Текст книги "Естественная история драконов. Мемуары леди Трент. Тропик Змеев"

Глава четвертая

Прощание с Джейкобом – Мой деверь – Лорд Денбоу в горе – Бегство Натали – Сцена в доках – Желания женщин

В неприятном инциденте, случившемся перед отъездом из Ширландии, мне некого винить, кроме самой себя.

Ввиду скоропалительного отъезда мне предстояло позаботиться о нескольких дюжинах дел, от утешения родных до получения от лорда Хилфорда новостей с банкета в честь завершения симпозиума. (Он в самом деле расспросил Гуаталакара, но безуспешно: к немалому огорчению видватийского химика, лорд Кэнлан за весь вечер не обмолвился с ним ни словом.) И среди этих дел имелось одно, раздиравшее душу куда сильнее прочих.

После обеда, в день накануне моего отъезда, наша няня, миссис Ханстин, вывела из детской сына – ждать дядюшку с тетушкой, которые должны были позаботиться о нем в мое отсутствие. Джейкоб был одет в детское платьице, но его волосы, еще не потемневшие до темно-русого отцовского оттенка, были свободны от чепчика, зажатого в левой руке. Другой рукой он крепко уцепился за палец няни и не сводил взгляда со ступенек, по которым осторожно, шажок за шажком, спускался вниз.

Мать обвиняла меня в бессердечии, упрекая в том, что я бросаю ребенка, чтобы (ее слова) «болтаться по заграницам». Ее обвинение было лишь первым из многих, поскольку это суждение постепенно вышло за пределы нашего круга общения, достигло людей совершенно незнакомых и даже попало в газеты. Конечно, верить мне на слово ни у кого резонов нет, и оправдывать свои поступки задним числом совершенно ни к чему, но, поскольку я не могу продолжать, не коснувшись этой темы, позвольте сказать: при виде сына у меня защемило сердце.

В то время, как он рос и воспитывался, я не была близка к нему. Он не был той неотъемлемой частью моей жизни, какую составляют дети для более заботливых матерей. Научная работа приносила мне больше удовлетворения, чем ежедневные материнские хлопоты – кормление, мытье, утешение… Теперь, оглядываясь назад, я в глубине души сожалею, что все это прошло мимо меня, но и это сожаление – чисто интеллектуального свойства. Превращение ребенка из мягкого, бесформенного младенца во взрослого человека – процесс крайне сложный, и оценить его я смогла только благодаря изучению драконов. (Если вы вдруг сочтете это сопоставление унизительным, пожалуйста, постарайтесь понять: для меня это совсем не так. Ведь и мы, люди, – тоже животные, самые чудесные и восхитительные животные на свете.)

Однако, несмотря на эту отстраненность, я вовсе не была лишена чувств к своему сыну. Напротив, по большей части из-за них я и предпочла сохранять дистанцию. Серьезное выражение на лице Джейкоба, сосредоточившегося на нелегкой задаче спуска по лестнице, живо напомнило мне его тезку. Как говорили мне вновь и вновь, он был, в каком-то смысле, частицей мужа – тем, что оставил после себя Джейкоб-старший. Я же далеко не всегда была готова иметь дело с воспоминаниями об этом родстве и в глубине души предпочитала спасаться бегством.

Но сказать, будто на эриганскую экспедицию меня подвигло именно это, было бы совершенно несправедливо к себе самой: ведь я бежала не столько от чего-то, сколько к чему-то. Нас с Джейкобом объединяла общая любовь к драконам, и, если оставить ребенка, отправившись в экспедицию, было (как уверяли многие и многие) предательством его памяти, не меньшим предательством было бы остаться дома. Там, на горных вершинах Выштраны, мы согласились, что запереть меня в клетке жизни, приличествующей ширландке из благородной семьи, означало бы мою смерть – если не физическую, то духовную. Скорбь и долг вкупе со светскими условностями заперли меня в клетку на три года, и работа над монографией о нашей экспедиции даровала мне лишь частичную свободу. Достаточную, чтобы желать большего, но совершенно недостаточную, чтобы ею удовольствоваться.

Однако я действительно уезжала, оставив дома сына. Ни в чем не повинный малыш, он потерял отца еще до рождения, и теперь я собиралась отправиться навстречу множеству потенциальных опасностей, которые вполне могли лишить его и матери.

