Текст книги "Любовь на Утином острове"

3

Алан совершил в своей жизни немало ошибок, но, пожалуй, не многие из его сомнительных поступков повергали его в такое смятение, как решение остаться в «Кедрах».

Прошло уже несколько дней с того утра, как он вытащил Дженни из озера и объявил о своем решении остаться, но до сих пор так и не смог разобраться в себе.

Он убеждал себя в том, что остался здесь только потому, что ему требуется отдых и уединение, а вовсе не потому, что ему приглянулась черноволосая, кареглазая девчушка с острым язычком и командирскими замашками.

Он здесь вовсе не потому, что от чего-то бежит или скрывается. Он никогда ни от чего не скрывался: ни от служебных командировок в разные части света, ни от сложностей в личной жизни, ни от дурных вестей. А вот Элиза не выдержала и сбежала, но он ее не винил.

Здесь, в лесной глуши, на скалистом берегу озера, среди дикой природы, его прежняя жизнь казалась такой далекой и словно нереальной.

Он приложил очередную доску, и перед его мысленным взором вспыхнула четкая картина, которая последние несколько месяцев неотступно преследовала его днем и ночью, не давая покоя и лишая сна: мертвый, залитый кровью Слейд, лежащий на раскаленном песке, и юноша, совсем еще мальчик, падающий от его пули.

Несмотря на то что утро было прохладным, Алан почувствовал, как на лбу и на висках выступил пот. Он вытер его нетвердой рукой и еще раз повторил себе, что ни от чего не скрывается.

Он вспомнил, как несколько дней назад его вызвал к себе лейтенант Тейлор, который являлся его начальником и другом вот уже двадцать лет. Зная о том состоянии, в котором пребывал Алан, он попытался убедить его, что в гибели Слейда нет его, Алана, вины, уговаривал не превращать его смерть в трагедию собственной жизни, но все было бесполезно. Даже Сэму, человеку, который заменил ему отца, которого он любил и уважал и к чьему мнению всегда прислушивался, не удалось убедить его. Чувство вины преследовало сержанта Маклея повсюду, мысль о том, что если бы не его промедление, Слейд был бы жив, когтями рвала душу. То, что он сам мог оказаться на месте Слейда, не имело значения. Он-то жив, хоть и ранен в ногу, а Слейда, весельчака, балагура и любимца женщин, нет. А все из-за него. Секундное замешательство стоило его товарищу жизни.

Так и не сумев переубедить его, Боб Тейлор посоветовал ему уехать куда-нибудь подальше, желательно на природу, чтобы залечить не только физические, но и душевные раны, тем более что после ранения он был отправлен в долгосрочный отпуск.

Неожиданно для себя Алан послушался друга, упаковал свой рюкзак, созвонился с Джейком и, узнав, что его состояние вполне удовлетворительно, сел в поезд до Детройта и уже через несколько часов шагал по лесной дороге к самому красивому, по словам Джейка, озеру, чтобы увидеть строптивую девицу с ореховыми глазами и копной черных кудряшек.

Все правильно. Боб как всегда был прав. Ему действительно необходим отдых вдали от города. Озеро и северный пейзаж вдохнули в него новые силы. Здесь жизнь была чистой, тихой и простой. Чувство вины немного отступило, хотя и не ушло.

В настоящий момент его больше всего беспокоила малышка Дженни. Алан улыбнулся, вспомнив, как она злится, когда он называет ее малышкой.

Он поднял глаза и посмотрел ей вслед. Улыбка сползла с его лица. Да, пожалуй, в ней действительно гораздо больше от взрослой женщины, чем от ребенка, и только слепой мог не заметить этого.

На ней, как обычно, были джинсы и рубашка навыпуск с закатанными рукавами. На голову она повязала зеленую косынку, чтобы волосы не лезли в глаза. Единственным желанием Алана в эту минуту было коснуться этих непослушных кудряшек, чтобы убедиться, на самом ли деле они так шелковисты, как кажутся.

