Текст книги "Военлеты погибшей империи. Авиация в Гражданской войне"

Кроме того, на предприятиях оставался солидный задел готовой продукции. Только на московском заводе «Дукс», прекратившем еще в сентябре 1917-го отгрузку самолетов на фронт, к концу года стояло (частично – без двигателей) более 370 машин! Комитет рабочих и служащих предприятия жаловался в Увофлот: «Все мастерские и склады завода забиты аппаратами до такой степени, что невозможно вести дальнейшую сборку». Огромные авиационные запасы хранились на территории крупнейшего в России 1-го Центрального авиапарка-склада, располагавшегося в районе Ходынки. Осенью 1917-го там находилось 70 истребителей «Ньюпор-23», 23 «Ньюпора-17», 4 «Спада», 12 разведчиков «Фарман-40», 15 «Кодронов» и 72 английских самолета различных марок (преимущественно «Сопвичей»). Итого 196 аппаратов. Длинные складские корпуса были так переполнены, что многое приходилось держать под открытым небом. Очевидцы вспоминали о кое-как накрытых брезентом «поленницах» из самолетных винтов, о многоярусных нагромождениях различных ящиков, бочек с горючим и смазочными маслами.

Приехавший из Петрограда для инспекции авиапарка А.В. Горшков был поражен, с одной стороны, количеством хранящегося там добра, а с другой – полным отсутствием охраны и элементарного порядка. Горшков писал в своих мемуарах, что к моменту его прибытия всю территорию парка охраняла... одна винтовка, прислоненная к забору. Куда подевался часовой, выяснить так и не удалось. Зато скоро выяснилось, что со склада уже «исчезло» несколько десятков пулеметов, более 80 ящиков с патронами и сотни комплектов летного обмундирования, не считая всякой «мелочи» вроде шлемов, ботинок, планшетов, компасов или биноклей. Чтобы предотвратить дальнейшее разграбление, Горшков добился выделения для круглосуточной охраны авиапарка роты латышских стрелков в количестве 150 человек.

Всего же зимой – весной 1918-го на авиазаводах, в авиапарках и на складах Москвы, Ярославля, Смоленска, Рыбинска и других городов удалось отыскать ни много ни мало 502 самолета и 1320 моторов, а также массу другого авиационного имущества.

К концу апреля в результате повсеместного сбора и проверки информации выяснилось, что на территории, подконтрольной советскому правительству, находится 980 аэропланов. В том числе в авиаотрядах – 307, в авиапарках – 350, на складах 112 и на заводах – 211. Правда, часть из них была без двигателей, либо с изношенными моторами, требующими замены.

Еще более 300 машин английского и французского производства было обнаружено в портовых складах Архангельска. Через этот северный порт в годы Первой мировой войны шли основные поставки вооружений от стран-союзников. Здесь большевики успели вовремя. Еще в январе 1918 года была организована Чрезвычайная комиссия по разгрузке Архангельского порта (Чекорап). В марте ее возглавил комиссар А.В. Можаев, энергично взявшийся за дело. Он сумел наладить ежедневную отправку эшелонов с авиационными грузами в Сухону, откуда они в дальнейшем распределялись по другим тыловым складам, авиапаркам и авиаотрядам.

Помимо самолетов, среди которых преобладали последние модификации истребителей «Ньюпор» и новые двухместные разведчики «Сопвич», было вывезено большое количество аэростатов, запчастей, винтов, станков, авиадвигателей и аэрофотооборудования. «Архангельских» фотоматериалов Красному Воздушному Флоту хватило на много лет.

