Текст книги "Мисс Черити"

9

Мое развитие опережало мой возраст: мне еще не было пятнадцати, когда я увлеклась разнообразием форм тления. Кусочек хлеба, предназначенный для Питера, однажды случайно остался на подоконнике. Уже через несколько дней глаз радовала великолепная белая мохнатая плесень, увенчанная черными шариками спор. Как представитель семейства грибов, плесень значительно расширила мое увлечение микологией.

Я поставила еще несколько экспериментов, например, бросая мертвых мух в закрытые склянки с водой. Через несколько суток мухи покрывались легким белым налетом, который можно было изучать в микроскоп. Еще я развлекалась, оставляя закрытые банки с подпорченными фруктами в разных местах: в теплом стенном шкафу на кухне, на полке в холодном погребе или на солнце у окна, что позволяло определить самые благоприятные условия для развития плесени.

Я усердно заполняла научный дневник, и герр Шмаль так хвалил меня, что договорился до следующего утверждения: девушке следует заниматься наукой, а не вышиванием. Воодушевленная, я решилась посвятить его в свой новый замысел: описать в одном исследовании все грибы лондонских парков.

ГЕРР ШМАЛЬ

Блестящая идея! Ваши точные акварели, мисс Тиддлер, непременно найдут своего издателя. Так и вижу название: «Городские грибы»! Я лично знаком с заместителем директора Гербария Королевских ботанических садов; я представлю ему вас, как только закончите.

Такой энтузиазм меня немного страшил: кто я рядом с заместителем директора Гербария Королевских ботанических садов? Тем не менее я рьяно принялась за работу и без устали рисовала опята, дождевики, лишайники и шампиньоны. Это была волшебная весна: жизнь наполнилась смыслом. Вечером, закрывая уставшие глаза, я представляла тот долгожданный и волнующий день, когда герр Шмаль отведет меня в Гербарий, и я развяжу перед господином заместителем тесемки на своей папке с рисунками. Мне уже слышалось, как он воскликнет: «Потрясающе! Какая точность!» А я скромно отвечу: «Ну что вы, это целиком заслуга мадемуазель Легро, это она научила меня всему». Так, слово за слово, я погружалась в сон, где господин заместитель превращался в Кеннета Эшли с лорнетом, непременным атрибутом учености.

Но кое-что омрачало радужное будущее.

Я

Мама вряд ли разрешит издать книгу под моим именем.

МАДЕМУАЗЕЛЬ

Можно взять псевдоним, какое-нибудь мужское имя. Все писательницы так делают. Чтобы соблюсти приличия.

Вопрос был решен.

Но мне не суждено было спокойно сосредоточиться на науке. Примерно в это же время мама стала чаще требовать моего присутствия и ревновать к мадемуазель, чье общество я явно предпочитала. Мама завела разговор о том, что гувернантка мне больше не нужна.

Я

Но мне необходима компаньонка!

МАМА

Разве мать – не лучшая подруга для молодой девушки?

Я

У Лидии и Энн есть фрейлейн.

ПАПА

Вот именно.

На этом обсуждение пока застряло. Но с тех пор, стоило нам втроем оказаться на прогулке, мама начинала изводить мадемуазель колкими замечаниями. Зная чувствительную натуру Бланш, я вынуждена была просить ее больше нас не сопровождать. Так мама одержала первую победу. Увы, этого ей было мало: она лишила меня послеобеденной свободы. Тому всегда находились тысячи причин: то ей надо примерить платье у портнихи, то навестить девиц Гардинер, то переговорить с миссис Саммерхилл, возглавлявшей общество распространения Слова Божьего среди папуасов. Я отговаривалась мигренями, чтобы остаться в классной комнате на четвертом этаже. Призванный мамой доктор Пайпер нашел у меня «подростковую утомляемость».

Мне удалось отвоевать вторник для музея. Но мама заимела привычку падать в обморок всякий раз, как видела меня в верхней одежде у выхода, поэтому приходилось ускользать из дома через черный ход. Научный труд о лондонских грибах продвигался семимильными шагами, а похвалы герра Шмаля придавали мне уверенности. К концу мая накопилось около шестидесяти акварелей – двадцать видов грибов, изображенных под разными углами и в продольном разрезе.

ГЕРР ШМАЛЬ

Что скажете, мой юный друг, если в следующий вторник я представлю вас мистеру Барни из Королевских ботанических садов?

