Текст книги "Путешествие по другим мирам. Сборник рассказов"

Путешествие по другим мирам
Сборник рассказов
Людмила Вик

© Людмила Вик, 2023

ISBN 978-5-0060-1569-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сборник рассказов «Путешествие по другим мирам»

Дом в пустыне

По бескрайней пустыне брел усталый караван. Верблюды еще держались, а вот караванщики с ног валились. Но поднимались. Душу грела мысль, что обитаемый город недалеко. Всего-то и нужно пересечь долину зыбучих песков и несколько миль приведут домой, в город.

Так прошло три дня, а потом еще три. Долина коварных песков была почти позади и опасность миновала. Когда осталось всего ничего до города – уже виднелись золотые купола мечети – последний караванщик остановился и сел под палящими лучами солнца на раскаленный песок.

– Что ты делаешь, Абдулла? – спросил впереди идущий. – Еще не время для привала.

– Я не иду в город, – ответил он, вынимая из узлов чайник, флягу с водой и сушеные травы да чашку. – Мне и здесь хорошо. Я вас тут подожду, Изиф.

Караванщики переглянулись между собой и уставились на Абдуллу, который продолжал готовиться к чаепитию посреди пустыни.

– Ну, что ж, – вздохнул Изиф. – Его воля. Пусть остается и ждет, а мы идем дальше, домой.

Караван двинулся в путь, оставив Абдуллу позади. И сердце Изифа болело, ныло, что товарищ сидит среди белых песков совсем один.

А впереди дом, родной город. Это место манило караванщиков после стольких месяцев разлуки. Если еще хоть на секунду замедлить шаг, то казалось, что уже никто и никогда не попадет в знакомые места.

Но… а как же Абдулла?

Изиф велел каравану идти дальше.

– Ты тоже остаешься среди песков? – удивлялись товарищи такому решению главного.

– Не могу бросить Абдуллу, – ответил тот. – Одиночество в пустыне губительно, вам ли этого не знать.

Изиф повернул своего верблюда обратно. Город сверкал, звал путника, но… Друг важнее. Дома-то Изифа ждут, а вот Абдуллу никто не ждет, потому он и пьет чай в пустыне.

– Ты зачем вернулся? – спросил Абдулла, потягивая чай. – Что-то забыл?

– Вернулся ради друга, – ответил тот, усаживаясь подле. – Подумал, как ты тут один?

– О, это ты напрасно. Я в пустыне никогда не был одинок. Это мой дом. Вон, смотри, игривый ветер переметает пески, приглаживает их – он ждал меня, чтобы развлечь. К тому же, тут тепло и уютно, потому что моя душа… любит это место. И я, правда, не замечаю, что тут не достает стен для удобства. Правда, – с улыбкой говорил Абдулла. – Зря ты, Изиф, беспокоился. Ты спокойно можешь идти вперед, в город.

Изиф взял пустую чашку и протянул ее другу.

– Но ты же не против, если я немного погощу в твоем доме?

Апрель 2022г.

За гранью жизни

В объятьях Смерти холодно. Лед сковывает мои мысли.

– Вот видишь, – говорит тихий голос, – совсем не больно.

Это верно. Не больно, потому что чувства отслоились и остались в объятьях Смерти, а я лечу вниз…

Какой долгий полет! Я готовлюсь к встрече с Бездной. Помнится, еще при жизни мне говорили, что после Смерти приходит Бездна. Одна отнимает жизнь, а вторая проглатывает и от человека не остается ни следа. Точнее не от человека – тело, наверное, уже предали земле – от сознания и разума избавляется именно Бездна. Она счищает последние крупицы и тот, кто был значимым при жизни, стирается в пыль.

Память колит всплывающими на поверхность знаниями. Лучше бы я не интересовалась загробной жизнью! Не следовало увлекаться смертью и прочей ерундой, тесно связанной с ней! Говорили же мне умные люди, что в неведении легче умирать, но… ведь точно никто не знает подробностей, что наступает после того, когда в последний раз закрываешь глаза.

Закрываю глаза и позволяю потоку гнать меня вниз.

– Если бы знала, когда умрешь, то было бы скучно, – говорит со мной тот тихий голос. Думаю, это Смерть.