Динамика вывоза авиационного имущества из Архангельска в 1917—1918 годах представлена в таблице:

В итоге, несмотря на утрату на Украине и в Белоруссии более 800 самолетов, к началу лета 1918-го воздушный флот Советской России располагал примерно таким же количеством машин, что и до революции. С учетом летных школ, заводских и складских запасов, на территории РСФСР находилось примерно 1500 аэропланов. Около трети из них (более 400 штук) составляли одноместные истребители «Ньюпор» различных модификаций. Кроме того, имелось до 150 разведчиков и легких бомбардировщиков «Фарман-30», свыше 200 более современных машин аналогичного класса «Сопвич полуторастоечный», примерно сотня морально устаревших, зато проверенных и надежных разведчиков «Вуазен» и около 60 еще более старых «Моранов-парасолей». Все остальное приходилось на несколько десятков типов самолетов разного возраста и технического уровня, в том числе и трофейных. Среди них надо отметить скоростные истребители «Спад-7», одномоторные и двухмоторные разведчики «Кодрон» и «Бикодрон», двухместные многоцелевые аппараты российского производства «Анаде», «Анасаль» и «Лебедь-12», летающие лодки Григоровича М-5, М-9, М-15 и М-20, ну и, конечно, – знаменитые четырехмоторные бомбардировщики Сикорского «Илья Муромец».

* * *

С завершением сумбурного периода эвакуации и сбора авиационного имущества вновь встал вопрос – а кто же этим самым имуществом станет распоряжаться. Коллегии Увофлота надоело мириться с двоевластием, которое создавала деятельность Петроградского Бюро комиссаров авиации, а также других самопровозглашенных «штабов», «комитетов», «комиссариатов» и «бюро». В результате 26 апреля 1918-го появился приказ Наркомвоенмора, в котором говорилось: «Авиационных организаций, не утвержденных Всероссийской коллегией Рабоче-Крестьянского Воздушного Флота не признавать. По всем вопросам авиации и воздухоплавания обращаться к окружной коллегии воздушного флота или к особоуполномоченным Всероссийской коллегии».

Однако уже в начале мая члены Коллегии сами подверглись резким обвинениям в некомпетентности и развале работы со стороны группы известных фронтовых пилотов во главе с полковником Александром Козаковым. Эти летчики в личной беседе с народным комиссаром по военным делам Л.Д. Троцким в его кремлевском кабинете прямо заявили, что Коллегия фактически провалила эвакуацию и на ней лежит значительная доля вины за огромные материальные и людские потери.

Кроме того, Козаков и несколько его коллег-офицеров (С.К. Модрах, А.Н. Свешников, Д.А. Борейко и ряд других) предложили советскому правительству свое содействие в деле возрождения российского воздушного флота. Можно только гадать, как сложились бы судьбы этих пилотов, откликнись Троцкий на их предложение. Но он решил опираться на «проверенные кадры», то есть на тех авиаторов, кто выразил активную поддержку новой власти сразу после революции, а не через полгода.

В результате никто из участников беседы с Наркомвоенмором не получил высоких командных постов, хотя кандидатуры Козакова и Модраха рассматривались на должность начальника Главного управления Военно-воздушного флота. Козакова и Свешникова прикомандировали к комиссии ГУВВФ по выработке штатов и положений о службе истребительных авиаотрядов, Модраха назначили на второстепенную вакансию в одном из отделений Увофлота, а Борейко остался на должности руководителя Гатчинской летной школы, которая весной 1918-го была частично эвакуирована в Казань. А через несколько месяцев после памятного разговора в Кремле его участники оказались по разные стороны баррикад...

Между тем, Троцкий все же сделал кое-какие выводы из беседы. 24 мая Коллегия Увофлота была расформирована, а сам Увофлот преобразован в Главное управление Рабоче-Крестьянского Красного Воздушного Флота (сокращенно – Главвоздухофлот или ГУ РККВФ, использовалась также аббревиатура ГУВВФ). Его возглавлял Совет, состоящий из М.А. Соловова и двух приставленных к нему комиссаров – К.В. Акашева и А.В. Сергеева. Тот же неутомимый Сергеев незадолго до этого встал во главе еще и Всероссийского Авиасовета вместо отстраненного по политическим мотивам эсера Хризосколео. Вскоре Соловова освободили от должности по болезни, а на его место назначили А.С. Воротникова – бывшего начальника отделения Увофлота Московского военного округа.

ГУВВФ разместился в шикарном, хотя и слегка подпорченном во время октябрьских боев с юнкерами здании бывшего ресторана «Яр» на Петроградском шоссе. Несмотря на смену вывески, часть поваров продолжала работать, изобретая на зависть другим совслужащим в полуголодной Москве изысканные «деликатесы» из конины.