Я кивнула.

ГЕРР ШМАЛЬ

Я уже характеризовал ему вас с наилучшей стороны. Но… я не уточнял ваш возраст.

Я знала, что из-за высокого роста и сосредоточенного выражения лица выгляжу старше своих пятнадцати лет. Поэтому снова молча кивнула. Оставалось надеяться, что проклятая стеснительность не помешает мне сказать хотя бы «приятно познакомиться, да, нет, спасибо, до свидания».

Возникло новое препятствие: мама решила непременно взять меня с собой на следующее вторничное чаепитие у леди Бертрам. Вот уже несколько недель она искала предлог, чтобы лишить меня музея – который она ненавидела. Порядочной девушке не подобает проводить столько времени в музейных залах: ведь там можно встретить весьма сомнительных личностей! Обычно я уходила по вторникам около двух пополудни. На этот раз, опасаясь, что мама уже на страже, я выскользнула через черный ход часом раньше. Мадемуазель уже ждала меня на улице, и мы тотчас побежали к музею. Разумеется, нам пришлось потом долго прогуливаться туда-сюда в ожидании герра Шмаля. Наконец показался герр Шмаль, торопливо шагавший нам навстречу. Он подозвал экипаж, куда мы и нырнули. Приключение все больше напоминало романтический побег.

Я представляла себе встречу с мистером Барни в теплице, среди цветущих банановых пальм. Но мистер Барни ожидал меня в своем кабинете – темной сырой комнатке, вполне подходящей для разведения плесени. Сам он был длинный и жилистый и напоминал гербарный лист, высушенный между двумя слоями бумаги.

МИСТЕР БАРНИ

Приятно с вами познакомиться, мисс Тиддлер. Вам, должно быть, уже говорили, что я специализируюсь на тропических растениях, сугубо тропических. Ваши грибы, хм-м-м…

Я (на едином дыхании)

Лондонские.

ГЕРР ШМАЛЬ

Мисс Тиддлер – одаренный акварелист, дорогой Барни. Все ее иллюстрации отличаются невероятной научной точностью.

Эти слова вызвали на лице мистера Барни отнюдь не снисходительную улыбку.

МИСТЕР БАРНИ

О Господи, наука и женщины! Присядьте, мисс. Смею вообразить, ваши сокровища находятся в этой папке?

Честно говоря, чтобы догадаться, что в папке лежат мои работы, не требовалось особенно пылкого воображения.

Мне уже совсем не хотелось ничего показывать, но я пришла с определенной целью и я должна была это сделать. Достав из альбома несколько акварелей, я положила их на стол перед мистером Барни. Он как раз живо обсуждал с герром Шмалем забастовку портовых грузчиков, но все-таки прервался – исключительно из вежливости.

МИСТЕР БАРНИ

Ну что ж, давайте взглянем… Что тут написано? Э-э-э…

Тут он достал лорнет, и это, пожалуй, оказалось единственным, что сбылось из моего сна.

МИСТЕР БАРНИ

Гриб-дождевик! Господи! Это что, научное название? А где у вас тут указан масштаб?.. Нигде? Но для «научной точности» это решительно необходимо.

Я слышала, как рядом со мной шумно сопит герр Шмаль. Он был вспыльчив по натуре.

ГЕРР ШМАЛЬ

Полно, Барни! Признайте же, это весьма… весьма аккуратная работа.

МИСТЕР БАРНИ

Несомненно. Дамы вообще хорошо прорисовывают детали. Но согласитесь, мисс Тиддлер, цветы гораздо изящнее грибов. Почему бы вам не рисовать букетики? Они бы понравились вашим друзьям, тогда как этот… кхе-кхе, извиняюсь, дождевик вряд ли украсит чью-нибудь гостиную.

Когда мы наконец сели в фиакр, где нас ждала мадемуазель, герр Шмаль разразился такими страшными немецкими ругательствами, что Бланш зажала уши руками. Впрочем, герр Шмаль был не столько разозлен, сколько раздосадован.

ГЕРР ШМАЛЬ

Простите, мой юный друг, что из-за меня вам пришлось столкнуться с такой тупой ограниченностью. Будь вы лет на десять постарше и носи имя Густав, он ни за что не позволил бы себе…

Я

Нет, ну что вы, герр Шмаль, просто вы ошибались, а я обманывалась. Моей работе не хватает точности. Мистер Барни прав. Мне следовало предусмотреть масштабирование размеров…

Я замолчала, почувствовав, что голос вот-вот сорвется.

