Текст книги "Заступник"

Заступник
Мари Шонбергер

© Мари Шонбергер, 2023

ISBN 978-5-0060-1140-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

В нашем доме живет маленькое, лохматое, рыжее существо размером с небольшую хозяйственную сумку. Когда шесть лет назад, нам вручили его вместо обещанной белой мальтийской болонки, посетовав, что все блондины кончились, только проделанная длинная дорога, не позволила нам развернуться и уехать домой с пустыми руками.

– Он очень симпатичный, – сказала усталая женщина и сунула в руки дочери сверток.

В пеленке тихо сопело нечто черное и лохматое размером с рукавицу.

– Но он совсем черный! – возмутились, было, мы.

– Он вам понравится! – безапелляционно отрезала женщина, забрала деньги, приготовленные для белой болонки, и скрылась в метро.

В автобусе существо тихо спало, потом досыпало дома: видимо, доза успокоительного перед дорогой, крепко оглушила Малыша.

– Кто это? – спросил вечером вернувшийся с работы Гоша.

– Белая мальтийская болонка, – ответила я, не моргнув глазом.

Муж посмотрел на меня с сочувствием и покачал головой.

Болтаясь в неудобном положении, между большим и указательным пальцами Гоши, Малыш, наконец, проснулся, широко зевнул, распахнул бездонную треугольную пасть с остренькими, как иголки, зубами, открыл черные, круглые глаза и уставился на нас спокойно и независимо.

Гоша пришел в восторг:

– Ты посмотри, как он смотрит! Ничего не боится! Это же – повелитель мира, не иначе!

– Пират! – восхитилась я.

– Бери выше! Предводитель пиратов!

Со временем оказалось, что Малыш может быть не только независимым, но и нежным, великодушным, покладистым, верным.

Он защищает нас от всех возможных неприятностей, сторожит на воде – в ванне, на реке и на море, утешает в печали. Взгляд его со временем стал мягче. Он полюбил нас.

Однажды он серьезно увлекся миниатюрной, кудрявой красавицей Боней из соседнего дома, увлекся настолько, что хотел уже уйти к ней, но потом остался – пожалел нас.

Наблюдая за Малышом, я часто думаю о людях: не слишком ли мы самонадеянны? Мы присвоили себе единоличное право обладания некими сложными субстанциями, как-то: душой, умом, чувствами. Мы отказали в этом всему остальному миру. Не проучит ли природа нас за высокомерие, перевернув однажды мир с ног на голову.

Надеюсь, что такое не случится. Но, если вдруг это произойдет, я хотела бы, чтобы моим хозяином был Малыш.

Глава 1

Лаки остановился. Бежать дальше не было сил. Да, что там бежать! Он и шагу не смог бы сейчас сделать! Лес замер, прислушиваясь к хрипам, вырывавшимся из его пересохшей глотки. Казалось, даже ветер утих, и перестали трепетать листья.

Лаки прислонился к дереву и постарался унять дыхание.

Сколько он бежал? Он не смог бы ответить. Его гнал ужас, всепоглощающий и безграничный, как эта тьма вокруг. Поначалу он слышал крики за спиной, а потом – только свист и хруст ломающихся под напором его мышц кустов и веток деревьев. Лес спас его, укрыл, спрятал от преследователей. Лес, как и раньше, был другом ему.

Лаки стоял за кустом у края большой поляны и вглядывался в разбавленную лунным светом темноту. Когда дыхание полностью улеглось, он сделал несколько шагов вперед, постоял в задумчивости, но выйти на открытое место так и не решился. В свете луны поляна просматривалась насквозь, во все стороны, и любой, вышедший из леса, становился – как на ладони – доступным чужому глазу.

Это место было знакомо ему с детства – почти идеально круглая проплешина среди леса, заросшая травой и редким метелками невысокого кустарника. Несколько больших валунов торчали из земли, как зубы гигантского чудовища.

