Текст книги "Сделка"

От мимолетной улыбки подбородок Сары дернулся.

– Все это кажется таким... неважным, не правда ли? Все, что случилось до войны.

– Да. Прошлое как-то потускнело.

– Но вы ведь вернетесь к нему.

Я покачал головой.

– Все переменилось. Вы разве не слышали, леди? Идет война.

– Нат, вы сейчас лучше спите?

Я улыбнулся ей.

– О да, конечно. Отлично. Нет проблем!

– У вас было несколько тяжелых ночей, там, на четвертом этаже.

– Но я спустился на нижние этажи, вы не забыли? Я вундеркинд, точнее, был бы им, будь я помоложе.

– Вы вообще немного спали. А когда засыпали...

Когда я засыпал, я видел кошмарные сны о фронте и просыпался со стонами, как Монок.

– Да, вы знаете, что доктор Уилкокс – волшебник? Он собрал мою голову в одно целое – кусочек за кусочком. Я чувствую себя благодарным.

– У вас темные круги под глазами.

Я был рад, что она не участвовала в совете.

– Я отлично себя чувствую, честно. Если бы я не спал, как бы я мог быть таким веселым и остроумным сегодня?

– Вы много отдыхали, сидя в комнате отдыха. Похоже, вы там дремали, не замечая, что спите. Но вот ночью...

Ночью сон отказывался приходить ко мне. А когда я ужасно уставал и все-таки засыпал, меня преследовали ночные кошмары, совсем как япошка с ножом в темноте.

– Больше этой проблемы не существует. Правда. Черт возьми, Сара, очень мило с вашей стороны, что вы спустились сюда, чтобы пожелать мне удачи.

– Я знаю, что вы до сих пор не спите. Я знаю, что вас все еще преследуют кошмары.

– Сара, пожалуйста...

– Я ничего не расскажу. Я знаю, что вы помалкиваете об этом, чтобы вас не задержали здесь дольше. Вы ведь хотите поехать домой, правда?

– Да, – ответил я, и внезапно мои глаза увлажнились. Что за черт!

Она обняла меня рукой за плечи.

– Иди сюда, большой мальчик!

Я плакал в ее голубую блузку, а она гладила меня, как ребенка. Однажды другая женщина делала это, качала меня, когда я плакал. Мне безумно хотелось, чтобы кто-то приголубил меня, это не давало мне покоя, и Сара помогла мне.

– Ну-ну, – приговаривала она.

Я сел и огляделся, надеясь, что никто меня не видит. Ведь я не хотел выглядеть как псих в палате для душевнобольных. Люди будут говорить.

– Извините, – сказал я.

– Все в порядке, – проговорила Сара. – Я не собираюсь рассказывать что-нибудь докторам. Вам лучше уехать в Чикаго – в любом случае. Вы действительно знаете тех людей, о которых рассказывали?

– Да. Но в чем дело, неужели вы никогда не встречали знаменитостей?

– Конечно, встречала. Наполеона, например, или того парня, который называет себя Гитлером.

– А вы предполагали, что подлинные вещи должны быть только в определенном месте?

Она широко улыбнулась, показав мне ряд хорошеньких детских зубов.

– Хорошая мысль. – Она встала. – Если вы еще будете в Вашингтоне, попробуйте заглянуть ко мне.

– Вы намекаете, что захотите иметь дело с бывшим душевнобольным?

– Конечно, – ответила она. – У нас нехватка мужчин.

– Похоже на комплимент. Скажите, а как дела у Диксона?

Ее улыбка исчезла. Покачав головой, она снова присела рядом.

– Не очень хорошо. Он теперь на шестом этаже. Ему уж точно не попасть на раннее заседание совета.

– Вот черт! А тот моряк, который все время молчал, м-м-м, как вы называли его состояние?

– Кататония, – ответила она и засмеялась.

– Что здесь смешного?

– Мне не следует смеяться. Помните, какой шум он устроил, когда мы кормили его из трубочки?

Я несколько раз помогал ей и санитарам кормить этого парня смесью из томатного сока, молока, сырых яиц, мясного пюре и лекарств. Если больные отказывались есть, им вливали всю эту стряпню прямо в горло через трубочку. А этот парень, который отказывался говорить, но был обычно спокойным, просто приходил в ярость, когда в его горло пытались вставить трубку.