Роль колючего кактуса ей удивительно подходила и удавалась, но Алан чувствовал, что среди шипов и колючек притаился восхитительный, нежный бутон, который ждет своего часа, чтобы раскрыться и превратиться в прекрасный, соблазнительный цветок. Цветок, живительный нектар которого мог бы исцелить любого мужчину. Даже с такой потерянной душой, как у него.

Господи, да что это с тобой, Маклей? – разозлился он на свои глупые сентиментальные мысли. У тебя от свежего воздуха крыша съехала? Куда тебя понесло? Тебе уже тридцать восемь лет, ты старый солдат, повидавший на своем веку такое, что и врагу не пожелаешь, ты вымотался и износился, тебя давит груз вины, ты трижды был ранен, и в последний раз совсем недавно, а она юная невинная девочка, наверняка втайне мечтающая о прекрасном принце, хоть и не признается в этом под страхом смерти. А уж ты, братец, на прекрасного принца никак не тянешь, скорее уж на какого-нибудь злого великана.

И на роль старшего брата или дядюшки-опекуна ты тоже не подходишь, напомнил он себе. У тебя никогда не было детей, и ты не знаешь, как с ними обращаться. А уж нянчиться со взрослыми строптивыми девицами и подавно не для тебя.

Алан с размаху треснул молотком по гвоздю, вымещая на нем свое раздражение. Так почему же он все-таки здесь? В какой момент решил остаться? Может, когда увидел ее в озере, обессилевшую, с селезнем в руках? От одной мысли, что с ней могло случиться, не окажись он рядом, ему становилось плохо.

Значит, остается единственная причина, заставившая его задержаться, и она ему не внушает оптимизма. Может, все дело в том, что у него слишком давно не было женщины? Или главная причина в невинной привлекательности самой девушки? Как бы там ни было, для него здесь горит красный сигнал «стоп».

Он мысленно повторил то обещание, которое дал себе, когда надумал остаться. Дженифер недосягаема. Что он может ей предложить, кроме кратковременных отношений?

Он, конечно, достаточно опытен, чтобы заметить, что девушка неравнодушна к нему, как бы ни старалась это скрыть. Ну и что с того? Она заслуживает гораздо большего, чем одна-другая ночь в его постели.

Даже если это убьет его, он не притронется к ней и пальцем! – поклялся он, украдкой поглядывая на ее маленькие покачивающиеся ягодицы, когда она в очередной раз проходила мимо.

Стоял один из таких дней, которые, если бы это было возможно, Дженни спрятала бы куда-нибудь, чтобы потом, в промозглую дождливую погоду, достать и наслаждаться им в свое удовольствие.

Озеро было пастельно-голубым и спокойным, как на картине. В нем, как в зеркале, отражалось небо, на котором сияло солнце. Воздух был теплым и напоенным запахами надвигающейся осени.

Мужчина, сидящий рядом с ней, казался расслабленным, и его обычная угрюмость уступила место задумчивости, взгляд где-то блуждал.

Она накрыла обед на столике для пикника с видом на озеро. На столе стояла тарелка с бутербродами и чизбургерами, миска с чипсами и бутылочка с соусом. Снупи лежал поблизости, явно рассчитывая, что и ему что-нибудь перепадет.

Появись здесь кто-то посторонний, он решил бы, что застал семейную трапезу. Муж, жена и их собака. Подобная мысль могла бы насмешить Дженни, но не насмешила. Она ей понравилась.

Муж. Ее муж.

Поставив локти на стол, она жевала бутер-брод с ветчиной и недоумевала, с чего вдруг это ей пришло в голову. С каких это пор она стала воображать себя в роли главной героини романтической сказки со счастливым концом? Пожалуй, с тех пор как на сцене появился Алан Маклей, ответила она себе.