Когда-то лес был почти в два раза шире и тянулся от железной дороги до реки широкой лентой, отгораживая завод от поселка. Потом рядом с заводом построили бараки, потом – многоэтажные дома. Поселок разросся и превратился в город, который год за годом медленно, но неуклонно, вгрызался в лес, захватывая все новые и новые территории. В конце концов, когда стала очевидна фатальная ненасытность этого монстра, лес объявили парком, окружили с трех сторон автомобильными дорогами и запретили его дальнейшее изничтожение. Теперь здесь отдыхали местные жители, устраивали пикники и выгуливали питомцев.

От поляны в разные стороны разбегались большие и маленькие тропинки. Две из них направлялись к густонаселенному жилому району при заводе. Лаки знал, что сейчас ему туда путь заказан. Одна извивалась среди сосен, пересекала широкую просеку и устремлялась в центр города, к бане, больнице, и дальше, превратившись в широкую дорогу, – к зданию местной администрации. Это не менее опасное направление. Еще одна, прямая, как стрела, пронзала навылет лес и вела в деревню, широко раскинувшуюся между рекой и железной дорогой. В деревне беглец всегда найдет пристанище, но, с не меньшей вероятностью, может попасть в руки преследователей – смотря, на кого наткнешься на пустынных деревенских улицах.

Для него открыт только один путь – в сторону карьера, на берегу которого между сосен натыканы в землю, как придется, старые железные гаражи. В этом укромном месте хорошо прятаться от чужих глаз: и вода рядом, и пути к отступлению, если понадобится опять спасаться бегством, имеются. За карьером проходит железная дорога, а дальше – лес, лес, лес– сколько хватает взгляда.

Кругом знакомые места. В этом городке он родился и жил до переселения в столицу, и вот теперь, спустя годы, так случилось, опять оказался здесь. Он не будет торопиться. Он решит, что делать дальше, когда немного отдохнет. Сейчас главное – поспать часа два или три, а, может, и до утра, если повезет.

Загадывать наперед и строить планы, не было смысла. Последние сутки научили его жить настоящим моментом и стараться максимально быстро реагировать на меняющиеся обстоятельства. От этого зависела сейчас его жизнь.

Он знал, что с рассветом поляна и дорожки вокруг оживут, заполнятся обитателями близлежащих домов. Здесь будут дефилировать питомцы всех мастей со своими хозяевами. Кто-то из старожилов может узнать его. И если информация об их побеге уже распространилась в СМИ, такая встреча может закончиться плачевно. Поэтому ко времени утреннего паломничества он должен исчезнуть с большой поляны. Лучше всего, если перед рассветом он проберется к карьеру, найдет укромное местечко недалеко от воды и спрячется там. И, даст Бог, что-нибудь придумает.

Лаки горько усмехнулся – придумает! Будет ли у него такая возможность, простое счастье – ходить, дышать, жить! Придумает, что делать дальше? Как спастись самому и помочь матери и Мали? Сейчас у него не было ни одной идеи, как это можно сделать. Может быть, завтра? Всё! Всё потом, на свежую голову! А теперь – спать!

Лаки лег на поросшую травой землю между сосен, поерзал, вытащил из-под плеча сосновую шишку и улыбнулся – впервые за последнее время. Воспоминание было таким сильным и ярким, будто бы только вчера они валялись с Сэбом и Веткой на этой поляне, смеялись и выгребали из-под себя твердые, как камень, сосновые шишки, впивавшиеся в тело. Золотое было время: жаркие дни, колышущаяся на ветру ажурная тень деревьев, беззаботность и нега, какие бывают только в детстве.

Он блаженно потянулся. Над ним, на фоне серебристого от миллионов звезд неба неподвижно и царственно парили черные кроны могучих сосен. Ветер менял искрящийся, непревзойденный по красоте узор, проявляя все новые картинки. Если бы не смертельная усталость, он мог бы любоваться этим вселенским великолепием всю ночь. Но сейчас… Спать! Лаки закрыл глаза. И мгновенно отключился.

Тело, не обремененное земными заботами, невесомо поплыло в ласкающем тумане сна, но вдруг громкий звук вышвырнул его обратно в реальность. Лаки вздрогнул и резким движением сел. Было тихо, Лес спал и еле слышно бормотал во сне. Какая-то птица прямо над головой вскрикнула громко и пронзительно. Внутри дребезжал туго натянутой струной страх.