Не могу сказать, как поступила бы, будь у меня шанс пересмотреть это решение. Теперь-то мне в точности известно, насколько велики были эти опасности, и каким немыслимым чудом мне удалось избежать их. Но также я знаю и то, что ухитрилась выжить, а маленький Джейкоб, вопреки предсказаниям многих, не остался круглым сиротой.

Имела ли я право подвергать себя такому риску? На это могу ответить только то же самое, что ответила тогда: да, имела – точно такое же, как любой вдовец в том же положении. Вот только решения вдовцов отчего-то ставят под сомнение единицы, а решения вдов подвергает сомнению каждый.

Но в тот день я погребла все подобные мысли под грудой дел. (Почти все. Упомянутый выше приступ душевной боли был вполне реальным и отнюдь не единственным.) Когда маленький Джейкоб покончил с покорением лестницы, я опустилась коленями на холодный камень пола прихожей – так, что мои глаза оказались на том же уровне, что и его – и протянула к нему руки. Миссис Ханстин легонько подтолкнула его вперед, и он, поколебавшись, заковылял ко мне.

– Веди себя хорошо, – заговорила я, безуспешно пытаясь принять тот тон, каким говорили с малышами другие. – Няня Ха поедет с тобой. Слушайся ее, как всегда, хоть оба вы и будете жить в другом доме. Я буду часто писать тебе, а она будет читать тебе мои письма и писать мне, как ты поживаешь. Ты и не заметишь, как я вернусь.

Джейкоб послушно кивнул, но вряд ли смог уразуметь всю суть моих слов. Мои отлучки на несколько дней были для него привычны, но то, что мне нужно уехать на многие месяцы, а то и на целый год, лежало вне пределов его понимания.

Снаружи донесся хруст гравия, а за ним последовал и звон колокольчика над дверью. Прибыл мой деверь Мэттью с женой Элизабет. Они вошли в прихожую, и я нежно подтолкнула Джейкоба к Бесс. Миссис Ханстин последовала за ним.

Взглянув на Джейкоба, Мэттью вздохнул и покачал головой.

– Понимаю, отговаривать вас от всего этого поздно. Но все же…

– Вы правы, – ответила я прежде, чем он успел закончить мысль. – Поздно. Мэттью, я глубоко благодарна вам за помощь, даже не сомневайтесь. Но я отправляюсь в Эригу.

Он шевельнул подбородком, на миг сделавшись похожим на бульдога, увидевшего перед собой нежеланного гостя.

– Никогда бы не подумал, что Джейкоб женится на такой строптивице.

Мне очень хотелось ответить: «Значит, плохо вы его знали». Но, если уж быть честной, я сомневалась, что и сам Джейкоб мог бы предвидеть наш брак в те годы, когда мы еще не были знакомы. Вдобавок, ссориться с Мэттью было совершенно ни к чему, и я промолчала – просто поцеловала сына в лоб, еще раз наказала ему вести себя хорошо и помахала с крыльца вслед их экипажу.

Отъезжая, их экипаж разминулся с каретой, свернувшей к моему крыльцу. Герб, нарисованный на дверце, был мне знаком – белая голова оленя на синем поле принадлежала Хилфордам. Однако карета принадлежала не эрлу. Я, хмурясь, стояла в дверях и потому не имела возможности скрыться, когда дверца резко (едва ли не до того, как карета успела остановиться) распахнулась, выпустив наружу не на шутку разгневанного Льюиса Оскотта – барона Денбоу, старшего сына эрла Хилфордского.

– Где она? – требовательно спросил он, шагая ко мне по гравию дорожки. – Подайте ее сюда немедля!

– Ее? – недоуменно, так как разум не поспевал за языком, переспросила я.

– Натали!!! – от его рева зазвенело в ушах. – Я терпеливо сносил ее отношения с вами: до сего дня от них не было вреда. Но это уже переходит все границы! Верните ее сию же минуту.

К этой минуте мой разум успел справиться только с вопросом, кто такая «она». Конечно, ради чего еще отцу Натали являться ко мне, если не ради дочери? Но больше я ничего не понимала. Натали я не видела уже несколько дней, и, если вспомнить об этом сегодня, сей факт должен был меня встревожить. В конце концов, отъезд в Эригу был назначен на завтра. Но я была слишком занята, чтобы подумать об этом, и полагала (когда вообще вспоминала о ней), что она, должно быть, у деда.

Теперь это неразумное предположение повлекло за собой весьма неприятные последствия.

– Милорд, – заговорила я, собравшись с мыслями, – я не могу вернуть вам того, чего у меня нет. Натали не у меня.

– Не лгите мне! Где ей еще быть, если не здесь?