Весной 1918-го из остатков авиаотрядов старой армии, расквартированных в разных городах России, началось создание (пока еще на добровольной основе) новых боевых отрядов красной авиации. Эти отряды получали названия по местам первичной дислокации: «Смоленские», «Орловские», «Тульские», «Калужские», «Московские» и т.д. Другие авиачасти (прежде всего те, которым удалось в значительной мере сохранить свой состав) поначалу носили прежние обозначения, унаследованные с дореволюционных времен (5-й, 12-й и 15-й истребительные, 1-й, 8-й, 11-й, 12-й, 18-й и 22-й корпусные и некоторые другие отряды).

Приказом Л.Д. Троцкого от 15 мая 1918 был установлен штатный состав авиаотряда: шесть самолетов, четыре автомобиля, пять повозок и 113 человек личного состава. На практике же эти цифры почти всегда сильно варьировались, причем, как правило – в меньшую сторону. На фронтах Гражданской войны нередко встречались отряды с тремя-четырьмя, а порой и всего с одним самолетом. Из нескольких авиаотрядов с лета 1918-го могли формироваться авиационные группы – временные оперативные соединения, предназначенные для концентрации авиасил под единым руководством на отдельных направлениях. В группу входило от 2-3 до 10 авиаотрядов. В апреле была создана Балтийская воздушная бригада – первое соединение морской авиации в составе восьми гидроотрядов, сведенных в три гидроавиадивизиона.

Решающим шагом в формировании Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА) и Рабоче-Крестьянского Красного Воздушного Флота (РККВФ) стало введение указом ВЦИК[4]4
  ВЦИК – Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет Советов рабочих, крестьянских и казачьих депутатов – высший законодательный орган РСФСР, своего рода парламент Советской России, состоявший из 200 человек. В 1918 г. Президиум ВЦИК возглавлял Я.М. Свердлов.


[Закрыть] от 29 мая 1918 всеобщей воинской повинности.

Таким образом, большевики активно готовились к предстоящей великой войне «за освобождение пролетариата всей Земли от гнета капитала». И очень скоро эта война разразилась, но вопреки их ожиданиям, вместо «раздувания мировых пожаров» Красной Армии пришлось два с лишним года изо всех сил защищать и отвоевывать собственную территорию.

Глава 2
ГРОЗА НАД ВОЛГОЙ

Принято считать, что детонатором полномасштабной гражданской войны в России стал так называемый мятеж Чехословацкого корпуса. Это воинское соединение было сформировано во время Первой мировой из пленных чехов и словаков, решивших сражаться на стороне Антанты против Германии и Австро-Венгрии. К началу 1918 года корпус состоял из примерно 45 тысяч хорошо вооруженных опытных бойцов. В связи с заключением между Россией и Германией Брестского мира его решили переправить через дальневосточные порты и США во Францию. В результате к началу мая отдельные чехословацкие полки и батальоны растянулись по всей Транссибирской магистрали – от Пензы до Владивостока.

В конце апреля после ряда безуспешных попыток склонить «чешских братьев по классу» на свою сторону, большевики издали указ о разоружении корпуса. Но последствия оказались для них неожиданными. Чехословаки, опасаясь превратиться в заложников режима, вполне резонно считали винтовки в своих руках единственной гарантией собственной безопасности. На приказ о сдаче оружия они ответили восстанием.

25 – 29 мая вдоль Транссиба завязались бои. Во многих местах на стороне повстанцев выступили отряды русских добровольцев. В июне «белочехи» молниеносно захватили огромные территории Сибири, Дальнего Востока, Южного Урала и в районе Самары вышли к Волге. Сразу после бегства красных из Самары там приступил к работе новый орган власти – Комитет членов Учредительного собрания (Комуч), состоявший из части депутатов разогнанного большевиками российского парламента. Вскоре Комитет начал формирование так называемой Поволжской Народной армии. А в Томске образовалось Временное Сибирское правительство, также приступившее к созданию собственных региональных вооруженных сил – Сибирской армии.