Крик птицы стих, и все опять замерло. Он закрыл глаза и поплыл, поплыл. Но какая-то заслонка в голове в минуту короткого беспамятства самопроизвольно открылась, и недавнее прошлое, от которого он так упорно отворачивался последний час, встало перед ним во всей своей безобразной и пугающей ясности. Теперь это было даже страшней, чем в реальности, потому что он видел все сразу и всех сразу. Он ощущал всеобщий парализующий ужас, видел беспомощные глаза и напрягшиеся шеи и слышал крики загонщиков и стоны жертв.

Это случилось в парке. Лаки лежал в тени распустившегося крупными, красными цветами куста и наслаждался теплом, ароматами трав и цветов, близостью Мали, растянувшейся рядом. Мать гуляла поодаль, то и дело, поглядывая на них. Ему мешало ее пристальное внимание и ревнивое беспокойство. Он мечтал остаться с Мали наедине.

Ловчие появились неожиданно. Они выскочили из-за кустов со стороны дороги, вооруженные шокерами и с сетками наготове. Спустя мгновенье он увидел бьющуюся под сеткой Мали, бросился к ней, но в ту же секунду ощутил, как тело облепило острыми, как нож, капроновыми нитями, сделал шаг и упал на газон. Падая, он увидел разбегающихся в разные стороны питомцев. Многие, как и он сам, бились под сеткой.

Сколько их было? Скольких поймали, скрутили, забросили в грязную клетку? Это была тотальная акция. Хватали всех, кто попадался на пути, и волокли в тесный фургон машины, с маленьким решетчатым окошком под потолком и крепкой дверью. Когда клетка наполнилась, дверь с грохотом захлопнулась и машина тронулась.

В фургоне было тесно и жарко. Мутило от ужасной духоты.

– Лаки! – услышал он слабый голос, оглянулся и увидел мать.

Рядом с ней стояла Мали. Они находились в полутора метрах от него, плотно прижатые к стене фургона другими пленниками. Протиснуться к ним среди разгоряченных тел не было никакой возможности. Мать смотрела на него жалкими, полными слез, глазами. Мали дрожала. Лаки видел это. Свет из решетчатого окна под потолком рассыпался миллионом частиц в плотном столбе пыли. Страх, густой и липкий, утяжелял воздух и отравлял пространство. Это была западня, из которой не было выхода.

«Куда нас везут?» – спрашивали все друг у друга.

Никто не знал ответа на этот вопрос.

Машина сначала быстро ехала по ровной дороге, потом свернула. Теперь дорога была хуже, фургон то и дело потряхивало и подбрасывало на выбоинах. Скорость уменьшилась. Стало совсем нечем дышать. Переполненная клетка превращалась в душегубку. В переднем углу закричали – кто-то потерял сознание.

Вдруг снаружи раздался шум и крики. Пленники замерли.

– Открывай, – крикнул кто-то.

Машина остановилась, уткнувшись в препятствие, начала сдавать назад, разворачиваться.

– Стой! – взревело сразу несколько голосов.

Послышались удары в стенки фургона. Крики усилились. Передняя часть машины нырнула вниз. Пленники в кузове повалились друг на друга. Крики снаружи сделались громче.

– Вали ее! Вали! – орали возбужденные голоса. – Открывайте клетку, убийцы!

– Уйдите с дороги!

– Не пропускай!

– Отходи! Она сейчас перевернется!

И в самом деле, машина накренилась и стала заваливаться на бок. Пленники закричали, Лаки упал на кого-то, на него сыпались тела.

– Сбивай замок! – ревели снаружи.

Лаки уже не видел ни мать, ни Мали. Кто-то рядом с ним закричал от боли.

Крики и грохот снаружи усилились. Вопли о помощи внутри стали еще пронзительней. Кто-то сильно колотил металлом по металлическому кузову машины.

Вдруг дверь с грохотом распахнулась, Лаки увидел ярко-синее небо и бросился навстречу ему, как утопающий выныривает из темной морской бездны навстречу солнцу. Вместе с ним к выходу устремились и другие пленники. Началась давка. Под напором тел Лаки вывалился из фургона на землю. На него упал кто-то тяжелый. Лаки вскочил и, не разбирая, кто вокруг – загонщика или спасители, бросился к придорожным кустам.

