Текст книги "Русский язык на грани нервного срыва. 3D"

Коллективное остроумие
Сбрендили

Ая обучался азбуке с вывесок, листая страницы железа и жести…” – писал в поэме “Люблю” Владимир Маяковский. В наше время обучиться азбуке таким способом у поэта не вышло бы. Вывески, перетяжки, рекламные щиты, а на них бренды да слоганы, все это порой трудно прочитать даже взрослому человеку (особенно грамотному). Во-первых, русских слов на вывесках и прочем не так уж много. Во-вторых, русские буквы перемешаны с нерусскими, а иногда даже и с не-буквами. Ну и, в-третьих, просто ничего не понятно. Например, что означает “плюс” или “+” в конце слова: “Работа+”, НТВ+, “Европа Плюс”? Если бы были “Работа + отдых” или “Европа + Америка”, еще куда ни шло, а так совершенно непонятно. Или вот, скажем, “ТрансИнвестКредитТрастБанк”[29]29
  Автор приносит извинения тем банкам, составные части названия которых не были упомянуты.


[Закрыть]. Что это: одно слово или пять? Если пять, то где пробелы между ними, а если одно, то откуда берется столько прописных букв внутри слова. Или вывеска “Хлебъ”. Кажется, что попал в дореволюционную Россию, но такую чуть-чуть ненастоящую. В настоящей бы после л написали букву ять, да кто ж это сейчас помнит. Или вот огромная перетяжка через Садовое кольцо – Выездная трапеза, записанная по правилам дореволюционной орфографии. Вроде все красиво, но только после буквы ы идет буква ер, а должна была бы быть буква ять. Вечно с этим ятем проблемы.

Идем дальше – сапожная мастерская “Versal”, это мы вроде перенеслись во Францию. Жалко, что тамошний Версаль пишется иначе, но с другой стороны, он ведь и не сапожная мастерская. Похоже, что знание иностранных языков только мешает. Как, например, русский человек со знанием одного иностранного языка (а значит, английского) должен прочесть название компании ТНК-BP, если никогда не встречал его раньше? На мой взгляд, есть только два разумных варианта: тэ-эн-ка-вэ-эр (если считать, что это русские буквы) или ти-эйч-кей-би-пи (если считать, что это по-английски). Догадаться, что это слово написано сразу на двух языках, на этаком русангле, невозможно. Опять же на Садовом кольце, проезжая мимо обувного магазина, я притормаживаю, чем создаю аварийную ситуацию. На нем написано “petek”, и мне непонятно, петек это или ретек. И я на этом месте каждый раз торможу.

Есть у меня в Москве и самая нелюбимая вывеска. Это ресторан “Т. Ж. И. Фрайдис”. Сначала, глядя на нее, я не испытывал особых отрицательных эмоций. Думал, ну открыл некий Томас Жан Ингеборга Фрайдис ресторан и назвал своим именем, что ж в этом худого, не всем же быть Обломовыми да Пушкиными. Но когда мне объяснили, что за этой надписью скрывается английское выражение Thanks God It’s Friday (в традиционном, несколько вольном переводе: “Слава богу, сегодня пятница”), я расстроился, потому что перестал понимать что бы то ни было. Откуда берется с на конце, мне все-таки объяснили, а вот с Ж я так и не смирился: лучше уж Г (от God). Но главное, я не понимаю, кто все это может понять. Ну да ладно, Ж. им судья!

Казалось бы, из всего сказанного вывод может быть только один – запретить! То есть абсолютно все запретить. Нерусские буквы запретить, древнерусские тоже запретить, слова чтоб остались только наши, отечественные, а за плюсом чтоб всегда следовало слагаемое (и желательно сумму указывать). И “МегаФон” станет “Мегафоном”, и “Яndex” – “Яндексом”, и всем будет хорошо. Нет, “Яндексу” хорошо не будет, потому что слова такого русского нет и имени такого нет, а значит, придется запретить целиком. Впрочем, и конкурентов его тоже запретят, так что никому не будет обидно. Но все-таки жалко.