Много дней я не могла заставить себя рисовать. Не могла даже смотреть на микроскоп и на пробирки с культурами плесени. Я злилась сама на себя. Что я себе вообразила? Что мои работы представят на выставке в музее, или издадут, или купят? Какое самомнение! Заставив себя наконец взять кисть в руки, я принялась в порыве самоуничижения рисовать исключительно букеты. А Питер, чтобы наказать меня еще больше, принялся их поедать.

Очарование музея поблекло в моих глазах, но мадемуазель была по-прежнему очарована герром Шмалем. Поэтому мы продолжали встречаться у касс ботанического отдела. Вскоре, опять благодаря герру Шмалю, у меня возникло новое увлечение – ископаемые! Мир трилобитов и аммонитов открыл мне свои тайны.

В один из вторников, когда я перерисовывала ракушечный известняк в дневник научных наблюдений (который теперь носил более скромное название – «Альбом набросков»), мадемуазель вдруг стало нехорошо. «Как душно», – пролепетала она.

ГЕРР ШМАЛЬ

Вы слишком долго стояли, склонившись над этими проклятыми витринами, дружочек. Выйдемте в сад!.. Мисс Тиддлер, вы с нами?

Но я раскусила замысел Бланш. Поэтому лишь буркнула, что страшно занята. С трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, я смотрела им вслед: герр Шмаль заботливо поддерживал мадемуазель, которая чувствовала себя лучше некуда. Я снова погрузилась в срисовывание ископаемых и от неожиданности подпрыгнула на месте, когда меня кто-то окликнул.

ГОЛОС

Мисс Черити! Какой приятный сюрприз…

В геологический зал вплывала тетушка Дженет под руку с давней подругой.

ТЕТУШКА ДЖЕНЕТ

Сколько всего нового мы для себя открываем! Поразительно! Полагаю, ваша матушка тоже где-то неподалеку?

Она огляделась по сторонам. Но в помещении кроме нас никого не оказалось.

ТЕТУШКА ДЖЕНЕТ

Как, вы одна?

Я

Нет, с мадемуазель.

Тетушка Дженет посмотрела вверх, будто проверяя, не парит ли там мадемуазель, избавившись от земного притяжения.

Я

То есть… она на минутку вышла. У нее мигрень.

Ровно в это мгновение появилась розовощекая и как никогда счастливая мадемуазель. Во время неловкого приветствия Бланш и герр Шмаль пытались сохранять непринужденный тон, а тетушка Дженет отводила взгляд.

Мы с Бланш не обсуждали этот случай, как, впрочем, и то, что же произошло между нею и герром Шмалем в саду. Думаю, что ничего: благовоспитанному герру Шмалю в голову бы не пришло воспользоваться ситуацией.

Я успела уже забыть злополучную встречу, когда однажды служанка постучала в классную комнату и пригласила мадемуазель спуститься в гостиную. В тот момент все мое внимание было поглощено Питером, кашляющим и икающим, словно что-то застряло у него в горле. Прижав кролика к себе, я легонько постукивала его по спине. После череды подозрительных клокочущих звуков он наконец успокоился. Опустив Питера на пол, я собралась бежать в гостиную, смутно ощущая, что спасать нужно кого-то еще. Но поздно – мадемуазель уже вернулась.

МАДЕМУАЗЕЛЬ

О Черри! Мадам дала мне расчет.

Я

Что?

МАДЕМУАЗЕЛЬ (краснея)

Она меня уволила.

В двух словах она рассказала мне, что произошло: тетушка Дженет донесла леди Бертрам, как герр Шмаль и мадемуазель Легро оставили меня одну в музее, чтобы уединиться в саду. Леди Бертрам тотчас уволила герра Шмаля и поспешила предупредить маму.

МАДЕМУАЗЕЛЬ (рыдая)

Мадам сказала, что я кокетка, как все француженки… и она надеется, что я не успела вас развратить… и я должна немедленно покинуть дом.

Я

Подождите, Бланш, я поговорю с папой.

МАДЕМУАЗЕЛЬ

Месье там присутствовал. И не сказал ни слова в мою защиту.

Я рванулась было к двери, но Бланш меня удержала.