Обвинение заставило расправить плечи и выпрямить спину.

– Быть может, у деда? Как я понимаю, она говорила с вами о своих намерениях.

Лорд Денбоу негодующе фыркнул.

– Намерения! Чистое безумие, и вы это прекрасно понимаете. Положение компаньонки вполне допустимо и просто превосходно для женщины, которой не на что больше надеяться, но перспективы Натали куда лучше – пока она остается здесь, чтобы воспользоваться ими. Ведь вам не захочется, чтобы она оставалась с вами всю жизнь! Когда она надоест вам – или, когда вы погибнете, что вполне вероятно, – что станется с ней? Нет, миссис Кэмхерст, я не позволю вам разрушить будущее моей дочери ради вашей собственной выгоды!

Расправив плечи, он устремился вперед.

Я хлопнула ладонью о дверной косяк, преграждая ему путь.

– Прошу прощения, лорд Денбоу, – с ледяной учтивостью сказала я, – но я не помню, чтобы приглашала вас войти.

Внезапное бесцеремонное сопротивление не на шутку удивило его, но он не позволил удивлению сдержать свой язык.

– Миссис Кэмхерст, я пришел забрать свою дочь и сделаю это – с вашего позволения или без.

– Будь она здесь, я с радостью выступила бы посредником в переговорах между вами. Но, так как ее здесь нет, вам придется искать ее в другом месте. Бесчинства в своем доме я не потерплю, невзирая ни на что.

Нет, он не зашел так далеко, чтобы пытаться отодвинуть меня с дороги, хотя с легкостью мог бы сделать это. Ярость его на время поутихла, и он прибег к уговорам.

– Миссис Кэмхерст, прошу вас, будьте благоразумны. Вы решились подвергнуться опасности, несмотря на последствия для вашей семьи. Что ж, как знаете – у меня нет власти вразумить вас. Но я вправе защитить дочь, и так и сделаю.

– Лорд Денбоу, – сказала я, сбавив тон в той же мере, что и он. – Я же сказала вам: ее здесь нет. Я не видела Натали уже несколько дней. Если я увижу ее до отъезда, то передам ей, что вы приезжали, и расскажу о ваших тревогах. Более ничего обещать не могу.

Лорд Денбоу разом обмяк, словно пробитая оболочка целигера[2]2
  От лат. caelum («небо; воздух; атмосфера») + gerō («нести; держать»).


[Закрыть].

– Я уверен: она вскоре явится сюда. Прошу вас, не позволите ли…

– Я передам ей, что вы приезжали, – твердо сказала я. Не попытайся он ворваться в мой дом, я отнеслась бы к нему более снисходительно, но сейчас мне хотелось, чтобы он ушел. – Если увижусь с ней.

Этим ему и пришлось удовольствоваться. К тому времени за моим плечом встал лакей. Судя по выражению лица, ему очень не хотелось выдворять барона из наших стен силой, однако он был полон решимости сделать это в случае надобности. (Кломерс был превосходным слугой – лучшим из всех, кто служил мне впоследствии.) Наполовину разгневанный, наполовину удрученный, лорд Денбоу вернулся в карету и уехал восвояси.

Как только он оказался в достаточном удалении, я позволила обмякнуть и себе.

– Если он вернется, не впускать, – устало велела я Кломерсу и, заручившись его решительным согласием, отправилась наверх, в кабинет.

Там, за моим столом, сидела Натали.

При виде нее я едва не подавилась собственным языком. Пока одна половина мозга разбиралась в противоречивых побуждениях – ахнуть, взвизгнуть, потребовать объяснений, – другая половина отметила ряд некоторых деталей: открытое окно в боковой стене, выходящее прямо на роскошный (и превосходно приспособленный для лазания) дуб, испуг и ярость в глазах Натали и небольшой саквояж на полу у ее ног.

– Он меня запер, – сказала она таким тоном, будто до сих пор не могла в это поверить. – Мы спорили несколько дней напролет, и, когда я сказала, что поеду с тобой, что бы он ни говорил, они с мама́ посадили меня под замок. Прости, что вынудила тебя лгать.

– Лжет только та, что лжет по умышлению, – сказала я, как будто в ту минуту подобные различия были важнее всех других забот.

Прерывистый вздох Натали показал мне, насколько она расстроена и подавлена, яснее всяких слов.

– Боюсь, я навлекла на тебя кучу неприятностей. Я пришла сюда, думая отправиться завтра с тобой, но если я сделаю это, папа́ будет вне себя.

