Текст книги "Избранник Газового космоса"

Глава 6

Четыре серебристых колеса выкатились на гребень бархана, замерли на мгновение в неустойчивом равновесии и как бы нехотя заскользили вниз, наперерез каравану. В этом бесшумном скольжении не было ничего угрожающего, но бактр подо мною испуганно заблеял, задрал уродливую голову и попятился, оседая на задние ноги.

– Держать строй! – рявкнул Самех. – Лазар, песий сын, тебе говорят!

Я вонзил в крутые бока бедного животного ржавые шпоры. Бактр захрипел, роняя с выпяченных губ черную слюну, прянул вперед. Похоже, совсем спятил от страха, черта с два удержишь его сейчас в строю!..

Я выдернул из ременной петли пику. И вовремя. Колесо, которое скатилось с бархана первым, вдруг развернулось в тощего, длинного, как удав, ящера. В мутно-голубом сиянии ночи чешуйчатое тело твари отливало сталью.

Ящер зашипел, сделал обманный выпад. Я швырнул в него пику и промахнулся. Схватился за рукоять акинака, но вытащить не успел…

Ящер метнулся к горлу бактра, тот встал на дыбы, молотя воздух плоскими копытами. В седле я не удержался, рухнул на песок. Падение оглушило меня, подняться сразу не удалось. А когда я все же утвердился на жилистых и волосатых ногах Сандро Урии, схватка с песчаными драконами была в самом разгаре.

– Какой из тебя воин, – презрительно бросил Самех, осаживая своего пятнистого, как леопард, скакуна. – Я всегда говорил, что из портовых шакахов хороших солдат не сделаешь…

Я не отозвался. Некогда, да и бессмысленно перечить начальству. На правом запястье Самеха красовалась татуировка в виде скрещенных молний; я видел такие у солдат-кшатров в порту – вояка бывший, значит. Судя по манерам – и впрямь офицер, салар по-здешнему. Салар, который укуривается на привалах гашишем…. Ну-ну…

Костяная булава, которой заканчивался «стальной» хвост, просвистела у моего носа. Я качнулся назад, полоснул акинаком. Брызнула кровь – темная, горячая, как кипяток.

М-да, холоднокровными здешних драконов не назовешь…

Ящер зашипел, развернулся, взбив тучу песка. Клыки-кинжалы воссияли надо мною, глаза запылали рубинами, но тут же помутнели и погасли, и голова дракона покатилась в пыль. Алак – безгубый варвар-наемник – весело сверкнул подпиленными зубами и промчался мимо, роняя драконью кровь с клинка.

Я повертел головой: с кем бы еще сцепиться? Но схватка для ящеров уже была проиграна. Двое толстыми шлангами валялись на песке. Оставшиеся в живых пока огрызались. Они то сворачивались колесом и пытались вырваться из кольца стражников, то вяло кидались в драку. Стражники не выпускали их, но и бой не принимали. Они развлекались, тыча в обессилевших драконов пиками.

Мальчишка – прислужник караван-баши – привел моего бактра. Я нехотя взгромоздился в седло.

Стражники продолжали развлекаться. Груженые бактры столпились под барханом. Погонщики воспользовались незапланированной остановкой, чтобы вычесать песок и блох из жесткой шерсти своих подопечных, проверить подковы и поклажу. Салар Самех и караван-баши Урзуф въехали на гребень бархана осмотреться.

Ночи на Целлионе светлы. И нынешняя не была исключением. Газовая среда равномерно фосфоресцировала, у горизонта то и дело полыхали зарницы. Два больших, тусклых, как нечищеные лезвия, полумесяца всходили на востоке. На западе выглядывал подсвеченный грозами краешек Вишала.

Черт знает, что за ночь…

Самех и Урзуф сорвались с барханного гребня, выкрикивая команды каждый своим людям. Надо думать, путь впереди свободен: ни песчаных драконов, ни шакахов, ни варваров. Есть надежда, что до следующей дневки не придется больше драться.

И на том – слава Глазу.

Я занял свое место в строю, справа от каравана. Покосился, проезжая мимо, на останки ящеров. И то ли почудилось мне в неверном свечении ночного неба, то ли в самом деле горло одного из драконов охватывал металлический обруч. Ошейник? Ожерелье? В этом странном мире и минуты не прожить, не столкнувшись с загадкой. Спросить у кого? Но салар Самех не терпел разговорчиков в строю. Не из самодурства. В пустыне надо больше слушать, чем говорить. Может быть, тогда услышишь, как подкрадывается смерть.

