увидят! Пусти… те…

Объятие и долгий поцелуй.

Черная, яркая летняя ночь. (Блеск неба и чернь земли.) Полнолуние, и падают звезды. Тишина. Изредка – далекий и одинокий вой собаки и непрерывное пение сверчков. В доме все улеглись, но никто не спит. Леня и Миша постелили постель в баньке. Лена и Иван примостились на крыльце. Майя в комнате Марка. Она отчужденно забилась в угол кровати, на которой, свободно раскинув руки, лежит Марк.

Марк (полусонно). Расскажи мне что-нибудь о себе, Майя.

Майя. Что рассказать?

Марк. Что хочешь.

Майя. Я не хочу рассказывать.

Марк. Все еще меня боишься? (Сдерживает зевоту.) Ну, разве мы с тобой не родные и близкие теперь люди?

Майя. Н-нет.

Марк. Вот те на! Зачем же ты мне тогда отдалась?

Пауза.

Майя. Если вы не перестанете со мной так разговаривать, я заплачу.

Марк (привстал). Милая, я с тобой плохо разговариваю? Прости меня, пожалуйста. (Майя плачет.) Да что ты, глупенькая? Что случилось? Ну-ка, дай мне твои глаза. (Целует.) Говори, что с тобой? Ну, быстро.

Майя. Я не знаю… Мне показалось… Но это опять иллюзии… Ведь вы ни капельки меня…

Пауза.

Марк. Я стараюсь не произносить этого слова, Майя. Что такое любовь, никто не знает.

Майя. Почему же…

Марк. Мы все хотим, чтобы любили нас, но совершенная любовь не нуждается даже во взаимности.

Майя. Да. Я где-то читала. Любовь… (Каждое последующее слово произносит медленно, через паузу, как бы проникая в самую душу, в самую его сокровенную суть.) Долго-терпит… мило-серд-ству-ет… не завидует… не гордится… не раздражается… не мыслит зла… всему верит!.. всего надеется!.. все переносит! и никогда не перестанет! (Пауза.) Мне бы хотелось так любить, но это невозможно. Надо быть святой…

Пауза.

Марк. Майя, я нехороший человек, но я стараюсь никого не обманывать. У меня много женщин, и, наверное, я вас не люблю. Но я испытываю к вам огромную нежность. Вы очень милая, трогательная, прекрасная женщина, и я рад, что мы с вами познакомились.

Пауза.

Майя (тихо). И что же мне теперь делать?

Марк. В каком смысле?

Майя. Меня переполняет любовь, как сосуд, наполненный до краев влагой. Но она никому не нужна. Никому. И вам тоже… не нужна.