– Он заговорил, – сказала Сара. – Ему провели несколько сеансов шоковой терапии, и он заговорил. Он рассказал нам, почему так сопротивлялся, когда мы кормили его через трубку.

– Так почему?

– Он думал, что это была клизма, но мы вставляем ее не в то место.

Мы смеялись и смеялись. Я хохотал до слез, но на этот раз по-другому: эти слезы уже не были горькими.

Сара поднялась.

Я тоже встал.

– Удачи вам, – сказала она, дотронувшись до моего лица. – Попробуйте поспать.

– Я постараюсь, – сказал я и сел.

Она повернулась: красивые ноги. Я целыми часами думал об этих ногах. В палате сумасшедшего дома нечего больше делать.

Я вытер свои щеки, думая о том, какой сладкой и лукавой была эта маленькая сучка. Она понимала, что я сдерживал себя, знала, что несмотря на гипноз, я не все рассказывал доктору Уилкоксу.

Черт, были вещи, которые я не мог ему рассказать. Некоторые двери никогда не откроются. Или вся эта мешанина событий, образы, преследовавшие меня в окопе, были просто горячечным бредом, который охватил меня тогда?

Как, мать твою, точно умер Монок? Его застрелили. Кто застрелил его?

Конечно, япошки. Не будь идиотом.

Но почему тогда на его груди были черные обгоревшие пятна в том месте, где прошла пуля? Почему, в конце концов, пулевое отверстие было таким большим, что туда можно было кулак засунуть?

Это был выстрел с близкого расстояния. Кто-то застрелил его с близкого расстояния.

Из пистолета, это очевидно. А они были у всех нас:

У Барни, д'Анджело, у двух солдат и у меня.

У меня.

Похоже, я держал свой пистолет в руках, когда заметил следы пороха на брезентовой куртке Монока.

Я выпрямился, закрыв лицо руками. Нет, я не сказал Уилкоксу об этом. Я никогда об этом не говорил. Я никому не сказал, что, кажется, видел, как это случилось. Как убили Монока. Но я, черт возьми, «подавил» эти мысли, упрятал их глубоко в своей долбаной голове. И я не мог, не должен был вспоминать этого.

Это я убил тебя, Монок? Потому что ты кричал и мог выдать всех нас, и поэтому я убил тебя?

2

– Рядовой Геллер!

Это был капитан. Он стоял в дверях конференц-зала.

– Пожалуйста, заходите.

Я зашел.

– Мы обсудили ваш случай, – заговорил капитан, усаживаясь за стол. Я остался стоять. – На нас произвело большое впечатление ваше быстрое выздоровление. Мы пришли к выводу, что вы полностью готовы к возвращению в общество.

Перед ним на столе лежали какие-то бумаги с подписями; он вручил их мне.

Восьмая статья.

– А вот ваша с честью заработанная награда, – сказал он, передав мне маленькую коробочку.

Я даже не стал ее открывать: я знал, что это. «Утка недобитая» – булавка на лацкан, которую получали все ветераны, когда их комиссовали. А называли ее так, потому что награда представляла из себя крохотную пуговку с изображением орла, неуклюже распиравшего крылья.

– Обратитесь в приемный покой, и они помогут вам организовать вашу поездку. Если хотите, вам могут забронировать место на сегодняшний поезд. Вы возвращаетесь в Чикаго, мистер Геллер.

Я улыбнулся тому, что меня комиссовали. Потом я улыбнулся капитану.

– Спасибо вам, сэр.

Он тоже встал, протянул мне руку, и я пожал ее.

Я пожал руки всем. Около доктора Уилкокса я немного задержался. Мне хотелось показать те теплые чувства, которые я к нему испытывал за то, что он помог мне все вспомнить.

– Удачи вам, Нат, – сказал доктор.

– Спасибо, док.

Когда я уже выходил, он добавил:

– Если у вас будут проблемы со сном, обратитесь в местный военный госпиталь. Они вам дадут какое-нибудь лекарство.

Я понял, что не так уж хорошо обманывал его, как предполагал.

– Спасибо, док, – еще раз промолвил я и отправился в свою палату, чтобы собрать вещи в рюкзак.