Караван втянулся в ложбину между барханами. Я, как и положено стражнику, старательно вертел головой, но ничего, кроме песка, собранного ветром в волнообразные складки, не замечал. Удивительно, как караван-баши умудряется ориентироваться в этом песчаном океане. Ведь по ночам здесь даже звезд не бывает. А других ориентиров в пустыне нет. И тем не менее Урзуф – жилистый, чернобородый, пропеченный Глазом – уверенно вел караван, словно подчиняясь некоему внутреннему голосу. А может, так оно и было, кто его разберет.

К негромким звукам, сопровождающим караван, – бряцанию сбруи, мягкому топоту копыт, посвистыванию ветра, – уже давно примешивался отдаленный механический стрекот. Беспокойства он ни у кого не вызывал, до тех пор, пока не стал громче и прерывистей. Салар обернулся, зыркнул на меня начальственным глазом и молча показал на вершину ближайшего бархана.

Достопочтенный Самех дал мне шанс загладить вину, отправил на разведку…

Я кивнул и пришпорил бактра. Склон бархана оказался крутоват, и нам с бактром понадобилось время, чтобы оказаться на его вершине. Отсюда стало видно, что ночь близится к концу. Небо на востоке утратило туманную голубизну и налилось белым пламенем. От барханов ползли длинные тени. И от гребня к гребню, почти цепляясь за них колесами шасси, неуклюже перепархивал биплан.

Я смотрел на приближающийся летательный аппарат, не зная, как правильно поступить. Поднять тревогу? Или просто спуститься с бархана и доложить начальнику? Биплан между тем увеличивался в размерах. Движок его тарахтел все сильнее, время от времени захлебываясь. В рассветных лучах был хорошо различим густеющий дымный хвост, что тянулся за крылатой машиной. Я прикинул расстояние – биплан примерно в полумиле минует гребень бархана, на котором торчу я. Вряд ли пилот меня заметит…

Не нужно было долго думать, чтобы понять – аппарат на последнем издыхании. И пилот пытается выжать из чадящей тарахтелки все, что возможно. Дотянуть до ближайшего оазиса, где есть родники и тень под кронами пальм. Посадить машину и покопаться в движке – вдруг удастся починить? Но, опять же, мне, как человеку с техническим образованием, было ясно, что шансов у коллеги-летуна почти нет. Собственно, у него только один шанс выжить – я!

Решение созрело. Я вздернул бактра на дыбы, заорал благим матом, выхватил пистолет и принялся палить в воздух. Злостно нарушил закон пустыни. От Самеха влетит. Морду бить не рискнет, а вот штраф, считай, обеспечен. И пошел он, наркоман! Тут свой брат-летчик погибает, выручать надо!

Биплан качнул тускло блеснувшими плоскостями и начал круто забирать вправо.

Заметил, душа из него вон! Заметил, браток!

– Песий сын! Вонючий шаках! – прорычал салар Самех, влетая на гребень.

Он собирался еще что-то добавить, но в это мгновение над нашими головами пронесся аппарат. И сразу же пошел на снижение, метя в ложбину между барханами, которую караван только что миновал.

– За ним! – приказал быстро сообразивший, что к чему, начальник стражи.

Я подчинился с радостью. Нет, что ни говорите, а моя стихия – техника! Не эти средневековые путешествия верхом на горбатых жирафах. Не драки на мечах. Не местная трихомудия с тюрбанами, браминами и кастами, а отлаженные механизмы, точно пригнанные детали, простота и ясность машинной жизни. Пришпоривая своего горбатого скакуна, я предвкушал, как сниму кожух с забарахлившего мотора, погружу пальцы в его горячие маслянистые внутренности…

Биплан завершил полет, уткнувшись носом в песок, нелепо задрав к накаляющемуся небу этажерчатый хвост. Дым рассеялся, огонь погас. Малорослый, худой, как ребенок, пилот яростно пинал ни в чем не повинное колесо. Я осадил бактра, спрыгнул с седла.

– Что случилось, достопочтенный?

Пилот обернулся ко мне, слепо глядя очками-консервами.