У Дженни пропал аппетит, и она бросила недоеденный бутерброд Снупи, который поймал его на лету и одним махом проглотил. Возможно, когда-то давно она верила в подобные сказки, но с тех пор она выросла. Однажды она уже обожглась, когда мужчина, в котором она видела порядочность, глубину и нежность, на самом деле оказался подонком и от ее романтических грез остались лишь осколки. К счастью, до физической близости у них дело не дошло, но сердечная боль от этого не была меньше.

Теперь она повзрослела, поумнела и поняла, что прекрасно может обойтись без мужчины, тем более такого угрюмого волка-одиночки, как Алан Маклей.

Он уйдет так же, как и пришел – чужим для нее человеком.

Она будет скучать по нему, вынуждена была признаться себе Дженни, любуясь его мужественным, словно выточенным из камня профилем.

Его лицо представляло собой образец симметрии: прямой римский нос, высокий лоб, красиво очерченные губы, твердый подбородок. Солнце, освещая его угловатые черты, не уменьшало его грубоватой привлекательности. Более того, оно добавляло глубины и характера, подчеркивало его уязвимость, так тщательно скрываемую. Но в то же время под лучами солнца становилось особенно очевидно, что если его впалые щеки и могли быть отлиты из бронзы, а подбородок высечен из гранита, то сам он не был сделан из камня. Он был из плоти и крови.

Она старалась не думать о нем как о человеке, испытывающем боль и сожаление. Но с каждым днем ей все труднее становилось убеждать себя, что он угрюм, циничен и заносчив – такой, каким показался ей вначале.

В лучах сентябрьского солнца он выглядел значительно моложе, чем она предполагала. Ему около сорока, подумала она. Как Дженни уже успела заметить, у него было молодое, сильное тело. Он был поджарым и мускулистым, на спине, груди и руках бугрились рельефные мышцы. Под солнцем кожа Алана приобрела приятный золотистый загар. Взгляд ее задержался на его больной ноге, и она в который раз задалась вопросом: как же он умудрился проделать столь долгий путь с такой хромотой?

Подняв глаза, она, к своему смущению, увидела, что он заметил ее взгляд. Что-то неуловимое, непонятное в его лице заставило ее сердце забиться сильнее. Несколько томительных секунд он не отводил глаз, потом отвернулся. Дженни была настолько поглощена собственными мыслями и ощущениями, что не сразу сообразила, что он ее о чем-то спрашивает.

– Извините, я не расслышала, что вы сказали…

– Я спросил, ты действительно надеешься извлекать из этого приличный доход? – Он жестом обвел территорию полуразрушенного пансиона.

Ага, значит, он решил завести беседу на отвлеченную тему, про себя улыбнулась она. Что ж, ее это вполне устраивает. Видимо, он тоже несколько сбит с толку тем напряжением, которое установилось между ними, и пытается пробиться сквозь него. Она мысленно поблагодарила его за это.

– Конечно, – ответила она. – Как только пройдет слух о том, что пансион «Кедры» вновь открывает сезон и находится даже в лучшем состоянии, чем был раньше, старые клиенты завалят нас заказами. Что? – Она не смогла скрыть улыбку при виде скептического выражения его лица. – Вы не видите такой перспективы?

Он прожевал кусок чизбургера и проглотил.

– Единственная перспектива, которую я вижу, – это полное банкротство.

– Совершенно верно. – Она отправила в рот несколько чипсов. Пансион был ее любимой темой, и она была рада, что ей есть с кем поделиться своими планами.

– Именно поэтому мне и удалось заполучить его назад в свое пользование.

– Из-за банкротства?

– Ага. – Немного расслабившись, она откинулась на спинку деревянной скамейки и открыто взглянула на него.

Он отвел глаза, но она поняла, что эта тема заинтересовала его, и терпеливо стала ждать следующего вопроса.

В благодарность за ожидание она получила очередную порцию сарказма Алана.

– Не хочешь поделиться со мной подробностями или твоя лекция по экономике уже закончена?