Вот, кстати, и торговую марку “ЧайКофский” тоже запретить за издевательство над великим композитором. А ведь тоже жалко, потому что действительно смешно, и вряд ли Петр Ильич обижается. Даже возмутительное смешение алфавитов бывает чем-то оправдано. Написание названия газеты “Коммерсантъ” с твердым знаком подчеркивает определенную преемственность с дореволюционной эпохой[30]30
  Что прекрасно сочетается с информацией, сообщаемой читателям газеты на первой странице: “Издается с 1909 года. С 1917 по 1990 год не выходила по не зависящим от редакции обстоятельствам”.


[Закрыть], а латинское i в названии газеты “iностранец” делает ее как бы более иностранной.

Так что и окончательный вывод получается какой-то жалкий и двусмысленный. Как говорится, с одной стороны, но с другой стороны. В общем, пусть себе существуют.

А если говорить более решительно, то названия компаний и продуктов и, шире, реклама в целом – это своего рода игровая площадка, и было бы странно ожидать здесь соблюдения орфографических норм. Графические игры бывают разные. Это прежде всего выделение некоторых фрагментов слова или текста с помощью шрифта, цвета или размера букв. Таким образом, линейность текста уступает место многомерности, а в слове как бы мерцают другие значимые слова, например, в “МегаФон” видно слово фон, то есть звук. Иногда это делается с нарушением языковых норм, но это нарушение все равно осознается как игровое. В качестве примера можно привести слоган Ниссанмневайтесь, в который встроено название фирмы с легким искажением русских слов. В названии же магазина “Шалуны” буква а перевернута вверх тормашками, что дополнительно символизирует эту самую шалость.

Как и любая игра, игра с брендами может быть удачной и неудачной (или безвкусной), а порой мы имеем дело с очевидной безграмотностью (незнанием иностранных языков или дореформенных правил орфографии). Но и в этом случае нет смысла говорить о запрете, потому что наказанием за неудачный бренд, в частности за смешение “французского с нижегородским”, становится экономический провал, невнимание или насмешка потребителя.

Запрещать, а точнее, наказывать в судебном порядке нужно лишь то, что оскорбляет общественное мнение, но это регулируется отнюдь не орфографическими правилами.

А вот учиться читать придется по книжкам, что, может быть, и сподручнее.

p. s. Между тем вслед за бизнесменами потянулись и писатели. На прилавках лежат модные книжки на русском языке: “Casual” (английское слово), “Anticasual. Уволена, блин” (смесь английских и русских слов), “Духless” (смесь английских и русских морфем), “Про любoff / on” (адская смесь). В книжных магазинах иногда выделяются специальные полки или столики для таких книг. Смешение кириллицы и латиницы – это теперь просто показатель “гламурности” романа. Может, все-таки запретить, пока еще не поздно? Или не запрещать?

И целого мира мало

Ни один уважающий себя магазин не хочет быть просто магазином. И это понятно. Ведь нужно выделиться из ряда себе подобных. Давайте вспомним, как называются, например, книжные магазины или магазины подарков. Да, действительно, некоторые отдельные магазины еще так прямо и называются – магазин “Книги” или магазин “Подарки”. Но согласитесь, что это как-то банально или, говоря сегодняшним языком, некреативно. Как быть? Вы скажете – салон, и будете неправы. Салонов тоже хватает, и это тоже некреативно.

Есть несколько разных стратегий самоназывания, и самая простая – это укрупнение. Тут главная идея, что товара много, а значит, должно быть все или, по крайней мере, большой выбор. Укрупнение идет по нарастающей. Сначала захватим целый дом: “Дом книги”, “Дом игрушек”. Потом город (“Город игрушек”), потом страну (“Страна подарков”). Наконец, целый мир. Впрочем, миры появились уже давно, и к ним тоже привыкли: “Мир подарков”, “Детский мир”, “Книжный мир” и т. п. А сегодня, по-видимому, под американским влиянием (“Планета Голливуд”) активно распространяются всевозможные планеты: ресторан “Планета суши”, выставка “Планета образования”[31]31
  Кстати, американизация видна и в названии книжного магазина – Лас-Книгас. Такой вот книжный Лас-Вегас получается, жаль только, что непонятно, что бы это могло значить.