Неважно, что случилось в том окопе. Это было в прошлом, это уже история. И дело было даже не в том, что Монок умер, а в том, что кто-то из нас пережил это. Конечно, не Фремонт и Уйти. Это могли быть Уоткинс, или д'Анджело, или двое солдат, или Барни... Черт, Барни был героем. Говорили, что он убил двадцать два японца своими гранатами. И еще я слыхал, что он все еще там, на Острове. Все еще участвует в боях. Как он может до сих пор находиться там?

А я – здесь?

Я сел на край койки и подумал о том, до чего же это нелепо – возвращаться в Чикаго и разговаривать с каким-то федеральным обвинителем о Фрэнке Нитти, Луисе Кампанья по прозвищу Литл Нью-Йорк и о Компании, надувшей киношников. Зачем им это все сегодня? Кому это нужно? Они не знают, что идет война? Похоже, все это было в другом мире. Чикаго Фрэнка Нитти... Это было целую жизнь назад.

А ведь не прошло еще и трех коротких лет...

ГОРОД ФРАНКА НИТТИ

Чикаго. Иллинойс, 6 – 12 ноября 1939 года

1

Ресторанчик на углу теперь назывался «Дилл Пикль», а у бара за соседней дверью был новый хозяин. Коктейль-бар Барни Росса переехал в другое, более просторное помещение, напротив отеля «Моррисон». Барни содержал там шикарные апартаменты. Я сам жил в этом отеле, в двухкомнатном номере, но, конечно, не таком дорогом.

Для меня это был шаг вперед, потому что еще не так давно я спал в своем офисе на раскладушке и исполнял роль сторожа. Это было вместо платы за жилье моему хозяину. А моим хозяином, владельцем здания тогда и теперь был один человек – Барни Росс.

Мы шли этим ясным утром из отеля «Моррисон» в сторону его бывшего ресторана, над которым находился – по крайней мере раньше – мой однокомнатный офис. Барни не был единственным, кто расширял свое дело.

– Мне не терпится увидеть, что ты сделал со своей конторой, – громко сказал Барни, чтобы перекричать шум железной дороги.

Я распахнул перед ним дверь.

– Никаких постоянных улучшений, – говорил я ему в спину, пока мы поднимались. – Я бы не хотел, чтобы твой вклад поднимался в цене.

– С тех пор как ты начал платить ренту, – сказал он мне, усмехаясь, как бульдог, который приметил связку сосисок, – ты не очень-то обаятелен.

На самом деле я чувствовал свое обаяние в это утро. Мне казалось, что я очень даже обаятельный. Жизнь хороша. Жизнь приятна. Мой бизнес процветает. Да и книга моя замечательна.

Вы видите: я не был крупным бизнесменом. Но не таким уж и маленьким, каким был раньше. Я открывал для себя мир.

Однако это вовсе не здание, принадлежащее Барни, оказывало на меня такое влияние. Этот дом на Фон-Бурен-стрит, нависающая железная дорога, отбрасывающая тень на середину улицы, мешанина из баров, ломбардов, ночлежек... Да и наше здание ничем не выделялось. У нас была парочка врачей, по дешевке оказывающих свои услуги: один, кажется, делал аборты, а другой – лечил зубы. Во всяком случае, они оба занимались разного рода удалением, в том числе денег из бумажников. И даже такой старый и опытный специалист по карманникам, как я, не мог ничего поделать с ними. У нас также обитали трое стряпчих, занимающихся сомнительными делами, хиромант и многочисленные брачные конторы, которые то и дело открывались и закрывались.

И одно детективное агентство, которое теперь гордо размещалось в двухкомнатном помещении. В дальнем конце коридора на четвертом этаже находился мой старый офис, теперь перегороженный: там работали два только что нанятых мною сыщика. Окна конторы, расположенной за другой дверью, выходили на Плимут-корт и Стандарт-клаб. Контора была моей и только моей.

Почти.

Я отворил дверь. На матовом стекле была свежая надпись:

ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНТСТВО «A-I», НАТАН ГЕЛЛЕР, ПРЕЗИДЕНТ.

Мы с Барни вошли в приемную комнату моего офиса. Моя приемная! Вот дьявол! Мне лишь не хватало кучи прошлогодних журналов, и тогда во всем округе не нашлось бы приемной, которая бы хоть чем-то отличалась от моей.