В июле Чехословацкий корпус и Народная армия повели наступление на северо-запад, вдоль Волги. 10-го они взяли Сызрань, 22-го – Симбирск (ныне Ульяновск), 5 августа вышли к Казани. На этом этапе советская авиация почти никакого участия в боевых действиях не принимала. Единственным исключением, стал Морской воздушный дивизион (состоявший из остатков Воздушной дивизии Балтийского моря). Он прибыл в мае из Петрограда и уже через две недели внезапно оказался на линии огня. 8 июня в Самаре вспыхнуло антисоветское восстание. Повстанцы при поддержке чехословаков за несколько часов овладели городом. Морские летчики сразу перешли на их сторону, но почти все матросы приняли бой, а затем, понеся большие потери, бежали на пароходе в Нижний Новгород.

На самарском аэродроме чехи обнаружили несколько аэропланов из числа эвакуированных в начале года с русско-германского фронта. Два из них, «Фарман-30» и «Вуазен», они решили забрать себе. Из этих машин сформировали разведывательный авиаотряд Чехословацкого корпуса под командованием подпоручика Мелча. Но, поскольку чешских авиаторов в России было мало, на службу в отряд пригласили русских добровольцев – пилота прапорщика Дедюлина и летнаба подпоручика Арбузова. Отряд был придан 1-й чешской стрелковой дивизии, воевавшей под Симбирском. До 20 августа, когда из-за полного износа матчасти его отправили в тыл, «чешско-русский» разведотряд совершил более 40 боевых вылетов.

Между тем новое самарское правительство уже в июне приступило к организации собственных военно-воздушных сил. При Главном инженерном управлении Народной армии был сформирован Отдел воздушного флота (ОВФ), который возглавил подполковник Компанейцев. Вскоре ОВФ преобразовали в Управление воздушного флота (УВФ) при штабе Народной армии. С помощью чехов в Самаре сформировали 1-й народно-армейский авиадивизион под командованием поручика Пестова.

Авиадивизион состоял из трех отрядов, которым присвоили вполне логичные номера с 1-го по 3-й. 1-й отряд (бывший Бакинский) под командованием летчика К.М. Венслава был еще в марте отправлен советским правительством на помощь Бакинской коммуне, но застрял в Самаре, где и был захвачен в июне наступавшими чехословаками. Венслав пытался бежать, но местные крестьяне поймали его и избили так, что он месяц пролежал в госпитале. Однако это не помешало ему после выздоровления вновь надеть погоны и возглавить свою часть.

2-й отряд (командир военлет Пестов, позже возглавивший народно-армейский дивизион) был сформирован из остатков 1-го и 13-го авиадивизионов, а также 1-й авиамастерской, эвакуированных в Сызрань и там же захваченных белыми. Численность самолетов в первых двух авиаотрядах Народной армии неизвестна. Известно лишь то, что от каждого из них на фронт было послано по одной машине («Ньюпор-23» и «Фарман»), которые в июле – августе совершили несколько полетов на разведку. В общем, их участие в боевых действиях было минимальным.

3-й отряд (бывший 5-й корпусной) под командованием летнаба И.Т. Мещерякова был укомплектован полностью, по штату. Он состоял из трех «Ньюпоров» разных модификаций и трех «Фарманов-30» французской сборки. Так же, как и 2-й, его захватили в Сызрани, а все пилоты перешли на сторону белых.

4-й отряд (бывший 33-й корпусной) в полном составе перешел на сторону чехов под Уфой в начале июля 1918 г. Под наименованием «33-й корпусной гуситский чехо-словацкий авиаотряд» он с 14 июля совершал боевые на Екатеринбургском фронте по заданию штаба 1-й Гуситской стрелковой дивизии. Затем, подчиняясь приказам штаба Екатеринбургской группы полковника Войцеховского, а позднее – чешского генерала Гайды, отряд совершал разведки и бомбометания на Тагильском и Кунгурском направлениях.