[Закрыть].

В общем, получается, что и целого мира мало. Кто-то уже начинает замахиваться на вселенную, но это пока не магазины, а выставки, ярмарки, проекты. Однако самые мудрые уже поняли, что это тупик. Дальше, – точнее, больше – вселенной ничего нет. И значит, надо не просто укрупняться, а добавлять другие оттенки значения, например важность или серьезность. Вот и появились в интернете “Министерство подарков” и даже “Академия подарка”. Название министерство подразумевает не только большую величину, но и солидность и, как бы это сказать, – “главность”. Кто у нас главный по подаркам, куда обращаться? Конечно же, в “Министерство”. Слово академия в названии эксплуатирует еще одну важную идею – идею компетентности, но об этом чуть позже.

Идею укрупнения в свое время с успехом подхватили государственные образовательные учреждения. Вскоре после перестройки стали исчезать институты, превращаясь в университеты и академии. Не важно, что университет подразумевает преподавание разнообразных и универсальных знаний, не важно, что в его составе должны быть разные факультеты, представляющие большой спектр наук. Важно, что название университет престижнее и предполагает другие ставки и прочие финансовые условия. Вот и появились университеты да академии туризма или железнодорожного транспорта (поверьте, никого не хочу обидеть), ничуть не изменившись организационно с той поры, когда они назывались институтами. Впрочем, если они меняются, как правило, получается еще смешнее. Представьте себе в некой Медицинской академии новый факультет иностранных языков или еще какой-нибудь модный и непрофильный факультет. Зачем? Потому что выгодно. Ради этого же (престиж + деньги) училища превратились в колледжи, а многие школы – в гимназии и лицеи.

Все бы ничего, да есть одна беда, связанная с языком. Если все стали университетами, то слово университет неизбежно теряет свой старый смысл, а вслед за ним и престиж. Происходит своего рода девальвация значения.

Поэтому, если вернуться к магазинам, стратегия укрупнения и повышения важности с помощью названия хороша, только если вы первый и желательно единственный. Так что названия “Министерство подарков” или “Академия подарка” пока вполне удачны, то есть привлекают клиентов, а проще говоря – работают. Другое дело, что “академий” уже довольно много, правда, в соседних областях. Академия несет идею всеобъемлющего научного знания и вместе с тем солидности и компетентности. Кроме того, в академии присутствует и творческая составляющая, то есть место, где появляются и развиваются новые идеи. Именно поэтому “Академия красоты” пока еще (см. выше) звучит привлекательнее простого “Салона красоты”.

По существу, речь уже пошла о новой стратегии – внесении в название элемента творчества и исследования. Модными постепенно становятся такие слова, как лаборатория или мастерская. Мне уже несколько раз встречались “Лаборатории красоты”, а тут в первый раз попалась “Мастерская флористики”. Согласитесь, что звучит куда привлекательнее стандартного: магазин “Цветы”. Совсем недавно я столкнулся с “Лабораторией сновидений”. Вы думаете, что там на заказ делали сны? Нет, всего лишь продавали подарки. Но кто откажется заглянуть в такой магазин? Популярностью пользуются и фабрики: мне попадались магазины под названиями “Фабрика букетов” и “Фабрика шоколада”.

Есть еще одна заметная стратегия, в каком-то смысле противоположная укрупнению. В последнее время на вывесках стали появляться уменьшительные слова ресторанчик, кабачок. Последнее, конечно, еще вызывает в памяти знаменитый в советское время телевизионный кабачок „13 стульев”. Главным все же следует считать не маленький размер, а скорее ощущение уюта и домашнего тепла, возникающего в небольших пространствах. Именно поэтому в этом же ряду находятся такие названия, как “У мамы Зои”, “Моя мамочка” или “У Катюши”, которые включают ласкательные имена или семейные термины. Язык используется здесь для одомашнивания, создания интимной атмосферы, и, естественно, такие названия характерны прежде всего для “пунктов питания”. Впрочем, магазинчики тоже существуют, особенно если в них продаются товары для детей или юных девушек. Пожалуй, “Магазинчик одежды для крупных мужчин” выглядел бы диковато.