– Ну и как – весело? – спрашиваю в ответ, не потрудившись открыть глаза. Зачем? Я все равно ничего не увижу, кроме бескрайней пустоты.

– Веселье впереди, – негромко смеется она, и поток, гнавший меня навстречу неизвестности, ускоряется.

Не паникую. Слова Смерти ничего не значат, потому что нет ни любопытства, ни страха. Она сама виновата, что забрала мои чувства! Теперь во мне говорит только разум.

Долгий полет резко обрывается. Поток исчезает, и я камнем падаю в темноту, где врезаюсь во что-то мягкое… Бездна?

Открываю глаза и вижу точку. Такую маленькую. Она тускло брезжит где-то вдали, словно только родившаяся звезда. Я сижу в небольшой надувной лодке, а на коленях лежит весло… Ну, да, этого и следовало ожидать, что за Гранью жизни вещи появляются из ниоткуда и туда же пропадают.

Ничего не остается, как грести. Вперед! К манящей точке! Может это выход? Или там ждет Бездна как огромный паук, расставив для жертвы сети, чтобы та не проскочила мимо?

Все равно не страшно. Смерть пытается пугать, но у нее не получается. Она совершила ошибку, когда отняла мои чувства, а теперь поздно со мной играть.

Весло тонет в пустоте как в вязкой жиже. Я с трудом перебираю им, чтобы двигаться дальше. Точка потихоньку приближается и дарит мне надежду на скорую свободу.

– Рано радуешься, – опять смеется тот же тихий голос.

Да не радуюсь я! Не радуюсь, а просто спешу выйти на свет, потому что глаза устали смотреть в непроглядный мрак, где весло – всего лишь линия в руке в тусклом отблеске.

Стискиваю зубы и плыву вперед. Усталости не чувствую. Кажется, она тоже осталась у Смерти.

– Если бы все так было просто, – хмыкает она и – ЩЕЛК! – такой громкий звук взрывает гробовую тишину и я, сидя в лодке с веслом, проваливаюсь в пустоту. Точка смотрит на меня сверху как блин луны и на ее бледном лике появляется ехидная улыбка.

Барахтаюсь в полете, пытаюсь выбраться из лодки, потому что она грузом тянет меня скорее вниз. Сопротивляюсь потоку, крепче сжимаю весло, будто ищу в нем опору. Вот только то, что я сжимаю, давно перестало быть веслом…

Та далекая тусклая точка – это лампа в моей комнате. В моих руках плюшевый мишка. Я прижимаю его мягкие бока к лицу и вдыхаю сладкий аромат из детства – мамины духи. Из шалости я украдкой взяла их и сбрызнула игрушку.

– До сих пор пахнет, – дрожащим голосом роняю слова и оглядываюсь по сторонам. Комната постепенно прорисовывает линии шкафа, стола, кровати, книжных полок. В углу лежат другие игрушки, что я собирала при жизни. Теперь коллекция без хозяйки. Одиноко ли им?

Позади меня раздается скрип. Смело оглядываюсь и сталкиваюсь с высокой женщиной в халате с рисунком крупных ромашек. Этот халат мама носит долго – в некоторых местах он стерся до дыр. Это была ее любимая удобная вещь, по которой я легко узнаю любимую маму, даже если ее лица четко не увижу.

– Мама! – с облегчением выдыхаю ей в лицо, но она не реагирует и смотрит сквозь меня, словно я – пустое место, просто воздух. – Мама! – кричу что есть силы, но тщетно – похоже, я ломлюсь в запертую дверь.

Мама проходит мимо, слегка задевает меня, но не чувствует этого. Для нее я – призрак, который застрял в жизни, чтобы биться о стены и бесконечно молить, чтобы его услышали. Но не услышат… Это ли не наказание?

Беззвучно плачу. Слезы как-то сами непроизвольно рвутся наружу, и я не могу их удержать, потому что внутри что-то шевелится и ноет, колет в сердце и требует, чтобы я что-нибудь сделала, но… я бессильна.

– Ты и вправду думала, что я забираю чувства? – тихо усмехается Смерть. – Мне без надобности что-то чувствовать, так что… увы, твои чувства при тебе. Ах, мне так жаль!

– Тебе не жаль, – качаю головой и утираю слезы. – Сама сказала, что у тебя нет чувств: ни чужих, ни своих. Что ты хочешь от меня?