И у меня еще была Глэдис.

– Доброе утро, мистер Геллер, – сказала она, неискренне улыбаясь. – Звонков не было.

Я взглянул на часы.

– Сейчас пять минут десятого, Глэдис.

Мы открывались в девять. Пинкертон никогда не спал, Геллер имел такую привычку.

– Как давно вы здесь?

– Пять минут, мистер Геллер. За это время звонков не было.

– Называйте меня Нат.

– Это будет некорректно, мистер Геллер.

Она стояла за маленьким ободранным столиком темного цвета, который отдал мне Барии, перевозя свой коктейль-бар.

– Если вы позволите, я продолжу работу по разборке картотеки.

Четыре деревянных ящика с картотекой, стоявшие в приемной, были теперь в распоряжении Глэдис. Она приводила документы в порядок, так как это не делалось уже года два. Кстати, Глэдис было двадцать четыре года. Ее темные волосы, спадающие на плечи, завивались на концах; именно такие прически носили многие девушки. Никто не мог быть более привлекательной, чем Глэдис, даже теперь, когда она возилась с карточками в своей нарядной, но тем не менее подходящей для офиса белой блузке и черной юбке, которая сверху обтягивала ее зад, а книзу расширялась. Словом, Глэдис являла собой мечту клерка-развратника.

К сожалению, похоже, этой мечте не суждено было сбыться. Я нанял ее за ее соблазнительную задницу и привлекательную мордашку; упоминал ли я темные карие глаза, длинные ресницы, надутые губки? Кстати, эти надутые губки должны были насторожить меня: ведь я же, черт возьми, был детективом. Да, ее тыльная сторона сыграла решающую роль, хотя ее секретарское прошлое – письма от бывшего работодателя, диплом из школы секретарей – были вполне подходящими.

Но она обошла меня. Она оказалась умной, квалифицированной секретаршей, которая не испытывала ни малейшего интереса к своему шефу.

Барни пихнул меня.

– О, Глэдис. Это мой друг, мистер Росс. Он хозяин этого дома.

Она отвлеклась от каталога и улыбнулась Барни любезно, но незаинтересованно.

– Хорошо, – сказала она.

– Это Барни Росс, – добавил я. – Боксер.

Она снова занималась каталогом.

– Я знаю, – ответила Глэдис равнодушно. И добавила: – Я рада.

Она говорила бесстрастным вежливым тоном телефонного оператора.

Мы с Барни прошли мимо нее, мимо старомодного черно-белого дивана в стиле «модерн» и стульев, которые я купил еще в тридцать четвертом на художественной распродаже после Всемирной выставки. Я отворил дверь в середине стены – снизу деревянной, а сверху – из матового стекла, – которая отделяла приемную от моего офиса. Там стоял мой старый письменный стол – огромная, обшарпанная дубовая громадина, к которой я привык. Я подскочил к новому удобному вращающемуся стулу, на который можно было откинуться, не рискуя вывалиться в двойные окна у меня за спиной. Барни достал его мне по оптовой цене. У правой стены стоял коричневый кожаный диван с Максвел-стрит: он был не новый, но в отличном состоянии. Над ним висело несколько фотографий, включая портреты Салли Рэнд и еще одной актрисы. На обеих фотографиях было написано «с любовью». Таких вещей не должно быть в конторе: они не имеют отношения к делу, но снимки двух знаменитых актрис с дарственными подписями производили впечатление на некоторых моих клиентов. К тому же мне было на что посмотреть, когда наступал застой в делах. На другой стене, над несколькими стульями, висели фотографии Барни на ринге, которые он мне подарил. Одна из них была подписана. Но там не было слов «с любовью».

– А она ничего, – сказал Барни, помахав большим пальцем в сторону Глэдис, – только не больно-то приветливая.

– Я знал это, когда нанимал ее, – ответил я бесцеремонно.

– Не заливай!

– Ее внешность, черт возьми, не была для меня главным. Меня интересовала ее квалификация, и я понял, что для работы она – то, что нужно.

– Ну, допустим, тебя действительно интересовала ее квалификация. Но ручаюсь, она была приветливее, когда пришла на собеседование.