Наконец, в этом мире, где всякий хочет или просто обязан выделиться, есть и еще одна стратегия, имеющая, впрочем, весьма ограниченное применение. Когда все придумывают себе название поярче и повычурнее, оригинальным вдруг может оказаться самое тривиальное. Недаром же в последние годы появились газета под названием “Газета” или еженедельный журнал под названием “Еженедельный журнал”. Название состоит собственно из определения и больше не сообщает ничего. Впрочем, как только это становится приемом и в качестве такового осознается, он перестает работать. Вот уже и название “Газета” использовалось дважды, один раз, правда, для интернет-издания, и потому газета называлась “Газета. ru”. Так что, как и стратегия укрупнения, эта тоже имеет свои границы.

Впрочем, не следует забывать, что имя – то есть название – всего лишь повод для знакомства. Завлечь клиента с помощью лингвистических ухищрений можно, а удержать – нет.

Горе от кутюр

Когда беседа заходит о брендах и слоганах, обязательно вспоминаются самые нелюбимые, вызвавшие более или менее сильные отрицательные эмоции: раздражение или даже негодование. Иногда сразу и не поймешь, почему возникают именно отрицательные эмоции. Как-то раз меня пригласили поучаствовать в дискуссии под названием “Грамотным быть модно”. Хороший слоган, бодрый, правильный, нужный – позитивный, одним словом. Но раздражает. На самой дискуссия я заявил, что это не так: мода, как мы хорошо знаем, преходяща, а грамотность таковой быть не должна.

Чем быстрее меняется мода, тем лучше всем: производителям, журналистам, самим модникам и модницам, я уж не говорю о трендсеттерах. В этом году такие шляпки уже не носят! Зато носят вот такие! Не знаю, сколько может продлиться мода на грамотных, ну сезон, ну два сезона. А что потом? Как говорится, или – или. Или стать скучной и старомодной, или притворяться неграмотной, чтобы оставаться на самом пике: “Извени, дарагой, што я не прешла, увидемся зафтра”. Кстати, ничего не напоминает? Ну да, конечно, моду на антиграмотность в интернете!

В общем, за грамотных стало обидно, но эта обида была какой-то туповато привычной. Я вспомнил, что мне уже попадались заголовки модно быть спортивной, модно быть здоровой, наконец даже модно быть естественной, и все это всего лишь перифраза другого слогана, который появился, кажется, в 2005 году: модно быть умной. Сначала он чуть-чуть загадочно возник на московских рекламных щитах, а потом на страницах женского глянцевого журнала “Madame Figaro”, выход которого эти щиты готовили. Сейчас уже не разберешь, было ли это первым упоминанием, но примерно в то же самое время, может быть, чуть позже, начался обвал: эти слова появлялись в заголовках статей и репортажей о книжной ярмарке, телепередаче, кафе, короче, обо всем, что несет некоторые признаки интеллекта. Правда, в самом журнале эта фраза продержалась недолго. В начале 2006 года в журнале сменился главный редактор, а заодно и рекламный слоган. Впрочем, возможно, эти события никак не были связаны. Например, просто закончился год, и ум вышел из моды. Действительно, сколько ж можно! Но, как мы видим, слоган, слегка изменившись, жив.

Да, умным женщинам не повезло. Даже блондинки могут перекраситься, голубоглазые купить линзы, а худышки прибавить в весе, когда в моду наконец-то войдут брюнетки, кареглазки и полные женщины. А вот куда девать ум – это вопрос. Но ведь недаром русская пословица утверждает, что везет как раз дуракам (а следовательно, и дурам). Умным-то везение ни к чему, они и так сумеют вывернуться. Например, поступить “по Александру Сергеичу”, помните ведь, как по совсем другому поводу Пушкин писал: “Но притворитесь! Этот взгляд все может выразить так чудно!”