Смерть незримо наблюдает за всем, что со мной происходит. Это ведь она крутит пространство, взбалтывает пустоту, чтобы проступали краски покинутой реальности.

– Спрошу тебя о том же: что ты хочешь? Умереть оказалось просто, а дальше?

Я смотрю на маму. Она ходит по комнате туда-сюда: то с пледа уберет лишнюю складку, то игрушку передвинет ближе к стене.

– А разве ты не даришь покой? – говорю это и сомневаюсь, что Смерть способна на такую милость. Для нее это слишком добрый поступок, чтобы вот так отпустить подростка, который добровольно расстался с жизнью.

В ответ тихий смех.

– Хочу встретиться с Бездной, – громко и четко отвечаю на вопрос Смерти, чтобы она не усомнилась в моей смелости. – Она сотрет меня – и конец!

И так будет лучше всего, потому что видеть маму и не прикоснуться к ней, не сказать того, что теперь понимаю… Невыносимо!

Я скучаю по маме, по дому, по… жизни.

– Ха! Бездна – не светлая фея, о которой пишут в сказках. – Смерти все же весело, хоть она и отрицает это. – Если она сотрет тебя, то сотрет и душу, и сознание, и разум. Готова к такому?

– Скажу, что не готова, и ты сразу меня отпустишь? – на всякий случай уточняю, чтобы не лелеять тайные надежды, что Смерть – добрая тетушка, сестра той самой светлой феи из сказок.

Мама продолжает ходить на заднем фоне. Она разглядывает корешки моих учебников и книг, потом вытаскивает первую попавшуюся на глаза книгу и садится в кресло, чтобы ненадолго отвлечься от печальных мыслей. Но не проходит и двух секунд, как она начинает безудержно рыдать. Слезы льются, и мама закрывает лицо руками, с криком выпуская накопившееся горе.

Книга сползает с ее колен и с глухим стуком падает на пол.

– Ни я, ни Бездна, ни кто-то другой не отпустит того, кто добровольно расстался с жизнью. Ты раньше времени вломилась в закрытую дверь, а теперь просишь ее открыть для тебя в другую сторону? Нет, так это не работает.

– Тогда ты придумаешь для меня наказание? – зачем-то спрашиваю это, хотя давно знаю ответ. Смерть не думает, она уже наказывает.

– Очевидно же, правда? – тихо смеется она. – Бездна не придет. Ты сама со временем исчезнешь от бесконечных страданий, а может, превратишься в пыль… Но дверь больше не откроется. Для тебя пути назад нет.

Июль 2021г.

Зов огня

В кромешной темноте где-то совсем близко кричала сова. Я пугливо шарахнулся и налетел на ствол сухого дерева, кора которого шершавая как наждачная бумага.

Голова закружилась. На мгновение мне почудилось, что я сбился с пути, посмотрел не в ту сторону и засомневался, куда лететь дальше. Но из темноты-то надо выбираться, потому что губительно оставаться в ней, когда ты один, да еще и в лесу.

Выдохнув, я тронулся с места. Сова снова заухала, словно подбадривая меня смотреть только вперед, не отвлекаться на стороны, где подозрительно зашуршала пожухлая листва.

Волк или медведь мне не страшны, а ящерицы и жабы спрятались глубоко под землей, чтобы переждать холода. Земноводные всегда так: чуть запахло льдинкой в воздухе – сразу делают ноги вниз. И, пока они там отсыпаются, мне легче жить.

– У-у-у-ух-ух! – сверху надо мной проворчала сова и умолкла, но я чувствовал ее взгляд из темноты. Она следила за мной, а я упрямо двигался дальше, не сбавляя скорости, иначе мой страх заметят мои лесные враги.

Впереди раздались голоса, человеческая речь.

Я подскочил ближе и спрятался за деревом. Из-за его ствола было удобно следить за людьми.

Их было двое. Одетые по-походному с тяжелыми рюкзаками на земле они сидели перед ярким костром и грели руки, подставив ладони ближе к игривым язычкам пламени.

Огонь среди кромешной темноты – это как маяк. Я словно заблудившийся корабль, который все это время искал место, где меня приютят.

Пламя манило меня, звало выйти из тени, а я все не решался.