МАДЕМУАЗЕЛЬ

Не надо, Черри. Не нужно сцен. Мадам пообещала, что сохранит всё в тайне и сделает вид, будто мы расстались по обоюдному согласию – якобы ваше обучение подошло к концу. Так у меня хотя бы останется надежда найти другое место.

Она вытерла слезы. Моя несчастная сентиментальная Бланш была еще и отважной. Доставая вещи из шкафа, она говорила, что остановится у одной знакомой владелицы пансиона и даст объявления в газеты. Табита молча помогала складывать платья и белье в дорожный сундук. Я стояла с опущенными руками посреди комнаты; внешне я держалась спокойно, но внутри все кипело. Как предотвратить разлуку? Я пыталась найти решение, но ничего не могла придумать.

МАДЕМУАЗЕЛЬ

Я пришлю весточку через Мэри. И, как только появится постоянный адрес, вы тоже сможете мне писать… о Питере… и… о милом Куке, и о Милдред!

Слезы снова потекли по ее щекам. Мы обе думали о герре Шмале, но не осмеливались произнести имя вслух. В отличие от Бланш, у него были средства к существованию и крыша над головой. Но, увы, мы не знали его адреса. Вдруг Табита подошла к мадемуазель и выудила из своих нижних юбок кошелек со всеми своими сбережениями.

ТАБИТА

Возьмите, мисс Финч, берите всё. Вам пригодится. И мужайтесь. Если смените имя, вас не арестуют.

МАДЕМУАЗЕЛЬ

Благодарю вас, Табита, не стоит. Я скопила немного денег. И скоро найду новую работу. Но знайте, я никогда не забуду вашей доброты.

Впервые за время знакомства они обнялись. Правда, дальше Табита забормотала что-то о «преступлении» и о «полиции», испортив такой трогательный момент.

Я

А как же ваши акварели, Бланш, возьмете их с собой?

МАДЕМУАЗЕЛЬ

Позже, когда обзаведусь собственным домом… Возьму, пожалуй, только ту, с кувшином и луковицами… да, с луковицами. И… если вы услышите что-то от герра Шмаля… расскажете мне потом, как у него дела?..

Она исчезла через черный ход, оставив меня в оцепенении. На следующее утро носильщик, забравший ее дорожный сундук, украдкой вручил мне записку с временным адресом у некой миссис Гаскел. Я села за бюро и выдвинула ящик с бумагой и перьями. Внимание привлек запечатанный конверт с надписью «Открыть в 15 лет». Я совсем забыла об этом письме, написанном три года назад самой себе и хранившемся в ящике стола. Что ж там? Я открыла и прочла следующее.

Любезный друг, вот Вы и превратились в юную девушку. Вы наизусть знаете «Ромео и Джульетту», а «Книга новых чудес» помогла Вашему продвижению в естествознании. Вы пишете такие прекрасные акварели, что папа уже вставил в рамочки целую дюжину. Мои поздравления: у Вас высокий рост и королевская осанка. Вы преодолели свою застенчивость и сумели подружиться с кузинами Энн и Лидией…

Мадемуазель, Табита и Питер по-прежнему остаются вашими лучшими друзьями.

Всегда сердечно Ваша, Черити Тиддлер.

P. S.: И не забудьте повесить скворечник!

По мере чтения мне становилось дурно. Казалось, я слышу, как с шорохом сыплется песок в часах, а с ним утекает моя жизнь. Я сжала кулаки, стиснула зубы, в голове прояснилось.

Я

Табита! Помогите мне! Я – в сад, вешать скворечник!

10

Наступило лето, и я вынуждена была признать: Дингли-Белл уже не тот, что прежде. Я собирала травы – без мадемуазель, учила Питера новым трюкам – без мадемуазель, тщательно рисовала грибы в масштабе – тоже без мадемуазель… Так я на собственном горьком опыте узнала, что счастье, если его не с кем разделить, становится невыносимым.

Поместье Бертрам тоже изменилось. Гостей было мало: Филип не выносил суеты. Эшли не показывался по той простой причине, что уехал из наших мест. Я узнала всю историю от Мэри – она приносила пересуды из деревни. Долгое время миссис Эшли вела жизнь добропорядочной вдовы, уделяя все внимание единственному сыну. Но по мере того как Кеннет взрослел и отдалялся, вдруг оказалось, что она совсем одна. Простодушная дама с неплохим доходом, полученным в наследство от покойного мужа, стала желанной добычей беспринципного бравого усача, мистера Болдуина (для друзей – Болвана) Смита. Прошлой зимой мистер Болдуин Смит женился на миссис Эшли, а Кеннет уехал искать счастья в Лондон, поняв, что от отцовского наследства вскоре останутся рожки да ножки.