Так что раздражение, с которого я начал, вызвано не обидой за умных.

Нет, с этим слоганом определенно что-то не так. К кому, собственно, он обращен? К умным? Мол, дождались, вошли в моду. Маловероятно. Умным это даже несколько унизительно. Вот был, был умным, и все без толку, зато теперь! Подозреваю, что умные если и ценят свой ум, то не за его модность. И напротив, модность, опять же если ценят, то все-таки ниже ума.

Значит, к глупым? Но к ним-то зачем обращаться, это же бесполезно – ум либо есть, либо нет. Неужели чтобы обидеть?

Снова не угадали. Целевая аудитория слогана – модницы. Итак, если модница не дура, то это такой сигнал: “Кончай притворяться дурой!” Правда, мне как-то кажется, что не-дура сама разберется, когда и с кем ей притворяться. А вот если дура, то это другой сигнал: “Начинай притворяться не дурой! И прежде всего возьми наш журнал, зайди в наше кафе и т. д., авось сойдешь за умную”. И вот тут все становится ясно, в том числе и раздражение. Обидно даже не то, что рекламщики, креативщики, слоганщики ставят моду выше ума, а то, что опять они всех считают идиотками, которые обязательно купят их журнал, зайдут в кафе – в общем, сделают что-нибудь очень глупое, исключительно ради того, чтобы казаться поумнее, чтобы, в свою очередь, быть помоднее.

Так что правильно они этот слоган убрали. И все-таки в чем была его энергия, породившая столько подражаний? По-видимому, в его парадоксальности, ведь он объявлял некую вечную человеческую ценность модной. Тем самым нахально переворачивалась шкала культурных ценностей. Да, для кого-то ум – вечная ценность, но ведь для кого-то – полная ерунда. Вспомните классическое: “если ты такой умный, то почему такой бедный” (где ум ставится ниже уже не моды, а богатства). И вот из этих последних слоган и пытался завербовать новых ценителей ума (хотя бы на пару сезонов).

Чем же можно заменить эту нагловатую и бодрую парадоксальность? Надо подумать, ведь мы не креативщики, но пока в качестве временной меры я предлагаю более универсальное: Модно быть немодной. Правда, тогда настоящим модницам придется попотеть, могут, кстати, и не справиться. Для них я бы зарезервировал что-нибудь попроще, например модным быть умно, что позволит модницам претендовать еще и на ум, не особенно напрягаясь. А вот умным слоганы вообще не нужны. Зато им бы я дал совет. Умным быть можно. Но не надо этим злоупотреблять.

Ирония по инерции

Все слышали про крылатые слова, но едва ли все осознают, как часто их используют. Это открытие сродни тому, что мы говорим прозой. Выражение “крылатые слова” звучит слишком возвышенно, а в действительности речь идет о речевых клише, которые хорошо известны. Когда-то они были цитатами, но частое употребление как бы стерло авторство. Счастливые часов не наблюдают первым сказал Грибоедов, но сейчас это принадлежит народу. То же самое произошло и с фразой, которую произносит в фильме “Подкидыш” персонаж великой Раневской: Муля, не нервируй меня (то еще крылатое словцо), и со многими другими.

Речевые клише были и остаются источником постоянной языковой игры. Многие любят не сами крылатые слова, а возможность как-то изменить известное выражение, исказить, разрушить его, иногда просто поставить в неподходящий контекст. На первый взгляд это кажется издевательством над цитатой, однако не все так просто.

Иногда издевательство действительно имеет место. Так сказать, “бережное отношение” к цитате заключается в том, что цитата сохраняется полностью, но цитируется в необычных условиях, например абсолютно не к месту. Контекст или сама ситуация цитирования, как правило, “снижают” пафос. Таковы уголовные наколки, иногда совпадающие с политическими лозунгами, или цитирование политических лозунгов на стенах общественного туалета. Очевидно, что туалетные граффити были на самом деле разрушением текстуально совпадающих с ними лозунгов и поэтому издевательством над ними.