– М-да, – признался я. – Именно поэтому я и принял ее на работу. Ну ладно. А как твоя личная жизнь?

Барни расстался со своей женой Перл. Вкратце: он уехал на восток, чтобы поработать у ее отца, чей бизнес был связан с одеждой. Но ничего не вышло – ни с женитьбой, ни с бизнесом. Барни пришлось вернуться в свой ресторан.

– У меня есть девушка, – сказал он, как бы защищаясь. – А ты?

– Я отказался от этого.

– Я не шучу, Нат, ты же не молодеешь. Ты – серьезный бизнесмен. Почему бы тебе не устроиться и не обзавестись семьей?

– У тебя же нет детей.

– Но не потому что я не делал попыток. А возможно, это даже и к лучшему, раз у нас с Перл ничего не вышло. Вот с Кати – другое дело.

Кати его хористка.

– Из огня да в полымя, – сказал я. – Занимаясь своим делом, я мало стал доверять семейным узам.

Он добродушно нахмурился.

– Тебе приходится сейчас часто следить за неверными супругами?

– Ну да. Разводы помогают таким агентствам, включая и наше, существовать. Но теперь я стараюсь побольше этого лошадиного дерьма свалить на своих сыщиков. Уж если ты – босс, то можешь сам выбирать себе случай для расследования.

– Если уж речь зашла о твоих операх: почему бы нам не пройти к ним и не представить им меня? Я еще никого из них не встречал.

Мы прошли через приемную, кивнув и улыбнувшись Глэдис и получив в ответ кивок женщины, которая так и не оторвалась от картотеки. Потом мы подошли к другой двери, к моему бывшему офису. На дверном матовом стекле было написано просто:

«A-I», ЧАСТНОЕ СЫСКНОЕ АГЕНТСТВО.

Я вошел без стука; Барни следовал за мной. Когда я там работал, комната казалась мне огромной. А теперь, разделенная перегородкой на два закутка, в которых стояли письменные столы и стулья для клиентов, она стала просто крохотной. Оштукатуренные стены были покрашены бледно-зеленой краской. Только один стол, тот, что стоял в левой каморке, был занят. За ним сидел человек – плешивый мужчина с венчиком волос вокруг лопоухих ушей, в очках в тонкой оправе на вздернутом носу. Ему был пятьдесят один год. Он снял пиджак и повесил его на вешалку. Но несмотря на это, он выглядел очень внушительно в жилетке и аккуратном солидном голубом галстуке.

– Барни, – сказал я. – Это Лу Сапперстейн.

Сапперстейн улыбнулся и протянул через стол руку, которую Барни, улыбаясь, пожал.

– Благодаря вам я заработал немного денег в прошлом году, – сказал Сапперстейн.

– Каким образом? – спросил Барни.

– Он поставил на Армстронга, – вмешался я. Барни усмехнулся.

– Ну что за парень! – воскликнул он, имея в виду меня.

– Я не это имел в виду, – произнес Лу, немного смутившись. – На самом деле, после вашего поражения я поспорил с приятелем, что вы уйдете с ринга. Что вы, конечно, и сделали.

– А откуда вы узнали, что я уйду и не вернусь? У меня было множество предложений, знаете ли.

– Поэтому-то я и не мог получить выигранное в течение года со дня вашего поражения. Это условие было частью нашего пари в пятьдесят долларов. Спасибо, мистер Росс.

– Называйте меня, пожалуйста, Барни.

– Лу ушел в отставку после двадцати пяти лет службы в полиции, – сказал я. – Мы вместе разрабатывали все детали, касающиеся карманников.

– Я был его боссом, – сказал Лу Барни. – Нанять меня – это воплощение идеи Ната о мщении мне.

– Я тебя нанял, потому что я – хороший парень, – заявил я. – А вот уволить тебя – это моя идея о мщении. Где Фортунато?

– Опаздывает. – Сапперстейн пожал плечами.

– В первый же день? – спросил я, слегка удивившись.

Сапперстейн снова пожал плечами.

– Я хотел, чтобы он начал работать с этими кредитными обязательствами, – сказал я, указывая на бумаги, лежавшие на его столе, которые Лу не мог видеть со своего места.