Она положила в рот еще немного чипсов, наслаждаясь тем, что ей-таки удалось разжечь его любопытство.

– Ну почему же, с удовольствием продолжу, просто я не думала, что вы интересуетесь экономикой.

В его удивительных серебристых глазах вспыхнуло нечто, подозрительно похожее на искорки смеха. Ей нравилось это сдержанное чувство юмора, которое иногда проскальзывало в его скупых фразах. Словно завороженная, она ждала, что будет дальше.

– Ну, экономикой как таковой, может, я и не слишком интересуюсь, но мне просто любопытно, какие перспективы ты нашла в банкротстве.

Чувствуя, что напряженность между ними уменьшается с каждой минутой, она пустилась в объяснения:

– Банкротство оказалось мне на руку, потому что банк просто передавал счета отца от одного владельца к другому, а в их руках пансионат приходил все в большее и большее запустение. Этой весной мне удалось убедить кредиторов, что у меня больше шансов возродить это дело, потому что родом я из этих мест и хорошо знаю «Кедры». Я знаю, что нужно, чтобы пансион начал приносить доход.

– Если этим развалинам что-то и нужно, так это бульдозер, – пробормотал Алан.

– Вот тут вы ошибаетесь. Если к концу месяца я сумею привести пансион в относительный порядок, то банк предоставит мне кредит на покупку земли, которая первого ноября будет продаваться с аукциона.

Алан откусил большой кусок бутерброда, а остальное бросил Снупи.

– С аукциона? – переспросил он.

– Да, первого ноября.

– До сих пор было все понятно, хозяйка, но тут я что-то затормозил. Зачем выставлять на продажу собственность, которая уже вроде бы принадлежит тебе?

– Ну, это довольно сложно объяснить.

– А ты попытайся.

– Ну хорошо, слушайте. У банка я покупаю здания. С аукциона же пойдет земля, на которой они построены. Озеро Гурон окружено национальным заповедником. Более того, государству принадлежит и берег озера и оно сдает в аренду землю здешним владельцам пансионов и домов, расположенных по берегам озера.

Алан сосредоточенно нахмурился, переваривая информацию, а тем временем Снупи подошел к нему и положил голову на колени, выпрашивая еще угощения.

– Значит, тебе принадлежат постройки, но не земля, на которых они стоят. Но, на мой взгляд, это не слишком надежная основа для открытия бизнеса.

– В том-то и дело. Такое положение дел никого не устраивает, поэтому государство под давлением лобби-арендаторов готово продать землю…

– На аукционе первого ноября, – договорил он за нее, уловив суть. – Но для чего нужен аукцион? Почему просто не предложить землю арендаторам по справедливой рыночной цене?

– Весной, когда я только начинала, так и предполагалось сделать, но положение изменилось после вступления в силу закона, по которому все государственные земли должны выставляться на аукцион.

– Значит, – заметил он, бросив еще кусок бутерброда Снупи и обдумав все сказанное, – ты можешь вложить кучу времени, денег и сил в этот пансион, а потом кто-нибудь возьмет и выкупит его прямо у тебя из-под носа?

Она пожала плечами, пытаясь казаться спокойной.

– Теоретически такое вполне возможно. Но оглянитесь вокруг, Алан. Кто в здравом уме захочет купить это место?

– Так-то оно так, – отозвался он, продолжая хмуриться.

– Думаете, почему я, находясь здесь с самой весны, до сих пор не начала ничего делать? Государство оставило вопрос о владении здешним пансионом открытым до конца августа – это был первый этап аукциона. Каждый заинтересованный в этих землях приезжал, осматривал все и… качая головой, удалялся.

– Значит, на саму собственность аукцион уже не распространяется?

– Совершенно верно. Первого ноября пансион «Кедры» в программе аукциона окажется лишь цифрой. Всякий, кто побывал здесь, сочтет за лучшее не иметь дела с таким запущенным хозяйством. Я останусь единственным претендентом.