* * *

С конца июля по октябрь 1918-го ключевые события Гражданской войны разворачивались под Казанью. В этом крупном губернском городе, считавшемся неофициальной столицей Поволжья, красные разместили несколько авиачастей, эвакуированных из западных губерний России. Там находился 6-й (бывший полтавский) авиапарк и две авиашколы (Петроградская школа летчиков-разведчиков и Харьковское отделение Гатчинской школы) со своими самолетами. В Петроградской школе имелось 36 аэропланов различных типов, в основном учебных. В Гатчинской школе – восемь учебных «Фарманов». Командовал этими частями главноуполномоченный Штаба ВФ Восточного фронта летчик Вышегородский.

Все эти части считались тыловыми и в боях с наступающими на город чехословаками участия не принимали. К концу июля, когда обстановка под Казанью приобрела угрожающий характер, командование Красной Армии решило усилить оборону города боевыми авиаотрядами. Приказ отправляться на восточный фронт (его еще называли «чехословацким») получил 23-й корпусной авиаотряд, 4-й Социалистический (бывший Петроградский) и 1-я Советская боевая авиагруппа, сформированная в мае по инициативе летчика бывшей 1-й Боевой авиагруппы Юго-Западного фронта И.У. Павлова.

Первым подготовили к отправке 23-й као. 31 июля его самолеты (два «Ньюпора», двухместный «Сопвич» и «Фарман-30») в разобранном виде погрузили на железнодорожные платформы и повезли из Москвы на восток. К поезду было прицеплены несколько теплушек для летчиков и наземного состава. В Казань состав прибыл утром 5 августа, когда противник почти вплотную приблизился к городу. В тот же день успели выгрузить и собрать два самолета – «Сопвич» и «Ньюпор-17», а летчик Сметанин с летнабом Колосовым совершили на «Сопвиче» разведывательный полет в район Буинска.

Неизвестно, насколько помогли красным привезенные авиаторами разведданные, но, как бы то ни было, уже на следующий день чехи и «народноармейцы» под командованием полковника Каппеля ворвались в Казань. Части Красной Армии, стянутые в город, попросту разбежались. Упорное сопротивление оказал только латышский полк, но и его к вечеру отбросили в направлении Свияжска.

Как и в Самаре, почти вся авиатехника красных, сосредоточенная в Казани, досталась победителям. Однако эшелон с неразгруженными самолетами, горючим и боеприпасами 23-го отряда в последний момент успели оттянуть на запад, в Алатырь. Туда же эвакуировался командир отряда И. Сатунин, летчик П. Сметанин и наземный персонал. Собранные «Сопвич» и «Ньюпор» пришлось бросить, так как из-за сильного ливня и сгустившихся сумерек улететь на них оказалось невозможно. Пилоты Алексеев и Васильев пропали без вести.

Белогвардейцам Казани достались солидные трофеи – 46 аэропланов, однако большинство из них составляли старые, неисправные и частично разукомплектованные аппараты, в том числе и такие «раритеты» как «Фарманы-IV» образца 1910 года, на которых еще до Первой мировой войны учились летать пионеры русской авиации. Но было и несколько относительно новых двухместных разведчиков «Лебедь-12», а также «Альбатросов Лебедева» (он же «Лебедь-11» – копия трофейного немецкого разведчика «Альбатрос»). На базе захваченной авиатехники вскоре был создан 2-я народно-армейская авиагруппа в составе 5-го, 6-го, 7-го и 8-го отрядов.

Все летчики-инструкторы Петроградской и Гатчинской авиашкол остались в городе и заявили о своей готовности служить в рядах Народной армии. Начальник Гатчинской авиашколы Д.А. Борейко, уже упоминавшийся в предыдущей главе, стал начальником Управления Воздушного флота. В своем первом приказе от 10 августа 1918 г. он писал: «Перед всеми авиаработниками стоит ясная задача своей самоотверженной работой воссоздать Народный Воздушный флот, а потому призываю всех тех из них, кому дорога родная авиация, воздухоплавание и Отечество, спаяться в общей дружной работе на началах дисциплины и честного исполнения долга».

15 августа он издал приказ № 2, гласивший:

«§ 1. Начальника Петроградской авиашколы, Военного летчика, штабс-капитана Рыбакова назначаю командиром 2-й Авиационной Группы.