Сзади кричали: «Спасайтесь! Бегите!»

Он скатился с дорожной насыпи, и в два прыжка достиг густых зарослей ивняка, тянущегося широкой полосой вдоль леса. Лаки оглянулся: из дверей фургона выпрыгивали, вываливались, выползали измученные узники. Немногочисленная, но хорошо организованная группа зоозащитников стояла тройной цепью, преграждая дорогу каравану машин. Метрах в пятидесяти виднелся окруженный высоченными бетонными стенами завод с гигантской бело-красной спящей трубой и железными воротами. Очевидно, это и был конечный пункт следования их большого каравана. Лаки поежился, ему стало не по себе от одной мысли оказаться внутри, за этими железными воротами.

Он напряженно всматривался в толпу, пытаясь отыскать Мали и мать, но их не было видно. «Шесть машин, – посчитал он. – Минимум сто пятьдесят пленников. И только из одной кому-то сейчас удастся уйти».

Ворота завода скрипнули и мягко поползли в сторону. В медленно расширяющийся лаз протискивалась вооруженная охрана. Трое уже выскочили и бежали к обездвиженному каравану. Раздался выстрел, потом еще один. Пленники кубарем скатывались с дороги, преодолевали открытую полосу и ныряли в кусты

Где же мать и Мали? Лаки стоял, высматривая их среди беглецов. На него налетел кто-то из убегавших и отшвырнул в сторону.

«Да где же они?!»

И тут Лаки увидел мать. Ее, как щепку мощным потоком, вынесло живой рекой пленников в распахнутую дверь фургона. Вот она, вместе с другими беглецами, соскакивает на землю, поднимает глаза. Как она увидела его в этом месиве тел? Он рванулся было к ней, но замер, остановленный ее взглядом и движением головы. Взгляд молил, требовал, приказывал: «Беги!»

Последнее, что он увидел: выскочившие из машин ловчие и подоспевшая охрана с завода накидывают сети на беглецов, промедливших доли секунды. Профессионалы, сомнений нет. Они быстро пришли в себя.

Лаки развернулся и рванулся через кустарник в лес, в лес. Ветки деревьев хлестали и царапали тело, но он мчался во весь дух, не сбавляя скорость. Уже стемнело, когда он остановился без сил, осмотрелся и узнал знакомые места. Это был его родной город, городской парк и большая поляна посреди леса.

Покой и умиротворение были разлиты вокруг, как озерная гладь под ясным небом. Только мирные звуки ночного леса разбавляли вселенскую тишину: шепот ветра, усталое поскрипывание старых деревьев, редкий сонный вскрик птицы. Веки опускались, Лаки проваливался в дрему, глубже, глубже, но опять вздрагивал и открывал глаза. Ноги опять несли его прочь от лежащей на боку машины. В затылок дышали такие же, как он, беглецы. Потом все отстали, а он все бежал и бежал: «Беги, сынок, беги!»

Повезло ли им, тем, кто спасся? Или судьба только дала передышку? И после долгих и мучительных гонок все встанет на свои места. Здесь палач, а здесь жертва.

Что за мысли! Конечно, ему повезло. И самый крошечный глоток свободы сладок, как нектар. Он еще поборется. Ему еще нужно разыскать мать и Мали!

Лаки полежал еще немного, понял, что уснуть ему не удастся, поднялся с земли и направился в сторону города. Он обогнул поляну, держась в тени деревьев, и на ближайшей развилке свернул налево, на хорошо утоптанную узкую тропинку, ведущую к заросшему травой карьеру. Уходящая вправо широкая лесная дорожка направлялась к жилому микрорайону за освещенной дорогой.

За старыми ржавыми гаражами он прокрался к озеру, не встретив ни одной живой души. Город спал, и никому не было дела до усталого беглеца. Здесь и днем-то мало кто бывает, а уж ночью, и подавно, не сыщешь желающих бродить в кромешной тьме. Только по дороге, отделяющей лес от жилого района, время от времени проносились поздние машины.