Из лесной тьмы ко мне подлетела моя давняя знакомая. Свет близкого огня заиграл в ее глазах.

– Почему остановился? – тихо прожужжала она.

– Любуюсь, – просто ответил я. – Огонь так притягателен, что мне долго не продержаться. Он зовет меня, слышишь?

Знакомая прислушалась и мотнула головой.

– Нет, не слышу. Я глуха к кострам. Они не говорят со мной.

– Жаль, – вздохнул я. – Он не только красив собой, но и голос у него чарующий!

– Тогда выходи к нему! Или ты боишься?

Я снова выглянул из-за дерева, проверяя полянку. Люди жались друг к другу. Им уютно с костром. Он грел их, дарил покой даже в ночном лесу.

– Наверное, ты права, – кивнул я. – Только я один слышу огонь, понимаю, как он одинок… и только я могу ему помочь, утешить, сказать, что пламя не так страшно как кажется.

Моя знакомая грустно улыбнулась:

– Но ты же знаешь, что случится потом?

Как не знать, если это уже стало легендой и за несколько десятков лет обросло еще большими подробностями. Конечно, понимаю, что зов одиночества огня губителен для меня, но что поделать? – я не могу отказать ему и не отозваться, даже если мне страшно.

– Такой уж я, – ободряюще улыбнулся доброй знакомой и сорвался с места.

Огонь заискрил, приветливо замахав языками. Сухие ветки затрещали – как мог, костер выказывал дружелюбие и простирал ко мне огненные руки, чтобы заключить в объятья.

С улыбкой я юркнул вниз и прильнул к горячему сердцу моего нового друга.

– Не бывает чувств без боли, – грустно вздохнув, проронила моя знакомая, все прячась за деревом и только издалека любуясь пламенем. – Поэтому жизнь и прекрасна, что в ней есть чувства.

А люди продолжали сидеть перед костром, греясь о его трескучие бока. Они даже не заметили, как один отчаянный мотылек ринулся навстречу огню и, столкнувшись с его опаляющими языками, превратился в пепел.

Июнь 2022г.

Прекрасное внутри

Бабочка неустанно билась крыльями о стекло. Толстые стенки пол-литровой банки искажали яркие линии рисунка на бархатных крылышках. Я наблюдала за попытками насекомого освободиться, прикидывая, какие эксперименты могу провести. И чем скорее придумаю, тем лучше, иначе бабочка сдохнет, не дождавшись моих пыток.

– Что делаешь? – ко мне подошла Ирка, моя школьная подруга. Мы живем в одном дворе, и часто видимся даже летом. Вот и сейчас, увидев меня на детской площадке перед домом, она вышла на прогулку, чтобы составить мне компанию.

Я показала ей банку с порхающей бабочкой.

– Смотри, кого я отловила! – похвасталась перед ней уловом. Банка стояла на скамейке чуть поодаль от меня, так что Ирка с легкостью могла рассмотреть пленницу со всех сторон. – Правда, красивая?

Длинное тельце с закрученными усиками и синие резные крылья в черную крапинку. Отчаянный тихий стук по стеклу и безмолвная просьба подействовали на Ирку, и она с грустью задала только один вопрос:

– Зачем?

– Как «зачем»? – удивилась я в ответ. – Хочу сохранить эту красоту у себя, чтоб перед всеми хвастаться! Вовка Смирнов говорил, что тоже собирает бабочек и сушит их. У него уже целая коллекция засушенных на стене висит.

Ирка поморщилась, будто у нее все зубы разом разболелись.

– Ну, и зачем? – Подруга не оценила мое новое увлечение. – Зачем бабочка страдает?

– Ну-у-у, – задумчиво протянула я, размышляя над ответом. – Просто так…

Светлые брови Ирки сомкнулись на переносице. Подбоченившись, она жестко сказала:

– Просто так?! С каких пор моя подруга – убийца бабочек?!

Обида волной поднялась во мне и захлестнула с головой.

– Но не я одна так делаю! Почему ты злишься? Это всего лишь бабочка – маленькое насекомое! Таких сотня летает! И все их ловят!

– Да, и Вовка Смирнов сушит бабочек, а потом украшает ими стены, – согласилась Ирка, что таких как я много и всех не отучишь коллекционировать. – Только куда приятней смотреть на живую бабочку, на ее полеты, а не хранить у себя горы трупов красивых насекомых. Какой смысл мучить их?