В качестве яркого примера разных подходов к цитированию я приведу два стихотворения. В стихотворении Давида Самойлова “Пушкин по радио” строки Пушкина и Самойлова сосуществуют и взаимодействуют. И хотя контекст у пушкинских строк непривычный (имеет место перенос во времени и определенное “снижение”), неясно, нужно ли говорить о каком-либо разрушении:

 
Возле разбитого вокзала
Нещадно радио орало
Вороньим голосом. Но вдруг,
К нему прислушавшись, я понял,
Что все его слова я помнил.
Читали Пушкина…
…
С двумя девчонками шальными
Я познакомился. И с ними
Готов был завести роман.
Смеялись юные шалавы…
“Любви, надежды, тихой славы
Недолго тешил нас обман”…
 

В стихотворении же Николая Глазкова “Ворон” (привожу его целиком) в последней строфе происходит очевидное разрушение речевого клише никогда, восходящего к мистическому стихотворению Э. А. По (в различных русских переводах встречается как “никогда”, так и “nevermore”). Это разрушение подчеркивается абсолютной неправильностью последней вопросно-ответной пары:

 
Черный ворон, черный дьявол,
Мистицизму научась,
Прилетел на белый мрамор
В час полночный, черный час.
 
 
Я спросил его: – Удастся
Мне в ближайшие года
Где-нибудь найти богатство? –
Он ответил: – Никогда!
 
 
Я сказал: – В богатстве мнимом
Сгинет лет моих орда.
Все же буду я любимым? –
Он ответил: – Никогда!
 
 
Я сказал: – Пусть в личной жизни
Неудачник я всегда.
Но народы в коммунизме
Сыщут счастье? – Никогда!
 
 
И на все мои вопросы,
Где возможны нет и да,
Отвечал вещатель грозный
Безутешным: – Никогда!
 
 
Я спросил: – Какие в Чили
Существуют города? –
Он ответил: – Никогда! –
И его разоблачили.
 

Одной из таких любимых “игрушек” всегда была строчка из Тютчева – Умом Россию не понять. Как ее только не продолжали! Например: Умом Россию не понять, а другим местом больно. Несколько раз ее творчески переработал Игорь Губерман, большой любитель искажения классики: Умом Россию не понять, а чем понять – опять не ясно, или более грубо: Давно пора, та-та-та мать (цензура моя. – М. К.), умом Россию понимать (вспомню у него же: Счастливые всегда потом рыдают, что вовремя часов не наблюдают). В чем смысл такой игры? Предполагается, что собеседники должны опознать цитату и понять, ради чего ее исказили. Это напоминает двойное подмигивание. Первый раз: “Ну что, узнал?” И второй: “Смотри, что я с этим сделал, сейчас будет смешно!” Само клише таким образом привлекает внимание и одновременно является тестом на “свой – чужой”, а игра с ним по замыслу говорящего должна вызвать юмористический эффект (что, впрочем, не всегда удается). Смыслы речевого клише и его искажения как бы сталкиваются, и вместо одной линейной фразы возникает многомерный текст. Разрушитель цитаты вступает с ее автором в короткую и комическую дискуссию.

Поучительна сравнительно недавняя история этого приема. В советское время им пользовались в основном эстеты, запрещенные и полузапрещенные писатели, авторы самиздата. Материалом часто служили советские лозунги, цитаты из песен и кинофильмов, в результате чего возникал особый антисоветский юмор. Так, фраза Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью (В. Бахчанян) разрушала не только советское песенное клише Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, но и стоящий за ним жизнерадостный и жизнеутверждающий пафос социалистического житья-бытья, а Кафка и сказка в таком столкновении по существу становились противоположностями, антонимами.

Здесь можно еще раз вспомнить И. Губермана:

 
Я Россию часто вспоминаю,
думая о давнем дорогом,
я другой такой страны не знаю,
где так вольно, смирно и кругом.
 