Снупи нетерпеливо тявкнул. Алан бросил ему еще кусок булки.

– Одно мне в этом не нравится.

– Только одно? – скопировала она его саркастические интонации и отодвинула тарелку подальше от него, пока он не скормил всю оставшуюся еду собаке.

– Мне кажется, девочка, что ты слишком много надежд возлагаешь на удачу. А ну как кто-нибудь из возможных претендентов окажется более дотошным и поймет истинную ценность этих земель? Что будет, если они начнут состязаться с тобой?

На лице Дженни оптимизм уступил место задумчивости. Алан слишком ясно обозначил главную опасность. Она, конечно, и сама догадывалась о возможности такого развития событий, просто не хотела смотреть правде в глаза.

– Тогда мне придется продать постройки покупателю по той цене, которую назначит государство. Но этого не случится. – Это просто не может случиться, успокаивала она себя. Тем не менее угроза нависла над ней и стала вполне реальной и осязаемой, а ее легкомысленное настроение улетучилось. По угрюмому взгляду Маклея она поняла, что он считает ее глупой, а всю эту затею авантюрой. Ну и черт с ним! Она внезапно разозлилась. Ты и в самом деле ненормальная, если хоть на секунду подумала, что можешь хоть в чем-то рассчитывать на мужчину! – сказала себе Дженни. Она вскочила и сложила остатки еды в корзину. – Хватит прохлаждаться, пора приниматься за работу.

Вот глупая девчонка, думал Алан, наблюдая, как она поднимается по тропинке к дому, а вслед за ней трусит Снупи. Эх, молодо-зелено! Ну как в таком деле можно полагаться только на удачу?! С таким же успехом она могла бы возложить надежды на приливную волну и ждать, когда та остановится. Он вдруг обрадовался, что задолго до первого ноября уже будет далеко отсюда и, что бы ни случилось с Дженни Моррис и ее драгоценным пансионом, его это не будет касаться.

Он потер ладонью щеку с отросшей за день щетиной и оглядел хвойно-лиственный лес вокруг, окинул взглядом хижины, которые начинали приобретать мало-мальски приличный вид, озеро, которое было столь же переменчиво, как бродяга-ветер. И подумал о Дженни, которая просто умрет, если потеряет все это.

Ночью он почти не спал, размышляя о ней и ее упрямом нежелании взглянуть правде в глаза. Он лежал без сна и безуспешно пытался отогнать от себя ее образ – то ли девочки, то ли женщины, невинной и соблазнительной.

Он вспомнил, как она выглядела, когда он вытащил ее из воды. Мокрая рубашка была почти прозрачной и плотно облепляла маленькие красивые груди с напрягшимися и потемневшими сосками. Ее лицо обрамляли мокрые короткие пряди черных волос – и это лицо, несмотря на ее невинность, было лицом женщины.

Сердце его учащенно забилось при воспоминании о ее крепком смуглом теле, длинных ногах, аккуратных маленьких ягодицах, обтянутых старыми шортами. Он лежал и гадал, насколько податливой оказалась бы ее плоть под его требовательными губами, какие ощущения он испытал бы, заключенный в кольцо ее стройных сильных ног. С этими мыслями он и уснул.

На следующее утро эти мысли продолжали неотступно преследовать его даже во время работы, когда они молча трудились бок о бок. Алан как раз безуспешно пытался отогнать свои ночные видения, когда она бросила на него любопытный взгляд.

– Где вы познакомились с моим отцом?

Он взглянул на нее, радуясь тому, что, во-первых, она отвлекла его от ставших навязчивыми образов, а во-вторых, наконец решилась затронуть эту болезненную для нее тему.

Да и пора бы уж, мрачно подумал он. До вчерашнего дня она упорно избегала любых тем, которые не имели непосредственного отношения к строительству. Алан не сомневался в том, что Дженни постоянно думает об отце. Вопрос был в том, разбудит ли это любопытство ее лучшие качества.