– Проклятие! – выкрикнул он тоненьким голосом.

Я позволил себе сыронизировать:

– Чье-то проклятие помешало тебе лететь дальше, достопочтенный?

Пилот аж задохнулся от ярости.

– Да как ты смеешь, шаках!

– Прости, достопочтенный асур, – смиренно проговорил я. – Могу ли я тебе помочь? Поверь, я кое-что смыслю в этих машинах.

Пилот воздел очки на лоб. Глаза у него оказались пронзительно-голубого цвета, особенно по контрасту с лицом, покрытым толстым слоем сажи и пыли.

– Ты, стражник, разбираешься в огненных сосудах виманы? – недоверчиво переспросил он. – Если ты служка из мастерских, зачем тогда здесь?

Огненные сосуды виманы? Ну и терминология! Под стать этому бредовому миру…

– Меня зовут Лазар, – сказал я. – И я не служка из мастерских…

Договорить я не успел. Подъехал Самех. Спешиться он не соизволил.

– Ты вестник? – без обиняков спросил он у пилота.

– Да, салар, – буркнул асур. – Везу распоряжения Большого Дивана коменданту Пещерного Острова, достопочтенному Мизраху.

– Полагаю, наш караван-баши, – перебил его Самех, – будет счастлив доставить тебя и твои послания, вестник. Все дороги на Целлионе ведут к Пещерному Острову.

– Благодарю, салар! – отозвался пилот. – В одном фарсахе отсюда я видела птиценогих.

Видела! А где были мои глаза?

Маленькая фигурка в кожаных штанах и запыленной белой рубахе с просторными рукавами. Красивые глаза. Детский голос… Женщина-пилот! А я думал, что в здешнем кастовом обществе такое немыслимо.

Салар Самех, впрочем, нисколько не удивился. Он только спросил:

– Много, достопочтенная?

– Клювов триста, не меньше.

– Глаз зрит, надо убираться, – резюмировал начальник стражи. – Прости, достопочтенная, но виману придется бросить.

– Понимаю, салар, – откликнулась летчица.

– Лазар, – обратился Самех ко мне. – Поручаю тебе заботу о вестнике Большого Дивана. Отвечаешь головой!

Я только молча поклонился, не зная, радоваться или огорчаться такому поручению. Самех невзлюбил меня с самого начала – это ясно. Посему легко выполнимого задания от него не жди. Да и не надо большого ума, чтобы догадаться, в чем подвох: единственная женщина на полсотни мужиков, которые постятся с тех пор, как покинули Джавдат.

Интересно, а защита ее чести тоже входит в мои обязанности?

Самех ускакал. Летчица, не обращая на меня внимания, полезла в кабину поверженного летуна. Поставила ножку на стойку шасси, перегнулась через борт. Кожа штанов обтянула ягодицы.

М-да, мне есть о чем беспокоиться…

Она копалась недолго и вскоре опять предстала передо мной. На этот раз – с сумкой через плечо и таким же магазинником, как и у меня, на поясе. У меня несколько отлегло от сердца. Похоже, моя подопечная и сама себя защитит, если понадобится.

Я подвел к ней своего бактра. Спросил:

– Как тебя зовут, достопочтенная?

– Нилам, – отозвалась она, – но я не люблю это имя. Зови меня просто Нила.

– Поспешим, Нила.

Я хотел помочь ей взобраться на бактра, но она оттолкнула мои руки и взлетела на горбатую спину животного. Посмотрела сверху вниз, рассмеялась, видя мою растерянность.

– Пешком пойдешь? До оазиса далеко, а диатримы птиценогих стремительны, как самум.

– Подвинься, – буркнул я, грузно карабкаясь в седло.

Седло было широким, но недостаточно, чтобы два седока могли не соприкасаться друг с другом, и мои чресла вплотную прижались к маленькому, но аппетитному заду «вестника Большого Дивана». Я машинально поерзал, устраиваясь поудобнее.

– Только без вольностей, шаках, – предостерегла Нила. – Забудешься, станешь евнухом. Понял?

– Понял, – отозвался я, давая шенкеля бактру.

Похоже, известие о приближении птиценогих встревожило мое начальство не на шутку. Погонщики тонко вскрикивали, молотя навьюченных животных палками. Стражники то и дело нарушали строй, выезжая на вершины барханов, чтобы оглядеться. О режиме тишины больше не было речи. Это означало только одно – смерть шла по пятам, не таясь.