На следующий день после нашего приезда в Дингли-Белл меня навестила кузина Энн, явившись в тележке, запряженной пони. Она умирала от скуки. Тех редких кавалеров, что появлялись в поместье Бертрам, присваивала себе Лидия, а Филип, уткнувшись по уши в книги, вообще не вставал с дивана. И только три дочери преподобного Брауна могли составить Энн компанию.

ЭНН

У старшей дурно пахнет изо рта, говорить с ней можно только с противоположного конца комнаты. Младшая – заика, а средняя – косая.

Энн было пятнадцать лет, как и мне, но она по-прежнему вела себя ребячливо, дуясь, подпрыгивая на месте и фыркая от смеха. Она превратилась в прелестную девушку с огромными голубыми глазами и копной золотистых волос. Молодые люди заглядывались на Энн, рискуя вызвать недовольство Лидии.

ЭНН

Ухажеры моей сестры – ужас что такое. У Фреда такой здоровенный кадык, будто он проглотил набалдашник трости. А этот несчастный Мэтью, ну, вы сами увидите… Удивительно, как его еще ветром не сдуло, с такими-то ушами! Я так вам рада, Черити! Уж мы-то с вами позабавимся.

Я смутно подозревала, что за глаза Энн так же легко может потешаться и надо мной. Зато она отвлекала от грустных мыслей и не требовала поддерживать беседу. Энн разговаривала сама с собой, прямо как Кук. Кря-кря-кря.

ЭНН

А тот очаровательный кролик по-прежнему живет у вас, как же его звали?.. Ах да, Роберт! И та уморительная мышка… Помните, она сделала пипи на мое платье, пф-ф-ф, и мы так смеялись!

На этот раз Питер меня не подвел. Он вставал на задние лапы, считал до четырех и прятался по команде под кровать. После слов «Ку-ку, Питер!» он должен был вылезти. Что он и сделал – на четырнадцатом «ку-ку».

ЭНН

Какая прелесть! Вы должны показать его Филипу, он изнывает от скуки. Кроме книг бедняжка ничего не видит. Тетушка Дженет волнуется: он так исхудал за зиму. Ой, гляньте, как он шевелит носиком, словно слушает нас! Это вы нарисовали все эти грибы, Черити? Меня восхищает ваше терпение! Я как вспомню те ужасные уроки с вашей прислугой, как ее звали… Ну та, ваша гувернантка! Адель! Нет, Бланш. Мама еще из-за нее выгнала герра Шмаля. Вот это история! Да-да, крошка Питер, мама выгнала ужасного господина. Нет, он слушает, определенно слушает!

Увы, мне тоже приходилось слушать. К счастью, Табита догадалась приоткрыть дверь и впихнуть в комнату Кука, имевшего привычку крякать всякий раз, как кто-то громко говорил рядом с ним. Секунду он рассматривал кузину Энн, склонив голову набок. А потом испустил первое «кря-кря».

ЭНН

Боже мой, это еще кто? Утка! У вас еще и утка, Черити?!

КУК

Кря-кря-кря-кря.

ЭНН

Она слишком громко крякает. Надеюсь, хоть не кусается? Ах нет, я перепутала, это гуси щиплются. А как она ладит с кроликом?

КУК

Кря-кря-кря-кря.

ЭНН

Я ее побаиваюсь. Пошла вон, кыш!

Но последнее слово осталось за Куком:

Меня насторожили слова кузины о том, что Филип сильно похудел: ведь когда я видела его последний раз, он уже выглядел сильно изможденным. Приехав во вторник вместе с мамой на очередное чаепитие в поместье Бертрам, я застала кузена в библиотеке; он читал книгу, полулежа на софе. Кожа обтягивала его выступающие скулы, под глазами чернели круги.

ФИЛИП

Подумать только, моя маленькая кузина! Как любезно с вашей стороны принести глоток свежего воздуха! Прикройте за собой дверь.

Он вздрогнул, словно я сама была сквозняком. Как обычно, я понятия не имела, что сказать.