Он не спешил с ответом. Не то чтобы хотел ее помучить, просто не знал, как лучше начать.

– Однажды я выручил его из одной передряги, – наконец сказал он. – С тех пор мы подружились.

Дженни потянулась за инструментом, не глядя на него.

– Означает ли это, что вы тоже… злоупотребляете спиртным? – спросила она.

Он хмуро усмехнулся.

– Я не пьяница, если ты на это намекаешь, девочка. Правда, однажды, несколько лет назад, я едва не стал им, но вовремя сумел взять себя в руки.

Она довольно долго рассматривала его, затем повернулась и, направившись к дому, бросила через плечо:

– Если вы здесь закончили, залатайте дыры в крыше третьего домика. А еще надо сделать новые карнизы.

– Как прикажете, леди-босс, – ответил он, глядя ей вслед.

Интересно было бы узнать ее истинные чувства, подумал он. Притворяется этакой крутой девицей, а на самом деле подскакивает и убегает, словно пугливая лань, при малейшей угрозе.

А почему, собственно, его так волнует, что она думает и чувствует, в особенности в отношении его? – задал он себе вопрос, и, когда ответ пришел, он ему очень не понравился. Он понял, что ему это небезразлично, и осознание этого было словно удар по больному месту.

Прошло еще два дня, прежде чем она с ним заговорила. Он застал ее, когда она пыталась затащить по лестнице на крышу большой кусок рубероида. Алан предложил помочь, но она раздраженно бросила:

– Занимайтесь своим делом, Маклей. Я не нуждаюсь ни в вашей помощи, ни в ваших советах, так что можете засунуть их куда подальше. Здесь я отдаю приказы, а вы их получаете.

Он отдал честь и тем не менее попросил ее быть осторожнее. Она не обратила на его слова никакого внимания и чуть не сломала свою упрямую шею, пока лезла на крышу.

Вечером, во время ужина, подавая картошку и жареную курицу, она сказала:

– Послушайте, Алан, я прошу прощения за то, что так набросилась на вас сегодня днем. Я понимаю, что вы лишь хотели помочь. И я была не права: мне нужна ваша помощь.

Он намазал хлеб арахисовым маслом и пожал плечами.

– Все нормально. Не бери в голову.

– Понимаете, просто я привыкла все делать сама… – продолжала она оправдываться.

– …И не привыкла, чтобы тебе помогали, тем более указывали, что и как делать, – закончил он за нее.

Дженни кивнула с несчастным и виноватым видом.

– Я заметил.

Они продолжали есть в молчании, вернее он ел, а она просто возила вилкой по тарелке.

– Вы сказали, – проговорила она наконец, – что выпивка не представляет для вас проблемы. Это правда?

Он усмехнулся.

– А что, чернявая, я так сильно похож на алкоголика, что тебе трудно в это поверить?

Она смутилась.

– Да нет, просто если вы дружны с моим отцом…

– Ну, во-первых, подружились мы с ним не на почве выпивки, а во-вторых, Джейк сейчас не пьет. Уже несколько лет он посещает наркологический центр, к тому же у него нелады со здоровьем. А что касается меня, проблемы с выпивкой у меня нет, но вот сам я был, есть и буду проблемой, так что ты, девочка, поосторожнее.

Она бросила на него короткий рассеянный взгляд, но, к счастью, не стала интересоваться, что он имел в виду. Похоже, сейчас все ее мысли были заняты отцом.

– Знаете, когда отец запил, а потом ушел из дому, я вначале думала, что это из-за маминой смерти. Но, став постарше, начала сомневаться. Мне стала приходить в голову мысль: а вдруг это из-за меня? Может, это я виновата в том, что отец ушел?

И этот вопрос до сих пор не дает тебе покоя, девочка, догадался Алан. Ему не хотелось переживать ее боль, но, похоже, от этого никуда не деться.