Глаз поднимался все выше. Тени съеживались, приближаясь к полуденной черте. От ночной прохлады давно не осталось и следа. Мой бактр, угнетенный двойной ношей, тащился в арьергарде. Обливаясь потом, я поминутно прикладывался к бурдюку с айраном. Я предлагал и Ниле, но та неизменно отказывалась, демонстрируя гордый нрав асура.

Одно радовало: по всем признакам оазис был уже близок. Барханы измельчали, из величественных песчаных волн превратились в пологую зыбь. Все чаще под копытами бактров похрустывал твердый такыр. Пятна соли блистали, словно лужи расплавленного серебра. В струях горячего воздуха закачались миражи. Караван втянулся в русло высохшей реки. Бактры почуяли оазис и уже не нуждались в понуканиях.

Успеть бы! Оазисы хорошо охранялись. Караванщики щедро оплачивали услуги кшатров, и те стерегли колодцы в небольших пальмовых рощицах. Немного удачи, и нас ждет вода, обед и дневной сон под защитой профессиональных вояк… Но, похоже, с удачей дело обстояло из рук вон плохо. Далекий рокот катился нам вслед. Он складывался из дробного топота сотен ног и птичьего клекота. Уже по одному этому клекоту можно было представить размеры птичек. Диатримы… Наверняка крупнее страуса.

Вдруг оказалась, что Нила сидит уже ко мне лицом – когда только успела повернуться? – в голубых глазах насмешка и холодная решимость. Я удивился, но промолчал. Тем более что Нила вытащила из кобуры свой магазинник, а потом и мой. В это время позади раздался пронзительный, вынимающий душу визг.

– Гони! – крикнула летчица.

Я вонзил шпоры в бока несчастного бактра. А Нила вскочила, утвердилась маленькими ступнями в мягких сапожках на моих коленях и без всяких предисловий принялась палить из обоих стволов. Стреляные гильзы горохом посыпались мне на макушку, по счастью, прикрытую тюрбаном. Не оставалось ничего другого, как придерживать нежданного «бортстрелка» за осиную талию.

Визг за моей спиной оборвался. Но ненадолго. Птиценогие нагоняли караван и визжали так, что заглушали топот и клекот ездовых птиц. Даже задубелое сердце Шакаджи дрогнуло. Даже в душу орбитер-майора Лазара закрался пусть не страх еще, но уже страшок. Очень хотелось оглянуться, но ведь – ни малейшей возможности! Передо мной покачивался плоский живот Нилы, перехваченный широким поясом; только успевай поглядывать на дорогу – на бактра никакой надежды не было. Горбатый жираф отчаянно трусил и в любое мгновение мог сорваться в безумный галоп.

Гвалт стоял такой, что стрелы, мелькающие то справа, то слева, проносились совершенно бесшумно. Меня пока ни одна не задела. Скорее всего – исключительно благодаря Ниле. Я старался не думать, что произойдет, когда у нее закончатся патроны. Скорее всего, не успеет перезарядить, как меня утыкают, будто подушку для иголок. Хотя стрелы меня не очень-то пугали – стеганый доспех из толстого войлока защищал хорошо. Только бы снова не потерять равновесие и не свалиться. Глаз зрит, ни Урии, ни Лазару не хотелось окончить свои дни под ножищами целлионских «страусов». Кстати, вот они, красавцы. И оглядываться не нужно.

Вытянув голую, как у грифа, шею, высоко вскидывая голенастые ноги, страхолюдная птичка промчалась мимо. Я успел заметить маленького, не выше восьмилетнего ребенка, черного, как головешка, ездока в ворохе коричневых с белой опушкой перьев. Следом за ним пронеслись еще двое. При этом диатрима, что скакала последней, повернула массивную башку и грозно щелкнула загнутым книзу клювом.

Обезумевшему бактру этого хватило с лихвой. Он шарахнулся в сторону, смял птицу, что подвернулась слева. Чернокожий всадник покатился под копыта моего скакуна. Маленькая победа приободрила бактра. Он метнулся вправо, сшиб с ног другую обгоняющую его диатриму, потом – опять влево. Притиснул прыткую тварь к обрывистому берегу бывшей реки, а Нила пристрелила наездника.