Тут дверь за нами открылась и вошел Фрэнки Фортунато. Он был маленький, худой, как жердь, с темными жиденькими волосами и резкими чертами лица. Он бы выглядел зловеще, если бы не его широкая, открытая, ясная улыбка. Его щегольский костюм был коричневого цвета, а галстук – желто-красный.

– Привет, я опоздал! – крикнул он. – Не страшно для начала.

– Вы же должны быть здесь до девяти часов, – сказал я ему. – По-моему, это не чрезмерное требование...

– Вы имеете в виду квалификацию или пунктуальность?

– Вообще-то, и то, и другое.

– Геллер, вы стареете. Вы не помните, каким вы были молодым? Этой ночью у меня было жаркое свидание.

Он подскочил к своему столу и принялся крутить телефонный диск.

– Вам бы лучше заняться кредитными чеками, – недовольно заметил я ему.

– Сладкая моя, – заговорил он в трубку. – Это Фрэнки. – Прикрыв микрофон, он замахал рукой, чтобы мы ушли. – Вы не против? У меня частный разговор.

Я подошел к нему и взял у него трубку.

– Привет, сладкая моя. Фрэнки просто позвонил сказать, что он остался без работы. – Я отдал ему трубку.

– Поговорим позже, солнышко, – проворковал Фрэнки и повесил трубку. Он ухмыльнулся. – Проверю, все ли в порядке. Вы не возражаете, если я займусь этими кредитными обязательствами?

– Начинайте. Между прочим, это мой приятель Барни Росс.

– Послушайте, – обратился он к Барни вместо приветствия. – Есть смысл вернуться. Это не должен обязательно быть Армстронг. Послушайте, Канцонери все еще выходит на ринг. Третье сражение Росс – Канцонери может принести кругленькую сумму. Нам надо поговорить. – Он посмотрел на меня и улыбнулся краешком рта. – Конечно, после работы.

Я кивнул Фрэнки и Лу, и мы вышли из комнаты.

– Этот парень нахален, но я уверен, что у него блестящие способности, – заявил Барни.

– Это точно. Я его исправлю. Насколько это возможно.

– Чем он занимался раньше?

– Он вылетел из полиции в первый же год службы за то, что не ужился с Туббо Гилбертом.

Капитан Дэниел «Туббо»-толстый-Гилберт даже по чикагским меркам пользуется дурной славой продажного копа. Но при этом весьма влиятельного.

– А-а-а, – протянул Барни. – Не удивительно, что тебе понравился парнишка. Ты просто себя видишь в этом сукином сыне.

– Знаешь что, – ответил я, – я замечаю прекрасные черты во многих сукиных сыновьях. Больше того, меня знают как приятеля одного бывшего спортсмена.

Выражение лица Барни внезапно стало задумчивым.

– Как бы этого парня не забрали в армию.

Я покачал головой.

– Этого никогда не будет.

Мы уже подошли к моему офису.

– А я думаю, что это должно случиться, Нат. Да ты знаешь, и мы могли бы попасть туда.

– Я гарантирую тебе, что уж этого-то никогда не случится.

– Я пойду, попросят меня, или нет.

– Не будь дураком, – возразил я.

– Ты что, не знаешь, что идет война?

– В Европе. Они уже втягивали нас в свои сражения, но больше им этого не удастся.

– Ты и правда в это веришь?

– Конечно.

– Но, Нат, ты же еврей.

Я не еврей. Это не означает, что я не сочувствую тому, что происходит с евреями в Германии. Мне не нравится идея захвата собственности военными где бы то ни было. Но я не считаю, что это имеет отношение ко мне.

– Ты еврей, Нат.

– Мой отец был евреем, мать ирландской католичкой, а я – я просто еще один болван из Чикаго, Барни.

– Может и так. Но с точки зрения мистера Гитлера ты просто лишь еще один еврей.

Конечно, он не сказал ничего сногсшибательного, но Барни сделал свое дело. Это было не в первый раз и, конечно, не в последний.

Поэтому даже не попытавшись как-нибудь отшутиться, я отослал Барни, а сам отправился работать. Я сделал несколько звонков по поводу страховки, прежде чем заметил, что утро уже кончилось.

В это время Глэдис сунула свою хорошенькую безразличную мордашку в дверь и сказала:

– Пришли ваши клиенты, которым вы назначили на одиннадцать.