ФИЛИП

Я как раз читал Бена Джонсона. Вряд ли вы о нем слышали.

Я

Нет, я читала… «Каждый по-своему».

Филип показал обложку книги. На ней было написано «Каждый по-своему».

ФИЛИП

Это затмевает все комедии Шекспира.

Я

Как можно! Да худшая комедия Шекспира в сто раз лучше, чем лучшая – Бена Джонсона!

Казалось, Филип не верит своим ушам: какая-то девчонка рассуждает о Шекспире. Потом я снова изумила его, декламируя на его выбор любой из ста пятидесяти сонетов.

ФИЛИП

Всегда считал, что цепкая память – достоинство идиотов, но вы доказали, что я ошибался.

Это даже немного походило на комплимент.

ФИЛИП

Я устал. Почитайте мне, пожалуйста. Выберите в библиотеке что-нибудь на свой вкус.

А вот это уже походило на приказание. Я взяла с полки «Гордость и предубеждение» мисс Остин. Раскрыла и начала: «Все знают, что молодой человек, располагающий средствами, должен подыскивать себе жену…»[6]6
  Перевод И. Маршака (примеч. ред.).


[Закрыть] Чтение так меня увлекло, что я забыла, где нахожусь. Дочитав главу, я подняла голову. Кузен задремал. Он спал, положив одну руку на сердце, и я видела, как его грудная клетка поднимается и опускается с болезненной частотой. Еще в начале беседы я заметила, как лихорадочно блестят его глаза. Однако не осмелилась сказать об этом леди Бертрам, которая не желала говорить о болезнях, ни тетушке Дженет, которую я с некоторых пор избегала и которая так же старательно избегала меня. Вместо этого я просто ушла, оставив кузена одного, за что расплатилась позже угрызениями совести, не дававшими мне уснуть.

На следующий день я с облегчением увидела, как перед кованой оградой нашего особняка остановилась повозка, запряженная пони. Из нее вышли Филип и Энн.

ФИЛИП

Мне все уши прожужжали про вашего кролика, так что я решил его увидеть собственными глазами… Кажется, у вас еще есть утка, у которой редкий талант заставлять мою сестру придержать язык.

Энн пихнула его в плечо и обозвала «несносным мальчишкой». Филип поморщился. Я давно заметила, что он терпеть не мог, когда его трогают. В честь приезда кузена Питер вел себя прилично, а Кук раскрякался от всей души. Филип не задержался в Дингли-Белл, выразив опасение, что вечером воздух станет слишком промозглым. Однако он настоял, чтобы не далее как завтра я навестила их в поместье Бертрам. До сих пор Филип меня практически не замечал, и вдруг – столько внимания. Вечером, забираясь в прохладную постель, я думала о нем. Видному, светловолосому, элегантному, флегматичному Филипу было около двадцати. Много времени он проводил за чтением и был прекрасно образован, но не заносчив. Для образа идеального джентльмена ему не хватало разве что атлетичности, какая есть у мистера Эшли.

На следующий день из поместья Бертрам за мной прислали экипаж, к неудовольствию мамы, которая сочла такую навязчивость неприличной. Позже, болтая с Филипом, я упомянула герра Шмаля, его наставника на протяжении нескольких лет, но кузен сделал вид, что не расслышал.

Я с нетерпением ждала новостей от Бланш. Перед моим отъездом из Лондона она сообщила, что так и не получила откликов на первое объявление о поиске места и собиралась дать второе. Я попросила ее писать мне в Дингли-Белл, на имя садовника Нэда. И вот однажды утром Нэд подошел ко мне, приветственно коснулся полей шляпы и вручил письмо. Я убежала читать в свою комнату.

Милая Черри, вот уже много дней я все откладывала это письмо: вначале из-за отсутствия новостей, а затем из-за того, что события стали развиваться слишком стремительно. И вот я уже пишу из моего нового пристанища, Стоунхедской школы для девочек неподалеку от Лидса. Но начну с начала, иначе Вы ничего не поймете.