§ 2. Объявляю для сведения и исполнения, что на всех боевых самолетах Народной Армии опознавательные знаки должны быть: Круги национального цвета и продольные полосы Георгиевских цветов на нижней поверхности».

Приказом № 3 от 16 августа 1918 г. на должности командиров авиационных отрядов 2-й авиагруппы были назначены: 5-го авиаотряда – военный летчик поручик Левченко, 6-го – военный летчик прапорщик Васильев, 7-го – военный летчик штабс-капитан Галышев и 8-го – морской летчик лейтенант Кукуранов.

«Главноуполномоченный» Вышегородский также добровольно остался у белых и с первых дней служил летчиком в 8-м авиаотряде. А комиссар 6-го авиапарка Гладков попал в плен не по своей воле и в результате оказался в городской тюрьме.

Падение Казани вызвало серьезное беспокойство большевистского руководства. На освобождение этого стратегически важного центра были брошены значительные силы. Именно здесь большевики решили впервые испытать в деле новорожденный Красный Воздушный флот. По приказу Л.Д. Троцкого комиссар авиации Восточного фронта Горшков, не сумевший организовать эвакуацию авиатехники из Казани, был отстранен от должности, а на его место назначен прибывший из Москвы анархист К.В. Акашев. Утром 11 августа Акашев сошел с поезда на станции Свияжск, где разместилось командование красных войск казанского участка фронта. При себе он имел выданный Главвоздухофлотом мандат «чрезвычайного комиссара авиации Чехословацкого фронта». Вместе с Акашевым в Свияжске «десантировалась» группа авиаработников, образовавшая фронтовой штаб ВВС, в том числе сам Главный комиссар авиации Восточного фронта А.В. Сергеев, а также Васильев, Конкин, Кириллов, Лебедев, Соколов и Хорьков.

По воспоминаниям очевидцев и участников событий, чрезвычайный комиссар и его команда представляли собой весьма живописное зрелище. Начштаба ВФ 5-й армии А. Григорьев вспоминал, как «летчики невольно косились в их сторону, глаза скользнули по измятому костюму Акашева, по нечищеным желтым полуботинкам, по поясу, перетянувшему живот поверх жилета, за который был засунут маузер». Бывшие фронтовые пилоты восприняли такое начальство с недоумением, но выработанная в царской армии привычка к дисциплине все еще давала себя знать.

Также 11 августа из алатырской школы Высшего пилотажа на станцию Свияжск прибыли летчики Рябов на «Ньюпоре-23» и ДеВайот[5]5
  Для документов того времени, составлявшихся, как правило, с голоса, характерна большая путаница в написании фамилий. В частности, фамилия этого летчика, выходца из Франции вольноопределяющегося Жана Де Вайо в разных источниках указывалась как Девайот, Девиот, Девайод, Девойод, Деванот, Девойд и даже Девайст. Мы же приводим наиболее часто встречающееся написание. В дальнейшем мы будем указывать в скобках различные варианты написания фамилий.


[Закрыть] на «Ньюпоре-17», прикомандированные к 23-му корпусному отряду, в котором после поспешной эвакуации из Казани оставалось всего два самолета.

12 августа в Свияжске разгрузили еще два эшелона с авиатехникой. Из Нижнего Новгорода прибыло 1-е Казанское отделение 4-го Социалистического авиаотряда под командованием военного летчика К. Хендрикова в составе летчиков И. Ефимова, Н. Медведева, Р. Левитова и четырех разнотипных аэропланов («Ньюпор-23», два «Сопвича» и «Фарман-30»), а из Москвы – боевая часть 12-го авиадивизиона (летчики Д. Кудлаенко и В. Батурин с двумя «Сопвичами»).

Наконец, утром 16 августа прибыла 1-я Советская боевая авиагруппа под командованием И.У. Павлова. В ее состав входили два авиаотряда с десятью пилотами (А. Бакин, Б. Былинкин, Е. Гвайта, И. Ефремов, А. Ефимов, Ф. Ингаунис, Н. Логинов, Г. Сапожников, А. Штурм и сам Павлов), а также 13 истребителей (два «Спада-7» и «Ньюпоры» типов 17, 23 и 24).