Я совсем забыл.

Это, принимая во внимание значимость клиента – потенциального клиента, – поскольку мы не говорили с ним, а лишь договорились о встрече по телефону, было большой глупостью с моей стороны.

– Попросите мистера О'Хару войти, – сказал я, поправляя галстук и принимая надлежащий вид.

Но первым вошел не мистер О'Хара. Это была потрясающая женщина. Довольно высокая, смуглая, она вплыла в комнату, как будто была героиней арабских сказок (или сицилийских кошмаров?). Она выглядела по-королевски в своем щегольском пальто из верблюжьей шерсти с подплечниками. Под пальто виднелся костюм мужского покроя в тонкую полоску. Но под костюмом, как мог углядеть любой детектив, было отнюдь не мужское тело: лацканы моего костюма не приподнимались так в одном месте. На голове у нее была надета маленькая серая шляпка поверх блестящих черных волос, затянутых в узел. На плече на длинном шнурке висела маленькая сумочка-кошелек: в такую не засунешь смену белья. Женщина взглянула на фотографии актрис, и мне показалось, что она была довольно удивлена. Потом она улыбнулась и кивнула мне. Мимолетная улыбка была не теплой, но чувственной. У нее были широкий рот, губы, накрашенные темно-красной помадой, римский нос, темные-темные глаза и насмешливо приподнятые брови.

О'Хара, ростом ниже ее, семенил сзади. Он помог ей снять пальто, а она держала себя с таким видом, будто была королевой, а он – ее слугой.

Это было смешно, принимая во внимание, кем он был на самом деле, потому что Эдвард Дж. О'Хара – маленький, но внушительный человек в аккуратном костюме в тонкую полоску, с бриллиантовой булавкой, пристегнутой к красному галстуку в черную крапинку, держащий черное пальто перекинутым через руку и черную шляпу в другой руке, – был большим человеком в этом городе, миллионером со связями в городских властях и преступном мире. Особенно в преступном мире. Его несимметричное лицо было по-своему красивым. Его густые черные брови нависли над проницательными голубыми глазами, нос был длинный и тонкий, а завершал картину маленький подбородок с ямочкой.

Он повесил ее пальто, потом – свое, а потом улыбнулся мне дружеской улыбкой.

– Мистер Геллер, надеюсь, вы не будете против того, что я привел с собой секретаршу, мисс Каваретту... она будет делать кое-какие записи. Я так всегда поступаю, когда иду на деловые свидания.

Я указал им на стулья у левой стены.

– Безусловно, нет, – сказал я. – К тому же такая чудесная компания может только радовать.

Мисс Каваретта скупо улыбнулась. По ее глазам было видно, что она знает что-то такое, чего не знал я. Она села, скрестив стройные красивые ноги, и достала из сумочки блокнот для стенограмм и ручку.

О'Хара стоял напротив меня. Он протянул мне руку, все еще улыбаясь, как политик. Я пожал ему руку, тоже улыбнулся ему, недоумевая, почему он так стремился мне понравиться. Он был важным человеком. Я был, по сути, никем. Он так всегда себя вел?

– Для меня это большое удовольствие, мистер Геллер, – произнес он. – Я слышал о вас много хорошего.

– От кого, мистер О'Хара? Может, от Фрэнка Нитти?

Его улыбка тут же исчезла. Мне не следовало этого говорить: это просто вырвалось у меня.

Он сел.

– О моих связях с преступным миром преувеличивают, мистер Геллер. К тому же, даже имея такие связи, можно делать деньги и не рисковать, если поставить все на деловую основу и быть честным в своих поступках. Пусть все будет по-деловому, и тогда нечего бояться.

Было похоже, что он пытается уговорить себя, а не меня.

Я сказал:

– Я не хотел сказать что-то грубое, мистер О'Хара.

– Зовите меня Эдди, – улыбнулся он, доставая серебряный портсигар. Он предложил сигарету мисс Каваретте: она взяла. Он предложил сигарету мне – я отказался, но пододвинул мисс Каваретте пепельницу. Наши глаза встретились. Она улыбнулась мне глазами. У нее были длинные ноги. И они тоже мне улыбнулись.