Мое первое объявление в «Гардиан» осталось без ответа. Тогда миссис Гаскел, домовладелица, помогла мне составить второе: «Молодая мисс с опытом преподавания ищет место в семье или пансионе. Может преподавать французский язык, рисование и игру на фортепиано. Отличные рекомендации». Как и в прошлый раз, я оставила свой адрес и принялась ждать. Ответ пришел только в конце недели, единственный ответ от некой миссис Грамбл, оказавшейся проездом в Лондоне. Она назначила встречу в доме своей сестры и уже там рассказала, что владеет пансионом для девочек от восьми до шестнадцати лет. Расстояние от Лондона до Лидса показалось мне слишком большим, а жалование в двадцать фунтов – слишком скромным. Но выбора у меня не было.

Миссис Грамбл – вдова. Она производит впечатление почтенной дамы, хотя от нее чем-то сильно пахнет. Она страдает тиком, который ставит в неловкое положение всех, кто встречает ее впервые: каждые полминуты она хватает левой рукой указательный палец правой руки и, гримасничая, сильно сжимает его, отчего этот палец сильно искривился. Я уже привыкла и больше не вздрагиваю (если и вздрагиваю, то нечасто).

Пишу Вам из своей комнаты, которую делю с остальными: это общая спальня на тридцать кроватей. Мое место отгорожено занавеской, что дает мне немного личного пространства. На пансионе у миссис Грамбл находятся шестьдесят девочек. Возможно, Вас удивит, что кроватей всего тридцать, но объяснение очень простое: каждая кровать рассчитана на двоих.

Тут я прервала чтение. Описание миссис Грамбл мне не очень понравилось, а описание Стоунхеда серьезно взволновало.

Пора задувать свечу, милая Черри; вернусь к письму завтра. Вспоминаю Ваше доброе лицо, и Питера, и многое другое. Но лучше бы мне все это позабыть. Прощайте. Спокойной ночи.

Там была еще одна страница, написанная крайне небрежно:

Продолжаю письмо в классной комнате, где делают уроки пятьдесят две ученицы (остальные восемь – в лазарете). Присутствую на вечерних занятиях мисс Мейсон, особы весьма бойкой. Как раз сейчас она таскает за волосы малышку, уснувшую за партой. Следует отметить, что просыпаемся мы рано: летом подъем по звонку в пять тридцать утра. Затем – утренний туалет. Миссис Грамбл объяснила мне, что не следует поощрять кокетство у девочек, поэтому на десять учениц всего один тазик с водой для умывания. Я делю свой тазик с мисс Мейсон, после которой мало что остается на дне. Вы, наверное, заметите, что я не рассказываю о других преподавателях, и причина тому проста. Других преподавателей просто нет. Мисс Мейсон – младшая наставница, а у меня есть две помощницы: мисс Смолетт и мисс Скейркроу. Мисс Смолетт еще худо-бедно умеет читать и писать, а вот мисс Скейркроу – глухонемая, что не способствует процессу обучения. После обеда из Лидса приезжает женщина учить кройке и шитью. Я как-то спросила ее имя, но из ответного хрипа смогла разобрать только «Ром-мгм-м». Я долго размышляла, но так и не поняла, было ли это ее имя, или же речь шла о том, что она хотела бы плеснуть в чай. Обитательницы пансиона сами шьют себе одежду. Они носят коричневые платья и черные фартуки, скроенные невиданным доселе образом. Наблюдая за ними во дворе, я вспоминала тот день, когда мы с Вами наряжали Питера. Боже мой, как мы были счастливы! Кто бы тогда мог предположить, какие невзгоды ждут меня впереди… Извините, я отлучусь: мисс Мейсон стучит о стену головой мисс Кэролайн.

…Я вернулась. Мисс Кэролайн – самая младшая. Ей всего шесть лет, и она сирота. Большинство девочек потеряли мать, отца или обоих родителей. Они все здесь, чтобы получить образование, а старших я должна подготовить к работе учительницами. Прошу прощения. Мисс Мейсон снова стучит головой… Все, я вернулась. Мисс Мейсон запретила девочкам кашлять, но некоторым тяжело сдержаться. Мисс Кэролайн так долго сдерживалась, что чуть не взорвалась. В конце концов она зашлась в страшном кашле. Сейчас она стоит на коленях; я умолила мисс Мейсон не подкладывать ей под коленки линейку. Мне кажется, так лучше.

Дни тянутся дольше, чем обычно; мне кажется, Черри, что они бесконечны. Утром после водных процедур миссис Грамбл читает нам Библию и заставляет петь гимны. Ее палец не дергается, пока она поет, зато потом расходится еще пуще. Она даже не заметила, что я другого вероисповедания. Прежде чем взять меня на работу, она лишь сочла нужным спросить, остались ли у меня родственники и не слишком ли много я ем.