Лаки напился из озера пахнущей тиной воды, лег, прикрыл глаза и почти сразу увидел сон, там были мать и Мали – обе живые и здоровые. По дороге за гаражами промчалась машина, но Лаки не слышал, он крепко спал, вытянувшись между корней большой сосны.

Глава 2

– Я так больше не могу! Это выше моих сил! – простонала Лина, бросая на кресло прекрасной выделки, легкую кожаную пелерину. – Они пытались сорвать ее с меня, хватали своими грязными лапами, обзывали живодеркой.

Она, грациозно изогнувшись, опустилась на невысокий кожаный диван в офисе мужа и посмотрела на него прекрасными, огромными, зелеными, как горные озера, глазами.

– Микки! Скажи мне! Почему мы должны страдать от этих фанатиков? Почему я не могу одеваться, как хочу, есть, что хочу, отдыхать и наслаждаться жизнью по своему усмотрению? Почему я постоянно должна жить с оглядкой на них: что они подумают, что сделают, понравится им это или нет? В последнее время они отравляют каждое мгновенье моей жизни! Не понимаю, куда смотрят правительство и полиция!

– Милая, успокойся, не растравляй себя, – мягко, с улыбкой сказал Микки, невольно любуясь женой, ее изящной позой и грацией в самом малом движении. – Сейчас очень непростое время. Некоторые нечистоплотные политики, пытаясь заработать авторитет, провоцируют общественность на беспорядки. Молодежь не знает, чем себя занять, поэтому бросается в крайности. Все эти зоозащитники… Они оторваны от реальности! Они ведь представления не имеют, что значит жить в естественных условиях! Когда мороз под сорок, да с ледяным ветром, да снег по колено. Они всю свою жизнь провели в городе – из дома – в машину или, в крайнем случае, в метро, и обратно. Им бы поработать зимой на улице, да весь день! Мигом бы все встало на свои места! Влезли бы в теплые шубы и тулупы, а на головы нахлобучили бы меховые шапки. И были бы счастливы, что не мерзнут.

– Такое ощущение, что им заняться нечем, – печально проговорила Лина, полируя красивые коготки лоскутком мягкой кожи, возлежа на диване.

Она время от времени отодвигала ухоженные пальчики от своих прекрасных зеленых глаз и нежно улыбалась.

«Красавица, какая же она красавица! – думал, глядя на жену, Микки. – Нужно будет на следующем заседании городского совета жестко поставить вопрос об обуздании этих борцов за тотальное равенство. Пусть администрация города выделит им, наконец, место для шествий и манифестаций, чтобы они там самовыражались, сколько душе угодно. Пусть митингуют на каком-нибудь пустыре на окраине города, подальше от добропорядочных граждан. Если не видят своего существования без борьбы, пускай борются, не нарушая прав окружающих. Это не носи, это не ешь, это не делай! Почему я должен жить по их законам?»

– Такое сейчас время, милая, всякая шушера лезет из щелей! Но мы что-нибудь придумаем! – сказал он, улыбаясь, жене.

«Почему она должна отказаться от вот этой кожаной накидки или своей теплой шубки. В высших кругах, где вращается Лина, очень важно, как ты выглядишь, как одет. Иначе, тебя просто не будут воспринимать должным образом!»

Он прекрасно понимал необходимость и значимость для леди красивых вещей. А Лина настоящая леди – без сомнения. Образование, воспитание, такт и умение держать себя в обществе, безупречный стиль во всем. Ее одежда всегда соответствует моменту и никогда не бывает неуместной или вызывающей. Эта изящная вещица является неоспоримым подтверждением ее утонченного вкуса. И его, Микки, качественной работы. Он улыбнулся.

Пять лет назад его старший брат Спайк предложил купить акции фабрики по производству высококлассных кожаных изделий. И с тех пор он, Микки, не разу не пожалел об этом вложении: полный цикл, хорошие прибыли, довольные клиенты, и, наконец, сами кожаные вещи… Некоторые являются настоящими произведениями искусства. Вот, например, эта пелерина – с изысканным теснением по краю и костяными пуговицами, на которых тонко выгравирован герб компании.