– Алкоголизм – это болезнь, Дженни, и в этом нет ничьей вины.

Она отодвинула стул, встала и начала убирать грязную посуду.

– Он уже год не пьет, – добавил Алан, на этот раз стараясь удержать ее.

Отвернувшись к раковине, она схватилась за ее края и опустила голову. Он ощущал ее напряжение, как свое собственное, и чувствовал, каких усилий ей стоило держать себя в руках.

– Один год из десяти, – тихо проговорила она. – Слишком мало, слишком поздно, разве не так? Вы ведь видели, во что он превратился?

Он отодвинул стул, и скрип ножек по деревянному полу нарушил тишину. Он отнес свои тарелки в раковину, затем прислонился к стене, скрестил руки на груди и поглядел на нее сверху вниз. Рядом с ним она казалась совсем маленькой и хрупкой. Хрупкой и ранимой. И неожиданно он понял, что клятва не касаться ее невыполнима.

– Дженни, – проговорил он, легонько дотрагиваясь до ее щеки. Она дрожала. Эта дрожь передалась и ему. Он взял ее за хрупкие плечи и повернул к себе. – Когда имеешь дело с болезнью, тем более такой, как алкоголизм, невозможно иметь никаких гарантий. Но Джейк сумел преодолеть трудности. Если бы не осложнения с печенью…

– Никаких гарантий? – оборвала она его переполненным горечью тоном. В ее ореховых глазах плескались боль и отчаяние. – Сожалею, но мне необходимы гарантии. Только не думайте, что я не понимаю, чего вы хотите добиться. Вы пытаетесь заставить меня поверить в то, что я скучаю по нему, что отец мне необходим и я должна забрать его сюда. – Она попыталась вырваться, но он не отпустил. Ее глаза потемнели. – А вы гарантируете мне, что по возвращении сюда мой отец станет тем человеком, которого я знала до того, как он начал топить свое горе в бутылке? Вы гарантируете мне, что он никогда больше не будет пить? Если да, то я с удовольствием приму его под свою крышу. В противном случае можете забыть об этом. Я не желаю наблюдать, как он день за днем опускается все ниже и ниже, как теряет человеческий облик, превращаясь в жалкое подобие человека. Не желаю смотреть, как он умирает. Я больше никогда на это не пойду. Никогда!

Голос ее дрогнул, а глаза подозрительно заблестели, и, как и в первый день, он подумал, что она еще, в сущности, ребенок.

– Сколько тебе лет, чернявая? – спросил он, не надеясь на ответ.

– Вполне достаточно, чтобы знать, что сказки – это всего лишь выдумки. – Она опустила ресницы, которые отбросили густую тень на ее щеки.

– Значит, ты должна знать, что жизнь не дает никаких гарантий, – сказал он ровно. – Многие обещания часто бывают невыполненными, а благие намерения так и остаются всего лишь намерениями.

Она подняла на него взгляд, в котором светилась решимость.

– Я уже давно поняла, что единственный человек на этом свете, на которого я могу рассчитывать, это я сама. – Он молчал, и она задиристо вздернула подбородок. – Как? Вы не хотите оспорить это утверждение? А разве вы сами не пример того, что человек может быть сильным, что он может победить обстоятельства? Вы ведь нашли в себе силы, чтобы побороть тягу к спиртному! Почему же он не смог?

– Джейк тоже смог, только ему потребовалось для этого много лет.

– Слишком много. Почему? Вы мне можете сказать почему?

– Не могу, девочка, и никто не может. Такова жизнь и таковы люди. Все мы разные, и каждый справляется со своими трудностями как может. – Он заглянул в ореховые глаза, в которых была и боль, и надежда, и смятение, и вдруг почувствовал сожаление от того, что должен будет оставить эту девушку. Но сейчас глаза ее о стольком говорили, о стольком спрашивали, столько пытались понять, как будто он мог ей дать ответы. Он и сам искал ответы и не мог найти.