– Чтоб оставить на память.

– А можно оставить приятное воспоминание, – печально вздохнула Ирка, поняв, что меня очень сложно переубедить. Она села на скамейку по ту сторону от банки и взяла ее в руки, где с надеждой трепетали синие крылышки. – И когда ты стала палачом?

Я пожала плечами, не став объяснять, что еще неделю назад не страдала коллекционированием насекомых. Меня подсадили совсем недавно в одной группе в социальных сетях.

Так и не дождавшись от меня ответа, Ирка оторвала взгляд от банки и искоса взглянула на меня.

– Не выношу, когда кто-то мучается, – нахмурилась подруга. Я не успела среагировать и остановить ее, когда она, приложив немного усилий, отвинтила жестяную крышку и открыла бабочке путь к свободе.

Мгновение – и синие крылья с радостью упорхнули из заточения, поднявшись ввысь над детской площадкой.

Я зажмурилась, чтобы не расплакаться. Знала бы Ирка, с каким трудом удалось поймать эту бабочку!

– Ну и что так лучше? Она исчезла из виду!

– Пусть летит, – улыбнулась Ирка небу и малюсенькой синей точке в нем. – Лучше свободная живая бабочка, чем мертвец на стене.

Июль 2021г.

Собеседники

Был уже поздний вечер. Ванюшка плелся по вагону, окидывая скучающим взглядом верхние полки, где одеяла подпрыгивали при каждом стуке колес и издавали ужасный свистящий звук. Сначала одеяла втягивали в себя воздух, а потом резко выдыхали. Ванюшка весь с ног до головы покрылся гусиной кожей. Не на шутку испугавшись, мальчик побежал вглубь длинного коридора. Когда мама хватиться его, Ванюшки уже не будет видно.

Он заглянул к одинокой женщине. Она, укрывшись пледом, читала книгу. В свете тусклых ламп мальчик не разглядел обложку. Если бы был солнечный день, то краски на обложке непременно заиграли и порадовали бы его.

– Извините, а можно мне посмотреть вашу книжку?

Женщина глянула на маленького гостя поверх страниц и недовольно сомкнула брови.

– Э-э… нет… Книжка не для таких маленьких… Почему ты ходишь так поздно по вагону один? Где твои родители?

Ванюшка не стал слушать читательницу, пожадничавшую книгой. Он всего-то и просил на обложку посмотреть и убедиться, что она яркая.

– Эй, малец, конфетку хочешь? – с полки свесился неказистый мужчина и протянул Ванюшке сладость. Детская рука потянулась за ней, потому что иначе и нельзя. Сладость – это радость (так говорила Ванюшкина мама), и мальчик не хотел упускать ни одну капельку радости. – Ты заходи ко мне, не бойся! У меня конфет навалом – ел бы кто!

Ванюшка перестал тянуться за конфетой и вдруг спрятал ладошки за спину. Может, сладость – это и есть радость, но радостью не каждый так охотно делится. Об этом мама ему тоже не раз говорила, и неизвестные дяди в числе первых, кто не делится радостью просто так.

Мальчик убежал в самый конец коридора. Бегом Ванюшка надеялся спастись от преследующего взгляда незнакомца и от манящей конфеты. Ведь она могла оказаться самой вкусной на свете, если бы он попробовал ее! А может, самой горькой? Теперь Ванюшке оставалось только гадать, какая на вкус отвергнутая сладость.

В самом конце вагона сидел мужчина с ручкой в зубах. На столике перед ним лежал блокнот. Ванюшка присмотрелся к еще одному незнакомцу, взглядом проверяя его на запасы сладостей… Нет, пожалуй, он не будет заманивать Ванюшку к себе конфетами – ни одного ушка обертки от сладостей не было замечено, поэтому Ванюшка с интересом уставился на пассажира, увлеченного делом.

– Ты хочешь меня о чем-то спросить? – уточнил мужчина, не отрывая глаз от своих записей.

Голос незнакомца показался Ванюшке каким-то грубым и усталым. Так говорят все взрослые, которым очень много-много лет. Его папа тоже так говорит. Их голоса почти похожи.

«У взрослых вообще так мало отличий – платья да штаны», – промелькнуло в голове Ванюшки.