Два речевых клише советского времени сочетаются и борются одновременно, создавая двухуровневое советское пространство. Реальное вольно, смирно и кругом хотя и вытесняет мифологическое вольно дышит человек, но существует и воздействует на читателя именно за счет энергии разрушения последнего.

В перестройку этот прием расцвел и вышел на улицы. Я помню, с одной стороны, актуальные шутки в КВН: Бразильский бы выучил только за то, что надо ж куда-нибудь ехать. Это короткая дискуссия с патриотизмом Маяковского: “Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин”. В дискуссии происходят две юмористические и одновременно полемические подмены. Русский язык заменяется несуществующим бразильским, а в качестве повода для самообразования вместо гордости Лениным выдвигается желание побыстрее сбежать. Сходный механизм действует в полемически издевательском лозунге времен Перестройки. На демонстрациях появился плакат со слегка измененным советским клише Партия есть наш ум и совесть (вместо Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи). Но в слове есть жирной косой чертой был перечеркнут мягкий знак, что превращало глагол быть в глагол есть, а восхищение Партией (КПСС, естественно) сменялось ужасом перед ее людоедством: Партия ест наш ум и совесть. Многомерность смыслов была представлена наглядно, поскольку на плакате присутствовали и конкурировали обе фразы. В августе 91-го появились лозунги против ГКЧП, разрушающие клише и обыгрывающие фамилии участников: Кошмар на улице Язов и другие.

Потом этот прием подхватили юмористы, а потом он и вовсе был поставлен на поток. Легко назвать с ходу несколько газет, где практически все заголовки (или скажу осторожнее: не меньше 50 %) устроены подобным образом. Сидит там специально обученный человек, находит подходящую цитату, и раз… искажает ее до – нет-нет, как раз до узнаваемости. Конечно, ни о какой многомерности смыслов речи уже нет, задача состоит просто в том, чтобы чем-то известным привлечь внимание и обозначить тему статьи.

Например, в статье с заголовком Все котлованы ведут в Храм (отсылка к фильму “Покаяние” и одновременно к фразе Все дороги ведут в Рим) речь идет о котлованах и никакой дискуссии с фильмом нет. Заголовок Дело Муми-тролля живет и побеждает означает, что тема статьи – детская литература. В Полонезе Явлинского тема – Явлинский, а полонез Огинского попался под руку случайно, из-за созвучия фамилий. Прием стал чрезвычайно модным (а в некоторых СМИ почти обязательным) и, как следствие, потерял смысл, многомерность и перестал быть смешным. Изменилось еще одно. Если раньше основным материалом были цитаты из литературы, кинофильмов, а также политические лозунги, то сегодня на первое место выходит реклама. Из полюбившегося рекламного слогана выкидывается одно (или несколько) слово, на место которого вставляется все что угодно. Кто только не побывал за последние годы “в одном флаконе”! Про кого только мы не узнали, что “не все они одинаково полезные”!

А реклама в свою очередь сама использует известные цитаты, иногда не слишком пристойные. Вот мне подмигивают с рекламного щита: Плохому водителю знаки мешают. (Узнал? А как же. Смешно? Не очень.) Короче, выходит замкнутый круг или, если хотите более оптимистичного взгляда, производственный цикл. Все идет в дело и по нескольку раз.

Один иностранец сказал мне: “Знаешь, почему так трудно понимать русские тексты? В них слишком много скрытого юмора. Ну что вы за люди такие, все время шутите, все время иронизируете”. Я пожал плечами, а про себя подумал, что это уже как-то автоматически получается. Инерция приема.

p. s. Этот прием сработал и в моей книге. Начиная с ее названия (поклон Альмодовару и его “Женщинам на грани нервного срыва”) и кончая названиями отдельных глав. Честное слово, я этого не хотел, просто есть законы, которым невольно подчиняешься. А кроме того, читатель может развлечься, вспоминая источники цитат. Вот и следующую главу я начну с цитаты.