Вскоре птиценогие сообразили, что не стоит идти на прорыв, имея в арьергарде каравана столь грозного противника. В узком каньоне сухого русла не особенно-то развернешься. Варвары немного отстали. Зато стрелы посыпались гуще. Несколько застряло в шерсти бактра. Парочка – в голенищах моих сапог. В правом стало подозрительно горячо и влажно, но боли я пока не чувствовал.

Нила перестала стрелять и вновь уселась передо мной. Болезненно морщась, отщелкнула магазины.

– Перезаряди, – сказал я. – Патронташ справа.

Она кивнула, но в патронташ не полезла. В ее глазах появилось новое выражение. Я не сразу сообразил – какое. А потом увидел, что левый рукав Нилы стремительно подмокает темно-красным, а из плеча торчит оперенье крохотной, почти игрушечной стрелы.

Глаз зрит, я испугался. Страшок мгновенно перерос в страх. Мне почудилось, что Нила умирает. Она бледнела на глазах, и ни у Сандро Урии, ни у Лазара не было времени задать себе вопрос: тебе-то что? Неужто дело лишь в приказе салара?..

– Нила! – рявкнул я, и она очнулась.

Обмякшее было тело распрямилось, взгляд стал осмысленным.

Так-то лучше…

И было бы совсем хорошо, если бы шум погони не нарастал, а стрелы не сыпались дождем… Какое там дождем – ливнем!

По меньшей мере полсотни впилось в войлок моего доспеха. Наверное, со спины я походил на дикобраза. А у Нилы и такой защиты не было. И слабеющему бактру нас двоих долго не вынести…

Я вынул из ее пальцев оба пистолета. Один перезарядил и снова отдал Ниле.

– Нила, – сказал я, – скачи вперед, я их задержу!

Даже если она и желала возразить, то не успела. Я вывалился из седла, упал на живот, сейчас же вскочил. И тут вспомнил, что не перезарядил второй магазинник.

Шаках меня раздери…

Я едва успел выхватить акинак, как налетел птиценогий. Его ездовая птичка попыталась хватить меня по голове тяжелым, словно колун, клювом, но я увернулся и одним махом перерубил голую шею. Она сделала по инерции еще несколько шагов, прежде чем подломились длинные мускулистые ноги.

Так, следующая… Но следующая не спешила. Растопырив куцые крылышки, диатрима вдруг заплясала на месте, раскачивая клювастой башкой, оглашая раскаленный воздух воинственным клекотом. Перья на макушке встали дыбом.

Ага, поиграть захотелось, тварь…

Я метнулся вправо и сразу – влево. Бестия повторила мой маневр. Голова ее качнулась, будто на пружине, но тут же замерла, не сводя с меня маленьких злобных глаз, посаженных почти бинокулярно. Я отступил назад, зажал клинок под мышкой, быстро перезарядил пистолет. А когда птичка кинулась – с удовольствием разнес ей башку. Наездник яростно завизжал, едва успев спрыгнуть с рухнувшей диатримы. Его я успокоил ударом меча.

Кто на новенького?

На новенького – хватало. Я и глазом моргнуть не успел, как был окружен толпой диатрим. Твари приплясывали вокруг меня, щелкали клювами, грозно клекотали, а их наездники визгливо смеялись, глядя, как я кручусь в смертоносном кольце. Поневоле вспомнились умирающие, но не сдающиеся драконы в окружении стражников.

Ладно, хорошо смеется тот, кто смеется последним. Я, а вернее, Шакаджи, впал в боевое неистовство.

Магазинник с грохотом изрыгал пламя и свинец. От птичек и всадников летели кровавые ошметки и перья. Однако обратить в бегство нападающих мне не удалось. Передние ряды таяли, но сзади напирали новые птиценогие. Диатримы гадили с перепугу, а может – от усердия, не важно. Главное, вонь стояла, как в гигантском курятнике. От нее мутило. Я крутился похлеще, чем на центрифуге, стрелял и размахивал акинаком. В меня стреляли тоже. И попадали. К счастью, шкура у Сандро Урии – дубленая. Стрелам дикарей не так-то просто было ее пробить. Тем более – через доспех. Пару раз меня доставали клювами птички. Правда, вскользь. Ощущения были еще те. Колун – он и есть колун…

В общем, мне чертовски везло в этом, мягко говоря, неравном бою. Но ясно было, что долго я так не продержусь. Сомнут. Стоит только кому-нибудь из птиценогих сообразить, что нападать нужно не всем кагалом, а двумя парами – справа и слева. Зацепит меня одна такая птичка ножкой, и множественные переломы обеспечены. С летальным исходом, разумеется.