Записав что-то, незнакомец отложил блокнот и с интересом взглянул на маленького путешественника.

– Заходи и садись – я не кусаюсь, – улыбнулся он мальчику.

Ванюшка осторожно примостился у самого выхода на нижнюю полку. Он приготовился бежать, как только мужчина начнет предлагать сладкое угощение.

– К сожалению, конфет у меня нет, – словно читая мысли мальчика, посетовал незнакомец. – Я не ношу их с собой, потому что дети редко бывают моими собеседниками.

– Мы с вами собеседники? – удивился Ванюшка.

– Да, ты же пришел побеседовать со мной, значит, мы собеседники.

– Я не шел к вам беседовать.

– Однако мы уже говорим, – негромко рассмеялся мужчина. – И я хочу представиться, чтобы тебе не было так страшно беседовать со мной… Меня зовут Игнат Иванович, а тебя?

Ванюшке протянули руку, и он с радостью ухватился за широкую немного шероховатую ладонь Игната Ивановича. Так здороваются взрослые, значит, Ванюшка тоже взрослый! Это так приятно оказаться взрослым не по погодам, а по уважению собеседника.

– Ванюшка, – едва слышно вымолвил мальчонка, от волнения позабыв, что взрослые никогда не представляются короткими и ласковыми именами. Все взрослые имена заканчиваются на «ыч», что придает им солидности, важности.

– Ванюшка, ты раньше когда-нибудь ездил на поездах?

– Нет, – мотнул головой мальчишка. – А вы?

– Я живу в поезде.

– Вам машинист поезда разрешил тут жить?

– Машинист мне не разрешал. Я сам себе это позволил. Вот ты сойдешь в конце пути, а я пересяду на другой поезд, потому что… по-другому мне скучно жить… Скажи, тебе дома когда-нибудь бывает скучно?

Ванюшка честно призадумался:

– Ну-у… было пару раз… Мне почему-то становилось скучно, хотя у меня есть футбольный мяч и команда во дворе. Весной и летом мы каждый вечер в футбол играем, а потом дома мама ругает меня – я прихожу или промокшим, или грязным. Мама говорит, что в такие дни меня очень-очень сложно отличить от поросенка. Я не совсем понимаю, почему я похож на ребенка свиньи, если мои родители – люди…

Игнат Иванович прикрыл лицо ладонью, чтобы мальчишка не видел его широкой безудержной улыбки. Мужчине нравился собеседник той открытостью и теми переживаниями, на которые способен только ребенок.

– Выходит, тебе дома совсем некогда скучать, хоть ты и умудряешься порой это делать. Куча друзей и дворовый футбол – твоя маленькая прекрасная жизнь.

Ванюшка заметил в глазах Игната Ивановича большую грусть-тоску. Такие взгляды для взрослых не редкость. Они вечно чем-то озадачены или опечалены, словно день за днем кто-то по капле выпивает из них жизнь. Ванюшка так еще никогда не грустил. Конечно, его озадачивали многие вещи, например, мысль о поросенке, что родился в человеческой семье, вообще не давала ему покоя, но не настолько, чтоб об этом стоило печалиться.

– Мне скучно, когда я остаюсь дома один. В такие дни я развлекаю себя так: расстраиваю старую соседку, которую мама просит присмотреть за мной. Старуха вечно злится и жалуется маме, называет меня проказником.

– Мне жаль твою соседку – бабка не заслужила такое наказание.

– Может, для соседки я и наказание, а для мамы я подарок – однажды она так сказала.

– Любая мама сказала бы так.

– Да, любая… Мама у меня добрая… и строгая… Я спрашивал у ребят. Оказывается, что все мамы такие. У них тяжелая работа, потому они ведут себя так. И ваша мама такая же?

Игнат Иванович окинул мальчика пристальным взглядом.

– В моей маме сочетается все. Мне сложно описать, что вмещается во все, но она именно такая. Из ее рук можно получить и душевное утешение, и горькое наказание. Мама всегда скажет мне правду в глаза. Она – единственный на свете человек, который не льстит мне, а говорит все как есть. Конечно, при посторонних я для нее – как ты сказал – подарок. Другого она и не скажет, я уверен.

Игнат Иванович попытался объяснить мальчишке сложными взрослыми словами, что быть мамой – это действительно тяжелая работа. Он с годами понимает и уважает весь труд своей матери.