Таким образом, численность советской авиации, сосредоточенной на свияжском аэродроме и получившей неофициальное название Казанской авиагруппы, составила 23 самолета. На первый взгляд, она вдвое уступала противостоящей ей казанской авиагруппировке белых. Однако надо учесть, что все красноармейские аэропланы были относительно новыми и находились в боеспособном состоянии, чего нельзя сказать про самолеты Народной армии.

О степени оснащенности белой авиации во времена боев под Казанью красноречиво свидетельствует объявление, напечатанное в те дни в казанской газете «Народная жизнь»:

«К населению города Казани.

Мы, летчики Народной Армии, воздушная стража Казани, обращаемся к населению города с убедительной просьбой.

Молодая Народная Армия создается в исключительно тяжелых условиях.

Многих предметов снаряжения нет и достать неоткуда. Между тем от полноты технического оборудования зависит успех в борьбе с нашим врагом.

Мы, летчики, сильно нуждаемся в хороших призматических биноклях и револьверах. Без биноклей мы не можем правильно нести свою трудную воздушную службу народу, а без оружия мы в несчастных случаях оказываемся беспомощными жертвами врага.

Поэтому мы просим всех казанцев придти к нам на помощь. Несите к нам призматические бинокли и револьверы. Мы будем по мере возможности платить за то и другое. Помните, что, помогая нам, вы избавляете Казань и себя от налета воздушных разбойников.

Казанские летчики Народной Армии».

16 августа все действовавшие под Казанью красноармейские полки и отряды были объединены в 5-ю армию, которую возглавил П.А. Славен, непосредственно подчинявшийся находившемуся тут же, в Свияжске Л.Д. Троцкому (личный поезд Наркомвоенмора стоял на запасных путях местной железнодорожной станции, неподалеку от летного поля).

На другом аэродроме близ станции Алатырь базировался «1-й Московский авиаотряд коммунистов», сформированный из курсантов Егорьевской авиашколы. Этот отряд, состоявший из семи самолетов, считался резервным и не принимал участия в боях, хотя его пилоты иногда совершали разведывательные полеты над Свиягой и западным берегом Волги. Кроме того, на складах в Алатыре находилось три «Сопвича», три «Фарсаля» (так иногда называли «Фарман-30» с двигателем «Сальмсон»), несколько одноместных «Ньюпоров» и шесть весьма редких для России истребителей «Виккерс-FB-19», полученных из Англии незадолго до революции. Все эти машины предназначались для восполнения потерь в предстоящей операции.

Вечером 16 августа самолеты Казанской авиагруппы совершили первый групповой налет на Казань. Приказ был короток и прост: «Бомбить городские кварталы, избегая рабочих окраин». Ставка делалась, прежде всего, на запугивание и деморализацию защитников города. В налете принимали участие не менее 10 аэропланов, в том числе самолеты 4-го Социалистического авиаотряда и только что собранные машины 1-й Советской авиагруппы. Летчик Медведев из 4-го отряда потерпел аварию при взлете. Самолет (двухместный «Сопвич») был разбит, но сам пилот и его летнаб отделались ушибами.

Из полета не вернулся летчик Штурм. По поводу его исчезновения позже был составлен рапорт, поданный в Реввоенсовет Главным комиссаром Красного Воздушного флота А.В. Сергеевым (орфография подлинника): «16 августа 1918 г. под Свияжском летчик 1-й Советской авиагруппы А.Ю. Штурм вылетел на самолете „Ньюпор-24“ для обстрела г. Казани и возвращаясь обратно заблудился из-за позднего времени и сел между нашими позициями и расположением чехо-словаков у дер. Елизаветинская. По опустившемуся самолету была открыта сильная ружейная стрельба, и взять его ни той, ни другой стороне в этот вечер не удалось. Летчик бежал в лес и пропал без вести.

На другой день под моим руководством летчики Павлов, Ингаунис, Былинкин и комиссар группы Семенов пошли выручать самолет. Ввиду отказа красноармейцев 1-го Сов. Вл. полка, 6-го Латышского полка, сидевших в окопах, идти за самолетом, т.к. по их сведениям в д. Елизаветинской утром видели чехо-словацкий разъезд. Комиссар Семенов пошел со мною на разведку в деревню, где нашли самолет и позвав 5 красноармейцев, на крестьянских лошадях под угрозой расстрела хозяев их, вывезли таковой в наше расположение вполне исправным. Прошу об отпуске мне в виде награды комиссару Семенову 5.000 рублей из особо отпущенных мне сумм».