– Мы только что завершили сезон в Спортивном парке, – заявил мистер О'Хара, давая прикурить своей секретарше от серебряной зажигалки в форме лошадиной головы. Он отложил сигареты и зажигалку, так и не закурив.

Я сказал:

– У вас был удачный год.

Спортивный парк, президентом которого был О'Хара, представлял из себя сооружение на двенадцать тысяч мест, с дорожкой для бегов длиной в полмили. Раньше это было заведение для собачьих бегов. Для лошадей его стали использовать в тридцать восьмом году. Парк был расположен в Стикни возле Цицеро. Иными словами, цветок в воровском притоне.

– Да. Но у нас возникли некоторые проблемы.

– Какого рода?

Мисс Каваретта выпрямилась, приготовясь записывать: она еще ничего не написала, ни закорючки. Она не была похожа на стенографистку.

– Вы, наверное, догадываетесь, что в парке вроде нашего у многих клиентов подмоченная репутация.

– Разумеется, – ответил я. – Бывшие заключенные воры, букмекеры, шлюхи... извините меня за мой французский, мисс Каваретта.

Слабая улыбка.

– Особенно по выходным, – продолжал я, – когда они просто не могут пройти мимо вашего парка.

– Точно, – сказал О'Хара, наклоняясь вперед и стараясь быть искренним. – Мы пытались сделать все, чтобы держать подальше хулиганов, бездельников и смутьянов. Но это все, что в наших силах. Поэтому мы решили обратиться к вам, мистер Геллер.

– Ко мне?

– У нас много неприятностей с карманниками. Настоящая эпидемия. Мы не возражаем, чтобы у наших посетителей становились пустыми карманы, но мы предпочитаем опустошать их сами.

– Естественно.

– Как я понял, у вас есть определенный опыт в этой сфере. Я имею в виду надзор за карманниками.

– Этим я занимался в полиции, да, сэр. А с тех пор как открыл частное агентство, я в основном занимаюсь обеспечением охраны как раз в этой области, это верно.

Он улыбнулся – покровительственно, как мне показалось.

– Насколько я знаю, вам поручали эту проблему даже на Всемирной выставке.

– На той, что проводилась в Чикаго в тридцать третьем году, – напомнил я. – Но меня не пригласили в Нью-Йорк на следующую выставку.

– Они отложили ваше приглашение, – сказал кто-то.

К моему удивлению, это была мисс Каваретта. Она была в разгаре своей деятельности, сделав несколько заметок в блокноте. У нее был красивый грудной голос, который растекался в воздухе, как масло на разогретой булочке.

– Возможно, вас пригласят туда на следующий год, – добавила она.

О'Хара рассмеялся над этим – слишком громко, как мне показалось. Пытался ли он стянуть с нее трусики? Может, об этом шла речь? И с каких это пор миллионеры прилагают неслыханные усилия, чтобы залезть к своей секретарше под юбку? Но с другой стороны, я вспомнил ситуацию с Глэдис. Конечно, я не был миллионером.

– Может, они и пригласят меня, – сказал я, чувствуя себя, как пожилая дама, которая сопровождает девицу на свидание.

– Чего бы я хотел, – сказал О'Хара, – так это того, чтобы вы проинструктировали моих помощников и научили их определять и ловить карманников. Я бы хотел, чтобы вы сами провели в моем парке некоторое время. Когда откроется следующий сезон. И понаблюдали. Точнее, вам надо заняться этим как можно скорее, осмотреть все в парке, разумеется.

– Одну секундочку, – извинился я, сняв телефонную трубку и позвонив в комнату за соседней дверью.

Через несколько мгновений в комнату вошел Лу Сапперстейн. Одетый в пиджак, он выглядел замечательно, как стодолларовая бумажка. Войдя, он кивнул, улыбнулся; его взгляд на секунду задержался на соблазнительной и загадочной мисс Каваретте. Я представил их всех друг другу, а потом сказал про Лу:

– Он был моим шефом, когда мы работали с карманниками. А теперь он мой главный сыщик. Я поручу ваше дело ему, мистер О'Хара.

О'Хара побледнел, что показалось мне довольно странным. С трагическим выражением он сказал:

– Но так ничего не выйдет. Я хочу работать с вами, мистер Геллер. Мне нужен главный.

Я засмеялся коротким, нервным смешком.