Он подошел к жене и нежно потерся щекой о ее шелковистую щеку. Они жили вместе три года, и она ни разу не дала повода усомниться в ней, в ее красоте, достоинстве и преданности. Он бы несказанно благодарен ей за это.

– Я что-нибудь придумаю, милая, – пообещал он. – Мы найдем на них управу. Во всяком случае, оскорбления и нападения прекратятся. Я тебе обещаю.

– Спасибо, милый! – Лина улыбнулась и погладила Микки по щеке.

Глава 3

Лис в семействе Динки и Сени появился через месяц после их переезда в свой дом. До этого они несколько лет жили на съемных квартирах, и ни о каких питомцах и не помышляли. После переезда все случилось само собой, мирным путем, почти без усилий и главное – без насилия с чьей-либо стороны. Разговор зашел за завтраком.

– Я не помню в своем детстве такого времени, чтобы мы жили без питомцев, – сказала Динка мужу Сене. – Родители были уверены, что любое живое существо наилучшим образом влияет на развитие и характер детей, приучает к ответственности и самостоятельности. Кстати, последние исследования в этой области показывают, что улучшается даже здоровье их хозяев. Нормализуется давление и повышается иммунитет.

– Так, стоп! Стоп, детка! Ты к чему клонишь? Зная тебя, готов предположить, что ты решила завести домашнюю живность… – Сеня засмеялся.

Динка улыбнулась в ответ.

– А может, и правда возьмем кого-нибудь? И Крошу будет веселее.

– Куда веселее, Дина! – Сеня не мог сдержать смеха. – Крош и в одиночку регулярно устраивает в доме балаган и кавардак. Абсолютно при этом не напрягаясь.

– Это так! И это естественно для его возраста – не может же ребенок сидеть целый день на одном месте. А питомец – это другое. Будет нашему сыну другом и защитником, – не сдавалась Динка, глядя на Сеню блестящими карими глазами.

– В принципе, я не против питомца, – устоять перед такой улыбкой смог бы только слепой. – Давай поищем. Только для начала определимся с размерами.

– Интересный подход к поиску друга, – засмеялась Динка и поторопилась погладить по спине мужа, останавливая поток возражений. – Я поняла, поняла тебя! Не стоит объясняться! Пусть это будет некрупный друг. Некрупный, но милый, может быть, пушистый и рыжий. Или беленький. Расцветка не так важна.

– Главное, чтобы не брюнет.

Дина пожала плечами: как скажешь.

На следующий день Сеня, вспоминая вчерашний разговор с женой, прокручивал его в голове снова и снова, так и эдак.

– Вот подумываем, не завести ли Крошу друга, – поделился он своими раздумьями с коллегами по работе. – Я, честно говоря, в полном недоумении. Но Динка хочет.

Они вчетвером сидели за столиком в кафе. Обедали. (было время обеда).

Что тут началось!

– Не соглашайся! Ни за что не соглашайся! – Кони, начальник Сени, чуть не поперхнулся. – Эти женские штучки, в конце концов, выйдут тебе боком. Столько забот прибавится – ты даже представить не можешь! Я с этим счастьем живу уже три года и знаю, о чем говорю. Утренние прогулки – раз, воспитание – два, если не хочешь получить неуправляемого монстра, выбор кормов – три! Они не все едят, чтоб ты знал, и не все им можно, Болезни – четыре, пять, шесть! Куча денег, времени и нервов.

– А я рад, что мы завели Роя, – сказал Стив. – Он для меня – настоящий друг. Когда с ним играешь, гладишь его, или когда он бежит к тебе, встречая после работы, – это непередаваемые ощущения! Это счастье! Ты понимаешь, что такое настоящая любовь и преданность. Мало, кто относится к нам с такой же теплотой.

– На самом деле, все зависит от привычки, – засмеялся Том. – Если в детстве не приходилось заботиться о питомце, в любом случае, нужно будет привыкать и многое менять в жизни, – он хитро прищурился. – Но, если все-таки решитесь, будет нескучно. Это точно! Через полгода сможешь сочинить трагикомедию на тему: «Я, моя семья и мой питомец».