Зря я об этом подумал. Накликал. Птиценогие в одночасье перестали услаждать мой слух полузвериным визгом и дружно подались назад, расступаясь в стороны. Я даже обрадовался. Передышка, она и перед смертью полезна. Воткнув меч в окровавленный песок, я нарочито неспешно перезарядил пушку. Бегло осмотрел себя.

Оборванец оборванцем. Болит все, что может болеть. И еще хочется жить.

С птиценогими тем временем творилось что-то странное. Бранясь и толкаясь, они образовали две шеренги с нешироким проходом посередине. Ни дать ни взять – рота почетного караула. Значит, сию минуту появится начальство. Отлично. Пусть командует парадом, а принимать парад буду я. Отсалютую по полной программе…

Взвихрилась пыль. Между неровными шеренгами птиценогих промчались живые колеса песчаных драконов.

Уж кого-кого, а этих гадов я не ждал. От изумления я даже забыл о полном магазине.

Ящеры зарылись в песок короткими лапами и воздели надо мною плоские головы. Нападать они не спешили. Похоже, были уверены, что я не стану стрелять. Я и не стрелял. Взгляд мой приковал золотой ошейник на шее того, что был справа. Его обладатель не сводил с меня змеиных глаз, которые, словно аварийные лампочки на пульте модуля Временной, то наливались красноватым свечением, то гасли.

Второй ящер повел себя иначе. Он прижал лапой труп ближайшей диатримы и принялся рвать клыками мускулистую ляжку. Видя это, товарки убиенной взволновано заклекотали, задергались, ломая строй. Наездники заорали на них, молотя луками по головам. Гвалт поднялся, как на птичьем базаре.

Ящер с ошейником не обращал внимания ни на пиршество своего товарища, ни на птичий базар. Он по-прежнему пристально смотрел на меня, время от времени облизывая морду раздвоенным языком.

– Чего уставился?! – пробурчал я, утомленный этим разглядыванием. – Драться будем или языком молоть?

Ответа я, разумеется, не ждал, но он, как ни странно, последовал. Одним движением лапы дракон разровнял перед собою изрытый песок, и стал быстро тыкать в него окостеневшим кончиком хвоста.

Я вгляделся: кружки, загогулины, разновеликие запятые… Глаз зрит, ящер строчил, словно заправский писарь на базаре в Джавдате. Правда, почерк дракона был далек от каллиграфического. К тому же окольцованный ящер быстро стирал написанное, я едва успевал разобрать отдельные слова: «храбро дрался… отпустим рожденный… дыхания… выполнишь… освободить короля… народ песков… уничтожит… пришельцев…».

– Я храбро сражался, поэтому ты хочешь меня отпустить, чтобы я передал коменданту Острова требование народа песков освободить короля браминов? – на всякий случай переспросил я. – Иначе народ песков уничтожит пришельцев, что засели в крепости на Песчаном Острове?

Дракон погипнотизировал меня взглядом, нервно облизнулся, стер написанное и застрочил снова.

«передай… уйдут пришельцы… отпустим живыми…» – прочитал я.

– Да, да! Передам! – заорал я, все еще не веря своему везению.

Ящер продолжал: «не обмани… проклятие… иссякнет дыхание… Брах…»

– Клянусь передать требование народа песков! – заверил я разумного ящера.

Мне не терпелось как можно быстрее убраться отсюда.

Похоже, дракон внял моей клятве. Он стер свою писанину, зашипел на чешуйчатого пожирателя падали. Тот нехотя оставил изорванную птичью ляжку, пронзительно засвистел и ринулся в толпу птиценогих. Ошеломленные его стремительным натиском, диатримы окончательно сломали строй. Напирая, отдавливая друг другу лапы, щипая нерасторопных, птички вместе со своими наездниками начали отступать с поля недавнего боя. А вслед за ними поползли и драконы.

Я не стал дожидаться, пока они передумают, и похромал в сторону оазиса, где меня наверняка не чаяли уже увидеть.