Но, кроме этого, ей оставалось только одно – вернуться к родителям. И хотя они всей душой желали ей только лучшего, разлад меж ними и дочерью был так жесток, что побудил Натали вскарабкаться на дерево, влезть ко мне в окно, и – кто знает, что еще сделать до этого. Ее действия вернее всяких слов говорили, что о возвращении не может быть и речи.

От самого худшего ее мог бы уберечь дед, но наилучшей защитой был отъезд туда, где родители не смогли бы до нее дотянуться.

– Твоему отцу придется оставаться вне себя в Ширландии, – сказала я, пряча за сухим тоном минутную робость духа. – У него нет визы для поездки в Нсебу, и вряд ли он сумеет выхлопотать ее в скором времени.

Надежда придала ее осанке бодрости.

– Ты хочешь сказать…

– Корабль отходит завтра, – ответила я. – Нужно подумать, как провести тебя на борт.

* * *

Мы контрабандой провели Натали на борт по трапу для грузчиков, следить за которым ее отцу и в голову бы не пришло. Вдобавок, Натали была одета в рабочее платье (да-да, штаны и все прочее), с мешком картофеля на плече, и заметить ее у лорда Денбоу не было ни единого шанса.

Конечно, он явился в порт и поднял страшный шум, обвиняя меня перед собравшимися родственниками (Полом с Джудит, матерью с отцом, моим любимым братом Эндрю, Мэттью и моим тестем, сэром Джозефом) в похищении Натали.

– Я не похищала ее, милорд, – ответила я, пряча нервозность за раздражением.

В расстроенных чувствах ему не пришло на ум прямо спросить, виделась ли я с его дочерью. В противном случае мне предстояло бы быстро решить, стоит ли врать, а после провести бессонную ночь в поисках ответа на этот вопрос.

Я, пусть и нехотя, сдержала слово и поговорила с Натали о его тревогах. Но этот разговор не сбил ни одну из нас с избранного пути. Единственным источником моих опасений было то, что я не имела возможности поговорить наедине с кое-какими людьми, а именно – с мистером Уикером и лордом Хилфордом. Первый из них отправлялся в экспедицию со мной, и потому ухо, не занятое яростными упреками лорда Денбоу, было переполнено причитаниями матери о том, что я, вдобавок к сумасбродному решению отправиться за границу, совершаю еще большее сумасбродство, отправляясь в путешествие без спутников женского пола. Брак обеспечил мне некую мистическую защиту от подозрений в нарушении приличий, не утраченную и во вдовстве, но тем не менее мать опасалась слухов. (Дабы отдать ей должное, нужно заметить, что эти опасения оказались совершенно справедливы. Но не будем забегать вперед.)

Думается, лорд Хилфорд догадывался, что происходит, хотя не могу сказать, знал ли он о моей активной помощи Натали. Однако я видела, как он сразу же по прибытии мистера Уикера отвел его в сторону и сказал ему нечто, обратившее лицо мистера Уикера в камень. После этого лорд Хилфорд принялся, как мог, отвлекать от меня сына. Вместе они отправились в мою каюту, чтобы лорд Денбоу смог утешиться тем, что Натали там нет, мне же оставалось только надеяться, что она сумела надежно спрятаться до тех пор, пока мы не отойдем подальше от берега.

Эндрю, к моей радости и облегчению, взялся отвлекать от меня мать и, когда пришло время, проводил меня на борт – точно так же, как в день отъезда в Выштрану.

– И где же ты ее спрятала? – спросил он, шагая рядом со мной по палубе.

Тяжелые шаги позади заставили меня обернуться. Нагнав нас, мистер Уикер пошел рядом со мной с другой стороны, справа, что тут же вызвало у меня ощущение, будто я поймана в ловушку. Но Эндрю улыбался так, словно все это было грандиозной потехой, а, судя по мрачно поджатым губам мистера Уикера, тот не удивился бы ничему.

– Она где-то здесь, – ответила я. – Где – честное слово, не знаю. Понимаете, она сама так решила, хоть я и поддерживаю ее в этом.

– Мисс Оскотт еще сумасброднее, чем вы, – сказал на это мистер Уикер.

– Значит, она в хорошей компании, – беспечно сказала я.

Я понимала, что дело на этом не кончено, однако мистер Уикер ни за что не пошел бы против лорда Хилфорда, явно желавшего, чтоб его внучке позволили сбежать. Он был слишком предан эрлу и очень многим ему обязан. Все его возражения – о, великое множество возражений! – последовали позже.