– Озолочусь! – сказал Сеня.

– Озолотишься – не факт, но нахлебаешься – точно, – не унимался Кони. – Привыкнуть, конечно, привыкнешь, главное, чтобы процесс привыкания был не очень болезненным. Тем более, у вас – Крош. Чем это все закончится? Я бы не смог поручиться, что все сложится благополучно.

– Я тоже, – сказал Сеня.

Он ни в чем не был уверен.

– Запугали совсем мальчишку, – сказал Стив. – Не слушай никого. Поступайте так, как решили.

– В крайнем случае, если не понравится, можно будет отдать кому-нибудь или пристроить в приют. Сейчас, в наше гуманное время, этих заведений развелось великое множество. Себя и друг друга мы не жалеем, зато об остальной живности печемся с огромным рвением, – сказал Том.

– Отдать в приют! Нет, лучше уж совсем не брать, – Сене не понравилась такая перспектива. – Как-то это неправильно. Они же живые! Привыкают к тебе. Может, даже любят.

– Любят, любят! – подтвердил Стив. – Точно любят!

– Ладно, не будем загадывать. Посмотрим, как сложится, – сказал Кони. – Я бы даже пари заключил ради такого дела. Ставки небольшие – так, для интереса! А?

– Почему бы и нет? – засмеялся Том.

– Кто за?

– Ну, это уже точно без меня, – сказал Сеня.

Вечером он позвонил другу.

– И кого же вы хотите? – поинтересовался тот.

– Уже не знаю. Столько всего наслушался, что утратил всякие ориентиры.

Через неделю к Сене с Динкой в гости зашел их старинный приятель. Вид у него был торжественно-таинственный.

– В узких кругах активно циркулируют слухи, что некая молодая семья подыскивает себе домашнего питомца! Я почему-то решил, что это вы! И кое-что для вас нашел.

Сеня замер.

– Дина! – крикнул он. – У нас гости!

Динка вышла в прихожую.

– Смотрите, кого я вам принес!

Он прижимал к груди большой сверток.

Динка с Сеней стояли в нерешительности. Из зала выскочил Крош и, увидев гостя, с оглушительным воплем бросился к нему.

– Тише, тише! Напугаешь малыша! – попытался остановить его приятель, но Крош уже тянулся к свертку.

– Кто это?

Гость откинул угол байкового одеяла.

– Не эту ли хитрую мордочку вы искали? – спросил он, улыбаясь.

И все увидели маленькое рыжее существо, мирно посапывающее и причмокивающее во сне.

– Какой миленький! – воскликнула Динка. – Какой крошечный!

Она нежно прикоснулась к маленькому лобику.

– Ой, не могу удержаться! Крош, смотри кто здесь!

Крош уже скакал рядом, пытаясь дотянуться до пришельца. Сеня стоял в нерешительности, молча рассматривая торчащую из одеяла рыжую голову.

Шум и свет разбудили малыша. Он открыл круглые, сонные, бессмысленные глаза и широко зевнул. Потом засучил ногами, пытаясь выпростаться из пеленок.

– Ой, он сейчас упадет! – закричала Динка. – Скорее клади его на диван. Какой смелый! Смотри-ка, сел, а теперь встал! Он спрыгнул с дивана!

Малыш вразвалочку топал в сторону кухни. Кажется, шум, гам и доносившиеся из кухни запахи пришлись ему по душе. Мордочка его оживилась, круглые карие глазки блестели. Он подошел к Крошу и встал напротив, с интересом рассматривая его.

Крош взвизгнул и захохотал, откидывая голову назад, схватил малыша, сжал его в объятьях, положил голову ему на плечо и затих, прислушиваясь то ли к своим ощущениям, то ли к движению жизни в теле другого существа. Так они и стояли какое-то время, прижавшись друг к другу. Потом малыш вывернулся и вразвалочку направился к Динке; подошел совсем близко и сходу лизнул ее в щеку.

– Ой, какая нежность! – Динка растаяла, как фруктовое мороженое.

Малыш улыбался. Мордочка была хитрющая. Назвали Лисом.