Мальчик подсел ближе к новому знакомому и заглянул в его блокнот, исписанный, исчерканный чернильными зигзагами.

– Почему все зачеркнуто? Вы написали что-то плохое?

– Нет-нет, в блокнот я записываю только все хорошее, сочиняю письма, которые потом отправляю.

– Маме?

– И папе.

– Вы только так с ними говорите?

– Пока я был таким же мальчишкой, как ты, я общался с ними словами, я жил под их крылом. Теперь я вырос и живу своей жизнью, о которой рассказываю им в письмах. Да только… чернильные буквы не заменят живой разговор.

Любопытство вспыхнуло в глазах мальчонки. В нем проснулся интерес к письмам и общению через них. Никогда в жизни он еще никому их не писал, а тут перед глазами человек, который изо дня в день занимается этим увлекательным делом.

– Вы меня научите писать?

– Вот вырастишь и тогда научишься.

– А сейчас можно?

– Хм, сейчас ты живешь с мамой и папой, и в письмах нет необходимости… Но на будущее, я могу тебе отдать одно свое неотправленное письмо. Обычно письма учит писать жизнь, но тебя, так уж и быть, научу я. – Покопавшись в вещах, Игнат Иванович вынул из рюкзака заклеенный конверт с марками и адресом получателя. – Отдаю тебе на сохранение, Ванюшка, частицу своей души… Только не вскрывай сейчас.

– Почему? – нахмурился мальчишка. – Мне еще рано такое читать?

– Ну-у-у… большую половину слов ты, наверное, не поймешь… Спрячь его куда-нибудь в укромное место, а когда подрастешь – вскроешь.

Мальчишка смотрел на письмо как на сокровище. Марки на нем были цветные и яркие, а Ванюшка был неравнодушен к красивым вещам. Пожалуй, их мальчонка будет рассматривать всю оставшуюся дорогу, пока не сойдет с поезда.

– И вы ни капельки не рассердитесь, если я его открою?

– Нет, – улыбнулся Игнат Иванович грустной улыбкой, – не рассержусь. Я сам отдал его тебе – на что тут сердиться?

– А ваша мама?

– Она не знает об этом письме… У нее есть куча других.

Игнат Иванович подпер руками голову, облокотившись на столик, и провалился в размышления, пока Ванюшка с нескрываемым восхищением и любопытством рассматривал белоснежный конверт, синие чернильные линии, складывающиеся в слова.

– Ва-а-аню-у-ушка! – закричали где-то вдали. Крик был едва различим сквозь грохот колес. – Ва-а-аню-у-ушка! Ванюшка! Ва-а-аню-у-ушка!

– Это, кажется, моя мама, – прислушиваясь, пробормотал он. – Я пойду, скажу, что я тут. Она думает, что я потерялся.

– Конечно. Беги к маме… И помни о письме – ты дал мне обещание не открывать его раньше времени.

– Ага, – поспешно согласился мальчонка и убежал на зов матери, забыв попрощаться с новым знакомым. Они были хорошими собеседниками, и Ванюшка надеялся, что Игнат Иванович поймет его и простит за единственное не сказанное слово вежливости.

Они расстались навсегда – разве это не прощание?

– Мама! Мама! Я здесь! – закричал малец, пробегая мимо храпящих одеял и читающей жадины. – Мама, смотри! Мне это подарили!

Мама заключила Ванюшку в теплые объятья. Ее драгоценная пропажа нашлась и отчаяние, закравшееся в материнское сердце, растаяло как снежный ком в жаркую погоду.

– Мне подарили письмо! – радостно воскликнул Ванюшка.

– Подарили? – удивилась мама. – Милый, письма не дарят. Ими обмениваются, их получают или отправляют, но не дарят.

– А мне подарили, чтобы я научился писать точно такие же!

Ванюшка не удержался и нарушил обещание, позволив маме вскрыть конверт. Она развернула письмо и, одним только глазом заглянув в него, вернула сыну его подарок. Отчего-то на маминых губах застыла грустная улыбка.

Мальчик в недоумении посмотрел на письмо. Его страницы были абсолютно чисты. Ни единой строчки, ни одного слова, ни единой буквы…

Декабрь 2017г.