Кораблем нашим был «Прогресс» – прославленный пароход, многие годы служивший главным связующим звеном в ширландско-эриганской торговле. Построенный из эриганской стали, приводимый в движение ширландским углем, он представлял собою символ партнерства, торжественно начатого с основания колонии в Нсебу – по крайней мере, по нашу сторону океана эти взаимоотношения считались партнерством, хотя в истинном положении дел было куда меньше равенства, чем обычно подразумевает это слово. Большая часть судна была занята грузами: некоторые из них по пути предстояло разбросать по разным портам, будто семена, другими же – торговать в Нсебу, пока трюмы в очередной раз не наполнятся железом, золотом, слоновой костью и тому подобным. Однако «Прогресс» был украшением этого морского пути, и потому на нем имелись также и пассажирские каюты, снабженные всеми удобствами, необходимыми для высокопоставленных путешественников. Нас троих вряд ли можно было отнести к высокопоставленным лицам, но лорд Хилфорд – лицо, несомненно, высокопоставленное – обеспечил нам путешествие с комфортом.

Мы встретили его выходящим из моей каюты в сопровождении лорда Денбоу. Вернее, если лорд Хилфорд действительно вышел из нее, то его сын вылетел в коридор, как пробка, приперев меня к стенке.

– Довольно этих игр, миссис Кэмхерст! Вы сейчас же скажете, где моя дочь, или…

Брат тут же шагнул вперед, защищая меня. К счастью, прежде, чем я успела выяснить, что он намерен предпринять, в дело вмешался лорд Хилфорд.

– Льюис! Возьми себя в руки. Уж не хочешь ли ты, чтобы матросы выставили тебя с корабля силой? Ты устраиваешь сцену.

Славься вовеки «сцена», кость в горле высшего света! Одного призрака публичного скандала оказалось достаточно, чтобы привести лорда Денбоу в чувство. Конечно, этого было мало, чтоб успокоить его, но, стоило его порыву угаснуть, и барон вспомнил, что отплытие корабля предотвратить не может. Попытка же задержать меня означала бы для него множество самых разных последствий. Он замер, не зная, что делать. Лорд Хилфорд твердо подхватил сына под локоть и повлек его прочь, почти не встречая сопротивления.

Однако барон не удержался от прощального обвинения, брошенного через плечо:

– Вы ведь погубите ее жизнь!

– До сих пор я не погубила своей жизни, лорд Денбоу, – сказала я ему вслед. – Доверьтесь дочери, не мешайте ей искать собственный путь.

* * *

Натали появилась не раньше, чем мы покинули сенсмутскую гавань. Как только она приняла пристойный вид, я пригласила в каюту мистера Уикера.

Увидев ее, он только покачал головой.

– Мне бы спросить, понимаете ли вы хоть немного, что натворили. Но вы – внучка эрла и, несомненно, унаследовали хоть часть его интеллекта. Поэтому спрошу об одном: во имя господа бога, зачем?!

– Потому что так было нужно, – ответила Натали.

Я понимала, что это значит, но мистер Уикер – явно нет. Однако нам нужно было достичь хоть какого-то взаимопонимания, иначе экспедиция была бы обречена еще до прибытия в Нсебу.

– Мистер Уикер! Уверена, вы сами пережили немало трудностей, получая образование и вынуждая тех, кто выше вас положением, принять вас как равного по интеллекту. Зачем вам это было нужно?

– Это такой удар по ее родным, – сказал он, оставив мой вопрос без внимания.

– А ваш отъезд из Нидди ради учебы в университете никак не сказался на вашей семье?

Конечно, это было лишь догадкой, но вовсе не безосновательной: я знала, что мистер Уикер был старшим сыном в семье. Его вздох ясно показал, что мое замечание угодило в цель. С запозданием – к сожалению, обычным – я задалась вопросом: уж не относится ли он к этому вопросу так болезненно именно из-за собственного опыта, а не вопреки ему?

– Когда вы отправились в Выштрану, – сказал он, будто ища моей поддержки, – вы ведь ехали туда вместе с Джейкобом, с его благословения.

– А желания женщин следует принимать во внимание только с благословения родственников-мужчин? – резко спросила я. – Если так, вспомните, что Натали получила благословение лорда Хилфорда, и покончим с этим.

Мистер Уикер покраснел и вскоре откланялся. То был далеко не последний из наших споров на эту тему, но мои слова засели в нем, точно заноза под кожей, и в свое время возымели эффект.