Конечно, больше всех появлению Лиса радовался Крош. Они с Лисом были, приблизительно, одного возраста и понимали друг друга с полувзгляда и полуслова. Один только раздумывал, что бы ему сотворить, а второй уже прыгал рядом, поскуливая от нетерпения, в предвкушении большого развлечения.

Сеня, привыкший серьезно и ответственно подходить к любому делу, учил Кроша аккуратному и бережному отношению к новому члену семьи.

– Тихонько, не пугай его, – то и дело приговаривал он. – Не спеши, не делай ему больно. Нежно, ласково. Вот так, вот так…

И показывал маленькому сыну, как прикасаться к малышу, как гладить, как с ним играть.

Крош слушал отца внимательно и следовал его советам. Однако, оставшись вдвоем, малыши, порой, так увлекались игрой, что и придавливали друг друга, и прикусывали до писка и скулежа.

Дина не переживала. В ее семье, сколько она себя помнила, всегда водилась какая-нибудь живность. Водилась – не переводилась. И ни разу ни у кого не было серьезных травм. Царапины, синяки, ссадины – бывало, но не более того.

Ее дед, ветеринар по образованию, всю жизнь лечил питомцев, однако, держался с ними сдержанно, посторонним даже казалось – строго. Только самые близкие люди были в курсе, как сильно он их любил. Он знал, что им на пользу, а что во вред, следил за питанием, здоровьем, понимал их потребности и никогда не обижал. Все самые светлые минуты и самые тяжкие переживания в его жизни были связаны с ними, с его питомцами.

Дина помнила убитого горем деда – опустошенного с потухшим взглядом – когда умер его любимец Барс, питомец, проживший рядом с ним почти два десятка лет. Барс сгорел за несколько дней от смертельной инфекции. Медицина была бессильна. Не помогли ни уколы, ни лекарства.

Отчаянию деда не было предела. Он не ел, не спал, пытаясь понять, что и когда он упустил и почему не смог помочь своему другу. Бабушка переживала не меньше. Но чувство ее было не таким острым и пронзительным, потому что она не винила себя в этой смерти.

Импульсивной Динке, с ее не склонной к регулярному анализу голове, свойственна была простота в обращении с питомцами. Многие вещи для них она делала интуитивно, каким-то внутренним органом чувствуя их состояние и потребности. Это чувство трудно было проанализировать. Что-то похожее на материнский инстинкт подсказывало ей линию поведения.

– Иногда мне кажется, что они говорят со мной на своем языке. Не то, чтобы я понимала их язык, но я знаю, о чем они хотят сообщить. Так я чувствую. И я даю им то, что нужно, – говорила она своему вечно сомневающемуся мужу.

– Твои чувства – это только твои чувства. И не всегда они отображают реальное положение дел. Возможно, внутренний мир питомцев намного богаче, чем мы его себе представляем. Может быть, то, что мы даем – крохи, а им хочется большего, – говорил Сеня.

– То есть, ты хочешь сказать, что Лису может быть плохо с нами? Даже если мы любим его.

– А ты не допускаешь такую возможность? Он не бездушный предмет: накормил, напоил и задвинул в угол. С ним надо играть, гулять, общаться. Надеюсь, ты уже знаешь, что он не любит оставаться один дома. Он скучает, когда мы все уходим. Он чувствует себя брошенным.

– Да, ну тебя! – отмахивалась Дина. – Не умножай сущностей!

Это была ее любимая фраза – из веселой юности. Сеня фразу эту терпеть не мог, потому что размышлял постоянно и предполагал многое.

Но, надо отдать должное Динке, во все времена питомцы обожали ее. И с Лисом было точно так же: Кроша он считал братом, Сеню уважал, а за Динкой ходил хвостом – куда она, туда и Лис.

Тот год выдался непростым. Менялась власть. Менялись законы. Прежние устои и традиции трещали по швам. Близилась эпоха больших потрясений, но маленький мир Сениного дома был так интересен, так разнообразен и изменчив, так наполнен всей гаммой эмоций, впечатлений и ощущений, что до поры внешние изменения мало интересовали его обитателей.