К сказанному надо добавить, что подпоручик Штурм вовсе не исчез бесследно, а убежал к белым. Приказом капитана Борейко его с 17 августа зачислили на «провиантское, приварочное, чайное и табачное довольствия» при штабе авиации Народной армии.

17 августа павловская группа лишилась еще одного пилота – с бомбардировки не вернулся летчик Ефремов, посадивший свой истребитель на казанском аэродроме. Зная о том, что красные начали арестовывать и брать в заложники семьи перебежчиков, руководство Народной армии поместило в газетах ложное сообщение о якобы сбитых советских аэропланах, пилоты которых «скрылись в неизвестном направлении».

Несмотря на дезертирство уже двух пилотов, 18 августа бомбардировки Казани продолжались с нарастающей силой. Большинство экипажей совершали по два-три вылета в день. Двухместные «Сопвичи», «Фарманы» и «Вуазены» брали по две-три пудовые бомбы, одноместные «Ньюпоры» – по две десятифунтовые. В центре города наблюдались многочисленные пожары и разрушения. Одна из бомб попала в здание дворянского собрания, еще несколько разорвалось на территории кремля. Едва заслышав шум самолета, жители в страхе разбегались и прятались по подвалам.

Никакого противодействия, кроме редкой и беспорядочной ружейной стрельбы, гарнизон Казани не оказывал. В городе отыскалось всего одно «противоаэропланное» орудие, установленное на барже, да и то без снарядов. Правда, в дальнейшем зенитная артиллерия у белых все-таки появилась (возможно, это были обычные полевые орудия на самодельных зенитных лафетах, которые нередко использовались для стрельбы по самолетам в начале Первой мировой войны), но из-за слабой подготовки расчетов и отсутствия специальных прицелов, от нее было мало толка.

Забегая немного вперед, отметим, что единственным «успехом» казанских зенитчиков стало уничтожение 28 августа прямо над городом... собственного аэроплана, на котором были ясно видны опознавательные знаки – георгиевские ленты. И хотя вина стрелков тут очевидна, в их оправдание можно сказать, что авиация Народной армии появлялась в небе настолько редко, что наземные войска уже привыкли считать любой пролетающий над ними самолет вражеским и палить по нему из всех стволов. Сразу после инцидента был издан приказ, согласно которому ни один зенитный расчет не имел права открывать огонь по самолетам, не связавшись предварительно со штабом авиации Народной армии и не получив от него разрешение. Этот приказ фактически поставил крест на противовоздушной обороне Казани, поскольку за то время, пока зенитчики пытались дозвониться в штаб, советские аэропланы спокойно успевали сделать свое дело и улететь восвояси.

Но, вернемся в 18 августа. При очередном групповом вылете на бомбежку не смог оторваться от земли перегруженный бомбами «Фарман-30» летчика Невяжского и наблюдателя Гудкова. Самолет, подпрыгивая и натужно гудя мотором, пробежал до конца полосы, зарылся колесами в раскисший от дождей грунт и скапотировал. К счастью, бомбы не сдетонировали и бензин не вспыхнул, но оба авиатора получили ранения, а полностью разбитый «Фарман» пришлось списать.

В тот же день белые летчики впервые попытались нанести ответный удар. Прилетевший из Казани «Лебедь-12» сбросил двухпудовую бомбу и тюк с прокламациями на штабной поезд Троцкого в Свияжске, но сильно промахнулся. Бомба упала в болото, и взрыв не причинил никакого вреда, за исключением нескольких разбитых стекол. Летчик Сатунин на «Фармане-30» вылетел на перехват и погнался за «Лебедем». Заметив преследователя, белогвардейский пилот увеличил скорость и стал на полном газу уходить со снижением, но не рассчитал высоту и врезался в лес неподалеку от своего аэродрома.