Но в эту минуту он внезапно осознал, что ее широко открытые глаза спрашивают не о гарантиях. Они спрашивают, нужна ли она ему. Они молят не оставлять ее одну гореть в этом огне. И Алан понял, что просто не может сказать «нет». Он не может отказать себе, не может отказать ее горячей безмолвной мольбе, которая светится в ее глазах, не может обмануть ее долгого ожидания.

Он проклинал ее соблазнительность, проклинал свою неспособность – и нежелание – побороть этот соблазн, но уже знал, что проиграл. Он наклонил голову и со стоном прильнул к ее губам.

Сердце его на миг замерло, дыхание прервалось, когда он почувствовал ее мягкие, податливые губы, ощутил ее легкое дыхание. Ее невинный отклик заставил его сердце ожить и забиться быстрее, зажег давно забытый огонь в крови.

Безнадежно проиграв битву со своим желанием, он привлек Дженни к себе и стал жадно ласкать хрупкое, совершенное тело, с которым каждый вечер мысленно ложился в постель с того самого дня, как впервые появился тут.

Наконец-то он получил возможность ощутить ее в своих объятиях, чувствуя, как распаляется от одного ощущения ее маленьких крепких грудей у себя на груди, от ощущения ее бедер и живота, прижимающихся к его твердеющей плоти.

Она была гибкой, податливой и ненасытной, она слегка потиралась о него, удовлетворяя свое изумление и свой голод, пока желание не выплеснулось за грань разума и не превратилось в дикого, неукротимого зверя.

Дженни теснее прижалась к нему. С полным доверием и полным отсутствием страха она открывалась ему, давая выход так долго подавляемому желанию. Его настойчивый язык проник в глубь ее рта, получил в дар все ее сокровища, позволяя ему упиваться сознанием того, что глубина ее страсти не уступает его собственной.

Он обнимал не ребенка. Он обнимал женщину, сильную, живую и полную огня. Женщину, которая никогда не позволит мужчине ничего против своей воли. Но ему она позволяла, причем делала это страстно, отчаянно, и их поцелуй становился все глубже, длился все дольше, уже выходя за грань физического слияния и потому становясь значительно более опасным. В их объятиях преобладали чувства. Глубокие чувства, которые никогда не проявлялись при свете дня, сейчас вышли наружу. Одна мысль удерживала его у самого края, помогала не затеряться в ее запахе и трепещущем теле – мысль о том, с какой легкостью она вверяла ему себя и как тяжело и невыносимо будет потом видеть ее боль. А боль обязательно будет. Если он позволит себе зайти слишком далеко, то, когда наступит момент расставания – а он обязательно наступит, – будет боль.

Осознав все это, он резко оторвал от себя Дженни.

Глаза ее были затуманены страстью, дыхание, как и у него, было тяжелым и частым.

– Ты говорила, что не можешь рассчитывать ни на кого, кроме себя, малышка? – выдохнул он злым и хриплым шепотом. – И правильно, ты совершенно права. Теперь ты убедилась, что и на меня нельзя рассчитывать. Буль я сильным и порядочным, я бы не стал тебя целовать, не уступил бы своей похоти, а сдержал бы обещание, данное самому себе, и не тронул бы тебя даже пальцем.

Она была смущена, сбита с толку и уязвлена. Она смотрела на него широко открытыми глазами, в которых по-прежнему светилось доверие, и это разозлило его еще больше.

– Зачем ты позволила мне сделать это, черт побери?!

– Затем, что я сама хотела этого, – тихо сказала она.

Алан стиснул руки в кулаки и повернулся к ней спиной.

– Тебе нужны гарантии, малышка? Так чтобы в будущем не испытывать разочарования, я дам тебе один совет: никогда на меня не рассчитывай, я только подведу тебя – это я могу тебе гарантировать.