После молитвы я начинаю уроки со старшими (французский или рисование), пока младшие занимаются правописанием или подрубают воротнички. Потом раздают овсянку, которая на вкус совсем не похожа на ту, что Вы едите дома. Подозреваю, что она с плесенью. Прошу прощения: малышка Кэролайн упала. Боже мой, она потеряла сознание!

На этом оставляю вас, с наилуч

Очевидно, Бланш отправила письмо, не найдя времени его перечитать и закончить. Долгое время я стояла, сжав страницы в руках и уставившись вдаль. Бедная Бланш, куда она попала? Похоже, прямо в ад. Я сложила письмо и спрятала под подушечку Питера в его корзинке. Нельзя, чтобы родители узнали о моей переписке с мадемуазель.

Если бы не тоска от разлуки с Бланш и не ее злоключения, я была бы вполне счастлива в Дингли-Белл, найдя новый, на этот раз не научный интерес. Мне нравилось проводить время с кузеном Филипом. Когда он уставал, я читала ему вслух, и он засыпал. Несмотря на разницу в возрасте, казалось, он рад нашему общению не меньше моего. Как обычно, мама ревновала и искала любой предлог, чтобы запретить мне ездить в поместье Бертрам.

Самым запоминающимся событием того лета стал пикник, устроенный тетушкой Дженет. Для удачного пикника нужны: шесть омаров, рулет из телячьей головы, слойки с джемом, много пива, молодежь, старая дева для присмотра за молодежью, три-четыре послушных малыша, несколько пожилых мужчин, какие-нибудь интересные развалины (не путать с пожилыми мужчинами), сбор земляники и гроза к вечеру. Тетушка Дженет позаботилась обо всем.

Из Дингли-Белл мы выехали в экипаже: папа, мама, Питер и я. Из поместья Бертрамов верхом отправились Лидия, Мэтью и Фредерик, а также Филип и Энн (в повозке, запряженной пони). В тележке, которую тянул ослик, ехали тетушка Дженет, провизия и трое малышей, одним из которых был лапочка Эдмунд. Леди Бертрам хотела присоединиться к нам. Но, увы, она не выносила ни солнца, ни тени. Тем не менее она сообщила, что чрезвычайно нам завидует. Из деревни прибыли преподобный Браун с женой и тремя дочерьми: Салли, Нелли и Молли, а также миссис Эшли, теперь уже миссис Смит с супругом. Кузина Лидия, в амазонке, прекрасно сидела на вороной лошади. Тетушка Дженет не переставала ею восхищаться, чем раздражала кузину Энн. Лидия вышла из переходного возраста, и ее кожа очистилась. Я видела, что она относится к окружающим с легким пренебрежением, прикрывая глаза и надувая губы в недовольной гримасе (возможно, из-за неправильного прикуса). Заговаривая с кем-либо, она всякий раз словно бы делала огромное одолжение.

ЛИДИЯ

Как мило с вашей стороны ездить развлекать Филипа в наше поместье.

Фраза прозвучала так, будто на самом деле Лидия желала сказать нечто прямо противоположное.

Место для пикника выбрали у подножия холма, усеянного маргаритками. Скатерти расстелили на траве, в тени трех могучих вязов. Прислуга доставала из корзинок жареных куриц и уток, кексы с изюмом и фруктовые десерты. Папа ушел помогать преподобному Брауну охлаждать напитки в реке, а мама взялась за меня.

МАМА

Черити, подайте зонтик! Вы догадались взять мои нюхательные соли? Боже мой, здесь кротовая нора, я чуть не подвернула ногу! Дайте вашу руку, Черити. Да поставьте же эту корзину с кроликом! Взять кролика с собой на прогулку!.. Что о нас подумают? Живо подыщите для нас место в тени, сейчас все будет занято. Ну куда же вы уходите с моим зонтиком?!

К счастью, меня спас Эдмунд. Он ужасно обрадовался Питеру. Я надела на Питера поводок, и Эдмунд попросил разрешения выгулять его в траве. Бедный Питер был не в восторге, ступив с коврика, который мы ему расстелили, на землю. Какое-то время он стоял с дрожащими носом и ушами, разглядывая цветок одуванчика.